В сущности Торби не принадлежал к подпольному миру, хотя у него был
законно признанный статус (раб) и профессия, подтвержденная лицензией
(нищий). Но фактически Торби был его частью, и должен был смотреть на мир
с точки зрения червяка. Он находился на самой нижней ступеньке социальной
лестницы.
Как каждый раб, он умел лгать и красть, делая это с той же
естественностью, как другие дети обладают хорошими манерами - но освоил
это он куда быстрее. Он выяснил, что в темном, скрытом от глаз городском
мире эти врожденные таланты поднимаются до степени подлинного искусства.
Как только он стал старше, освоил язык и познакомился с улицами, Баслим
стал посылать его с различными поручениями, в магазин за покупками, а
порой позволял ему заработать что-то и для себя, когда сам оставался дома.
Таким образом, он "попал в плохую компанию", если можно попасть в нее со
столь нулевой отметки, на которой пребывал.
Как-то он вернулся домой с пустой чашкой для подаяний. Баслим не
сказал ни слова, но мальчик объяснил: "Смотри, папа, как здорово у меня
получилось!" Из под своих лохмотьев он вытащил великолепный шарф и с
гордостью показал его.
Баслим не улыбнулся и не притронулся к нему.
- Откуда ты это раздобыл?
- Получил в наследство!
- Ну конечно. Но от кого же?
- От леди. От красивой леди.
- Дай-ка мне посмотреть инициалы. М-м-м... скорее всего, Леди Фасция.
Да она действительно красива, как мне кажется. Но почему ты не в тюрьме?
- Ох, папа, это было так просто! Меня научил Зигги. Он знает все эти
штучки. Ух, как он ловок - тебе стоит посмотреть, как он работает.
Баслим задумался: как внушить мораль мусорному котенку? Он понимал,
что не имеет смысла прибегать к абстрактным этическим понятиям - ни в
сознании мальчика, ни в его нынешнем окружении не было ни чего, что
позволяло бы общаться с ним на таком уровне.
- Торби, чего ради ты вздумал сменить профессию? В нашем деле ты
платишь полиции ее комиссионные, платишь свой взнос в гильдию, даешь
пожертвование в храм на святые дни - и не знаешь никаких забот. Разве мы
голодаем?
- Нет, папа, - но ты только посмотри на это! Такая штука должна
стоить чуть ли не стеллар!
- Самое малое, два стеллара, сказал бы я. Но скупщик даст тебе два
минима - и то если проявит благородство. В чашке у тебя было бы куда
больше.
- Ну... это куда интереснее, чем попрошайничать. Тебе стоило бы
увидеть, как Зигги все это провернул.
- Я видел, как он работает. Он действительно смекалист.
- Он самый ловкий!
- И все же я думаю, что двумя руками он мог бы работать еще лучше.
Может быть, хотя он и с одной рукой справляется. Но он показал, как
действовать и другой рукой.
- Отлично. И все же тебе стоило бы знать, что в один прекрасный день
тебя укоротят, как и Зигги. Ты знаешь, как Зигги потерял руку?
- А?
Ты знаешь, какое тебя ждет наказание? Если тебя поймают?
Торби не ответил. Баслим продолжал:
- Одну руку долой - когда тебя поймают в первый раз. Так Зигги
расплатился за свое ремесло. Да, он молодец, потому что он по-прежнему в
строю и продолжает заниматься своим делом. А ты знаешь, что влечет за
собой второй арест? Не только другую руку. Знаешь?
Торби сглотнул:
- Не очень.
- А я думаю, что ты должен был слышать, ты просто не хочешь
вспоминать. - Баслим провел большим пальцем поперек горла. - Вот что ждет
Зигги в следующий раз - они укоротят его. Суд Безмятежности считает, что
мальчишку, который не научился с одного раза, уже ничего не исправит, и
укорачивают его.
- Так ведь, папа, они меня никогда не поймают! Я буду таким
осторожным... ну, вот как сегодня. Я обещаю!
Баслим вздохнул. Мальчишка по-прежнему верит, что с ним ничего и
никогда не случится.
- Торби, достань документы о твоей продаже.
- Зачем, папа?
- Достань.
Мальчик принес их, Баслим перечитал бумагу: "...один ребенок мужского
пола, регистрационный номер (на левом бедре) 8ХК40267 - девять минимов".
Он посмотрел на Торби с удивлением и заметил, что с того дня мальчик
стал выше на голову.
- Дай мне перо. Я освобождаю тебя. Я всегда хотел это сделать, но
оснований для спешки не было. А теперь мы это оформим, и завтра ты зайдешь
в Королевские Архивы и зарегистрируешь бумагу.
