Все готовы? Давай!Яркий поток света затопил библиотеку. В ужасе отпрянув от сейфа, ошеломленный вор увидел, что он окружен семью угрюмыми сыщиками, каждый из которых целится из револьвера ему в голову. То обстоятельство, что все они были в ночных сорочках, нимало не уменьшало внушительности зрелища. А сыщики, когда зажегся свет, увидели широкоплечего громилу с тяжелой челюстью и бычьей шеей. То обстоятельство, что он не полностью стряхнул с ноги содержимое вазона и его правый ботинок украшала пармская фиалка (viola palliola plena), нисколько не смягчило его грозного и зловещего вида.— Ну-с, Кид, прошу вас, — произнес инспектор Робинсон с утонченной учтивостью, которой восхищались его многочисленные почитатели.И они с триумфом повлекли злоумышленника в полицию.
Пять минут спустя после того, как удалились сыщики и их пленник, некий господин в накидке непринужденно подошел к парадной двери особняка. Ом нажал звонок. В доме раздались первые восемь тактов равелевского «Болеро», исполняемого на колокольчиках в темпе вальса. Господин, казалось, беззаботно ждал, но его правая рука тем временем как будто невзначай скользнула в прорезной карман, и сразу вслед за тем он начал быстро подбирать кличи к замку парадной двери. Потом господин снова позвонил. И не успела мелодия отзвучать вторично, как нужный ключ был найден.Господин отпер дверь, чуть приоткрыл ее носком ноги и в высшей степени учтиво заговорил, как будто обращаясь к находившемуся за дверью невидимке-слуге:— Добрый вечер. Боюсь, я чуть-чуть опоздал. Все уже спят, или меня все еще ожидают? О, превосходно! Благодарю вас.Он вошел в дом, тихо притворил за собой дверь, повел вокруг глазами, вглядываясь в темный холл, и усмехнулся.— Все равно что отнимать у ребятишек сласти, — буркнул он. — Просто совестно.Он разыскал библиотеку, вошел и включил все освещение. Снял накидку, зажег сигарету, затем заметил бар и налил себе из приглянувшегося ему графинчика. Отхлебнул и чуть не подавился.— Тьфу! Этой дряни я еще не пробовал, а думал, я уж все их знаю. Что это за чертовня? — Он обмакнул язык в стакан. — Шотландский виски, так… Но с чем он смешан? — Еще раз попробовал. — Господи боже мой, капустный сок!Он огляделся, сразу увидел сейф и, подойди к нему, осмотрел.— Силы небесные! — воскликнул он. — Целых три цифры. Аж двадцать семь возможных комбинаций. Это вещь! Где уж нам такой открыть.Протянув руку к наборному замку, он глянул вверх, встретился глазами с лучистым взором обнаженной фигуры и смущенно улыбнулся.— Прошу прощенья, — сказал он и стал подбирать цифры: 1-1-1, 1-1-2, 1-1-3, 1-2-1, 1-2-2, 1-2-3, — и так далее, нажимая каждый раз на ручку сейфа, хитроумно спрятанную в указательном пальце нагой фигуры. Когда он набрал 3-2-1, послышался щелчок, и ручка пошла вниз. Дверца сейфа открылась — у скульптуры разверзлось чрево. Взломщик просунул в сейф руку и вытащил ночной горшок. Он разглядывал его не менее минуты.Кто-то тихо сказал сзади:— Замечательная вещь, не так ли?Взломщик быстро обернулся.В дверях стояла девушка и, как ни в чем не бывало, смотрела на него. Высокая и тонкая, с каштановыми волосами и темно-синими глазами. На ней был прозрачный белый пеньюар, и ее гладкая кожа блестела в ярком свете многочисленных ламп.— Добрый вечер, мисс Уэбб… Миссис?..— Мисс.Она небрежно протянула ему средний палец левой руки.— Боюсь, я не заметил, как вы вошли.— Боюсь, я тоже не заметила вашего прихода.Она медленно вошла в библиотеку.— Вы в самом деле считаете, что это замечательная вещь? Вы не разочарованы, правда?— Ну что вы! Вещь уникальная.— Как вы думаете, кто ее создатель?— Этого мы никогда не узнаем.— Вы полагаете, что он почти не делал копий? Поэтому она так уникальна?— Бессмысленно строить догадки, мисс Уэбб. Это примерно то же, что определить, сколько красок использовал в картине живописец или сколько звуков композитор употребил в опере.Она опустилась в кресло.— Дайте сигарету. Послушайте, вы говорите всерьез? Вы не из вежливости так расхваливаете нашу вазу?— Как можно! Зажигалку?— Благодарю.