— И увидев непонимающие глаза любимого, пояснила: — Это я говорю о том случае, если бы мы с Арманом оказались в ролях Адама и Евы и без меня перевёлся бы род человеческий, но я расценила бы это как наказание Господне…
Я не договорила, ибо Гастон разразился хохотом. Сквозь смех с трудом проговорил:
— Признаюсь, очень убедительная апокалипсическая картинка! Ты меня убедила. Верю, Арман тебе противен. Видела бы ты себя!
Смех немного разрядил атмосферу и позволил опомниться. Уже спокойнее я докончила:
— Вот мы с Романом и боимся, как бы теперь негодяй не взялся за тебя. А если я рожу, то и ребёнка убьёт. И так до скончания света станет убивать всех моих мужей и потомков, пока никого не останется.
— Не заводись! — обнял меня Гастон. — Ну что ты опять…
— А куда деваться? — зарыдала я. — Даже если у меня будет шестеро детей, всех со свету сживёт, а потом и меня, чтобы унаследовать моё состояние! Это в том случае, если я изменю завещание и оставлю все своим детям и мужу. Ну, перестань улыбаться, это не истерия, к сожалению, я говорю правду. Сколько раз довелось мне видеть в его глазах железное упорство. Такого человека ничто не остановит. И не станет он ждать, пока я рожу шестерых детей, начнёт сразу же. Гастон, я боюсь!
Наконец-то Гастон стал серьёзным. А может, притворился? Перестал улыбаться, видя, как раздражает меня его улыбка, а ведь мне вредно волноваться. И дитя может родиться нервное.
— Успокойся, любимая, не волнуйся. Я все понял. Поговорю с Романом, что-нибудь придумаем. Кстати, почему мы с тобой забрались в беседку? Разве нельзя было спокойно поговорить в доме?
— Чтобы в доме с чистой совестью могли всем нежданным гостям отвечать — меня нет дома, — простодушно пояснила я и увидела, что опять Гастон с трудом удержался от улыбки. А я раздражённо добавила: — В последнее время просто спасу нет от гостей! Словно сговорились — так и прут один за другим…
И прикусила язык, вспомнив, что пёрли гости в основном в девятнадцатом веке, теперь же, в конце двадцатого, их стало намного меньше.
Ох, язык мой — враг мой. Хорошо хоть о барьере не проговорилась.
— Ладно, — решила я, — если хочешь, можем вернуться в дом. Главное я тебе уже сказала.
Роман полностью подтвердил мои опасения. Арман и в самом деле следил за его машиной, отцепился лишь распознав Сивинскую, когда та принялась делать в магазине покупки. И уже не успел догнать меня в аэропорту.
Стали совещаться втроём. Все сходились на том, что по закону убийца не имеет права унаследовать имущество жертвы, значит, ему придётся инсценировать мою случайную гибель. Тут же набросали несколько вариантов моей случайной гибели. Помогли прочитанные нами детективы, варианты сами приходили в головы. Но в любом случае ему придётся дожидаться изменения моего завещания, судиться с церковью он не станет. А завещание автоматически изменится с момента моего выхода замуж (о моей беременности, надеюсь, он пока не знал). Так что логично предположить — негодяй подождёт до свадьбы. Разве что настроится на убийство Гастона.
И мы стали рассуждать, как лучше убить Гастона. Убийце нужно алиби, железное, к которому не придерёшься. И каждый из нас попытался ненадолго сделаться убийцей. Если не привлекать наёмного, то самое верное — автокатастрофа. Не будет Арман нанимать киллера, зачем ему этот дамоклов меч, потом ведь самому придётся убивать киллера. Лишние сложности. Итак, машина.
Роман несколько снял напряжение, заметив, что для организации автокатастрофы Гийому потребуется время, ведь сначала ему надо проследить за нами с Гастоном, куда ездим и когда, то да се. Присмотреть место, выбрать время. Возможно, даже решит кокнуть графа Монпесака не здесь, а в Париже. И не станет его убивать до женитьбы, это мы неправильно считаем, ему не захочется судиться с костёлом, подождёт, когда наследником станет он. И тут я сразу возненавидела все на свете завещания.
Гастон предложил нам отправиться с ним в свадебное путешествие. В октябре и ноябре Сицилия особенно хороша! Пелопоннес тоже подходит, и вообще в южном полушарии весна, можно махнуть в бывшую ЮАР или в Австралию. Итак, он возвращается в Париж, вкалывает за троих, освобождается к октябрю, берет меня, и мы мчимся в синюю даль.
