Хейзел между тем создала нужную петлю времени, и Колин встретил,
обольстил, повалил и обрюхатил Гретхен, чуть помоложе той, которую знал.
Она родила сына, а потом (по своему личному времени) вместе с Хейзел и
Колином отправилась спасать Майкрофта Холмса.
Но зачем было тратить столько усилий ради котенка? Не лучше ли было
его усыпить, чтобы не мучился?
А вот зачем: без Пикселя и его способности проходить сквозь стены
Майкрофта Холмса не спасли бы, и будущее всего человеческого рода
оказалось бы под сомнением. Шансы распределялись так ровно, что в половине
параллелей отряд погибал, а в половине достигал своей цели. Чашу перетянул
котенок весом в несколько унций, предупредивший отряд об опасности
единственным словом, которое умел говорить: "Блюрр!"
На обратном пути из Батлера Чарльз оправился от своей посткоитальной
депрессии и захотел повторить опыт. Я тоже была не прочь - только не
сегодня. После езды в грязной двуколке то, на чем я сидела, стало
беспокоить меня. Но Чарльзу загорелось прямо сейчас.
- Мо, там впереди есть местечко, где можно свернуть с дороги и
спрятать двуколку. Надежно на все сто.
- Нет, Чак.
- Почему?
- Не на все сто: туда может еще кто-нибудь свернуть. Мы и так уже
опаздываем, а мне сегодня не хочется отвечать на вопросы. Не такой это
день. И у нас больше нет "веселой вдовы", это решает дело - я хочу иметь
детей, но не в пятнадцать лет.
- А-а.
- Вот-вот. Потерпи, дорогой, и мы это сделаем снова, приняв все
нужные меры. А теперь убери, пожалуйста, руку: навстречу кто-то едет -
видишь пыль?
Мать не ругала меня за получасовое опоздание, но и не настаивала,
когда Чарльз отказался от предложенного лимонада, сказав, что ему нужно
доставить Неда (своего мерина) домой, вычистить его и обтереть двуколку, а
то выезд может понадобиться родителям. Уж очень сложная ложь - убеждена,
что ему просто не хотелось смотреть моей матери в глаза и отвечать на ее
вопросы. Я порадовалась, что отец отучил меня врать слишком длинно.
Как только Чак уехал, мать поднялась наверх, а я снова вышла во двор.
Пару лет назад отец ввел у нас новшество, которое многим прихожанам
нашей церкви казалось греховным излишеством: два отдельных сортира, для
мальчиков и для девочек, как в школе. Они нам действительно были
необходимы. В тот момент в уборной для девочек, к счастью, никого не было.
Я закрылась на щеколду и осмотрелась.
Немножко крови - ничего страшного.
Я вздохнула с облегчением, пописала, привела себя в порядок и
вернулась в дом, прихватив попутно из поленницы немного дров для кухни -
это делал у нас каждый, кто посещал тот домик.
Сбросив дрова, я зашла в умывальную около кухни, вымыла руки и
понюхала их. Все в порядке - только совесть нечиста. По дороге к отцу я
остановилась потрепать Люсиль за рыжие кудряшки и похлопать ее по попке.
Ей тогда было года три - ну да, она родилась в девяносто четвертом, через
год после нашей с отцом поездки в Чикаго. Она была настоящая куколка,
всегда веселая. Я решила, что у меня будет точно такая же... не в этом
году, но скоро. Я чувствовала себя настоящей женщиной.
У дверей в кабинет я столкнулась с миссис Альтшулер, которая как раз
уходила, и поздоровалась с ней. Она посмотрела на меня и сказала:
- Одри, ты снова бегала по солнцу без шляпки. Пора уже поумнеть.
Я поблагодарила ее за внимание. Отец говорил, что она ничем не
страдает, кроме запора и недостатка физических упражнений, однако она
являлась на прием не реже двух раз в месяц и еще ни пенни не заплатила с
начала года. Отец был сильный, волевой человек, но собирать долги у
больных не умел.
Он записывал визит в книгу и поднял на меня глаза.
- Я беру вашего слона, юная леди.
- Это окончательно, сэр?
- Да. Может, я и не прав, но твердо убежден. А что, не надо было?
- Думаю, что не надо, сэр. Мат в четыре хода.
- Да ну? - Отец подошел к шахматному столику. - Покажи как.
- Может, просто разыграем? Я могу и ошибаться.
- Грр! Ты меня в могилу сведешь. - Отец вернулся к своему столу. -
Прочти вот это, тебе будет интересно. Пришло с утренней почтой - от
мистера Клеменса.