— Когда мы созерцаем красоту, мы видим Ding an sich — одну лишь «вещь в себе». Не сомневаюсь, мисс Уэбб, что вам это и без меня известно.— Мне кажется, что ваше восприятие ограничено довольно узкими рамками.— Узкими? Ничуть. Когда я созерцаю вас, я тоже вижу одну лишь красоту, которая заключена в самой себе. Однако, будучи произведением искусства, вы в то же время не музейный экспонат.— Я вижу, вы еще специалист и по части лести.— С вами любой мужчина станет экспертом, мисс Уэбб.— Что вы намерены сделать после того, как взломали папин сейф?— Долгие часы любоваться этим шедевром.— Ну что же, чувствуйте себя как дома.— Я не осмелюсь. Не такой уж я нахал. Я просто унесу вазу с собой.— То есть украдете?— Умоляю вас простить меня.— А знаете ли вы, что ваш поступок очень жесток?— Мне очень стыдно.— Вы, наверное, даже не представляете себе, что этот сосуд значит для папы.— Прекрасно представляю. Капиталовложение суммой в два миллиона долларов.— А, вы считаете, что мы торгуем красотой как биржевые маклеры?— Ну конечно. Этим занимаются все богатые коллекционеры. Приобретают вещи с тем, чтобы их с выгодой перепродать.— Мой отец не богат.— Да полно вам, мисс Уэбб. Два миллиона долларов?— Он одолжил их.— Не верю.— Я вовсе не шучу. — Девушка говорила серьезно и взволнованно, и ее темно-синие глаза сузились. — У папы в самом деле нет денег. Совершенно ничего, только кредит. Вы же, наверно, знаете, как это делается в Голливуде. Ему одалживают деньги под залог ночной вазы. Она вскочила с кресла. — Если вазу украдут, папа погиб… А вместе с ним и я.— Мисс Уэбб…— Я заклинаю вас не уносить ее. Как мне вас убедить!— Не приближайтесь ко мне…— Господи, да я ведь не вооружена.— Мисс Уэбб, вы обладаете убийственным оружием и пользуетесь им без всякой жалости.— Если вы цените в этом шедевре одну красоту, то мы с отцом всегда охотно поделимся с вами. Или вы из тех, что признают только свое, только собственность?— Увы.— Ну скажите, зачем вам ее забираться Оставьте вазу у нас, и вы станете ее пожизненным совладельцем. Приходите к нам когда угодно. Половина всего нашего имущества, отцовского, и моего, и всей семьи…— О господи! Ладно, ваша взяла, держите свою проклятущую… — он вдруг осекся.— Что случилось?Он пристально смотрел на ее руку.— Что это у вас такое, около плеча? — спросил он с расстановкой.— Ничего.— Что это? — повторил он настойчиво.— Шрам. Когда я была маленькая, я упала и…— Никакой это не шрам. Это прививка оспы.Девушка молчала.— Это прививка оспы, — в ужасе повторил он. — Таких не делают уже четыре сотни лет. Их больше не делают, давно не делают.Она смотрела на него во все глаза.— Откуда вам это известно?Вместо ответа он закатал свой собственный левый рукав и показал свою прививку.У девушки округлились глаза.— Значит, и выл..Он кивнул.— Значит, мы оба оттуда?— Оттуда?.. Да, и вы и я.Ошеломленные, они глядели друг на друга. Потом радостно, неудержимо рассмеялись, не веря своему счастью. Они то обнимались, то награждали друг друга ласковыми тумаками, совсем как туристы из одного городка, неожиданно встретившиеся на вершине Эйфелевой башни. Наконец они немного успокоились и отошли друг от друга.— Это, наверное, самое фантастическое из всех совпадений в истории, — сказал он.— Да, конечно. — Ошеломленная, она встряхнула головой. — Я все никак не могу поверить в это. Когда вы родились?— В тысяча девятьсот пятидесятом. А вы?— Разве дамам задают подобные вопросы?— Нет, правда! В котором?— В тысяча девятьсот пятьдесят четвертом.— В пятьдесят четвертом? Ого, — он усмехнулся. — Выходит, вам исполнилось пятьсот десять лет.— Ах вы так? Доверяй после этого мужчинам.— Значит, вы не дочь Уэбба. Как же вас по-настоящему зовут?— Вайолет. Вайолет Дуган.— Как это здорово звучит! Так мило, просто и нормально.— А как ваше имя?— Сэм Бауэр.— Еще милей и еще проще. Ну?— Что «ну»? Привет, Вайолет.— Рада нашему знакомству, Сэм.— Да, весьма приятное знакомство.— Мне тоже так кажется.— В семьдесят пятом я работал на компьютере при осуществлении денверского проекта, — сказал Бауэр, отхлебывая имбирный джин — самый удобоваримый из напитков, содержавшихся в баре Уэбба.