Не очень обрадовали меня эти планы, очень уж хотелось посидеть в тишине и спокойствии. В собственном доме, со своим Гастоном, со своей беременностью. Можно в Секерках, можно в Монтийи. Ну, на Сицилию слетать ненадолго, наконец-то полечу на самолёте, давно мечтаю.
Додумав до самолёта, я отключилась от общего разговора, не знаю, на чем порешили Гастон с Романом. Я же перенеслась мыслями в прошлое, когда ещё существовали поединки между мужчинами. Как просто тогда было законно избавиться от Армана! Да у меня по крайней мере под рукой было пятеро поклонников, готовых за меня в огонь и в воду… Достаточно было все похитрее организовать, а потом поношу траур под чёрной вуалью, попритворяюсь скорбящей по родственнику…
Уж и не помню, как мы поужинали, смутно вспоминается, что и Сивинская, и Зузя допоздна были в доме, обслуживая нас. И как же чудесно я себя чувствовала в окружении дружественных и заботливых людей, в безопасности!
И подумав, что в понедельник останусь опять одна, без Гастона, зато с проклятым барьером, поджидающим меня на дороге, я не колеблясь приняла решение: лечу с Гастоном в Париж!
Ах, как же это было прекрасно!
Не качало, абсолютно никакой морской болезни, ни малейшей тошноты, самолёт летел спокойно, я настроилась на то, что будет качать, а тут ни капельки. Все время полёта я провела у иллюминатора, будучи не в состоянии оторвать глаз от далёкой земли и с трудом удерживаясь от криков восторга. Даже позабыла о сидящем рядом Гастоне и всю дорогу жалела лишь о том, что до сих пор не удосужилась полетать на самолёте.
В Париже мы провели пять восхитительных дней. Почему-то прекратилась тошнота по утрам, чувствовала я себя прекрасно и вовсю наслаждалась жизнью. Поселилась в Монтийи, «пежо» ждал меня в гараже и я стала в полной мере пользоваться им, чувствуя себя в абсолютной безопасности, поскольку Арман остался далеко в Польше. Общалась с Эвой и Шарлем, побывала на скачках и даже выиграла, часто посещала лучшие дома моды. Гастону решительно приказала не появляться мне на глаза, пусть работает, чем он был невероятно удивлён, заявив, что вряд ли найдётся на свете вторая женщина, способная добровольно отойти на второй план перед работой мужа. И тут я, не задумавшись, выпалила:
— А вот среди представителей сильного пола вряд ли найдётся хоть один, способный уразуметь, что перед балом нельзя заходить в дамский будуар!
Язык мой — враг мой! Гастон удивился, но тут же расхохотался.
— Вот оно, влияние Бальзака! Видел, как ты его запоем читаешь! Глядя на тебя, и я, пожалуй, перечитаю классиков.
— Перечитай, очень советую.
Я бы с радостью провела в Париже не одну, а две недели, но билет на самолёт заказан и что-то заставляло спешить домой.
Оказывается, правильно я поступила, вернувшись. Первое, что мне сообщил встречающий меня в аэропорту Роман — негодяй Гийом, узнав с опозданием о нашем отъезде, тоже устремился в Париж. Поехал на машине, так что время прошло, наверное, лишь в уик-энд туда добрался.
До свадьбы нам с Гастоном оставалось всего две недели. Я решила их провести дома, рассчитывая, что сбитый с толку Арман задержится в Париже. А выезжать из дому буду по другой дороге, чтобы не рисковать, проезжая мимо проклятого барьера. Ехала просёлочными дорогами до Магдаленки, а оттуда уже по шоссе. Конечно, приходилось делать крюк, да и дороги хуже, но зато безопаснее.
Первой о моей беременности догадалась Моника.
— По тебе ничего не заметно, но ты так цветёшь, что голову ломаю — только от любви или уже и прибавление намечается?
Какое счастье, что ребёнок до свадьбы теперь уже не позорное явление! Я могла сказать правду. И бросила беззаботно:
— Жду ребёнка, ясное дело. Ты не представляешь, как мне хотелось его! И вообще, у меня будет много детей.
— А он?
— Гастон? У него к детям такое же отношение. Считает — чем скорее они у нас появятся, тем лучше.
— Я почти готова тебе позавидовать, хотя детей не терплю. А жить вы где будете?
