— Я никогда не думал, что доживу до такого… — почти шепотом выговорил он.Все молча повернулись, чтобы уйти, как вдруг раздался торжествующий крик Александера:— Есть!— Что есть? — не понимая, резко спросил Пирсон.— Бациллоноситель, — пояснил взволнованный Александер, указывая на пробирки, которые только что осмотрел. Пирсон почти подбежал к его столу и осмотрел ряд пробирок.— Прочтите вслух ваши записи, — приказал он.Александер раскрыл тетрадь.Пирсон взял первую из десяти пробирок.— Глюкоза, — сказал он.— Образовалась кислота, газа нет, — прочел Александер. Пирсон кивнул. Взяв вторую пробирку, он сказал:— Лактоза.— Ни кислоты, ни газа, — ответил Александер.— Верно. Дульцитол.— Ни кислоты, ни газа, — прочел Александер.— Сахароза.— Ни кислоты, ни газа. — Еще одна правильная реакция на брюшнотифозные бациллы. Напряжение в лаборатории нарастало. Пирсон взял следующую пробирку.— Маннит.— Образовалась кислота, газа нет.— Правильно. Мальтоза.— Кислота есть, газа нет.Пирсон кивнул. Шесть, осталось еще четыре.— Ксилоза.— Есть кислота, газа нет.— Аравиноза.— Должно быть так: кислота без газа, либо вообще отсутствие реакции, — прочел Александер.— Реакции нет, — объявил Пирсон. Оставалось две пробирки.— Рамиоза?— Без реакции.Пирсон посмотрел на пробирку и тихо повторил:— Реакции нет.Осталась последняя пробирка.— Производство индола.— Отрицательно, — ответил Александер и отложил тетрадь. Пирсон повернулся к присутствующим.— Вне всякого сомнения, — сказал он, — мы нашли носителя тифа.— Кто он? — спросил администратор. Пирсон перевернул чашку Петри и прочел:— Номер семьдесят два.Коулмен пробежал глазами регистрационный журнал:— Шарлотта Бэрджес.— Я ее знаю! — воскликнула миссис Строуган. — Она стоит на раздаче!Как бы по команде все взглянули на часы. Было семь минут шестого.— Ужин! — крикнула миссис Строуган. — Начинается раздача ужина!— Скорее в столовую! — промолвил Томаселли и первым бросился к двери.
Сестра Пэнфилд собиралась войти в кафетерий, когда в коридоре увидела группу людей, среди которых узнала администратора Томаселли, главного хирурга больницы О'Доннела и диетсестру миссис Строуган.Они быстро вошли в кухню через служебную дверь.Заметив сестру Пэнфилд, О'Доннел попросил ее присоединиться к ним.Все произошло очень быстро. Миссис Бэрджес, пожилая женщина, обслуживавшая обедающих на раздаче, через несколько минут уже сидела в кабинете миссис Строуган, расположенном в самом конце кафетерия.О'Доннел как можно спокойнее разъяснил ей все, а сестре Пэнфилд отдал распоряжения отвести больную в изолятор, запретив ей какие-либо контакты.Сестра Пэнфилд увела испуганную женщину.— Что с ней будет, доктор? — спросила О'Доннела расстроенная миссис Строуган.— Мы будем ее лечить, вот и все, — ответил О'Доннел. — Она будет в изоляторе, ее будут обследовать терапевты. Иногда у носителей брюшного тифа бывает поражен желчный пузырь, в таком случае ей, возможно, понадобится операция. Разумеется, все, кто с ней общался, будут взяты под наблюдение. Об этом позаботится доктор Чандлер.Уже из кабинета диетсестры Томаселли по телефону отменял перевозку и выписку больных, за исключением тех, кто так или иначе подлежал выписке. Отдав распоряжения, администратор облегченно улыбнулся О'Доннелу. И в заключение крикнул в трубку:— Скажите им всем, что больница Трех Графств не закрывается!Томаселли положил трубку и с благодарностью принял из рук миссис Строуган чашку горячего кофе.