— В семьдесят пятом! — воскликнула Вайолет. — Это когда был взрыв?— Уж кому бы знать об этом взрыве, как не мне. Наши купили новый баллистический 1709, а меня послали инструктировать военный персонал. Я помню ночь, когда случился взрыв. Во всяком случае, как я смекаю, это и был тот самый взрыв. Но его я не помню. Помню, что показывал, как программировать какие-то алгоритмы, и вдруг…— Ну! Ну!— И вдруг как будто кто-то выключил весь свет. Очнулся я уже в больнице в Филадельфии — в Санта-Моника Ист, как ее называют сейчас, и узнал, что меня зашвырнуло на пять столетий в будущее. Меня подобрали голого, полуживого, а откуда это я вдруг сверзился и кто такой — не знала ни одна душа.— Вы не сказали им, кто вы на самом деле?— Мне бы не поверили. Они подлатали меня и вытолкнули вон, и мне порядочно пришлось вертеться, прежде чем я нашел работу.— Снова управление компьютером?— Ну нет. Слишком жирно за те гроши, которые они за это платят. Я работаю на одного из крупнейших букмекеров Иста. Определяю шансы выигрышей. А теперь расскажите, что случилось с вами.— Да фактически то же, что с вами. Меня послали на мыс Кеннеди сделать серию иллюстраций для журнала в связи с первой высадкой людей на Марсе. Я ведь художница…— Первая высадка на Марсе? Постойте-ка, ее ведь вроде намечали на 76-й год. Неужели промазали?— Наверно, да. Но в книгах по истории об этом очень мало говорится.— Они смутно представляют себе наш век. Война, должно быть, уничтожила все чуть ли не дотла.— Во всяком случае, я помню лишь, что я сидела на контрольном пункте и делала рисунки, а когда начался обратный счет, я подбирала цвета, и вдруг… ну, словом, точно так, как вы сказали: кто-то выключил весь свет.— Ну и ну! Первый атомный запуск — и все к чертям.— Я, как и вы, очнулась в больнице, в Бостоне — они называют его Бэрбанк Норт. Выписалась и поступила на службу.— По специальности?— Да, почти что. Подделываю антикварные вещи. Я работаю на одного из крупнейших дельцов от искусства в стране.— Вот оно, значит, как, Вайолет?— Выходит, что так, Сэм. А как вы думаете, каким образом это с нами случилось?— Не имею ни малейшего понятия, хотя могу сказать, что я ничуть не удивляюсь. Когда люди выкомаривают такие штуки с атомной энергией, накопив ее такой запас, может произойти все, что угодно. Как вы считаете, есть тут еще другие, кроме нас?— Заброшенные в будущее?— Угу.— Не знаю. Вы первый, с кем я встретилась.— Если бы мне раньше пришло в голову, что кто-то есть, я бы их искал. Ах, бог мой, Вайолет, как я тоскую по двадцатому веку.— И я.— У них тут все какая-то глупая пародия. Все второсортное, — сказал Бауэр. — Штампы, одни лишь голливудские штампы. Имена. Дома. Манера разговаривать. Все их ухватки. Кажется, все эти люди выскочили из какого-то тошнотворного кинобоевика.— Да, так оно и есть. А вы разве не знаете?— Я ничего не знаю. Расскажите мне.— Я это прочитала в книгах по истории. Насколько я могла понять, когда окончилась война, погибло почти все. И когда люди принялись создавать новую цивилизацию, для образца им остался только Голливуд. Война его почти не тронула.— А почему?— Наверное, просто пожалели бомбу.— Кто же с кем воевал?— Не знаю. В книгах по истории одни названы «Славные Ребята», другие— «Скверные Парни».— Совершенно в теперешнем духе. Бог ты мой, Вайолет, они ведут себя как дети, как дефективные дети. Или нет: скорей будто статисты из скверного фильма. И что убийственней всего — они счастливы. Живут какой-то синтетической жизнью из спектакля Сесила Б. де Милля и радуются — идиоты! Вы видели похороны президента Спенсера Трэйси? Они несли покойника в сфинксе, сделанном в натуральную величину.— Это что! А вы присутствовали на бракосочетании принцессы Джоан?— Джоан Фонтейн?— Нет, Кроуфорд. Брачная ночь под наркозом.— Вы смеетесь.— Вовсе нет. Она и принц-консорт сочетались священными узами брака с помощью хирурга.Бауэр зябко поежился.— Добрый, старый Лос-Анджелес Великий. Вы хоть раз бывали на футбольном матче?— Нет.— Они ведь не играют. Просто два часа развлекаются, гоняя мяч по полю.— А эти оркестры, что ходят по улицам. Музыкантов нет, только палочками размахивают.