Но О'Доннел не сомневался, что в итоге можно будет рассчитывать на их поддержку.Несмотря на все эти мысли, он не забывал смотреть в окно на знакомые ломаные линии города, который словно двигался ему навстречу.Он подумал, что каждый раз, когда он снова видит этот город, его неприятно поражают его грязь, скученность и безобразие. Но через день-другой все, что раздражало, становится знакомым и привычным и даже удобным, как старый сюртук, в который приятно облачиться дома. Он улыбнулся пришедшему на ум сравнению и пожурил себя за сентиментальность. Он медик, а такие города — враги человека. Да и сентиментальность не способствует прогрессу мысли.Машина свернула на 59-ю улицу, затем на Седьмую и, минуя Центральный парк, подкатила к отелю “Парк Шератон”.Поднявшись в номер, О'Доннел быстро привел себя в порядок после дороги, сменил сорочку и бегло проглядел программу работы съезда хирургов. Он заметил, что из всех докладов его могут интересовать, пожалуй, только три: два по открытой хирургии сердца и один по пересадке артерий. Первый из докладов начнется завтра в одиннадцать утра. Следовательно, у него масса свободного времени. Он взглянул на часы. Скоро семь, а в восемь у него встреча с Дениз. Он спустился в бар отеля.Был час коктейлей, и бар был полон. О'Доннел заказал виски с содовой и с любопытством окинул взглядом зал. Он подумал, какими, в сущности, редкими бывают в Берлингтоне минуты, когда он не думает о больнице. А как необходимо отрываться от рутины больничных дел и забот, чтобы не потерять чувство перспективы, сознание того, что существуют и другой мир, другие люди и интересы. Больница Трех Графств, по сути дела, стала смыслом его жизни. Хорошо это или плохо, скажем, с профессиональной точки зрения? О'Доннел никогда не испытывал особой симпатии к фанатикам идеи. Не становится ли он одним из них?Например, эта проблема с Джо Пирсоном. Не преувеличивает ли он ее значение? Какое-то время мысль заменить Пирсона новым патологоанатомом просто не давала ему покоя, став чем-то вроде навязчивой идеи. Это было еще до того, как Юстас Суэйн поставил свой ультиматум. Кстати, старый магнат так и не подтвердил своего обещания о крупном взносе в фонд больницы. Пожалуй, Юстас Суэйн здесь ни при чем. Просто О'Доннел хорошо понимает, что Джо Пирсон опытный патологоанатом и все еще нужен больнице. На расстоянии, вырвавшись из привычной сутолоки больничного дня, как-то легче привести в порядок свои мысли, даже если ты сидишь в таком шумном месте, как этот бар.О'Доннел расплатился с официантом и в половине восьмого вышел из отеля. Дениз ждала его у себя дома, и он дал шоферу ее адрес. На 86-й улице у серого дома машина остановилась. Квартира Дениз находилась на двенадцатом этаже. О'Доннел, выйдя из лифта, прошел по мягкому ковру большого холла к двойным дверям из резного дуба, которые предупредительно распахнул перед ним лакей.— Добрый вечер, сэр. Миссис Квэнтс просит вас подождать в гостиной. Она сейчас выйдет, — промолвил он и провел его в большую гостиную с темной ореховой мебелью. Гостиная выходила на широкую террасу на крыше, на которую падали последние лучи заходящего солнца. Дениз не заставила себя ждать.— Кент, дорогой, я так рада тебя видеть.С минуту он просто глядел на нее, затем сказал вполне искренне:— Я тоже. Я только сейчас это по-настоящему понял.Дениз улыбнулась и непринужденно коснулась губами его щеки. Она была очень красива в черном кружевном платье.Взяв его за руку, она вывела его на террасу. Лакей принес уже готовые напитки.— Мартини? Или что-нибудь другое? — спросила она у О'Доннела.— Мартини.