Да и какое значение могли иметь несколько второстепенных существ, подготовленных и использованных для нужд Чемов. Но ведь они не были второстепенными существами, напомнил себе Келексел. Они были первобытными Чемами.
– Сделали, я вижу, – сказала Рут. – Я так и думала. Я поняла это из твоих разговоров со мной.
“Неужели она видит меня насквозь? – спросил себя Келексел. – Как она смогла это понять? Какими необычными способностями обладают эти туземцы?”
Он попытался скрыть своё смущение, пожав плечами.
– Я надеюсь, что ты умрёшь, – сказала Рут. – Я хочу, чтобы ты умер.
Несмотря на воздействие манипулятора, Рут ощущала закипающую внутри неё ярость и ненависть, пока ещё отдалённую, но отчётливую, вызывающую желание вцепиться ногтями в непроницаемую кожу этого Чема.
Голос Рут был таким спокойным и розным, что Келексел почти пропустил её слова мимо ушей, прежде чем их смысл дошёл до него. Умер! Он отпрянул. Как она могла нанести ему подобное оскорбление!
– Я – Чем! – с достоинством произнёс он. – Как ты осмелилась сказать мне такое!
– А ты сам не догадываешься? – спросила она.
– Я облагодетельствовал тебя, взяв к себе, – с упрёком сказал он. – Это твоя благодарность?
Она оглядела свою комнату – тюрьму, перевела взгляд на его лицо – серебристо-белая кожа с металлическим оттенком, черты лица выражали презрительное неодобреиие. Сидя на стуле, она была немного ниже ростом стоящего рядом Келексела, и со своего места могла видеть колышущиеся в такт дыханию чёрные волосы в его ноздрях.
– Мне почти жаль тебя, – сказала она.
Келексел проглотил слюну. “Жаль?” Её реакция лишала его присутствия духа. Он посмотрел вниз, на свои руки, и с удивлением обнаружил, что они крепко стиснуты вместе. “Жаль?” Он медленно разжал пальцы, с беспокойством заметив, что ногти потемнели. Начинали сказываться последствия потери энергии размножения. После того, как он воспроизвёл себе подобного, часы его организма начали отсчитывать время. Срочное омоложение было необходимо. Может, она жалеет его из-за того, что он сильно запоздал со своим омоложением? Нет, она не могла знать о зависимости Чемов от Омолаживателей.
“Откладываю… почему я откладываю?” – спросил себя Келексел.
Неожиданно он почувствовал восхищение своим мужеством и отвагой. Он позволил себе далеко зайти за ту грань, когда Чем обращается к помощи Омолаживателей. Он сделал это почти намеренно, получая странное удовольствие от ощущения начинающегося распада организма, Никакой другой Чем не осмелился бы на это. Все они трусы! А он сейчас был почти таким же, как Рут. Почти смертным! И при этом она ругает его! Она не понимает, что происходит! Да и как она может понять, бедняжка?
Он вдруг ощутил прилив жалости к себе. Разве может кто-нибудь понять его состояние? Разве кто-нибудь испытывал подобное? Все его приятели Чемы уверены, что он незамедлительно прибегнет к услугам Омолаживателя, когда в этом возникнет необходимость. Никто не поймёт.
Келексел подумал, не стоит ли рассказать Рут о том, какой смелый поступок он совершил, но вспомнил её слова. Она желала ему смерти.
– Как бы мне объяснить тебе? – сказала Рут.
Она снова повернулась к репродьюсеру, проверила положение кнопок и рычажков управления. Эта отвратительная машина, выдуманная мерзкими Чемами, неожиданно стала очень важной. Сейчас это была самая нужная для неё вещь, с её помощью она хотела объяснить Келекселу, почему она испытывает такую жгучую ненависть к Чемам.
– Смотри, – сказала она, включая аппарат.
Сверкнула яркая вспышка света. Перед ними появилась длинная комната со стоящим на возвышении большим столом. Ниже располагались отгороженные рядами скамеек несколько маленьких столов и ещё одна секция, за перилами которой сидели в ряд двенадцать явно скучающих аборигенов. Боковые стены украшали греческие колонны, в пролётах между ними располагались высокие окна, а сами стены были отделаны панелями тёмного дерева. Через окна в комнату лился яркий солнечный свет. За высоким столом сидел круглый, с сияющей лысиной толстяк в чёрной мантии.