— И здесь, и там. И в Польше, и во Франции, как получится. Брак заключаем здесь, потом ненадолго съездим в свадебное путешествие, а потом подумаем.
Моника принялась меня поздравлять, знаю, искренне желала нам счастья, но сама была она какая-то… пригасшая. Выяснилось — из-за Армана. Умчался в Париж, не соизволив её предупредить, и теперь не отзывается, она и не знает, что думать. Призналась мне откровенно. Даже сказала — не то что любит его всей душой, знает нельзя на него положиться, но он словно её приворожил и теперь без него места себе не находит. А что я о нем думаю?
Не могла же я сказать ей правду! Преступника, дескать, полюбила, французская полиция давно подозревает его в убийстве, а меня он мечтает убить, и я безумно рада, что его здесь нет. Я молчала.
Видя мою нерешительность, Моника, желая толкнуть меня на откровенность, сказала:
— Не бойся, в Вислу не брошусь, даже если он меня бросит, но ещё какое-то время хотелось бы побыть с ним. Однако больше всего не переношу напрасное ожидание, вот и хотела бы знать, могу ли ещё его ждать, есть шансы?
Ну, тут уж я чистосердечно могла её заверить — шансы увидеть Армана у неё есть, наверняка он скоро здесь появится, мерзавец. Моника удалилась, немного успокоенная, и почти сразу же позвонила пани Ленская.
Она уже вернулась из поездки и заняла свои покои в отремонтированном замке в Монтийи.
— В Варшаву лететь мне не хочется, — сразу взяла она быка за рога, — а по телефону говорить трудно. Ну да ничего другого у нас не остаётся, раз мы разминулись в Париже. Ты, случайно, не собираешься сюда в ближайшее время?
— Пока не знаю. Разве что после свадьбы, вместе с Гастоном.
— На вашей свадьбе я не буду, привези фотографии или киноплёнку. Ох, не люблю я болтать по телефону, насколько лучше и приятнее общаться с человеком, сидя за чашкой чая. Придётся рассказать обо всем лишь в общих чертах.
И она рассказала. Наверное, полчаса не отнимала я трубку от уха, боясь пропустить хоть слово.
Дело в том, что Патриция Ленская разыскала одну из прежних служанок в замке Монтийи, работавших там ещё при моем прадеде. Не служанка это была, а даже весьма квалифицированная кухарка, окончившая специальное училище, с опытом работы. Очень надеялась сделать карьеру у старого графа Хербле, но не тут-то было. Экономка Луиза Лера подрезала ей крылья, сразу почуяв соперницу, хотя та вела себя тише воды, ниже травы, притворяясь тихоней и неумёхой, которая мечтает научиться у такой мастерицы, как мадемуазель Лера, и её отличной старой кухарки. А у самой всегда были ушки на макушке и длинный любопытный нос. Любила Клара совать его в чужие дела, постоянно все высматривала и вынюхивала. А поскольку при всем этом была девицей смазливой, Арман обратил на неё внимание. Девица не хотела неприятностей, ссориться с могущественной экономкой ей не было резону, но Арман на своём настоял, уж он привык всегда пользоваться смазливыми бабами. Луиза скоро обо всем прознала и с треском выгнала бедную Клару. Главное, без рекомендаций, на которые очень рассчитывала девушка, ибо работа в замке Монтийи дорогого стоила.
Но и Клара была девицей не промах. Решила, что сама сделает себе нужную рекомендацию. Ещё раньше разведала, в каком столе и в каком ящике хранятся нужные ей бланки. Бланк сама заполнит, кухарка ей подмахнёт, а подпись экономки Клара и сама подделает, заранее позаботившись об образце. И надо же такому случиться, что за бланком Клара отправилась как раз в тот злополучный час, когда Луиза Лера ссорилась с Арманом в своём кабинете. Клара и подслушала, что они в раздражении кричали друг другу. Мадемуазель Лера предъявляла любовнику фальшивое свидетельство о браке с графом Хербле, понятное дело, настоящего не могло быть, Арман же заявил, что отказывается на ней жениться и забирает старинные пистолеты. Пара нечистых взаимно осыпала друг друга упрёками, упоминалось и убийство сотрудницы загса. Однако конца ссоры Клара не дождалась, в опасении, что кто-нибудь из двух преступников выскочит из комнаты и увидит её. Последнее, что она слышала — слова Луизы, грозившей смертью любовнику. Девушка была уже у чёрного хода в кухне, когда послышался громкий шум и вроде бы звук выстрела, однако увидеть, что там произошло, у Клары не было желания. Как нет желания и давать показания в суде. В запертом дворце она оказалась незаконно, не станет же признаваться, что заранее раздобыла ключ от чёрного хода через кухню. В настоящее время девушка устроилась на хорошее место и всячески оберегает свою репутацию.
