Вскоре от нас отделился еще кое-кто, так что нас осталось всего человек пятьдесят, кроме детей. Тут уж и мы двинулись вперед, не дождавшись остальных партий из покинутой колонии. Дорогой мы узнали, что все ушедшие после Тригаарта и Рензенбурга были перерезаны бродячими шайками Мозеликатсе, поджидавшими и нас.
Добравшись до реки Носорогов, мы снова остановились, услыхав от наших разведчиков, что Мозеликатсе сам идет нам навстречу с сильным войском, чтобы сразу покончить со всеми «бледнолицыми псами», как он называл нас, белых.
Мы поняли, что дело плохо. Сдвинув повозки и крепко связав их, мы устроили вокруг этого укрепления вал из колючих мимоз. Посредине мы поставили три фуры, в которых укрывались женщины и дети. Лошадей же и волов мы, к сожалению, вынуждены были оставить снаружи укрепления, потому что иначе не хватило бы места для нас самих.
Ночь прошла благополучно; но на заре наши часовые дали нам знать о приближении врагов.
Необозримыми, бесконечными рядами надвигались на нас дикари, сверкая остриями своих копий, гордыми, горевшими отвагой глазами и белыми оскаленными зубами.
Помолившись Богу, мы простились друг с другом и приготовились к защите. Те из женщин, которые были похрабрее (в том числе и я), взялись заряжать роеры и вообще оказывать помощь; остальные вместе с детьми укрылись в приготовленных для этой цели фурах.
Беспримерная битва началась. Я говорю «беспримерная», потому что в ней пятьдесят человек белых противостояли шести тысячам дикарей и все-таки победили их. И что это была за битва! При одном воспоминании о ней содрогается сердце, хотя с тех пор прошло уже столько лет.
Дикари отчаянно лезли на наше укрепление, не обращая внимания ни на колючки, впивавшиеся им в голое тело, прикрытое только у бедер, ни на наши пули, градом сыпавшиеся на них. Но сколько ни падало дикарей – новые и новые ряды их, словно волны бесконечного моря, продолжали надвигаться на нас. Все наши защитники были опытными стрелками и ни разу не давали промаха, так что после каждого залпа с нашей стороны дикари падали целыми десятками. К счастью, у нас был громадный запас пороху и пуль, без чего нам, конечно, нельзя было бы и думать вступать в борьбу с таким страшным числом врагов.
Боеры и слуги стали кругом (сзади была река) и, таким образом, успешно выдерживали натиск дикарей.
Сыпавшиеся на нас целые тучи стрел ранили десятка два наших, но тяжелые раны получили только двое.
Женщины сидели позади своих защитников под прикрытием фур, и поэтому ни одну из них даже не задело стрелами, перелетавшими через их головы.
Целый час продолжалась самая ожесточенная битва. Вокруг нашего укрепления образовался высокий вал из мертвых тел дикари, по которому с громким воем взбирались живые, чтобы разделить участь своих товарищей, служивших им лестницей.
Вдруг одна из молодых девушек, тоже помогавшая заряжать роеры и перевязывать раненых, громко крикнула:
– Смотрите! Смотрите! Они лезут под фуры!
Действительно, из-под одной фуры выползали два зулуса. Мы, женщины, в ужасе заметались во все стороны, крича и воя не хуже нападавших дикарей и не зная, что делать.
– Чего вы испугались, глупые бабы! – крикнул мой муж, увидав, в чем дело. – Неужели вы думаете, мы не справимся с этими двумя собаками?.. Жена, подержи-ка мой роер, и заряди его, кстати.
С этими словами он подскочил к зулусам, не успевшим еше подняться на ноги, схватил их обоих за курчавые волосы и так стукнул несколько раз головами, что у них треснули черепа. После этого он перебросил их через укрепление, а место, где они проползли, снова заткнул колючими ветками мимозы.
Со стороны нападавших было еще несколько попыток пробраться к нам за укрепления, но все эти попытки кончались так же, как и первая.
Очевидно, Мозеликатсе наконец понял, что дальнейшая осада нашего укрепления – только напрасная трата людей, и подал знак к отступлению.
Через несколько минут черное людское море отхлынуло от нас, и мы остались одни, тоже черные от порохового дыма и крайне утомленные хоть и кратковременной, но упорной борьбой. С недоумением глядя друг на друга, мы не знали, верить нам нашей победе или нет. Может быть, внезапный уход дикарей – не что иное, как военная хитрость со стороны Мозеликатсе.