Келексел обнаружил, что узнает кое-кого из сидящих за маленькими столами. Сразу же ему бросилась в глаза приземистая фигура Джо Мёрфи, родителя Рут, там же был Бонделли, адвокат, которого он видел в одном из последних сюжетов Фраффина – узкое лицо, блестящие чёрные волосы зачёсаны назад, и сверху напоминают крылья жука. На стульях поставленных сразу за перегородкой, сидели знахари – Вейли и Фурлоу.
Фурлоу интересовал Келексела. Почему она выбрала сцену с участием этого аборигена? Было ли правдой то, что она собиралась выйти за него замуж?
– Это судья Гримм, – сказала Рут, указывая на мужчину в чёрной мантии. – Я… я ходила в школу с его дочерью. Ты знаешь об этом? Я… бывала у него в доме.
Он уловил нотки страдания в её голосе, прикинул, стоит ли усилить воздействие манипулятора и решил не делать этого. Так можно оказать на неё чрезмерно подавляющее воздействие и помешать ей продолжать. Он чувствовал сейчас большой интерес и желание понять, что она задумала, какую цель преследует.
– Мужчина с тростью, сидящий слева, вон за тем стоном – Парет, окружной прокурор, – объяснила Рут. – Его жена и моя мать были членами одною садоводческого клуба.
Келексел пригляделся к аборигену, на которого она указала. Он производил впечатление солидного и порядочного члена общества. Седые волосы металлического оттенка покрывали макушку почти квадратной головы. Волосы образовывали прямую линию над его лбом и были аккуратно подстрижены на висках. Подбородок выдавался вперёд. Чопорно поджатые губы и чёткая линия рта выгодно сочетались с крупным прямым носом. Под густыми каштановыми бровями светились ярко-голубые глаза, окружённые глубокими морщинами.
Трость была прислонена к столу рядом со стулом. Время от времени Парет поглаживал полированный набалдашник.
Было похоже, что в этой комнате сейчас происходит что-то очень важное. Рут включила звук. Стало слышно сдержанное покашливание зрителей и шелест перекладываемых бумаг.
Келексел подался вперёд, и его рука легла на спинку стула Рут. Он внимательно наблюдал, как Фурлоу поднялся со своего места и пошёл к стулу, стоящему на возвышении перед столом судьи. В происходящем чувствовалась некоторая театральность, но в то же время и глубокая серьёзность церемонии. Фурлоу сел, адвокат Бонделли стоял позади него, около возвышения.
Келексел разглядывал Фурлоу – узкий лоб, чёрные волосы. Предпочтёт ли Рут это существо, если не воздействовать на неё манипулятором? Казалось, Фурлоу хочет спрятаться за тёмными стёклами своих очков. Он не смотрел в каком-нибудь определённом направлении, а все время поворачивал голову, глядя при этом куда-то вниз. Келексел понял, что в этой сцене он избегает съёмочных команд Фраффина. Он знал о присутствии Чемов! Ну конечно! Он же иммунный.
Чувство служебного долга мгновенно вернулось к Келекселу. Ему стало стыдно. И неожиданно он понял, почему до сих пор не обратился к кому-либо из Омолаживателей корабля. Если он сделает это, ему наверняка не удастся выбраться из западни, которую приготовил для него Фраффин. Он станет одним из них, собственностью Фраффина, как любой из обитателей этого мира. До тех пор, пока он не прибегнет к услугам Омолаживателей, он может чувствовать себя достаточно независимым от Фраффина. Правда, эта независимость лишь вопрос времени.
Бонделли сейчас говорил с Фурлоу и эта сценка производила на Келексела тягостное впечатление. Для него она была лишена всякого смысла.
– Итак, доктор Фурлоу, – сказал Бонделли, – вы перечислили пункты, в соответствии с которыми действия моего подзащитного подходят под общие закономерности убийств, совершенных людьми в состоянии умопомешательства. Какие ещё доказательства его сумасшествия вы можете привести?
– Моё внимание привлекло повторение цифры семь, – ответил Фурлоу. – Семь ударов тесаком. Затем, он сказал полицейским непосредственно перед арестом, что выйдет к ним через семь минут.
– По вашему мнению, это важно?
– Цифра семь имеет религиозную значимость: Бог создал мир за семь дней и так далее. Это важный признак, который определяет действия сумасшедшего.
– Доктор Фурлоу, вы проводили обследование подсудимого несколько месяцев назад?
– Да, сэр.
– При каких обстоятельствах?