- Ой!
Из того письма мне особенно запомнился один абзац:
"Согласен с вами и с Бардом, сэр, - их надо вешать. Возможно,
повешение законников и не излечит всех бед нашей страны, зато это будет
весело, а вреда никакого. Я уже где-то говорил, что конгресс -
единственный преступный класс в нашем обществе. И нельзя считать
совпадением то, что девяносто семь процентов конгрессменов - юристы".
Мистер Клеменс писал еще, что его лекционное агентство назначило ему
Канзас-Сити на будущую зиму.
"Помню, четыре года назад мы с Вами на неделю разминулись в Чикаго.
Не сможете ли Вы приехать в Канзас-Сити десятого января будущего года?"
- Ой, отец! Поедем?
- А как же школа?
- Вы же знаете, я наверстала все, что пропустила, когда ездили в
Чикаго. И знаете, что я в классе первая среди девочек... а была бы и во
всем классе первая, если бы не ваш совет не слишком выделяться. Может, вы
правда не заметили, что я прошла почти все предметы и могла бы закончить
школу...
- Вместе с Томом на той неделе. Заметил. Мы это еще обсудим. Господь
не захочет - и чирей не вскочит. Достала ты то, за чем ездила в Батлер?
- Достала, но не в Батлере.
- Как так?
- Я это сделала, отец. Я больше не девственница.
Он вскинул брови.
- Тебе удалось меня удивить.
- Правда, отец? (Мне не хотелось, чтобы он на меня сердился... и он,
по-моему, задолго до этого решил, что сердиться не станет.)
- Правда. Я-то думал, ты это сделала еще на рождественских каникулах.
И полгода ждал, когда же ты удостоишь меня своим доверием.
- Сэр, мне бы и в голову не пришло скрыть это от вас. Я на вас
полагаюсь.
- Благодарствую. Ммм... надо бы осмотреть тебя после дефлорации.
Позвать маму?
- Разве ей нужно об этом знать?
- Впоследствии да. Но ей не обязательно осматривать тебя, если ты
этого не хочешь...
- Еще бы я хотела!
- В таком случае я направлю тебя к доктору Чедвику.
- Ну зачем мне идти к доктору Чедвику? Это естественный процесс, и у
меня ничего не болит - зачем это нужно?

Мы вежливо поспорили. Отец сказал, что врачу неэтично лечить членов
своей семьи, особенно женщин. Я сказала, что знаю, но меня и не надо
лечить. И так далее и так далее.
В конце концов, удостоверясь в том, что мать отдыхает у себя наверху,
отец увел меня в амбулаторию, запер дверь и помог мне забраться на стол. Я
очутилась примерно в той же позе, что и с Чарльзом, только на сей раз не
снимала ничего, кроме панталон.
И вдруг почувствовала возбуждение.
Я старалась его подавить и надеялась, что отец не заметит. В свои
пятнадцать я уже сознавала, что у меня к отцу необычная, может быть,
нездоровая привязанность. А в двенадцать фантазировала, как нас с отцом
выбрасывает на необитаемый остров.
Но табу было слишком крепким - я это знала из Библии, из классической
литературы, из мифологии. И хорошо помнила, как отец перестал сажать меня
к себе на колени - точно отрезал, когда у меня начались месячные.
Отец натянул резиновые перчатки. Он начал это делать с тех пор, как
побывал в Чикаго - а ездил он туда не для того, чтобы показать Морин
посвященную Колумбу Всемирную выставку, а чтобы послушать в Эванстоне, где
помещался Северо-Западный университет, курс лекций по теории Пастера.
Отец всегда был сторонником воды и мыла, но под этим не было научной
основы. Его наставник, доктор Филипс, начавший практиковать в 1850-м году,
так комментировал слухи, доходившие до Франции: "Чего ж от них еще и
ждать, от лягушатников".
Когда же отец вернулся из Эванстона, ничто больше не казалось ему
достаточно чистым. Он стал пользоваться резиновыми перчатками и йодом, а
инструменты кипятил или обжигал, особенно тщательно, когда имел дело со
столбняком.
Эти холодные липкие перчатки меня охладили... и я все-таки со
смущением убедилась, что внизу вся мокрая.
Я не стала заострять на этом внимания, отец тоже. Вскоре он помог мне
слезть и отвернулся снять перчатки, пока я натягивала панталоны. Когда я
приняла приличный вид, он открыл дверь и проворчал:
- Нормальная, здоровая женщина. С деторождением не должно быть
никаких хлопот. Рекомендую несколько дней воздержаться от половых
сношений. Как я понял, ты пользовалась французским мешочком. Верно?