— Добро пожаловать в Нью-Йорк, — подняв бокал, улыбнулась она. Взгляды их встретились. Глаза Дениз тепло мерцали.Взяв его под руку, Дениз подошла к балюстраде террасы. Спускались мягкие летние сумерки, внизу зажигались огни Нью-Йорка. С улиц доносился ровный гул уличного движения, вдали виднелись темная полоса реки Гудзон и гирлянды огней.— Как твой отец, Дениз? — спросил О'Доннел.— О, вполне здоров. Мне кажется, он переживет всех нас. Такие не умирают. Знаешь, я очень привязана к нему.— А ты не подумываешь о возвращении в Берлингтон?— Зачем? Чтобы жить там?— Да.— Нет, в прошлое нет возврата, — задумчиво сказала Дениз. — Это одна из немногих истин, которую я хорошо усвоила. Мое место здесь, в Нью-Йорке. Я ужасно трезвая особа, не так ли?— Нет, просто мудрая.Он чувствовал теплоту ее руки.— Еще глоток мартини, и мы можем отправиться ужинать.
Они ужинали в небольшом модном клубе на Пятой авеню.— Ты надолго в Нью-Йорк? — спросила Дениз, когда после очередного танца они вернулись к своему столику.— На три дня.— Так мало.— Я работаю, Дениз, — улыбнулся О'Доннел. — Меня ждут больные, ждут дела в больнице.— Мне будет не хватать тебя, — просто сказала она. Он помолчал, словно обдумывая что-то, затем посмотрел ей в лицо.— Я не женат, ты это знаешь, — без всяких обиняков сказал он.— Знаю.— Мне сорок два года. В этом возрасте у человека масса привычек, с которыми трудно расстаться. — Он помолчал. — Я просто хочу сказать, что могу оказаться совсем не таким приятным человеком, как ты думаешь.Дениз накрыла его руку ладонью.— Кент, милый, ты мне делаешь предложение? — лукаво спросила она.Лицо О'Доннела расплылось в широкой мальчишеской улыбке. Он почувствовал лихое отчаяние, почти юношескую легкость и задор.— Раз ты об этом заговорила, то почему бы и нет, Дениз? Наступила пауза, и О'Доннел почувствовал, что Дениз не торопится с ответом.— Я польщена, но не слишком ли это поспешно? Мы едва знакомы.— Я люблю тебя, Дениз.Он увидел ее пристальный изучающий взгляд.— Я тоже могла бы полюбить тебя, Кент. — Затем медленно, словно подбирая слова, которые наиболее точно могли бы выразить то, что она чувствует, она сказала:— Все во мне сейчас кричит: “Бери, бери его, не упускай”. Но какой-то голос предостерегающе шепчет: “Не спеши, ты уже ошиблась один раз”.— Да. Я тебя понимаю.— Я не сторонница быстрых решений в данном случае, Кент. Вот почему я до сих пор не развелась с мужем. Кроме того, ты — в Берлинггоне, я — в Нью-Йорке.— Значит, ты не допускаешь мысли о возвращении в Берлингтон?— Я никогда не смогу жить там. Зачем лукавить, Кент. Я слишком хорошо себя знаю.Официант принес кофе и вновь наполнил бокалы.О'Доннел почувствовал непреодолимое желание увести отсюда Дениз.— Давай уйдем, — предложил он. Дениз не возражала, и он подозвал официанта.Уже в машине Дениз вдруг спросила:— С моей стороны это ужасно эгоистично, но почему бы тебе не работать в Нью-Йорке?— Да, я сам иногда думаю об этом, — вдруг неожиданно для себя сказал О'Доннел.“В Нью-Йорке немало первоклассных больниц, — думал он, пока они ехали к дому Дениз. — Здесь прекрасная частная практика. Этот город славится своими медицинскими силами. Что держит меня в Берлинггоне? Больница, коллеги по работе, общая атмосфера интенсивной напряженной жизни? Я сделал немало для больницы Трех Графств, этого никто не станет отрицать. А Нью-Йорк? Здесь Дениз. Достаточно ли этого?”Дениз сама отперла дверь квартиры. Лакея не было видно.— Хочешь выпить, Кент?— Сейчас нет. Возможно, потом. Он обнял ее и привлек к себе ее податливое тело. Но Дениз спустя минуту легонько высвободилась из его объятий.