— А воздух кондиционируют, где бог на душу положит: даже на улице.— И на каждом дереве громкоговоритель.— Натыкали бассейнов на каждом перекрестке.— А на каждой крыше — прожектор.— В ресторанах — сплошные продовольственные склады.— А для автографов у них автоматы.— И для врачебных диагнозов тоже. Они их называют медико-автомат.— Изукрасили тротуары отпечатками рук и ног.— И в этот ад идиотизма нас занесло, — угрюмо сказал Бауэр. — Попались в ловушку. Кстати, о ловушках, не пора ли нам отчаливать из этого особняка? Где сейчас мистер Уэбб?— Путешествует с семьей на яхте. Они не скоро возвратятся. А где полиция?— Я им подсунул одного дурака. Они тоже с ним не сразу разберутся. Хотите еще выпить?— Отчего бы нет? Благодарю. — Вайолет с любопытством взглянула на Бауэра. — Скажите, Сэм, вы воруете, потому что ненавидите все здешнее? Назло им?— Вовсе нет. Соскучился, тоска по нашим временам. Вот попробуйте-ка эту штуку, кажется, ром и ревень. На Лонг-Айленде — по-нашему Каталина Ист— у меня есть домик, который я пытаюсь обставить под двадцатый век. Ясное дело, приходится воровать. Я провожу там уик-энды, Вайолет, и это счастье. Только там мне хорошо.— Я понимаю вас.— Ах понимаете! Тогда скажите, кстати, какого дьявола вы околачивались здесь, изображая дочь Уэбба?— Тоже охотилась за ночной вазой.— Вы хотели ее украсть?— Ну конечно. Я просто ужас как удивилась, обнаружив, что кто-то успел меня обойти.— Значит, история о бедной дочке неимущего миллионера была рассказана всего лишь для того, чтобы выцыганить у меня посудину?— Ну да. И между прочим, ход удался.— Это верно. А чего ради вы стараетесь?— С иными целями, чем вы. Мне хочется самой открыть свой бизнес.— Будете изготовлять подделки?— Изготовлять и продавать. Пока я еще комплектую фонд, но, к сожалению, я далеко не такая везучая, как вы.— Так это, верно, вы украли позолоченный трельяж?— Я.— А медную лампу для чтения о удлинителем?— Тоже я.— Очень прискорбно. Я за ними так гонялся. Ну а вышитое кресло с бахромой?Девушка кивнула.— Опять же я. Чуть спину себе не сломала.— Попросила бы кого-нибудь помочь.— Кому можно довериться? А разве вы работаете не в одиночку?— Да, я тоже так работаю, — задумчиво произнес Бауэр. — То есть работал до сих пор. Но сейчас, по-моему, работать в одиночку уже незачем. Вайолет, мы были конкурентами, сами не зная о том. Сейчас мы встретились, и я вам предлагаю завести совместное хозяйство.— О каком хозяйстве идет речь?— Мы будем вместе работать, вместе обставим мой домик и создадим волшебный заповедник. В то же время мы можете сколько угодно комплектовать свои фонды. И если вы захотите загнать какой-нибудь мой стул, то я не буду возражать. Мы всегда сумеем стащить другой.— Иными словами, вы предлагаете мне вместе с вами пользоваться вашим домом?— Да.— Могли бы мы осуществлять наши права поочередно?— То есть как это поочередно?— Один уик-энд — я, а, скажем, следующий — вы.— Для чего?— Вы сами понимаете.— Я не понимаю. Объясните мне.— Ладно, будет вам.— Нет, правда, объясните.Девушка вспыхнула.— Вы что, совсем дурак? Еще спрашиваете почему. Похожа я на девушку, которая проводит уик-энд с мужчинами?Бауэр остолбенел.— Да уверяю вас, мне и в голову ничто подобное не приходило. Кстати, в доме две спальни. Вам совершенно ничего не грозит. Мы начнем с того, что стянем цилиндрический замок для вашей двери.— Нет, это исключено, — ответила она. — Я знаю мужчин.— Даю вам слово, что у нас будут чисто дружеские отношения. Мы соблюдем этикет вплоть до мельчайших тонкостей.— Я знаю мужчин, — повторила она непреклонно.— Нет, это уже какая-то заумь, — возмутился Бауэр. — Подумать только: в голливудском кошмарном сне мы встретили друг друга — двое отщепенцев; нашли опору, утешение, и вдруг вы заводите какую-то бодягу на моральные темы.— А можете вы, положа руку на сердце, пообещать никогда не лезть за утешением ко мне в постель? — сердито бросила она. — Ну отвечайте, можете?— Нет, не могу, — ответил он чистосердечно. — Сказать такое — значит отрицать, что вы дьявольски привлекательная девушка. Зато я…— Если так, то разговор окончен. Разумеется, вы можете мне сделать официальное предложение; но я не обещаю, что приму его.— Нет уж, — отрезал Бауэр. — До этого я не дойду, мисс Вайолет. Это уж пойдут типичные лос-анджелесские штучки. Каждая пара, которой взбредет в голову переспать ночь, отправляется к ближайшему регистроавтомату, сует туда двадцать пять центов и считается обрученной.