— Кстати, миссис Строуган, — промолвил он, — я не имел возможности сообщить вам раньше: на днях вы все-таки получите ваши новые посудомоечные машины. Глава 24 В огромной мрачной прихожей лакей принял от О'Доннела пальто и шляпу. Что заставляет людей богатых и независимых жить в этих угрюмых стенах, подумал О'Доннел, оглядываясь вокруг. Хотя такому человеку, как Юстас Суэйн, эти темные панели, оленьи рога, тяжелый мрамор стен напоминают о собственном величии и создают, должно быть, иллюзию феодальной власти.Что станет с этим домом, когда умрет его владелец? Скорее всего здесь откроют музей или художественную галерею или он просто будет стоять, пустой и заброшенный, как многие подобные здания. О'Доннел подумал, что в этих стенах прошло детство Дениз. Была ли она счастлива здесь?..— Мистер Суэйн немного устал сегодня, сэр, — прервал его раздумья лакей, — он просил узнать, не возражаете ли вы, если он примет вас в спальне?— Пожалуйста. — О'Доннел проследовал за лакеем по широкой крутой лестнице в огромную спальню Суэйна.Старый магнат полулежал в старинной кровати с пологом. Подойдя поближе, О'Доннел заметил, как сильно сдал Суэйн с того памятного обеда, на котором произошла его встреча с Дениз.— Благодарю вас, что пришли, — произнес Суэйн слабым голосом, указывая на кресло у кровати.— У меня был Джо Пирсон, — промолвил он, когда О'Доннел сел. — Дня три назад.— Это хорошо, что он навестил вас, сэр.— Он сказал, что уходит из больницы. — Голос старика звучал устало, в нем не было и тени упрека. — Должно быть, есть вещи, которые от нас не зависят. — Теперь в его голосе слышалась горечь.— Да, — тихо согласился О'Доннел.— У Джо Пирсона было две просьбы ко мне, — продолжал Суэйн. — Первая касалась моих пожертвований в фонд больничного строительства. Он просил, чтобы я не ставил больнице никаких условий. Что ж, я согласен.Суэйн умолк. О'Доннел также не произнес ни слова. Слишком неожиданным был этот поворот. Идя сюда, он ожидал другого.— Вторая просьба Пирсона носит личный характер. У вас в больнице работает, если я не ошибаюсь, некий Александер?— Да. — О'Доннел был совсем озадачен. — Это наш лаборант.— Это у него погиб ребенок?— Да.— Джо Пирсон просил, чтобы я субсидировал его учебу на медицинском факультете университета. Так вот, я решил учредить такой фонд и передать его в распоряжение больничного совета. Но я ставлю условие. — Суэйн взглянул в лицо О'Доннелу. — Это будет фонд имени Джозефа Пирсона. У вас есть возражения?
— Майк, пожалуйста, скажи мне правду, — говорила Вивьен. Они смотрели друг на друга. Девушка лежала на больничной кровати, Майк Седдонс стоял рядом.После операции, перенесенной Вивьен, они виделись впервые. Вивьен пристально вглядывалась в лицо Майка. Ей было страшно поверить в то, о чем она уже догадывалась.— Вивьен, — начал Майк. Было заметно, что он волнуется. — Я должен; сказать тебе…— Кажется, я знаю, что ты хочешь сказать мне, Майк. — Голос звучал безжизненно. — Ты раздумал жениться на мне. Боишься, я буду тебе обузой…Больше всего Майку хотелось убежать от этих устремленных на него страдальческих глаз. Но он еще медлил.— Я хотел спросить: что ты теперь думаешь делать?— Право, не знаю. — Вивьен прилагала заметное усилие, чтобы голос ее звучал ровно. — Если возьмут, буду опять медсестрой. Ведь еще неизвестно, чем все кончится. Вот так, Майк!У него хватило такта промолчать. Подойдя к двери, Седдонс обернулся.— Прощай, Вивьен.Девушка попыталась ответить, но выдержка изменила ей, и она разрыдалась.