— Столько всяких проблем, — неопределенно промолвила она.— Каких же?— Ты совсем не знаешь моих недостатков. Например, я ужасная собственница.— Мне не кажется это таким уж большим пороком.— Если мы поженимся, — сказала она, — я не захочу тебя делить — ни с кем и ни с чем, даже с твоей больницей. Он рассмеялся:— Мы могли бы найти разумный компромисс. Как все это делают.Она посмотрела на него.— Когда ты так говоришь, я почти верю, что это возможно. Когда ты снова будешь в Нью-Йорке?— Как только я тебе буду нужен.Поддавшись чувству, она вдруг быстро поцеловала его в губы. Но в это мгновение Кент и Дениз услышали звук отворяемой двери. Луч света из коридора упал на ковер. Дениз, отстранившись от него, обернулась.— Я подумала, кто это разговаривает? — услышал О'Доннел детский голос.— А ты разве не спишь еще? Познакомься, Кент, это моя дочь Филиппа.Кент увидел худенькую девочку-подростка.— Здравствуй, Филиппа. Прости, что разбудили тебя.— Я читала. Это стихи. Вы их любите?— Боюсь, что у меня не было времени на поэзию.— Вот здесь есть кое-что для тебя, мама.— Должна сказать, Кент, что мои дети решительно настаивают на том, чтобы я снова вышла замуж, — сказала Дениз, взглянув на открытую страницу. — Они ужасные реалисты. — А затем, повернувшись к дочери, спросила:— А что ты скажешь, если я действительно выйду замуж за доктора Кента О'Доннела?— Он сделал тебе предложение? — живо поинтересовалась девочка. — Ну конечно, выходи.— Иногда я просто сомневаюсь в пользе современного прогрессивного воспитания, — сказала Дениз, подходя к Филиппе. — Спокойной ночи, детка.— Мамочка, ты ужасно отстала, просто ископаемое.— Спокойной ночи, Филиппа, — строго повторила Дениз.— Хорошо. Но можно мне его поцеловать, раз он будет моим отчимом?— Филиппа!Девочка, рассмеявшись, чмокнула мать и, прихватив книжку, исчезла.О'Доннел от души расхохотался.Жизнь холостяка в эту минуту показалась ему бесцветной и неинтересной. Глава 18 Операция началась ровно в 8.30. Точность расписания работы в операционной была одним из непременных требований, которые ввел О'Доннел, став главным хирургом.Ампутация конечности не предвещала особых осложнений, но Люси Грэйнджер еще и еще раз тщательно обдумывала операцию во всех деталях. Сначала она решила отнять ногу по бедро, думая о том, что это увеличит шансы Вивьен на полное выздоровление. Но следовало помнить о протезе, и Люси наконец пришла к выводу, что можно отнять ногу чуть выше колена.Осматривая еще раз больное колено Вивьен Лоубартон, она мысленно прикинула, где сделать надрезы.Жестокую весть девушка приняла сначала мужественно, а потом, словно в ней что-то сломалось, горько и безутешно рыдала на руках у Люси. Привычная ко всему, Люси Грэйнджер почувствовала, как сжалось сердце от сострадания. Объяснение с родными Вивьен было не менее мучительным. И Люси с горечью подумала, что никогда не сможет заставить себя оставаться только хирургом, не имеющим права давать волю нервам и эмоциям. Холодной, собранной, невозмутимой она становилась только у операционного стола. Здесь все было подчинено одной цели.Анестезиолог дал знак, что больная готова. Ассистент Люси, молодой врач-стажер, почти вертикально поднял ногу оперируемой, чтобы была возможность свободного оттока крови, и Люси наложила жгут у самого бедра. Получив от Люси молчаливое указание, анестезиолог стал осторожно нагнетать воздух в полый резиновый жгут, пока он туго не стянул ногу у самого основания, остановив циркуляцию крови. Ассистент медленно опустил ногу на стол и вместе с операционной сестрой быстро обложил стерильными салфетками. Люси протерла место надреза спиртовым раствором зефирана. В операционной присутствовали два студента-медика, и Люси знаком пригласила их подойти поближе. Операционная сестра подала инструменты. Операция началась.