Пани Ленская знала Клару с давних пор, покровительствовала ей и теперь разыскала, попросив рассказать обо всем и пообещав не сообщать полиции. Ну разве что в случае крайней необходимости. А кроме того, она, Клара, очень боится Армана. По её словам, этот человек способен на все.
Я слушала тётку в большом волнении и сама не знала, как отнестись к рассказанному. Пани Патриция пока ещё никому не говорила о показаниях Клары, ни нашим друзьям, ни официальным лицам. И не скажет, пока не настанет этот случай крайней необходимости. Пока сообщила лишь мне, поручив переговорить и с Гастоном, и с Романом. Я с ними общаюсь непосредственно, не по телефону, можно посоветоваться как следует. По мнению пани Ленской, до свадьбы я в безопасности, а потом Арман, считает она, убьёт нас обоих, причём сделает так, чтобы я умерла после Гастона, тогда ничто не помешает ему унаследовать моё состояние.
Да, ничего не скажешь, привлекательная перспектива!
В первую очередь я посовещалась с Романом. Тот внимательно выслушал в моей передаче сообщение тётушки и мрачно задумался. Затем изложил свои соображения. По его мнению, откровения Клары не внесли ничего существенного в расследование дела об убийстве Луизы Лера. Опять лишь улики, свидетельствующие о предполагаемой вине Армана. А если бы даже судьи поверили в его вину, вряд ли их приговор был бы суров, ведь мерзавец мог действовать либо в состоянии аффекта, либо и вовсе вынужден был защищать свою жизнь, ведь доказано — первой выстрелила Луиза. А может, и вовсе Арман отделался бы условным наказанием. И был бы вечной угрозой для нас с Гастоном.
Я прекрасно понимала аргументы Романа, недаром успела начитаться детективов и разбиралась во всех тонкостях расследования уголовных дел. Безнадёга… И опять, чтобы не впасть в уныние, нашла и чему порадоваться: по крайней мере, о приезде Армана узнаю сразу же от Моники.
Гастон должен был приехать в субботу, решил вкалывать там, у себя, до упора, сделать как можно больше, чтобы потом уже остаться здесь до свадьбы. Мы с Моникой договорились вместе отправиться в магазины за покупками, но она позвонила, сообщив, что не сможет поехать — вернулся Арман, так что извини, дорогая. Я оказалась права, сообщила, спасибо ей. И дай ей бог побольше сил и здоровья, чтобы задержала при себе Армана как можно дольше.
Поэтому за покупками я поехала с Романом, одна бы не осмелилась, никак не могла освоить принципы парковки в родной столице. С этой точки зрения Варшава хуже Парижа, там, по крайней мере, никто не мешал мне ненадолго бросить машину даже посредине улицы, никто не цеплялся, не выскакивали притаившиеся за углом стражи порядка, которые устраивали мне грандиозный скандал и вымогали громадные штрафы, предварительно смешав с грязью. Интересно, почему и не постоять минутку в таком спокойном месте? Поэтому Роман выискивал место стоянки и оставался в машине, я же ходила по магазинам.
Итак, поехала с Романом в Варшаву и сразу подняла крик, ведь он вздумал ехать обычным путём, не через безопасную Магдаленку. Роман пытался образумить меня, твердил, не может быть тот барьер роковым, просто остался от прежней полосы препятствий, когда неподалёку водились конюшни, что настоящий барьер времени — понятие чисто условное и невидимое простым глазом. Я стояла на своём и не желала рисковать, дважды уже пострадав из-за проклятого препятствия.
— Бережёного бог бережёт! — положила я конец спору, и Роман вынужден был подчиниться.
И вообще пятница оказалась для меня тяжёлым днём. Столько дел! С паном Юркевичем пришлось обсуждать вопрос об интерцизе, для чего вынуждены были привлечь и месье Дэсплена, консультируясь с ним по телефону несколько раз. И так мне понравилось вести переговоры с помощью этого чудесного изобретения, что я позабыла о своей обычной манере капризничать и стоять на своём, соглашаясь со всеми замечаниями поверенных — французского и польского, чем очень их удивила. Месье Дэсплен в этих переговорах представлял и интересы Гастона, получив от последнего необходимую доверенность, что теперь разрешалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Я не договорила, ибо Гастон разразился хохотом. Сквозь смех с трудом проговорил:
— Признаюсь, очень убедительная апокалипсическая картинка! Ты меня убедила. Верю, Арман тебе противен. Видела бы ты себя!