1 2 3 4 5
Пять минут спустя после того, как удалились сыщики и их пленник, некий господин в накидке непринужденно подошел к парадной двери особняка. Ом нажал звонок. В доме раздались первые восемь тактов равелевского «Болеро», исполняемого на колокольчиках в темпе вальса. Господин, казалось, беззаботно ждал, но его правая рука тем временем как будто невзначай скользнула в прорезной карман, и сразу вслед за тем он начал быстро подбирать кличи к замку парадной двери. Потом господин снова позвонил. И не успела мелодия отзвучать вторично, как нужный ключ был найден.Господин отпер дверь, чуть приоткрыл ее носком ноги и в высшей степени учтиво заговорил, как будто обращаясь к находившемуся за дверью невидимке-слуге:— Добрый вечер. Боюсь, я чуть-чуть опоздал. Все уже спят, или меня все еще ожидают? О, превосходно! Благодарю вас.Он вошел в дом, тихо притворил за собой дверь, повел вокруг глазами, вглядываясь в темный холл, и усмехнулся.— Все равно что отнимать у ребятишек сласти, — буркнул он. — Просто совестно.Он разыскал библиотеку, вошел и включил все освещение. Снял накидку, зажег сигарету, затем заметил бар и налил себе из приглянувшегося ему графинчика. Отхлебнул и чуть не подавился.— Тьфу! Этой дряни я еще не пробовал, а думал, я уж все их знаю. Что это за чертовня? — Он обмакнул язык в стакан. — Шотландский виски, так… Но с чем он смешан? — Еще раз попробовал. — Господи боже мой, капустный сок!Он огляделся, сразу увидел сейф и, подойди к нему, осмотрел.— Силы небесные! — воскликнул он. — Целых три цифры. Аж двадцать семь возможных комбинаций. Это вещь! Где уж нам такой открыть.Протянув руку к наборному замку, он глянул вверх, встретился глазами с лучистым взором обнаженной фигуры и смущенно улыбнулся.— Прошу прощенья, — сказал он и стал подбирать цифры: 1-1-1, 1-1-2, 1-1-3, 1-2-1, 1-2-2, 1-2-3, — и так далее, нажимая каждый раз на ручку сейфа, хитроумно спрятанную в указательном пальце нагой фигуры. Когда он набрал 3-2-1, послышался щелчок, и ручка пошла вниз. Дверца сейфа открылась — у скульптуры разверзлось чрево. Взломщик просунул в сейф руку и вытащил ночной горшок. Он разглядывал его не менее минуты.Кто-то тихо сказал сзади:— Замечательная вещь, не так ли?Взломщик быстро обернулся.В дверях стояла девушка и, как ни в чем не бывало, смотрела на него. Высокая и тонкая, с каштановыми волосами и темно-синими глазами. На ней был прозрачный белый пеньюар, и ее гладкая кожа блестела в ярком свете многочисленных ламп.— Добрый вечер, мисс Уэбб… Миссис?..— Мисс.Она небрежно протянула ему средний палец левой руки.— Боюсь, я не заметил, как вы вошли.— Боюсь, я тоже не заметила вашего прихода.Она медленно вошла в библиотеку.— Вы в самом деле считаете, что это замечательная вещь? Вы не разочарованы, правда?— Ну что вы! Вещь уникальная.— Как вы думаете, кто ее создатель?— Этого мы никогда не узнаем.— Вы полагаете, что он почти не делал копий? Поэтому она так уникальна?— Бессмысленно строить догадки, мисс Уэбб. Это примерно то же, что определить, сколько красок использовал в картине живописец или сколько звуков композитор употребил в опере.Она опустилась в кресло.— Дайте сигарету. Послушайте, вы говорите всерьез? Вы не из вежливости так расхваливаете нашу вазу?— Как можно! Зажигалку?— Благодарю.— Когда мы созерцаем красоту, мы видим Ding an sich — одну лишь «вещь в себе». Не сомневаюсь, мисс Уэбб, что вам это и без меня известно.— Мне кажется, что ваше восприятие ограничено довольно узкими рамками.— Узкими? Ничуть. Когда я созерцаю вас, я тоже вижу одну лишь красоту, которая заключена в самой себе. Однако, будучи произведением искусства, вы в то же время не музейный экспонат.— Я вижу, вы еще специалист и по части лести.