В холле для свиданий Майк Седдонс и родители Вивьен ждали исхода операции. Утром Майк встретил их у главного входа в больницу и проводил в палату Вивьен. Но девушку готовили к операции, она была под действием транквилизаторов и почти не воспринимала окружающее. А через несколько минут ее уже увезли в операционную.И вот сейчас Майк, мистер и миссис Лоубартон ждали, машинально перебрасываясь отрывочными фразами. Высокий плотный Генри Лоубартон с обветренным от постоянного пребывания на воздухе лицом то и дело вскакивал, подходил к окну и смотрел в него, ничего не видя, затем возвращался, садился на стул, чтобы опять вскочить и совершить свой путь к окну.“Хотя бы перестал ходить взад и вперед”, — в отчаянии подумал Майк, нервы которого были напряжены до предела.Мать Вивьен, в противоположность мужу, застыла на стуле, устремив в пространство немигающий взгляд и сжав руки на коленях. Видимо, Майк не ошибся, когда заключил, что не мужественный с виду мистер Лоубартон был опорой семьи; все трудности, должно быть, ложились на плечи этой хрупкой на вид женщины. Он невольно подумал о себе и Вивьен. У кого из них больше воли и характера? Накануне операции Майк зашел к девушке в палату. Оба уже знали, какой приговор вынесли врачи. Но против всякого ожидания Вивьен встретила Майка улыбкой.— Заходи, Майк, — приветствовала она его. — И пожалуйста, не надо так огорчаться. Доктор Грэйнджер мне все сказала, и я уже выплакала все свои слезы. Я лишусь ноги и не буду уже той Вивьен, которую ты встретил и полюбил. И.., ты можешь оставить меня, я пойму это.— Не говори так! — воскликнул Майк в искреннем негодовании.— Почему? Ты боишься думать, что это возможно? Вивьен была права, он действительно боялся. Сомнения впервые овладели им.— Прошло уже больше часа! — не выдержал мистер Лоубартон, остановившись на полпути между окном и стулом. — Сколько еще ждать, Майк?— Доктор Грэйнджер сказала, что сама придет сюда.., сразу же… — с трудом произнес Майк, чувствуя на себе пристальный взгляд матери Вивьен. — Скоро мы все узнаем. Глава 19 Через два небольших отверстия в инкубаторе, напоминающих амбразуры, доктор Дорнбергер осторожно обследовал новорожденного. Прошло более трех с половиной суток, и это само по себе уже обнадеживало. Но акушера беспокоили некоторые симптомы: они вызывали тревогу.Дежурная сестра выжидательно смотрела на доктора. — Он дышал все время ровно, потом вдруг дыхание стало ослабевать. Я решила вызвать вас, доктор, — взволнованно проговорила она.— Да, ему плохо. Прочтите-ка мне еще раз данные анализа крови ребенка.Сестра, взяв карточку, прочитала ее вслух.“Чем объяснить признаки анемии?” — тревожно раздумывал Дорнбергер.— Если бы не результаты анализа на сенсибильность крови матери, я сказал бы, что у младенца эритробластоз.— Но, доктор… — испуганно воскликнула сестра и растерянно умолкла.— Да, да, разумеется, анализ не дает нам оснований опасаться этого, однако… Покажите-ка мне еще раз лабораторное исследование крови матери.Сестра протянула его доктору Дорнбергеру. Заключение лаборатории не давало поводов для тревоги: у матери кровь резус-отрицательная. Неужели лаборатория могла допустить ошибку? Сердце сжалось от недоброго предчувствия, и старый акушер решил сам поговорить с Пирсоном.— Если будут резкие изменения, немедленно сообщите мне.— Что такое эритробластоз? — спросила молоденькая сестра-практикантка, как только доктор вышел.