Смех немного разрядил атмосферу и позволил опомниться. Уже спокойнее я докончила:
— Вот мы с Романом и боимся, как бы теперь негодяй не взялся за тебя. А если я рожу, то и ребёнка убьёт. И так до скончания света станет убивать всех моих мужей и потомков, пока никого не останется.
— Не заводись! — обнял меня Гастон. — Ну что ты опять…
— А куда деваться? — зарыдала я. — Даже если у меня будет шестеро детей, всех со свету сживёт, а потом и меня, чтобы унаследовать моё состояние! Это в том случае, если я изменю завещание и оставлю все своим детям и мужу. Ну, перестань улыбаться, это не истерия, к сожалению, я говорю правду. Сколько раз довелось мне видеть в его глазах железное упорство. Такого человека ничто не остановит. И не станет он ждать, пока я рожу шестерых детей, начнёт сразу же. Гастон, я боюсь!
Наконец-то Гастон стал серьёзным. А может, притворился? Перестал улыбаться, видя, как раздражает меня его улыбка, а ведь мне вредно волноваться. И дитя может родиться нервное.
— Успокойся, любимая, не волнуйся. Я все понял. Поговорю с Романом, что-нибудь придумаем. Кстати, почему мы с тобой забрались в беседку? Разве нельзя было спокойно поговорить в доме?
— Чтобы в доме с чистой совестью могли всем нежданным гостям отвечать — меня нет дома, — простодушно пояснила я и увидела, что опять Гастон с трудом удержался от улыбки. А я раздражённо добавила: — В последнее время просто спасу нет от гостей! Словно сговорились — так и прут один за другим…
И прикусила язык, вспомнив, что пёрли гости в основном в девятнадцатом веке, теперь же, в конце двадцатого, их стало намного меньше.
Ох, язык мой — враг мой. Хорошо хоть о барьере не проговорилась.
— Ладно, — решила я, — если хочешь, можем вернуться в дом. Главное я тебе уже сказала.
Роман полностью подтвердил мои опасения. Арман и в самом деле следил за его машиной, отцепился лишь распознав Сивинскую, когда та принялась делать в магазине покупки. И уже не успел догнать меня в аэропорту.
Стали совещаться втроём. Все сходились на том, что по закону убийца не имеет права унаследовать имущество жертвы, значит, ему придётся инсценировать мою случайную гибель. Тут же набросали несколько вариантов моей случайной гибели. Помогли прочитанные нами детективы, варианты сами приходили в головы. Но в любом случае ему придётся дожидаться изменения моего завещания, судиться с церковью он не станет. А завещание автоматически изменится с момента моего выхода замуж (о моей беременности, надеюсь, он пока не знал). Так что логично предположить — негодяй подождёт до свадьбы. Разве что настроится на убийство Гастона.
И мы стали рассуждать, как лучше убить Гастона. Убийце нужно алиби, железное, к которому не придерёшься. И каждый из нас попытался ненадолго сделаться убийцей. Если не привлекать наёмного, то самое верное — автокатастрофа. Не будет Арман нанимать киллера, зачем ему этот дамоклов меч, потом ведь самому придётся убивать киллера. Лишние сложности. Итак, машина.
Роман несколько снял напряжение, заметив, что для организации автокатастрофы Гийому потребуется время, ведь сначала ему надо проследить за нами с Гастоном, куда ездим и когда, то да се. Присмотреть место, выбрать время. Возможно, даже решит кокнуть графа Монпесака не здесь, а в Париже. И не станет его убивать до женитьбы, это мы неправильно считаем, ему не захочется судиться с костёлом, подождёт, когда наследником станет он. И тут я сразу возненавидела все на свете завещания.
Гастон предложил нам отправиться с ним в свадебное путешествие. В октябре и ноябре Сицилия особенно хороша! Пелопоннес тоже подходит, и вообще в южном полушарии весна, можно махнуть в бывшую ЮАР или в Австралию. Итак, он возвращается в Париж, вкалывает за троих, освобождается к октябрю, берет меня, и мы мчимся в синюю даль.