Келексел покосился на Рут и был поражён, увидев, как слезы градом катятся у неё по щекам. Он посмотрел на показания манипулятора и понял, как глубоки должны быть её переживания.
– Мистер Мёрфи поднял ложную пожарную тревогу, – сказал Фурлоу. – Он был опознан и арестован. Я был вызван, как судебный психолог.
– Почему?
– Ложная пожарная тревога относится к таким нарушениям, которые нельзя оставлять без внимания, особенно, когда её поднимает вполне взрослый человек.
– Поэтому вас вызвали?
– Нет, это обычная процедура.
– Чем можно объяснить поступок обвиняемого?
– Это, как правило, бывает связано с сексуальными нарушениями. Инцидент произошёл в то время, когда подсудимый впервые обратился к врачу с жалобой на импотенцию. Эти два фактора, вместе взятые, образуют очень тревожную психологическую картину.
– Как это?
– Ну, он также испытывал почти полное отсутствие сердечной теплоты. То, что мы привыкли называть добротой. Кроме того, в его поведении в то время явно проявлялся так называемый синдром Рорчеча, когда из сознания едва ли не вовсе исключается интерес к нормальной жизнедеятельности. Иными словами, мировоззрение больного сосредоточивается на смерти. Я принял во внимание все названные факторы – то есть холодная, не знающая жалости натура, сосредоточенная на смерти, плюс сексуальная неполноценность.
Келексел пристально смотрел на фигуру, возвышающуюся в центре сцены. О ком это он говорит? “Холодный, сосредоточенный на смерти”, “сексуальная неполноценность”? Келексел окинул взглядом фигуру Мёрфи. Подсудимый, сгорбившись и уставившись в пол, сидел на своём стуле.
Бонделли пригладил усы и заглянул в свой блокнот.
– В чем состояла суть вашего сообщения в отдел освобождения под залог, доктор? – Задавая свой вопрос, Бонделли не отрываясь смотрел на судью Гримма.
– Я предупредил их, что если этот человек не изменит в корне свои взгляда, то он непременно дойдёт до психического срыва.
По-прежнему не глядя на Фурлоу, Бонделли спросил:
– А как бы вы определили понятие “психический срыв”, доктор?
– Например, намеренное убийство кинжалом близкого и любимого человека с особой жестокостью является психическим срывом.
Судья Гримм что-то записывал на лежащем перед ним листке бумаги. Женщина-заседатель, сидящая с краю, недовольно посмотрела на Бонделли.
– Вы предсказывали это преступление? – задал вопрос Бонделли.
– Я предупреждал, что произойдёт что-то в этом роде. Окружной прокурор, не торопясь, оглядел присяжных.
Он медленно покачал головой, наклонился к помощнику и что-то прошептал ему на ухо.
– Какие-нибудь меры были приняты в ответ на ваше сообщение? – спросил Бонделли.
– Насколько мне известно, нет.
– Почему, нет?
– Наверное, большинство из тех, кто видел это сообщение, не очень хорошо разбираются в специальных медицинских терминах и не понимают всей опасности перечисленных психических отклонений.
– А вы пытались объяснить кому-либо, насколько серьёзны ваши опасения?
– Я рассказал о своих опасениях нескольким сотрудникам отдела освобождения под залог, объяснил, насколько опасен может быть подсудимый.
– И тем не менее, никаких мер принято не было?
– Мне сказали, что, вне всякого сомнения, мистер Мёрфи как видный член общества не может быть опасен и я, очевидно, ошибаюсь.
– Понятно. Вы сами пытались помочь подсудимому?
– Я пытался вызвать у него интерес к религии.
– Безуспешно?
– Совершенно верно.
– Вы проводили обследование подсудимого?
– В прошлую среду. Это было второе обследование с момента его ареста.
– И что вы обнаружили?
– Он страдает нарушениями психики, которые я определяю, как паранойю.
– Мог ли он отдавать себе отчёт в своих поступках и их последствиях?
– Нет, сэр. В его состоянии он способен бессознательно отвергать любые принципы законности и морали.
Бонделли повернулся, некоторое время пристально смотрел на окружного прокурора и затем произнёс:
– Все, доктор, спасибо.
Окружной прокурор провёл рукой по волосам и уставился в свои записи свидетельских показаний.