— Болезнь крови у младенцев. Она случается, если у матери отрицательный резус, а у отца положительный, — разъяснила дежурная сестра.— Нам говорили, что в таких случаях ребенку делают переливание крови.— Обменное переливание. Вы это хотели сказать? Да, в некоторых случаях оно необходимо: если, например, у матери положительный резус и ребенок рождается с эритробластозом. Однако при отрицательном резусе обменное переливание крови не обязательно. В данном случае анализ не подтвердил необходимости переливания, — заключила дежурная сестра и недоуменно добавила:— Но почему такие симптомы?
После неприятного разговора с Пирсоном, вызванного тем, что Коулмен проверил работу лаборантов, прошло уже несколько дней. Старый патологоанатом, казалось, не замечал своего заместителя. Коулмен так и не знал, как это следует понимать — может ли он теперь считать, что лаборатория серологии полностью передана в его ведение, или же Пирсон готовит ему новый сюрприз и ждет только случая. Что касается Баннистера, то между ним и Коулменом установились отношения, которые лучше всего было бы назвать вооруженным перемирием. И только Джон Александер старался всячески показать, что он на стороне патологоанатома и полностью поддерживает его начинания. Он и сам внес ряд предложений, и Коулмен одобрил их.— Мне нужен доктор Пирсон или же доктор Коулмен, — обратилась к сидевшему за микроскопом Александеру вошедшая в лабораторию дородная матрона в белом медицинском халате. Александер не успел ответить, как появился Коулмен.— Вы доктор Коулмен? Здравствуйте. Я Хилда Строуган, старшая диетсестра.— Очень рад. — Коулмен с интересом смотрел на диетсестру. — Чем могу быть полезен? — Хотя по опыту прежней работы он прекрасно понимал, где могут смыкаться их интересы: разумеется, пищеблок, вопросы санитарии и гигиены в подведомственном диетсестре хозяйстве.— За последние несколько недель участились случаи кишечных заболеваний, особенно среди персонала больницы, — как бы подтверждая его догадки, сказала диетсестра.— Назовите мне такую больницу, где не бывает подобных случаев, — пошутил Коулмен.— Видите ли, мистер К., я опасаюсь, что источник инфекции — наши старые посудомоечные машины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Они ужинали в небольшом модном клубе на Пятой авеню.— Ты надолго в Нью-Йорк? — спросила Дениз, когда после очередного танца они вернулись к своему столику.— На три дня.— Так мало.— Я работаю, Дениз, — улыбнулся О'Доннел. — Меня ждут больные, ждут дела в больнице.— Мне будет не хватать тебя, — просто сказала она. Он помолчал, словно обдумывая что-то, затем посмотрел ей в лицо.— Я не женат, ты это знаешь, — без всяких обиняков сказал он.— Знаю.— Мне сорок два года. В этом возрасте у человека масса привычек, с которыми трудно расстаться. — Он помолчал. — Я просто хочу сказать, что могу оказаться совсем не таким приятным человеком, как ты думаешь.Дениз накрыла его руку ладонью.— Кент, милый, ты мне делаешь предложение? — лукаво спросила она.Лицо О'Доннела расплылось в широкой мальчишеской улыбке. Он почувствовал лихое отчаяние, почти юношескую легкость и задор.— Раз ты об этом заговорила, то почему бы и нет, Дениз? Наступила пауза, и О'Доннел почувствовал, что Дениз не торопится с ответом.— Я польщена, но не слишком ли это поспешно? Мы едва знакомы.— Я люблю тебя, Дениз.Он увидел ее пристальный изучающий взгляд.— Я тоже могла бы полюбить тебя, Кент. — Затем медленно, словно подбирая слова, которые наиболее точно могли бы выразить то, что она чувствует, она сказала:— Все во мне сейчас кричит: “Бери, бери его, не упускай”. Но какой-то голос предостерегающе шепчет: “Не спеши, ты уже ошиблась один раз”.