— С вами любой мужчина станет экспертом, мисс Уэбб.— Что вы намерены сделать после того, как взломали папин сейф?— Долгие часы любоваться этим шедевром.— Ну что же, чувствуйте себя как дома.— Я не осмелюсь. Не такой уж я нахал. Я просто унесу вазу с собой.— То есть украдете?— Умоляю вас простить меня.— А знаете ли вы, что ваш поступок очень жесток?— Мне очень стыдно.— Вы, наверное, даже не представляете себе, что этот сосуд значит для папы.— Прекрасно представляю. Капиталовложение суммой в два миллиона долларов.— А, вы считаете, что мы торгуем красотой как биржевые маклеры?— Ну конечно. Этим занимаются все богатые коллекционеры. Приобретают вещи с тем, чтобы их с выгодой перепродать.— Мой отец не богат.— Да полно вам, мисс Уэбб. Два миллиона долларов?— Он одолжил их.— Не верю.— Я вовсе не шучу. — Девушка говорила серьезно и взволнованно, и ее темно-синие глаза сузились. — У папы в самом деле нет денег. Совершенно ничего, только кредит. Вы же, наверно, знаете, как это делается в Голливуде. Ему одалживают деньги под залог ночной вазы. Она вскочила с кресла. — Если вазу украдут, папа погиб… А вместе с ним и я.— Мисс Уэбб…— Я заклинаю вас не уносить ее. Как мне вас убедить!— Не приближайтесь ко мне…— Господи, да я ведь не вооружена.— Мисс Уэбб, вы обладаете убийственным оружием и пользуетесь им без всякой жалости.— Если вы цените в этом шедевре одну красоту, то мы с отцом всегда охотно поделимся с вами. Или вы из тех, что признают только свое, только собственность?— Увы.— Ну скажите, зачем вам ее забираться Оставьте вазу у нас, и вы станете ее пожизненным совладельцем. Приходите к нам когда угодно. Половина всего нашего имущества, отцовского, и моего, и всей семьи…— О господи! Ладно, ваша взяла, держите свою проклятущую… — он вдруг осекся.— Что случилось?Он пристально смотрел на ее руку.— Что это у вас такое, около плеча? — спросил он с расстановкой.— Ничего.— Что это? — повторил он настойчиво.— Шрам. Когда я была маленькая, я упала и…— Никакой это не шрам. Это прививка оспы.Девушка молчала.— Это прививка оспы, — в ужасе повторил он. — Таких не делают уже четыре сотни лет. Их больше не делают, давно не делают.Она смотрела на него во все глаза.— Откуда вам это известно?Вместо ответа он закатал свой собственный левый рукав и показал свою прививку.У девушки округлились глаза.— Значит, и выл..Он кивнул.— Значит, мы оба оттуда?— Оттуда?.. Да, и вы и я.Ошеломленные, они глядели друг на друга. Потом радостно, неудержимо рассмеялись, не веря своему счастью. Они то обнимались, то награждали друг друга ласковыми тумаками, совсем как туристы из одного городка, неожиданно встретившиеся на вершине Эйфелевой башни. Наконец они немного успокоились и отошли друг от друга.— Это, наверное, самое фантастическое из всех совпадений в истории, — сказал он.— Да, конечно. — Ошеломленная, она встряхнула головой. — Я все никак не могу поверить в это. Когда вы родились?— В тысяча девятьсот пятидесятом. А вы?— Разве дамам задают подобные вопросы?— Нет, правда! В котором?— В тысяча девятьсот пятьдесят четвертом.— В пятьдесят четвертом? Ого, — он усмехнулся. — Выходит, вам исполнилось пятьсот десять лет.— Ах вы так? Доверяй после этого мужчинам.— Значит, вы не дочь Уэбба. Как же вас по-настоящему зовут?— Вайолет. Вайолет Дуган.— Как это здорово звучит! Так мило, просто и нормально.— А как ваше имя?— Сэм Бауэр.— Еще милей и еще проще. Ну?— Что «ну»? Привет, Вайолет.— Рада нашему знакомству, Сэм.— Да, весьма приятное знакомство.— Мне тоже так кажется.— В семьдесят пятом я работал на компьютере при осуществлении денверского проекта, — сказал Бауэр, отхлебывая имбирный джин — самый удобоваримый из напитков, содержавшихся в баре Уэбба.— В семьдесят пятом! — воскликнула Вайолет. — Это когда был взрыв?— Уж кому бы знать об этом взрыве, как не мне. Наши купили новый баллистический 1709, а меня послали инструктировать военный персонал. Я помню ночь, когда случился взрыв. Во всяком случае, как я смекаю, это и был тот самый взрыв. Но его я не помню. Помню, что показывал, как программировать какие-то алгоритмы, и вдруг…— Ну! Ну!