— Доктор Коулмен! Прошу вас, заходите. — Кент О'Доннел учтиво приподнялся, приветствуя молодого врача. — Курите? — О'Доннел протянул Коулмену портсигар.— Благодарю. — Коулмен взял сигарету и прикурил ее от зажигалки, предложенной О'Доннелом. Он откинулся на спинку кресла. Чутье подсказывало ему, что разговор предстоит серьезный.О'Доннел встал из-за стола. Его широкоплечая фигура почти закрыла собой окно, в которое светили яркие лучи утреннего солнца.— Вы, разумеется, уже слышали, что Пирсон уходит из больницы? — сказал он, обращаясь к патологоанатому.— Да, — сдержанно ответил Коулмен. И к собственному удивлению, добавил:— В последние дни он не жалел себя, работал днем и ночью, почти не покидая больницы.— Да, да, я знаю. — Главный хирург пристально разглядывал тлеющий кончик своей сигареты. — Но это уже ничего не может изменить. Джо хочет уйти немедленно, — продолжал он. — А это означает, что должность главного патологоанатома остается вакантной. Что вы скажете, если я предложу ее вам?Секунду Дэвид Коулмен не знал, что ответить. Это было то, о чем он всегда мечтал, — свое отделение, возможность поставить работу так, как он считает нужным, используя все современные достижения.Но какая огромная ответственность ляжет на его плечи! Он будет совсем один. Без старшего, с кем можно посоветоваться. Его слово, его решение будет последним. Окончательный диагноз будет теперь зависеть от него. Готов ли он к этому? Если бы можно было выбирать, Коулмен предпочел бы еще несколько лет работы под руководством более опытного патологоанатома. Но ему предлагают выбор уже сейчас. Надо решать.— Если бы вы мне предложили эту должность, — твердо сказал он, — я бы принял ее.— Отлично. Я предлагаю ее вам, — улыбнулся О'Доннел.Главный хирург испытывал чувство удовлетворения. Он не сомневался, что сделал правильный выбор. К тому же они отлично сработаются, а это пойдет только на пользу больнице Трех Графств. И чтобы помочь своему молодому коллеге избавиться от некоторой натянутости, задал Коулмену несколько вопросов. Вскоре их беседа приняла тот непринужденный характер, который свидетельствует о том, что люди прекрасно понимают друг друга.
Была вторая половина дня. О'Доннел, шедший по коридору главного здания больницы, замедлил шаги.— Устал, Кент? — услышал он голос.Задумавшись, он не заметил, как доктор Люси Грэйнджер поравнялась с ним.Они пошли рядом.Милая, добрая, все понимающая Люси. Какими далекими казались теперь мысли о Дениз в Нью-Йорке. Как он этого не понимал? Его место здесь, в Берлингтоне, в больнице Трех Графств.— Люси, мне так много надо тебе сказать. Где я могу тебя видеть?— Пригласи меня пообедать, Кент, — ласково сказала Люси.