— Да. Я тебя понимаю.— Я не сторонница быстрых решений в данном случае, Кент. Вот почему я до сих пор не развелась с мужем. Кроме того, ты — в Берлинггоне, я — в Нью-Йорке.— Значит, ты не допускаешь мысли о возвращении в Берлингтон?— Я никогда не смогу жить там. Зачем лукавить, Кент. Я слишком хорошо себя знаю.Официант принес кофе и вновь наполнил бокалы.О'Доннел почувствовал непреодолимое желание увести отсюда Дениз.— Давай уйдем, — предложил он. Дениз не возражала, и он подозвал официанта.Уже в машине Дениз вдруг спросила:— С моей стороны это ужасно эгоистично, но почему бы тебе не работать в Нью-Йорке?— Да, я сам иногда думаю об этом, — вдруг неожиданно для себя сказал О'Доннел.“В Нью-Йорке немало первоклассных больниц, — думал он, пока они ехали к дому Дениз. — Здесь прекрасная частная практика. Этот город славится своими медицинскими силами. Что держит меня в Берлинггоне? Больница, коллеги по работе, общая атмосфера интенсивной напряженной жизни? Я сделал немало для больницы Трех Графств, этого никто не станет отрицать. А Нью-Йорк? Здесь Дениз. Достаточно ли этого?”Дениз сама отперла дверь квартиры. Лакея не было видно.— Хочешь выпить, Кент?— Сейчас нет. Возможно, потом. Он обнял ее и привлек к себе ее податливое тело. Но Дениз спустя минуту легонько высвободилась из его объятий.— Столько всяких проблем, — неопределенно промолвила она.— Каких же?— Ты совсем не знаешь моих недостатков. Например, я ужасная собственница.— Мне не кажется это таким уж большим пороком.— Если мы поженимся, — сказала она, — я не захочу тебя делить — ни с кем и ни с чем, даже с твоей больницей. Он рассмеялся:— Мы могли бы найти разумный компромисс. Как все это делают.Она посмотрела на него.— Когда ты так говоришь, я почти верю, что это возможно. Когда ты снова будешь в Нью-Йорке?— Как только я тебе буду нужен.Поддавшись чувству, она вдруг быстро поцеловала его в губы. Но в это мгновение Кент и Дениз услышали звук отворяемой двери. Луч света из коридора упал на ковер. Дениз, отстранившись от него, обернулась.— Я подумала, кто это разговаривает? — услышал О'Доннел детский голос.— А ты разве не спишь еще? Познакомься, Кент, это моя дочь Филиппа.Кент увидел худенькую девочку-подростка.— Здравствуй, Филиппа. Прости, что разбудили тебя.— Я читала. Это стихи. Вы их любите?— Боюсь, что у меня не было времени на поэзию.— Вот здесь есть кое-что для тебя, мама.— Должна сказать, Кент, что мои дети решительно настаивают на том, чтобы я снова вышла замуж, — сказала Дениз, взглянув на открытую страницу. — Они ужасные реалисты. — А затем, повернувшись к дочери, спросила:— А что ты скажешь, если я действительно выйду замуж за доктора Кента О'Доннела?— Он сделал тебе предложение? — живо поинтересовалась девочка. — Ну конечно, выходи.— Иногда я просто сомневаюсь в пользе современного прогрессивного воспитания, — сказала Дениз, подходя к Филиппе. — Спокойной ночи, детка.— Мамочка, ты ужасно отстала, просто ископаемое.— Спокойной ночи, Филиппа, — строго повторила Дениз.— Хорошо. Но можно мне его поцеловать, раз он будет моим отчимом?— Филиппа!Девочка, рассмеявшись, чмокнула мать и, прихватив книжку, исчезла.О'Доннел от души расхохотался.Жизнь холостяка в эту минуту показалась ему бесцветной и неинтересной. Глава 18 Операция началась ровно в 8.30. Точность расписания работы в операционной была одним из непременных требований, которые ввел О'Доннел, став главным хирургом.