Не очень обрадовали меня эти планы, очень уж хотелось посидеть в тишине и спокойствии. В собственном доме, со своим Гастоном, со своей беременностью. Можно в Секерках, можно в Монтийи. Ну, на Сицилию слетать ненадолго, наконец-то полечу на самолёте, давно мечтаю.
Додумав до самолёта, я отключилась от общего разговора, не знаю, на чем порешили Гастон с Романом. Я же перенеслась мыслями в прошлое, когда ещё существовали поединки между мужчинами. Как просто тогда было законно избавиться от Армана! Да у меня по крайней мере под рукой было пятеро поклонников, готовых за меня в огонь и в воду… Достаточно было все похитрее организовать, а потом поношу траур под чёрной вуалью, попритворяюсь скорбящей по родственнику…
Уж и не помню, как мы поужинали, смутно вспоминается, что и Сивинская, и Зузя допоздна были в доме, обслуживая нас. И как же чудесно я себя чувствовала в окружении дружественных и заботливых людей, в безопасности!
И подумав, что в понедельник останусь опять одна, без Гастона, зато с проклятым барьером, поджидающим меня на дороге, я не колеблясь приняла решение: лечу с Гастоном в Париж!
Ах, как же это было прекрасно!
Не качало, абсолютно никакой морской болезни, ни малейшей тошноты, самолёт летел спокойно, я настроилась на то, что будет качать, а тут ни капельки. Все время полёта я провела у иллюминатора, будучи не в состоянии оторвать глаз от далёкой земли и с трудом удерживаясь от криков восторга. Даже позабыла о сидящем рядом Гастоне и всю дорогу жалела лишь о том, что до сих пор не удосужилась полетать на самолёте.
В Париже мы провели пять восхитительных дней. Почему-то прекратилась тошнота по утрам, чувствовала я себя прекрасно и вовсю наслаждалась жизнью. Поселилась в Монтийи, «пежо» ждал меня в гараже и я стала в полной мере пользоваться им, чувствуя себя в абсолютной безопасности, поскольку Арман остался далеко в Польше. Общалась с Эвой и Шарлем, побывала на скачках и даже выиграла, часто посещала лучшие дома моды. Гастону решительно приказала не появляться мне на глаза, пусть работает, чем он был невероятно удивлён, заявив, что вряд ли найдётся на свете вторая женщина, способная добровольно отойти на второй план перед работой мужа. И тут я, не задумавшись, выпалила:
— А вот среди представителей сильного пола вряд ли найдётся хоть один, способный уразуметь, что перед балом нельзя заходить в дамский будуар!
Язык мой — враг мой! Гастон удивился, но тут же расхохотался.
— Вот оно, влияние Бальзака! Видел, как ты его запоем читаешь! Глядя на тебя, и я, пожалуй, перечитаю классиков.
— Перечитай, очень советую.
Я бы с радостью провела в Париже не одну, а две недели, но билет на самолёт заказан и что-то заставляло спешить домой.
Оказывается, правильно я поступила, вернувшись. Первое, что мне сообщил встречающий меня в аэропорту Роман — негодяй Гийом, узнав с опозданием о нашем отъезде, тоже устремился в Париж. Поехал на машине, так что время прошло, наверное, лишь в уик-энд туда добрался.
До свадьбы нам с Гастоном оставалось всего две недели. Я решила их провести дома, рассчитывая, что сбитый с толку Арман задержится в Париже. А выезжать из дому буду по другой дороге, чтобы не рисковать, проезжая мимо проклятого барьера. Ехала просёлочными дорогами до Магдаленки, а оттуда уже по шоссе. Конечно, приходилось делать крюк, да и дороги хуже, но зато безопаснее.
Первой о моей беременности догадалась Моника.
— По тебе ничего не заметно, но ты так цветёшь, что голову ломаю — только от любви или уже и прибавление намечается?
Какое счастье, что ребёнок до свадьбы теперь уже не позорное явление! Я могла сказать правду. И бросила беззаботно:
— Жду ребёнка, ясное дело. Ты не представляешь, как мне хотелось его! И вообще, у меня будет много детей.
— А он?
— Гастон? У него к детям такое же отношение. Считает — чем скорее они у нас появятся, тем лучше.
— Я почти готова тебе позавидовать, хотя детей не терплю. А жить вы где будете?
— И здесь, и там. И в Польше, и во Франции, как получится. Брак заключаем здесь, потом ненадолго съездим в свадебное путешествие, а потом подумаем.