У Торби отвисла челюсть:
- Почему, папа?
- Разве ты не хочешь быть свободным?
- Ну... да... Папа, я хочу принадлежать _т_е_б_е_.
- Спасибо, малыш. Но я решил, и я это сделаю.
- Ты хочешь сказать, что выкидываешь меня?
- Нет. Ты можешь оставаться. Но только как свободный человек. Видишь
ли, сынок, хозяин несет ответственность за своих слуг. Будь я благородный
и сделай ты что-нибудь, меня бы это только потешило бы. Но так как я не...
словом, так как у меня уже нет ноги и глаза, не думаю, чтобы я мог себе
это позволить. И поскольку ты собрался учиться у Зигги, лучше я дам тебе
свободу. Я не могу рисковать. Тебе придется самому искать свое счастье, я
потерял уже слишком много. Еще раз - и меня укоротят за милую душу.
Он изложил ситуацию с подчеркнутой жестокостью, ничем не дав понять,
что закон в сущности не так жесток - на практике раба конфисковывали,
продавали, и вырученные деньги шли в возмещение ущерба, если у хозяина не
было счета. Если хозяин не принадлежал к знатным сословиям, судья мог
приговорить его к порке, коль скоро приходил к выводу, что тот должен
отвечать за деяния своего раба. Тем не менее Баслим говорил только о
законе: поскольку хозяину принадлежит полная и безраздельная власть на
рабом, тем самым он отвечает за все, что раб сделал, - вплоть до отсечения
головы.
В первый раз с тех пор, как они познакомились, Торби заплакал:
- Не освобождай меня, папа, пожалуйста, не делай этого! Я хочу
принадлежать тебе!
- Прости, сынок. Но я же сказал тебе, что можешь оставаться.
- Пожалуйста, папа! Я никогда больше не стяну ни одной вещи!
Баслим пожал плечами.
- Послушай меня, Торби. Я предлагаю тебе сделку.
- А? Все, что угодно, папа. Как только...
- Подожди и послушай меня. Сейчас я не буду подписывать твои бумаги.
Но я хочу, чтобы ты обещал мне две вещи.
- Конечно! Что именно?
- Не спеши. Первое - ты никогда и ни у кого больше не будешь красть.
Ни у красивых леди в портшезах, ни у бедняков, как ты сам - одно слишком
опасно, а второе... словом, это неблагородно, хотя я не уверен, что ты
знаешь значение этого слова. Второе - обещай мне, что ты никогда не будешь
мне врать.
- Я обещаю, - медленно сказал Торби.
- Я имею в виду не только вранье о той мелочи, которую ты порой
утаиваешь от меня. Я говорю обо всем. Кстати, матрац не самое подходящее
место, где стоим прятать деньги. Посмотри на себя, Торби. Ты же знаешь,
что у меня есть связи по всему городу.
Торби кивнул. Он доставлял послания от старика в самые разные места и
самым разным людям.
- Если ты будешь красть, продолжал Баслим, - я узнаю об этом... рано
или поздно. Если ты будешь врать мне, я уличу тебя... рано или поздно.
Врать людям - это твое дело, но вот что я скажу тебе: если человек
обретает репутацию лжеца, он может считать, что онемел, ибо люди не
прислушиваются к завыванию ветра. Не обращают внимания. И в тот день,
когда я узнаю, что ты украл что-то... или в тот день, когда я поймаю тебя
на вранье... я подпишу твои бумаги и отпущу на волю.
- Да, папа.
- Это не все. Я вышвырну тебя со всем, что было на тебе, когда я
купил тебя, - лоскут лохмотьев и куча синяков. Между нами не будет ничего
общего. И если ты попадешься мне на глаза, я плюну на твою тень.
- Да, пап. О, я никогда больше не буду, папа!
- Я надеюсь. А теперь иди спать.
Баслим лежал без сна, беспокоясь, не слишком ли был резок с
мальчиком. Но он не мог не помнить, что вокруг них был жестокий мир, и он
учил мальчика жить в нем.
Он услышал в углу звуки, напоминающие работу грызуна, тихое шуршание;
он лежал не шевелясь и прислушивался. Наконец, он услышал, как мальчик
тихо встал со своего места, подошел к столу, тихо выложил на стол монеты,
а затем вернулся на свой матрац.