Ампутация конечности не предвещала особых осложнений, но Люси Грэйнджер еще и еще раз тщательно обдумывала операцию во всех деталях. Сначала она решила отнять ногу по бедро, думая о том, что это увеличит шансы Вивьен на полное выздоровление. Но следовало помнить о протезе, и Люси наконец пришла к выводу, что можно отнять ногу чуть выше колена.Осматривая еще раз больное колено Вивьен Лоубартон, она мысленно прикинула, где сделать надрезы.Жестокую весть девушка приняла сначала мужественно, а потом, словно в ней что-то сломалось, горько и безутешно рыдала на руках у Люси. Привычная ко всему, Люси Грэйнджер почувствовала, как сжалось сердце от сострадания. Объяснение с родными Вивьен было не менее мучительным. И Люси с горечью подумала, что никогда не сможет заставить себя оставаться только хирургом, не имеющим права давать волю нервам и эмоциям. Холодной, собранной, невозмутимой она становилась только у операционного стола. Здесь все было подчинено одной цели.Анестезиолог дал знак, что больная готова. Ассистент Люси, молодой врач-стажер, почти вертикально поднял ногу оперируемой, чтобы была возможность свободного оттока крови, и Люси наложила жгут у самого бедра. Получив от Люси молчаливое указание, анестезиолог стал осторожно нагнетать воздух в полый резиновый жгут, пока он туго не стянул ногу у самого основания, остановив циркуляцию крови. Ассистент медленно опустил ногу на стол и вместе с операционной сестрой быстро обложил стерильными салфетками. Люси протерла место надреза спиртовым раствором зефирана. В операционной присутствовали два студента-медика, и Люси знаком пригласила их подойти поближе. Операционная сестра подала инструменты. Операция началась.
В холле для свиданий Майк Седдонс и родители Вивьен ждали исхода операции. Утром Майк встретил их у главного входа в больницу и проводил в палату Вивьен. Но девушку готовили к операции, она была под действием транквилизаторов и почти не воспринимала окружающее. А через несколько минут ее уже увезли в операционную.И вот сейчас Майк, мистер и миссис Лоубартон ждали, машинально перебрасываясь отрывочными фразами. Высокий плотный Генри Лоубартон с обветренным от постоянного пребывания на воздухе лицом то и дело вскакивал, подходил к окну и смотрел в него, ничего не видя, затем возвращался, садился на стул, чтобы опять вскочить и совершить свой путь к окну.“Хотя бы перестал ходить взад и вперед”, — в отчаянии подумал Майк, нервы которого были напряжены до предела.Мать Вивьен, в противоположность мужу, застыла на стуле, устремив в пространство немигающий взгляд и сжав руки на коленях. Видимо, Майк не ошибся, когда заключил, что не мужественный с виду мистер Лоубартон был опорой семьи; все трудности, должно быть, ложились на плечи этой хрупкой на вид женщины. Он невольно подумал о себе и Вивьен. У кого из них больше воли и характера? Накануне операции Майк зашел к девушке в палату. Оба уже знали, какой приговор вынесли врачи. Но против всякого ожидания Вивьен встретила Майка улыбкой.— Заходи, Майк, — приветствовала она его. — И пожалуйста, не надо так огорчаться. Доктор Грэйнджер мне все сказала, и я уже выплакала все свои слезы. Я лишусь ноги и не буду уже той Вивьен, которую ты встретил и полюбил. И.., ты можешь оставить меня, я пойму это.— Не говори так! — воскликнул Майк в искреннем негодовании.— Почему? Ты боишься думать, что это возможно? Вивьен была права, он действительно боялся. Сомнения впервые овладели им.— Прошло уже больше часа! — не выдержал мистер Лоубартон, остановившись на полпути между окном и стулом. — Сколько еще ждать, Майк?