Чтобы узнать об этом, Ральф осторожно отправился вслед за дикарями посмотреть, что они намерены предпринять и не думают ли повторить свое нападение. Но дикари пошли прямо к своим горам. Из этого наш мальчик заключил, что они, несмотря на свое громадное численное превосходство, нашли дальнейшую борьбу с нами невозможной, потому что у нас в руках была «молния», как дикари в то время еше называли ружья.
Возвращаясь назад в лагерь, Ральф увидел лежавшего на берегу реки молодого кафра; дикарь был ранен, и вокруг него образовалась целая лужа крови, сочившейся из раненой ноги. «Он хоть и ранен, но может повредить нам, – подумал Ральф. – Нужно будет прикончить его».
Он поднял роер и хотел было застрелить раненого, то тот вдруг поднялся на колени и, простирая к Ральфу сложенные на груди руки, стал умолять пощадить его. Дикарь был еще очень молод, с приятным и простодушным лицом; Ральф невольно почувствовал к нему жалость и опустил ружье, но все-таки сказал:
– Зачем же я буду жалеть тебя? Разве ты не воевал против нас?
– Нет, начальник, – отвечал дикарь, – я пришел не по своему желанию. Я человек мирный и никогда никого не трону, если меня не тронут. Меня потащили сюда насильно. Я – пленник из другого племени и должен был носить зулусам воду и пищу. Но я не сражался. У меня даже не было оружия. Вы ранили меня в то время, когда я пробирался к реке за водой, потом я притворился убитым, чтобы меня бросили здесь и я мог бы освободиться. Я даже хотел проситься к вам на службу, потому что, как я слышал, у белых хорошо служить, если не обманывать их. Я хотел подойти к вам, но только, чтобы вы не подумали, что я иду с дурными намерениями, а ты как раз сам подъехал ко мне… Не убивай меня, пожалуйста. Я принесу тебе счастье, баас.
– Счастье? – задумчиво проговорил Ральф. – Для меня его не существует… Мое счастье отняли у меня, и я не понимаю, как ты можешь принести мне его?.. Но все равно, я пощажу тебя. Я вижу, что ты действительно не похож на зулуса.
– Да, баас, я совсем из другого племени. Мое племя не любит войны и крови… А что я принесу тебе счастье, это верно: я чувствую это.
Услыхав, что Ральф с кем-то разговаривает, Ян вышел из лагеря и пошел узнать, с кем наш зять беседует. Когда муж увидал дикаря, в нем закипела вся кровь, и он крикнул Ральфу:
– Охота тебе нежничать с этой черной собакой! Он пришел убивать нас, а ты с ним беседуешь как с добрым приятелем; наверное, он просит оставить его в живых, чтобы потом мог зарезать тебя же… Вот я ему сейчас покажу, чего он стоит.
С этими словами Ян поднял ружье и хотел выстрелить в дикаря.
– Погоди, отец! – остановил его Ральф. – Этот человек был пленником у зулусов и приведен ими сюда насильно. Он даже и не сражался против нас, потому что не воин, а только слуга. Потом он говорит, что принесет мне счастье, и я верю ему. Он просится к нам на службу. Надо взять его, отец. Мне он нравится…
– Взять его к себе! – вскричал Ян. – Да ты с ума сошел! Убить эту собаку – вот и все! Он только хитрит. Знаю я этих бестий… Э, да что тут разговаривать! – прибавил он, снова поднимая ружье.
– Не убивайте меня, баас! – воскликнул дикарь. – Я принесу вам всем счастье, только пощадите меня!
Ян вдруг опустил роер и пристально вгляделся в дикаря.
– Боже мой! – пробормотал он, – где-то я раньше видел этого дикаря… и даже не его одного, а всю эту обстановку… всю эту местность, покрытую мертвыми телами… эту реку… сдвинутые кругом фуры… тебя, Ральф, на лошади, а себя стоящим перед тобой и этим кафром… Но где? Где… А-а! Теперь я вспомнил, где видел всю эту картину: в глазах Сигамбы в тот вечер, когда она пришла к нам… Да, этот человек, наверное, должен принести нам счастье, и мы возьмем его к себе… Как тебя зовут и какого ты племени? – вдруг обратился он по-кафрски к дикарю, видимо, начинавшему успокаиваться, потому что хотя он не понимал голландского языка, на котором говорил Ян с Ральфом, но по его глазам догадался, что ему теперь нечего бояться.