3
Баслим уже давно учил Торби читать и писать на Интерлингве и
саргонском, время от времени подбадривая его подзатыльниками, потому что
интерес Торби к умственным занятиям равнялся нулю. Но история с Зигги и
понимание того, что мальчик растет, напомнили Баслиму, что время не стоит
на месте, даже для мальчиков.
Торби никогда не мог припомнить ни место, ни время, когда он осознал,
что Баслим и внешне (и по своей внутренней сути) не является попрошайкой.
И совершенно четкие знания, которые он ныне получал, дали понять ему, что
не стоит удивляться ничему из того, что папа делает или говорит - он знает
все и может все сделать. Торби отлично знал других нищих, чтобы видеть
разницу между ними и папой, но это его не трогало, ибо папа был папой, как
солнце или дождь. Вне дома они никогда не говорили о том, что происходит в
его четырех стенах, и это правило соблюдалось неукоснительно; гостей у них
не бывало. У Торби было несколько приятелей, а Баслим знал хотя бы с виду
сотни и сотни людей по всему городу. Никто, кроме Торби, не знал, где
скрывается Баслим. Но Торби подозревал, что Баслим занимается не только
нищенством. Однажды ночью, когда он, как обычно, пошел спать, он проснулся
уже на рассвете от неясного шума и позвал сонным голосом:
- Папа?
- Да, это я. Спи.
Вместо этого мальчик встал и зажег свет. Он знал, что Баслиму трудно
двигаться в темноте без ноги - если ему нужно воды или чего-нибудь еще, он
подаст.
- С тобой все в порядке, папа? - спросил он, поворачиваясь к нему.
И тут же задохнулся от изумления. У них был незнакомец, какой-то
д_ж_е_н_т_л_ь_м_е_н_!
- Все в порядке, Торби, - сказал незнакомец голосом папы. - Не
волнуйся, сынок.
- Папа?
- Да, сынок. Прости, что побеспокоил тебя - я должен был переодеться.
У меня были спешные дела. - Он начал снимать элегантную одежду.
Сняв вечерний парик, он стал походить на папу... Впрочем, не вполне.
- Папа... твой глаз.
- Ах, это. Ну, вынуть его так же легко, как и вставить. С двумя
глазами я выгляжу лучше, не так ли?
- Не знаю. - Торби смотрел с подозрением. - Мне это не нравится.
- Вот как? Ну, думаю, ты не так часто будешь видеть меня в этой
одежде. Поскольку ты проснулся, можешь мне помочь.
Но толку от Торби было немного; все, что папа делал, было для него
внове. Первым делом Баслим вынул миски и тарелки из буфета, и на его
задней стенке оказалась еще одна дверца. Затем он вынул искусственный глаз
и, очень осторожно развинтив его с помощью отвертки, вынул из него
маленький цилиндрик.
Торби следил за его действиями, но ничего не понимал, кроме того, что
папа действует очень тщательно и быстро. Наконец Баслим сказал:
- Все в порядке. А теперь посмотрим, что за картинки у меня
получились.
Он вставил ролик в крохотный проектор, приник к окуляру и, мрачно
усмехнувшись, сказал:
- Собирайся. Приготовь завтрак. Тебе придется взять с собой кусок
хлеба.
- Зачем?
Шевелись. Не трать время.
Торби накинул лохмотья, приладил искусственную рану и вымазал грязью
лицо. Баслим ждал его, держа в руках фотографию и маленький плоский
цилиндрик, размером в полминима. Он показал фото Торби:
- Посмотри на него. И запомни.
- Зачем?
Баслим спрятал фотографию.
- Ты узнаешь этого человека?
- М-м-м... дай-ка мне еще посмотреть на него.
- Ты должен узнать его. Рассмотри его получше.
Наконец Торби оторвался от снимка.
- Ладно, я его узнаю.
- Он может быть в одной из пивных рядом с портом. Зайди сначала к
Матушке Шаум, затем в "Супернову" и в "Девственницу под вуалью". Если там
ты его не обнаружишь, обыщи обе стороны Веселой Улицы, пока не разыщешь
его. Ты должен найти его прежде, чем наступит третий час.
- Я найду его, папа.
- Когда найдешь, положи эту штуку в чашку вместе с мелочью.
Потом можешь приставать к нему с чем угодно, но не забудь упомянуть,
что ты сын Баслима Калеки.
- Будет сделано, папа.
- Отправляйся.