— Доктор Грэйнджер сказала, что сама придет сюда.., сразу же… — с трудом произнес Майк, чувствуя на себе пристальный взгляд матери Вивьен. — Скоро мы все узнаем. Глава 19 Через два небольших отверстия в инкубаторе, напоминающих амбразуры, доктор Дорнбергер осторожно обследовал новорожденного. Прошло более трех с половиной суток, и это само по себе уже обнадеживало. Но акушера беспокоили некоторые симптомы: они вызывали тревогу.Дежурная сестра выжидательно смотрела на доктора. — Он дышал все время ровно, потом вдруг дыхание стало ослабевать. Я решила вызвать вас, доктор, — взволнованно проговорила она.— Да, ему плохо. Прочтите-ка мне еще раз данные анализа крови ребенка.Сестра, взяв карточку, прочитала ее вслух.“Чем объяснить признаки анемии?” — тревожно раздумывал Дорнбергер.— Если бы не результаты анализа на сенсибильность крови матери, я сказал бы, что у младенца эритробластоз.— Но, доктор… — испуганно воскликнула сестра и растерянно умолкла.— Да, да, разумеется, анализ не дает нам оснований опасаться этого, однако… Покажите-ка мне еще раз лабораторное исследование крови матери.Сестра протянула его доктору Дорнбергеру. Заключение лаборатории не давало поводов для тревоги: у матери кровь резус-отрицательная. Неужели лаборатория могла допустить ошибку? Сердце сжалось от недоброго предчувствия, и старый акушер решил сам поговорить с Пирсоном.— Если будут резкие изменения, немедленно сообщите мне.— Что такое эритробластоз? — спросила молоденькая сестра-практикантка, как только доктор вышел.— Болезнь крови у младенцев. Она случается, если у матери отрицательный резус, а у отца положительный, — разъяснила дежурная сестра.— Нам говорили, что в таких случаях ребенку делают переливание крови.— Обменное переливание. Вы это хотели сказать? Да, в некоторых случаях оно необходимо: если, например, у матери положительный резус и ребенок рождается с эритробластозом. Однако при отрицательном резусе обменное переливание крови не обязательно. В данном случае анализ не подтвердил необходимости переливания, — заключила дежурная сестра и недоуменно добавила:— Но почему такие симптомы?
После неприятного разговора с Пирсоном, вызванного тем, что Коулмен проверил работу лаборантов, прошло уже несколько дней. Старый патологоанатом, казалось, не замечал своего заместителя. Коулмен так и не знал, как это следует понимать — может ли он теперь считать, что лаборатория серологии полностью передана в его ведение, или же Пирсон готовит ему новый сюрприз и ждет только случая. Что касается Баннистера, то между ним и Коулменом установились отношения, которые лучше всего было бы назвать вооруженным перемирием. И только Джон Александер старался всячески показать, что он на стороне патологоанатома и полностью поддерживает его начинания. Он и сам внес ряд предложений, и Коулмен одобрил их.— Мне нужен доктор Пирсон или же доктор Коулмен, — обратилась к сидевшему за микроскопом Александеру вошедшая в лабораторию дородная матрона в белом медицинском халате. Александер не успел ответить, как появился Коулмен.— Вы доктор Коулмен? Здравствуйте. Я Хилда Строуган, старшая диетсестра.— Очень рад. — Коулмен с интересом смотрел на диетсестру. — Чем могу быть полезен? — Хотя по опыту прежней работы он прекрасно понимал, где могут смыкаться их интересы: разумеется, пищеблок, вопросы санитарии и гигиены в подведомственном диетсестре хозяйстве.— За последние несколько недель участились случаи кишечных заболеваний, особенно среди персонала больницы, — как бы подтверждая его догадки, сказала диетсестра.— Назовите мне такую больницу, где не бывает подобных случаев, — пошутил Коулмен.— Видите ли, мистер К., я опасаюсь, что источник инфекции — наши старые посудомоечные машины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18