– Мое имя Гааша, – ответил дикарь. – Я из племени упомондванов.
В это время подошла и я, привлеченная любопытством.
Ян и Ральф коротко передали мне суть дела. Я была очень недовольна их решением оставить у себя дикаря: у нас было много хлопот и со своими ранеными, а тут еще изволь возиться с чужим, если он даже говорит искренно и действительно не хочет нам вреда.
Ян передал дикарю мои слова по-кафрски.
– Напрасно госпожа боится этого, – проговорил тот. – Я сам перевяжу свою рану, так что к утру мне можно будет уже ходить. Я вылечу и всех ваших раненых, если только у них не затронуты те места, в которых находится источник жизни. Мы, упомондваны, знаем все целебные растения и травы.
Я вспомнила о Сигамбе, хотя и не знала еще, из какого она племени, и согласилась взять к себе дикаря.
Так как рана не позволяла Гааше идти самому, то Ян поднял его на руки как маленького ребенка и понес в одну из фур, где мы и уложили того на полу, на подстилке. Пока муж нес его, бедный малый целовал Яна в плечо и все время благодарил. По указанию дикаря, мы нарвали листьев и разных трав, которыми он сам и перевязал свою раненую ногу. Потом он научил и нас, как лечить наших раненых.
На другой день Гааше, действительно, стало гораздо лучше: рана его затянулась, и он мог уже кое-как двигаться, между тем как наши раненые понравились только через несколько дней; должно быть, дикари легче нас переносят все болезни, как люди более закаленные.
Когда на другой день Гааша вышел из фуры, Ральф стал подробно расспрашивать его относительно его племени и места, где оно живет.
– Мы живем на горе Упомондвана, – ответил дикарь. – Племя наше невелико. Зулусы и разные болезни истребили половину из нас, а те, которые остались, живут хорошо, без нужды и в полном согласии.
– Что значит – Упомондвана? – спросил Ральф.
Когда кафр объяснил значение этого слова, наш зять выронил изо рта трубку, которую курил, и широко раскрыл свои красивые глаза, загоревшиеся каким-то странным огнем на мертвенно-бледном лице.
– Почему ваша гора имеет такое странное название? – поспешно спросил он.
– Я думаю, баас, потому, что она издали очень похожа на растопыренную руку, – отвечал Гааша. – На той стороне, которую освещает солнце, когда оно восходит, есть пять длинных кряжей: три средних подлиннее и по одному с боков – покороче. Из середины горы течет река и спускается вниз в равнину между тем кряжем, который издали кажется большим пальцем, и вторым, подлиннее.
Ральф зашатался, точно пьяный, и, наверное, упал бы, если бы я не поддержала и не усадила его.
– Это та самая гора, которую я видел во сне! – пробормотал он.
– Ну вот еще! – сказала я, опасаясь, как бы он, основываясь на случайном сходстве местности, виденной им во сне, с описанной кафром, не вздумал отправиться туда искать там Сузи. – Мало ли есть гор в этой стране с кряжами и реками!
Не слушая меня, Ральф продолжал:
– А как имя начальника вашего племени?
– Его имя Кораана. Но не знаю, жив ли он. Я недавно встретил одного знакомого из соседнего племени. Он сообщил, что будто Кораана умер от оспы, и теперь нашим племенем опять управляет прежняя предводительница, правившая нами раньше, когда я был еще мальчиком. Она за что-то рассердилась на нас и уходила, а теперь опять возвратилась. Мы очень жалели об ее уходе, потому что она правительница мудрая и умеет вызывать дождь, лечить людей и скот лучше всех наших стариков. При ней было очень хорошо. Слава Великому Духу, если она и правда опять пришла к нам. Мой знакомый сказал, что она пришла не одна, а вместе с какой-то белой женщиной, которая тоже сделана главной, так что у нас теперь две предводительницы.
Ральф еще больше вытаращил глаза. Ян тоже весь обратился в слух. Видя, что они оба совсем лишились языка, я спросила дикаря:
– А как зовут этих женщин?
– Сигамба Нгенианга и Белая Ласточка, – ответил кафр.