Добираясь до порта, Торби не тратил времени зря. Утром, после
Карнавала Девятой Луны, на улицах было мало прохожих, и он решил просто
рвануть по самому прямому пути, через задние дворы, изгороди и закоулки,
избегая только столкновения с непроспавшимся ночным патрулем. Но хотя он
достиг цели быстро, ему не везло в поисках Одинокого Старика: его не было
и ни в одном из подвальчиков, которые упоминал Баслим, и ни на Веселой
Улице, которую Торби прошел из конца в конец. Время близилось к опасной
черте, и Торби начал беспокоиться, когда увидел мужчину, выходящего из
того заведения, которое Торби уже посетил.
Кинувшись через улицу, Торби оказался рядом с ним. Рядом с человеком
был спутник - плохо. Но Торби начал:
- Подаяния, милостивый лорд! Подаяния, и пусть ваша благородная
душа...
Спутник кинул ему монетку. Торби попробовал ее на зуб.
- Благословение неба на вас, милорд! - Он повернулся к другому.
- Милостыни, благородный сэр. Несколько монеток для несчастного. Я
сын Баслима Калеки и...
Первый мужчина угостил его подзатыльником. - Убирайся.
Торби увернулся:
- ...сын Баслима Калеки. Бедному старому Баслиму нужна приличная еда
и лекарства. Я один-одинешенек...
Человек со снимка полез за своим кошельком.
- Не стоит, - посоветовал ему спутник. - Все они вруны, и я ему уже
заплатил, чтобы он оставил нас в покое.
- И тебе повезет, когда ты уйдешь в прыжок, - ответил человек.
- Дай-ка я взгляну... - Он запустил руку в кошелек, взглянул в чашку
для подаяний и что-то положил в нее.
- Благодарю вас, милорд. Пусть у ваших детей будут сыновья. - Торби
удрал прежде, чем тот успел посмотреть на него. Маленький плоский
цилиндрик исчез.
Он поработал на Веселой Улице, ему везло, и прежде, чем идти домой,
он завернул на Площадь. К его удивлению, папа был в своей любимой яме,
рядом с помещением для аукционов, как раз перед портом. Торби примостился
рядом с ним.
- Сделано.
Старик хмыкнул.
- Почему бы тебе не пойти домой, папа? Ты же, должно быть, устал. Я
уже насобирал достаточно для нас.
- Замолчи. Милостыни, миледи! Милостыни для бедного калеки.
В третьем часу с пронзительным звуком взмыл корабль, и старик
позволил себе расслабиться.
- Что это был за корабль? - спросил Торби. - На синдонианский лайнер
не похож.
- Свободный Торговец, "Цыганочка", порт приписки на Риме... и в нем
твой приятель. А теперь отправляйся домой и сделай завтрак. Впрочем нет,
угостить на славу где-нибудь.
Баслим больше не пытался скрывать от Торби свою побочную
деятельность, хотя никогда не объяснял ему, что к чему. Порой просить
подаяние должен был только один из них, и в этих случаях Баслим всегда
занимал свое место на Площади Свободы, так как он явно интересовался
прибытием и отлетом кораблей, особенно работорговых, и аукционами, которые
следовали сразу же после посадки корабля с рабами.
По мере того, как Торби обучался, от него было куда больше пользы.
Старик твердо верил, что отличной памятью может обладать каждый, и упрямо
втолковывал это мальчику, несмотря на его ворчание.
- Ох, папа, неужели ты думаешь, я смогу это запомнить? Ты не дал мне
возможности даже взглянуть на эту штуку!
- Я проецировал тебе страницу как минимум три секунды. Почему ты не
прочел ее?
- Чего? Так у меня не было времени.
- А я прочел. И ты можешь. Торби, ты видел на Площади жонглеров. Ты
видел, как старый Микки стоит на голове, а в воздухе летают девять
кинжалов, и на ногах у него крутятся четыре обруча?
- Да, конечно.
- Ты можешь это сделать?
- Нет.
- А научиться?
- Ну... я не знаю.
- Л_ю_б_о_й_ может научиться жонглировать... если его как следует
гонять и как следует лупить. - Старик взял ложку, ручку, нож и по дуге
пустил их в воздух. - Когда-то я немножко занимался, просто так. А
жонглирование мозгами... и этому тоже может научиться каждый.
- Покажи мне, как ты это делаешь, папа.
- Как-нибудь в другой раз, если ты будешь себя хорошо вести. А теперь
ты должен усвоить, как по-настоящему пользоваться глазами. Торби, наука
жонглирования глазами была создана давным-давно, очень мудрым человеком,
доктором Реншоу, на планете Земля. Ты должен был слышать о ней.
- Ну... конечно, я слышал.
- М-м-м... похоже, ты не веришь в ее существование.
- Ну, я не знаю.
1 2 3 4 5