В подвальном этаже больницы, там, где находилось патологоанатомическое отделение, темнело рано. Повернув выключатель, Дэвид Коулмен подумал, что сразу же поставит вопрос о предоставлении отделению более удобного помещения. Свет и воздух здесь так же необходимы, как и в других отделениях.Только сейчас Коулмен заметил доктора Пирсона. Он разбирал ящики своего стола.— Удивительно, — заметил Пирсон, поднимая голову, — сколько ненужного хлама может накопиться за тридцать лет!Пирсон задвинул последний ящик и переложил часть бумаг в небольшой чемоданчик.— Вы получили новое назначение, я слышал. Поздравляю вас.— Поверьте, мне бы хотелось, чтобы все это произошло как-то иначе! — искренне воскликнул Коулмен.— Что говорить об этом! — Пирсон защелкнул чемоданчик и оглянулся вокруг. — Кажется, все. Если я что-нибудь забыл, можно прислать мне вместе с чеком на получение пенсии.— Я хотел бы вам кое-что сказать, если позволите, — промолвил Коулмен.— Слушаю.— Речь идет о диагнозе. Помните сестру-практикантку, у которой ампутировали ногу? Сегодня утром я исследовал ампутированную конечность. Правы были вы, а я ошибался. Это костная саркома.Пирсон не ответил. Казалось, мысленно он был уже где-то за пределами больницы и ее интересов.— Я рад, что не ошибся хотя бы в этом случае, — наконец тихо сказал он и, взяв пальто, сделал несколько шагов к двери, но вдруг остановился, словно раздумывая. — Позвольте дать вам совет?— О, конечно!— Вы еще молоды, — сказал Пирсон, — у вас есть характер, вы знаете свое дело. Вы знаете то, чего я уже, пожалуй, не смогу узнать. Но примите мой совет и постарайтесь следовать ему. Это будет нелегко, но вы не сдавайтесь.Пирсон указал рукой на стол, за которым только что сидел.— Вот вы приходите на работу, садитесь за этот стол, и тут же начнет звонить телефон. Администратор больницы хочет выяснить вопрос, касающийся бюджета. Затем кто-то из лаборантов подает заявление об уходе, и вам надо все улаживать и выяснять. А там приходят врачи и требуют заключений. — Губы его искривила горькая усмешка. — Затем является коммивояжер и предлагает небьющиеся пробирки или вечные горелки. А когда вы наконец выпроводили его, является еще кто-нибудь. И так все время. Пока наконец вы с ужасом не обнаруживаете, что день ушел, а вы ничего не сделали. — Пирсон умолк.Коулмен понимал, что старому патологоанатому очень важно сказать все это. Ведь он рассказывал о себе.— Так летят дни, годы. За это время вы не один десяток врачей отправляете на курсы усовершенствования, заставляете следить за всем новым, что появляется в медицине. А у вас самого все нет для этого времени. Научная и исследовательская работа заброшена: вы слишком устаете за день, вечером даже не можете читать. И вот однажды вам становится ясно, что ваши знания устарели. И уже поздно что-либо изменить.Пирсон положил руку на рукав Коулмена.— Прислушайтесь к словам старика, который прошел через все это и допустил непоправимую ошибку: отстал от жизни. Не повторите моей ошибки. Заприте кабинет, бегите от телефонных звонков и бумажек. Читайте, учитесь, держите глаза и уши открытыми для всего нового. Тогда вас никто не сможет упрекнуть, никто не скажет: “Он отстал, это — вчерашний день медицины”. — Голос старого врача дрогнул, и он отвернулся.— Благодарю вас, я запомню все, что вы мне сказали, — тихо ответил Коулмен. — Я провожу вас.Они поднялись по лестнице на первый этаж. В больнице была обычная предвечерняя суета. Наступило время ужина. Мимо, шурша накрахмаленным халатом, прошла сестра с подносом, направляясь в палату. Они посторонились, чтобы дать дорогу коляске, в которой сидел пожилой мужчина — одна нога у него была в гипсе. Весело переговариваясь, пробежала стайка сестер-практиканток. Мужчина, крепко держа в руках букет цветов, шагал к лифту. Где-то плакал ребенок. Это был привычный мир больницы, в нем, как в зеркале, отражалась жизнь, которая текла за ее стенами.Пирсон, казалось, жадно впитывал в себя все и запоминал. “Сегодня, быть может, он видит это в последний раз, — подумал Коулмен. — Интересно, что будет со мной через тридцать лет? Вспомню ли я этот день, день прощания старого Джо Пирсона с больницей?”— Доктор Коулмен! Доктор Коулмен! Вас требуют в отделение хирургии! — послышалось из рупора внутренней радиосети.— Итак, ваш день начинается, — сказал Пирсон. — Вас вызывают для установления диагноза. — Он протянул Коулмену руку. — Желаю удачи.— Благодарю вас. — Коулмен с чувством пожал ее. Старый врач направился к выходу.— Доброй ночи, доктор Пирсон, — вежливо промолвила спешившая по коридору медсестра.— Доброй ночи! — поклонился ей Пирсон. И, на секунду остановившись под табличкой “Не курить”, раскурил свою сигару.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18