— И вдруг как будто кто-то выключил весь свет. Очнулся я уже в больнице в Филадельфии — в Санта-Моника Ист, как ее называют сейчас, и узнал, что меня зашвырнуло на пять столетий в будущее. Меня подобрали голого, полуживого, а откуда это я вдруг сверзился и кто такой — не знала ни одна душа.— Вы не сказали им, кто вы на самом деле?— Мне бы не поверили. Они подлатали меня и вытолкнули вон, и мне порядочно пришлось вертеться, прежде чем я нашел работу.— Снова управление компьютером?— Ну нет. Слишком жирно за те гроши, которые они за это платят. Я работаю на одного из крупнейших букмекеров Иста. Определяю шансы выигрышей. А теперь расскажите, что случилось с вами.— Да фактически то же, что с вами. Меня послали на мыс Кеннеди сделать серию иллюстраций для журнала в связи с первой высадкой людей на Марсе. Я ведь художница…— Первая высадка на Марсе? Постойте-ка, ее ведь вроде намечали на 76-й год. Неужели промазали?— Наверно, да. Но в книгах по истории об этом очень мало говорится.— Они смутно представляют себе наш век. Война, должно быть, уничтожила все чуть ли не дотла.— Во всяком случае, я помню лишь, что я сидела на контрольном пункте и делала рисунки, а когда начался обратный счет, я подбирала цвета, и вдруг… ну, словом, точно так, как вы сказали: кто-то выключил весь свет.— Ну и ну! Первый атомный запуск — и все к чертям.— Я, как и вы, очнулась в больнице, в Бостоне — они называют его Бэрбанк Норт. Выписалась и поступила на службу.— По специальности?— Да, почти что. Подделываю антикварные вещи. Я работаю на одного из крупнейших дельцов от искусства в стране.— Вот оно, значит, как, Вайолет?— Выходит, что так, Сэм. А как вы думаете, каким образом это с нами случилось?— Не имею ни малейшего понятия, хотя могу сказать, что я ничуть не удивляюсь. Когда люди выкомаривают такие штуки с атомной энергией, накопив ее такой запас, может произойти все, что угодно. Как вы считаете, есть тут еще другие, кроме нас?— Заброшенные в будущее?— Угу.— Не знаю. Вы первый, с кем я встретилась.— Если бы мне раньше пришло в голову, что кто-то есть, я бы их искал. Ах, бог мой, Вайолет, как я тоскую по двадцатому веку.— И я.— У них тут все какая-то глупая пародия. Все второсортное, — сказал Бауэр. — Штампы, одни лишь голливудские штампы. Имена. Дома. Манера разговаривать. Все их ухватки. Кажется, все эти люди выскочили из какого-то тошнотворного кинобоевика.— Да, так оно и есть. А вы разве не знаете?— Я ничего не знаю. Расскажите мне.— Я это прочитала в книгах по истории. Насколько я могла понять, когда окончилась война, погибло почти все. И когда люди принялись создавать новую цивилизацию, для образца им остался только Голливуд. Война его почти не тронула.— А почему?— Наверное, просто пожалели бомбу.— Кто же с кем воевал?— Не знаю. В книгах по истории одни названы «Славные Ребята», другие— «Скверные Парни».— Совершенно в теперешнем духе. Бог ты мой, Вайолет, они ведут себя как дети, как дефективные дети. Или нет: скорей будто статисты из скверного фильма. И что убийственней всего — они счастливы. Живут какой-то синтетической жизнью из спектакля Сесила Б. де Милля и радуются — идиоты! Вы видели похороны президента Спенсера Трэйси? Они несли покойника в сфинксе, сделанном в натуральную величину.— Это что! А вы присутствовали на бракосочетании принцессы Джоан?— Джоан Фонтейн?— Нет, Кроуфорд. Брачная ночь под наркозом.— Вы смеетесь.— Вовсе нет. Она и принц-консорт сочетались священными узами брака с помощью хирурга.Бауэр зябко поежился.— Добрый, старый Лос-Анджелес Великий. Вы хоть раз бывали на футбольном матче?— Нет.— Они ведь не играют. Просто два часа развлекаются, гоняя мяч по полю.— А эти оркестры, что ходят по улицам. Музыкантов нет, только палочками размахивают.— А воздух кондиционируют, где бог на душу положит: даже на улице.— И на каждом дереве громкоговоритель.— Натыкали бассейнов на каждом перекрестке.— А на каждой крыше — прожектор.— В ресторанах — сплошные продовольственные склады.— А для автографов у них автоматы.— И для врачебных диагнозов тоже. Они их называют медико-автомат.— Изукрасили тротуары отпечатками рук и ног.