- Да, сэр.
- Хорошо. Если так и будешь ими пользоваться - каждый раз! - и
осмотрительно вести себя на людях, серьезных проблем у тебя не возникнет.
Хмм... как ты, не против еще разок прокатиться в двуколке?
- Нет, конечно - почему я должна быть против?
- Тем лучше. Мне передали, что последний ребенок Айгоу, Джонни Мэй,
заболел, и я обещал выбраться к ним сегодня. Ты не попросишь Фрэнка
запрячь Дэйзи?

Ехать нам было долго. Отец взял меня с собой, чтобы рассказать мне об
Айре Говарде и его фонде. Я слушала, не веря своим ушам... но ведь это
говорил отец, единственный надежный источник информации.
- Отец, я, кажется, поняла, - сказала я наконец. - Но чем же это
отличается от проституции, если отличается?

4. ЧЕРВОТОЧИНА В ЯБЛОКЕ
Отец пустил Дэйзи трусить, как ей вздумается.
- Что ж, это, пожалуй, тоже проституция, в широком смысле слова, хотя
здесь оплачивается не сожительство как таковое, а плод этого сожительства.
Фонд Говарда платит тебе не за то, что ты выходишь замуж за их
кандидата... и ему не за то, что он женится на тебе. Тебе вообще не станут
платить, только ему - за каждого рожденного тобой и зачатого им ребенка.
Я сочла эти условия унизительными. Пусть я не принадлежу к женщинам,
борющимся за право голосовать, но все-таки это нечестно. Кто-то там меня
осеменит, потом я буду стонать и вопить, как моя мать, когда рожает, а
деньги заплатят ему. Я вспылила.
- Ну, не знаю, отец, по мне - это все равно что быть шлюхой. А какая
у них такса? Сколько получит мой гипотетический муженек за мои родовые
муки и одного вонючего младенца?
- Твердой таксы нет.
- Как? Mon papa, разве так ведутся дела? Я по контракту ложусь и
раздвигаю ноги, а через девять месяцев моему мужу платят... пять долларов?
Или пять центов? Ничего себе сделка! Уж лучше я поеду в Канзас-Сити и буду
ходить на панель.
- Морин! Думай, что говоришь.
Я перевела дыхание и понизила голос на октаву, в чем недавно начала
практиковаться, пообещав себе никогда не визжать.
- Извините, сэр. Что-то я скандалю, как нервная девица, - считала
себя взрослее. Но уж очень это все неприглядно, - вздохнула я.
- Да, пожалуй, "неприглядно" - le mot juste [верно сказано (фр.)]. Но
я расскажу тебе, как это происходит на практике. Никто тебя ни за кого
силой замуж не гонит. Мы с матерью с твоего согласия записываем тебя в
Фонд, приложив анкету, которую я помогу тебе заполнить. Взамен тебе
присылают список молодых людей. Все они, что называется, подходящие
женихи, кредитоспособные независимо от Фонда и его денег. И все будут
молоды, не более чем на десять лет старше тебя, а еще вероятнее - твои
ровесники.
- Пятнадцатилетние? - спросила я.
- Не кипятись, рыжик. Тебя еще никто никуда не записывал. Я говорю
тебе об этом сейчас, потому что нечестно было бы скрыть от тебя, что есть
такой Фонд Говарда. Но для замужества ты еще слишком молода.
- В нашем штате я могу выйти замуж с двенадцати лет - с вашего
согласия.
- Согласен, можно в двенадцать. Если сумеешь.
- Отец, вы невозможный человек.
- Нет, всего лишь невероятный. Твой жених будет молод, но старше
пятнадцати лет. У него будут хорошее здоровье и хорошая репутация, а также
необходимое образование...
- Он должен говорить по-французски, иначе он нам не подойдет.
В Фивах можно было учить либо немецкий, либо французский. Эдвард
выбрал французский, а за ним и Одри, поскольку отец и мать тоже в свое
время учили французский и переходили на него, когда хотели при нас
поговорить о своем. Одри с Эдвардом создали прецедент, которому мы все
стали следовать. Я занялась французским еще до школьных уроков - мне не
нравилось, когда при мне говорили на непонятном мне языке. Этот выбор
оказал влияние на всю мою жизнь - но это опять-таки другая история.
- Французскому можешь обучить его сама - включая французские поцелуи,
о которых меня спрашивала. А незнакомец, испортивший нашу Нелл, - он умеет
целоваться?