Келексел, постепенно разобравшись в запутанном содержании этой сцены, кивнул. У туземцев, безусловно, существует примитивное и ещё слишком незрелое правосудие. Тем не менее, происходящее напомнило ему о его собственной вине. Может быть, эту цель и преследовала Рут? Показывая сцену суда, она, возможно, хочет сказать: “Ты тоже будешь наказан”. Он ощутил приступ жгучего – стыда. Сейчас он сам словно предстал перед судом, перенёсся в зал судебных заседаний, который воспроизводил репродыосер. Он неожиданно отождествил себя с отцом Рут, в полной мере разделяя чувства туземца, которые улавливала сверхчувствительная система передачи.
Внутри Мёрфи бушевала с трудом сдерживаемая ярость, всеми силами души он ненавидел сейчас Фурлоу, который все ещё сидел на свидетельском месте.
“Иммунный должен быть уничтожен!” – подумал Келексел.
Картина зла, воспроизводимая репродьюсером, слегка изменилась, и теперь в фокусе устройства находился окружной прокурор. Парет поднялся со своего места, прохромал к барьеру и остановился там, где прежде стоял Бонделли. Парет аккуратно прислонил свою трость. Губы его были собраны в гримасу пренебрежительного превосходства, однако глаза пылали гневом.
– Мистер Фурлоу, – сказал он, намеренно опуская докторский титул. – Я правильно заключаю, что, по вашему мнению, подсудимый был неспособен отличать хорошее от плохого в ту ночь, когда он убил свою жену?
Фурлоу снял очки. Его серые глаза казались теперь поразительно беззащитными. Он протёр стекла, надел очки и сложил руки на коленях.
– Да, сэр.
– А те тесты, которым вы подвергли обвиняемого, были ли они в принципе такими же, как те, которые проводил доктор Вейли?
– По сути такими же – карточки. Сортировка шерсти и другие сменяющиеся тесты.
Парет сверился со своими заметками.
– Вы слышали о заключении доктора Вейли, что этот обвиняемый был юридически и с медицинской точки зрения абсолютно нормален в момент совершения преступления?
– Я слышал об этом заключении, сэр.
– Вам известно, что доктор Вейли является официальным полицейским экспертом города Лос-Анджелеса в области психиатрии и что он проходил службу в армейском медицинском корпусе?
– Мне известна квалификация доктора Вейли. – Голос Фурлоу был напряжённым, но он отвечал, не теряя достоинства, и это вызвало неожиданный приступ симпатии у наблюдавшего за ним Келексела.
– Ты видишь, что они делают с ним! – с негодованием спросила Рут.
– Какое это имеет значение? – спросил Келексел. Но ещё не успев договорить, он понял, что судьба Фурлоу имеет огромное значение. И прежде всего потому, что Фурлоу, даже осознавая собственную обречённость, все же оставался верным своим принципам. Теперь не могло быть сомнения в том что Мёрфи – сумасшедший. Таким его сделал Фраффин – для достижения своей цели.
“Я являюсь этой целью”, – подумал Келексел.
– Тогда, вы должны были слышать, – сказал Парет, – что свидетельство МЕДИЦИНСКИХ экспертов исключает какой-либо элемент ограниченного повреждения мозга в данном случае? Вы слышали о том, что у подсудимого не проявляются маниакальные тенденции, что он не страдает и никогда не страдал от состояния, которое можно официально определить, как сумасшествие.
– Да, сэр.
– Тогда, можете ли вы объяснить, почему вы не соглашаетесь с мнением этих квалифицированных МЕДИЦИНСКИХ специалистов?
Фурлоу крепко упёрся обеими ногами в пол, опустил руки на подлокотники стула и, подавшись вперёд, произнёс:
– Это очень просто, сэр. Компетенция в психиатрии и психологии обычно подтверждается фактическими результатами. В данном случае, я отстаиваю свою точку зрения, основываясь на том факте, что я ПРЕДСКАЗЫВАЛ это преступление.
Лицо Парета потемнело от гнева.
Келексел услышал всхлипывания Рут: “Энди, о Энди… О Энди…” Её голос вызвал неожиданную боль в груди Келексела, и он прошипел:
– Помолчи!
Парет снова сверился со своими записями и затем спросил:
– Вы психолог, а не психиатр, не так ли?
– Я клинический психолог.
– В чем заключается разница между психологом и психиатром?
– Психолог – специалист в области поведения человека, не имеющий медицинской степени. Пси…
– И вы выражаете несогласие с мнением людей, ИМЕЮЩИХ медицинскую степень?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20