Моника принялась меня поздравлять, знаю, искренне желала нам счастья, но сама была она какая-то… пригасшая. Выяснилось — из-за Армана. Умчался в Париж, не соизволив её предупредить, и теперь не отзывается, она и не знает, что думать. Призналась мне откровенно. Даже сказала — не то что любит его всей душой, знает нельзя на него положиться, но он словно её приворожил и теперь без него места себе не находит. А что я о нем думаю?
Не могла же я сказать ей правду! Преступника, дескать, полюбила, французская полиция давно подозревает его в убийстве, а меня он мечтает убить, и я безумно рада, что его здесь нет. Я молчала.
Видя мою нерешительность, Моника, желая толкнуть меня на откровенность, сказала:
— Не бойся, в Вислу не брошусь, даже если он меня бросит, но ещё какое-то время хотелось бы побыть с ним. Однако больше всего не переношу напрасное ожидание, вот и хотела бы знать, могу ли ещё его ждать, есть шансы?
Ну, тут уж я чистосердечно могла её заверить — шансы увидеть Армана у неё есть, наверняка он скоро здесь появится, мерзавец. Моника удалилась, немного успокоенная, и почти сразу же позвонила пани Ленская.
Она уже вернулась из поездки и заняла свои покои в отремонтированном замке в Монтийи.
— В Варшаву лететь мне не хочется, — сразу взяла она быка за рога, — а по телефону говорить трудно. Ну да ничего другого у нас не остаётся, раз мы разминулись в Париже. Ты, случайно, не собираешься сюда в ближайшее время?
— Пока не знаю. Разве что после свадьбы, вместе с Гастоном.
— На вашей свадьбе я не буду, привези фотографии или киноплёнку. Ох, не люблю я болтать по телефону, насколько лучше и приятнее общаться с человеком, сидя за чашкой чая. Придётся рассказать обо всем лишь в общих чертах.
И она рассказала. Наверное, полчаса не отнимала я трубку от уха, боясь пропустить хоть слово.
Дело в том, что Патриция Ленская разыскала одну из прежних служанок в замке Монтийи, работавших там ещё при моем прадеде. Не служанка это была, а даже весьма квалифицированная кухарка, окончившая специальное училище, с опытом работы. Очень надеялась сделать карьеру у старого графа Хербле, но не тут-то было. Экономка Луиза Лера подрезала ей крылья, сразу почуяв соперницу, хотя та вела себя тише воды, ниже травы, притворяясь тихоней и неумёхой, которая мечтает научиться у такой мастерицы, как мадемуазель Лера, и её отличной старой кухарки. А у самой всегда были ушки на макушке и длинный любопытный нос. Любила Клара совать его в чужие дела, постоянно все высматривала и вынюхивала. А поскольку при всем этом была девицей смазливой, Арман обратил на неё внимание. Девица не хотела неприятностей, ссориться с могущественной экономкой ей не было резону, но Арман на своём настоял, уж он привык всегда пользоваться смазливыми бабами. Луиза скоро обо всем прознала и с треском выгнала бедную Клару. Главное, без рекомендаций, на которые очень рассчитывала девушка, ибо работа в замке Монтийи дорогого стоила.
Но и Клара была девицей не промах. Решила, что сама сделает себе нужную рекомендацию. Ещё раньше разведала, в каком столе и в каком ящике хранятся нужные ей бланки. Бланк сама заполнит, кухарка ей подмахнёт, а подпись экономки Клара и сама подделает, заранее позаботившись об образце. И надо же такому случиться, что за бланком Клара отправилась как раз в тот злополучный час, когда Луиза Лера ссорилась с Арманом в своём кабинете. Клара и подслушала, что они в раздражении кричали друг другу. Мадемуазель Лера предъявляла любовнику фальшивое свидетельство о браке с графом Хербле, понятное дело, настоящего не могло быть, Арман же заявил, что отказывается на ней жениться и забирает старинные пистолеты. Пара нечистых взаимно осыпала друг друга упрёками, упоминалось и убийство сотрудницы загса. Однако конца ссоры Клара не дождалась, в опасении, что кто-нибудь из двух преступников выскочит из комнаты и увидит её. Последнее, что она слышала — слова Луизы, грозившей смертью любовнику. Девушка была уже у чёрного хода в кухне, когда послышался громкий шум и вроде бы звук выстрела, однако увидеть, что там произошло, у Клары не было желания. Как нет желания и давать показания в суде. В запертом дворце она оказалась незаконно, не станет же признаваться, что заранее раздобыла ключ от чёрного хода через кухню. В настоящее время девушка устроилась на хорошее место и всячески оберегает свою репутацию.