- Еще как!
- Прекрасно. Он был мил с тобой, Морин?
- Очень мил. Немножко робок, но это у него, думаю, пройдет. Да, отец,
- это было не так приятно, как я ожидала. Но в следующий раз все будет,
как надо.
- А может быть, в третий раз. Ты хочешь сказать, что нынешнее событие
было не так приятно, как мастурбация. Правильно?
- Ну да, это я и хотела сказать. Все кончилось слишком быстро. Он -
да вы же знаете, кто возил меня в Батлер. Чак. Чарльз Перкинс. Он хороший,
cher papa... но понимает в этом еще меньше меня.
- Неудивительно. Тебя-то учил я, и ты была прилежной ученицей.
- А Одри вы тоже учили, пока она не вышла замуж?
- Ее учила мать.
- Да? Мне сдается, ваши наставления были обширнее. Скажите, а
замужество Одри тоже устроил Фонд Говарда? Она так и познакомилась с
Джеромом?
- Морин, нельзя задавать такие вопросы. Даже задумываться над этим
некрасиво.
- Ну, извините - оплошала.
- Беззастенчивость непростительна. Я никогда не обсуждаю твоих личных
дел с твоими братьями и сестрами - не спрашивай и ты меня об их делах.
Почувствовав натянутый повод, я осадила.
- Простите, сэр. Просто все это для меня так ново...
- Хорошо. У всех молодых людей фонда твердые виды на будущее... а
если меня кто-то из них не устроит, я скажу тебе почему и не пущу его в
дом. В довершение всего, у каждого из них живы и родители отца, и родители
матери.
- Ну и что тут такого? У меня не только оба дедушки и обе бабушки
живы, но и у них у всех живы родители, так ведь?
- Да. Хотя прадедушка Мак-Фи только зря небо коптит. Уж лучше бы он
умер в девяносто пятом году. Но в этом-то все и дело, дорогая дочка: Айра
Говард завещал свое состояние в целях продления человеческой жизни, а
учредители Фонда решили поставить дело, как на племенном заводе. Помнишь
родословную Бездельника, за которую я и отвалил такие деньги? Или
родословную Клитемнестры? У тебя в роду долголетие, Морин, причем по всем
линиям. Если ты выйдешь замуж за молодого человека из списка Говарда, у
ваших детей тоже все предки будут долгожителями. - Отец повернулся на
сиденье и посмотрел мне в глаза. - Но никто - никто! - ничего от тебя не
требует. Если ты разрешишь мне записать тебя в Фонд - не сейчас, а,
скажем, на будущий год - это значит только, что ты получишь возможность
выбирать еще из шести, восьми или десяти поклонников, не ограничивая себя
немногими своими ровесниками из графства Лайл. Если ты, например, решишь
выйти за Чарльза Перкинса, я ни слова не скажу против. Он здоров, хорошо
воспитан, и если он не в моем вкусе, то, может быть, в твоем.
(И не в моем, папа. Кажется, я его просто использовала. Но я обещала
ему матч-реванш... так что придется.)
- А если мы отложим это до будущего года, отец?
- По-моему, это здравое решение. Постарайся до тех пор не
забеременеть и не попасться никому на глаза. Кстати - если ты запишешься и
молодой человек из твоего списка придет познакомиться с тобой, можешь
опробовать его на диване в гостиной. Это удобнее и безопаснее, чем в
судейской ложе, - добавил он с улыбкой.
- Да маму удар хватит!
- Не хватит. Ее матушка в свое время устроила для нее то же самое...
вот почему Эдвард считается недоношенным. Глупо было бы вступить в
Говардский брак и уже после венчания обнаружить, что у вас не может быть
детей.
Я онемела. Мать... моя меть, считавшая слово "грудь" неприличным, а
"живот" - вопиюще грязным... Мать со спущенными панталонами непристойно
елозит по дивану бабушки Пфейфер, мастеря внебрачного ребенка, а бабушка с
дедушкой закрывают на это глаза! Легче поверить в непорочное зачатие, в
Преображение, в Воскресение, в Санта-Клауса и пасхального зайчика. Мы
совсем не знаем друг друга - а уж своих родных и подавно.
Вскоре мы въехали во владения Джексона Айгоу - восемьдесят акров, все
больше камень да пригорки, а посредине хибара и ветхий сарай. Мистер Айгоу
что-то там выращивал, но как эта ферма может прокормить его с тощей,
изнуренной женой и кучей грязных ребят, в голове не укладывалось.
1 2 3 4 5 6 7 8