— И в этот ад идиотизма нас занесло, — угрюмо сказал Бауэр. — Попались в ловушку. Кстати, о ловушках, не пора ли нам отчаливать из этого особняка? Где сейчас мистер Уэбб?— Путешествует с семьей на яхте. Они не скоро возвратятся. А где полиция?— Я им подсунул одного дурака. Они тоже с ним не сразу разберутся. Хотите еще выпить?— Отчего бы нет? Благодарю. — Вайолет с любопытством взглянула на Бауэра. — Скажите, Сэм, вы воруете, потому что ненавидите все здешнее? Назло им?— Вовсе нет. Соскучился, тоска по нашим временам. Вот попробуйте-ка эту штуку, кажется, ром и ревень. На Лонг-Айленде — по-нашему Каталина Ист— у меня есть домик, который я пытаюсь обставить под двадцатый век. Ясное дело, приходится воровать. Я провожу там уик-энды, Вайолет, и это счастье. Только там мне хорошо.— Я понимаю вас.— Ах понимаете! Тогда скажите, кстати, какого дьявола вы околачивались здесь, изображая дочь Уэбба?— Тоже охотилась за ночной вазой.— Вы хотели ее украсть?— Ну конечно. Я просто ужас как удивилась, обнаружив, что кто-то успел меня обойти.— Значит, история о бедной дочке неимущего миллионера была рассказана всего лишь для того, чтобы выцыганить у меня посудину?— Ну да. И между прочим, ход удался.— Это верно. А чего ради вы стараетесь?— С иными целями, чем вы. Мне хочется самой открыть свой бизнес.— Будете изготовлять подделки?— Изготовлять и продавать. Пока я еще комплектую фонд, но, к сожалению, я далеко не такая везучая, как вы.— Так это, верно, вы украли позолоченный трельяж?— Я.— А медную лампу для чтения о удлинителем?— Тоже я.— Очень прискорбно. Я за ними так гонялся. Ну а вышитое кресло с бахромой?Девушка кивнула.— Опять же я. Чуть спину себе не сломала.— Попросила бы кого-нибудь помочь.— Кому можно довериться? А разве вы работаете не в одиночку?— Да, я тоже так работаю, — задумчиво произнес Бауэр. — То есть работал до сих пор. Но сейчас, по-моему, работать в одиночку уже незачем. Вайолет, мы были конкурентами, сами не зная о том. Сейчас мы встретились, и я вам предлагаю завести совместное хозяйство.— О каком хозяйстве идет речь?— Мы будем вместе работать, вместе обставим мой домик и создадим волшебный заповедник. В то же время мы можете сколько угодно комплектовать свои фонды. И если вы захотите загнать какой-нибудь мой стул, то я не буду возражать. Мы всегда сумеем стащить другой.— Иными словами, вы предлагаете мне вместе с вами пользоваться вашим домом?— Да.— Могли бы мы осуществлять наши права поочередно?— То есть как это поочередно?— Один уик-энд — я, а, скажем, следующий — вы.— Для чего?— Вы сами понимаете.— Я не понимаю. Объясните мне.— Ладно, будет вам.— Нет, правда, объясните.Девушка вспыхнула.— Вы что, совсем дурак? Еще спрашиваете почему. Похожа я на девушку, которая проводит уик-энд с мужчинами?Бауэр остолбенел.— Да уверяю вас, мне и в голову ничто подобное не приходило. Кстати, в доме две спальни. Вам совершенно ничего не грозит. Мы начнем с того, что стянем цилиндрический замок для вашей двери.— Нет, это исключено, — ответила она. — Я знаю мужчин.— Даю вам слово, что у нас будут чисто дружеские отношения. Мы соблюдем этикет вплоть до мельчайших тонкостей.— Я знаю мужчин, — повторила она непреклонно.— Нет, это уже какая-то заумь, — возмутился Бауэр. — Подумать только: в голливудском кошмарном сне мы встретили друг друга — двое отщепенцев; нашли опору, утешение, и вдруг вы заводите какую-то бодягу на моральные темы.— А можете вы, положа руку на сердце, пообещать никогда не лезть за утешением ко мне в постель? — сердито бросила она. — Ну отвечайте, можете?— Нет, не могу, — ответил он чистосердечно. — Сказать такое — значит отрицать, что вы дьявольски привлекательная девушка. Зато я…— Если так, то разговор окончен. Разумеется, вы можете мне сделать официальное предложение; но я не обещаю, что приму его.— Нет уж, — отрезал Бауэр. — До этого я не дойду, мисс Вайолет. Это уж пойдут типичные лос-анджелесские штучки. Каждая пара, которой взбредет в голову переспать ночь, отправляется к ближайшему регистроавтомату, сует туда двадцать пять центов и считается обрученной.
1 2 3 4 5