Пани Ленская знала Клару с давних пор, покровительствовала ей и теперь разыскала, попросив рассказать обо всем и пообещав не сообщать полиции. Ну разве что в случае крайней необходимости. А кроме того, она, Клара, очень боится Армана. По её словам, этот человек способен на все.
Я слушала тётку в большом волнении и сама не знала, как отнестись к рассказанному. Пани Патриция пока ещё никому не говорила о показаниях Клары, ни нашим друзьям, ни официальным лицам. И не скажет, пока не настанет этот случай крайней необходимости. Пока сообщила лишь мне, поручив переговорить и с Гастоном, и с Романом. Я с ними общаюсь непосредственно, не по телефону, можно посоветоваться как следует. По мнению пани Ленской, до свадьбы я в безопасности, а потом Арман, считает она, убьёт нас обоих, причём сделает так, чтобы я умерла после Гастона, тогда ничто не помешает ему унаследовать моё состояние.
Да, ничего не скажешь, привлекательная перспектива!
В первую очередь я посовещалась с Романом. Тот внимательно выслушал в моей передаче сообщение тётушки и мрачно задумался. Затем изложил свои соображения. По его мнению, откровения Клары не внесли ничего существенного в расследование дела об убийстве Луизы Лера. Опять лишь улики, свидетельствующие о предполагаемой вине Армана. А если бы даже судьи поверили в его вину, вряд ли их приговор был бы суров, ведь мерзавец мог действовать либо в состоянии аффекта, либо и вовсе вынужден был защищать свою жизнь, ведь доказано — первой выстрелила Луиза. А может, и вовсе Арман отделался бы условным наказанием. И был бы вечной угрозой для нас с Гастоном.
Я прекрасно понимала аргументы Романа, недаром успела начитаться детективов и разбиралась во всех тонкостях расследования уголовных дел. Безнадёга… И опять, чтобы не впасть в уныние, нашла и чему порадоваться: по крайней мере, о приезде Армана узнаю сразу же от Моники.
Гастон должен был приехать в субботу, решил вкалывать там, у себя, до упора, сделать как можно больше, чтобы потом уже остаться здесь до свадьбы. Мы с Моникой договорились вместе отправиться в магазины за покупками, но она позвонила, сообщив, что не сможет поехать — вернулся Арман, так что извини, дорогая. Я оказалась права, сообщила, спасибо ей. И дай ей бог побольше сил и здоровья, чтобы задержала при себе Армана как можно дольше.
Поэтому за покупками я поехала с Романом, одна бы не осмелилась, никак не могла освоить принципы парковки в родной столице. С этой точки зрения Варшава хуже Парижа, там, по крайней мере, никто не мешал мне ненадолго бросить машину даже посредине улицы, никто не цеплялся, не выскакивали притаившиеся за углом стражи порядка, которые устраивали мне грандиозный скандал и вымогали громадные штрафы, предварительно смешав с грязью. Интересно, почему и не постоять минутку в таком спокойном месте? Поэтому Роман выискивал место стоянки и оставался в машине, я же ходила по магазинам.
Итак, поехала с Романом в Варшаву и сразу подняла крик, ведь он вздумал ехать обычным путём, не через безопасную Магдаленку. Роман пытался образумить меня, твердил, не может быть тот барьер роковым, просто остался от прежней полосы препятствий, когда неподалёку водились конюшни, что настоящий барьер времени — понятие чисто условное и невидимое простым глазом. Я стояла на своём и не желала рисковать, дважды уже пострадав из-за проклятого препятствия.
— Бережёного бог бережёт! — положила я конец спору, и Роман вынужден был подчиниться.
И вообще пятница оказалась для меня тяжёлым днём. Столько дел! С паном Юркевичем пришлось обсуждать вопрос об интерцизе, для чего вынуждены были привлечь и месье Дэсплена, консультируясь с ним по телефону несколько раз. И так мне понравилось вести переговоры с помощью этого чудесного изобретения, что я позабыла о своей обычной манере капризничать и стоять на своём, соглашаясь со всеми замечаниями поверенных — французского и польского, чем очень их удивила. Месье Дэсплен в этих переговорах представлял и интересы Гастона, получив от последнего необходимую доверенность, что теперь разрешалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43