Тут уж и я не выдержала. Вскрикнув от радости, схватила за одну руку мужа, а за другую Ральфа, и мы все трое принялись говорить, плакать и смеяться в одно и то же время. Дикарь глядел на нас в полном недоумении, очевидно, предполагая, что мы сразу все сошли с ума.
От сильного волнения Ральфу сделалось дурно, и нам с трудом удалось привести его в чувство.
На другой день мы под предводительством Гааши двинулись в путь по направлению к его родине.

XIV. ПОСЛЕДНЯЯ ПОПЫТКА И ГИБЕЛЬ ИНТА. ГЕРОЙСКАЯ СМЕРТЬ СИГАМБЫ

В то время, когда у нас происходило все описанное, Сузи и Сигамба, получив свободу действий, отправили к нам Зин ги сообщить о том, что с ними сталось и где они находятся. Но Зинти на старом месте нас уже не застал и только понапрасну подвергался всевозможным опасностям, лишениями и невзгодам (он даже попал в плен к бродячим дикарям и смог освободиться только через два месяца) и возвратился назад ни с чем.
Узнав, что мы задумали переселиться, умная Сигамба сообразила, что, кроме Наталя, мы более никуда не могли направиться. Предположение подтверждалось дошедшими до нее слухами о том, что видели боеров, переправлявшихся через Оранжевую реку. Сам же Зинти не мог знать, куда мы пошли, так как боер, приобредший нашу ферму, был, очевидно, человек не из общительных. Он прогнал бедного дикаря и даже угрожал убить его, если тот будет приставать к нему с расспросами и не уберется немедленно из его владении.
Во время продолжительного отсутствия Зинти Сузи почти целые дни проводила на самой вершине горы Упомондвана, где природа устроила нечто вроде громадного кресла, на котором было очень удобно сидеть. С этого места Сузи могла видеть дорогу, но которой должен был возвратиться Зинти в сопровождении, как она мечтала, ее мужа с отрядом вооруженных людей, чтобы выручить ее.
Долгое отсутствие посланного сильно смущало молодую женщину; но Сигамба успокаивала ее, говоря, что, наверное, явилась какая-нибудь неожиданная задержка. Зинти же настолько сообразителен, что сумеет преодолеть все препятствия и с успехом исполнит данное ему поручение.
В ловкости и сообразительности Зинти Сигамба не ошиблась, но она не могла предвидеть, что он не застанет нас на старом месте.
Сузи пришла в полное отчаяние, когда узнала, что мы покинули свою ферму и направились неизвестно куда. Сигамба опять стала ее утешительницей.
– Не горюй, Ласточка, – уговаривала ее мудрая маленькая женщина. – Твой муж и твои родители, наверное, направились в Наталь. Там есть большие незаселенные пространства, и земля еще плодороднее, чем в тех местах, где вы жили. Наталь недалеко отсюда, всего в нескольких часах езды. Как только Зинти отдохнет и немного поправится после всех трудов и лишений, которые ему пришлось перенести, мы пошлем его в Наталь. Ты уже столько терпела, потерпи еще немного. К тому времени и твои родные успеют добраться туда.
– А уверена ли ты в этом, Сигамба? – спрашивала Сузи. – Что если они направились совсем в другую сторону?
– Этого быть не может, – уверяла Сигамба и начинала доказывать, почему именно это невозможно.
Доводы ее были так убедительны, что Сузи ничего более не оставалось, как согласиться с ними и ждать с новой надеждой.
Однако этой надежде не суждено было быстро осуществиться. Судьба еще готовила нашей дочери и нам много тяжелых испытании.
Наше путешествие задерживалось новыми нападениями дикарей, от которых мы избавились с большим трудом и ценой жизни чуть ли не половины боеров Ян и Ральф были тяжело ранены, и если бы не Гааша, я думаю, они не остались бы и в живых. Молодой дикарь сказал правду, когда умолял пощадить его: он действительно принес нам счастье, или, по крайней мере, избавлял от несчастий, и вообще был очень полезен. Кстати сказать, он отличался такой кротостью, честностью, услужливостью и был так признателен за малейшую ласку, что я в конце концов положительно полюбила его, несмотря на то, что он был язычником. Впрочем, путем долгих размышлении я пришла к убеждению, что даю не в одной религии, не в том, кто как называет Бога и какие совершает обряды, а в том, какая у кого душа: человек с дурной душой не может спастись только одним тем, что он считается христианином. Черный Пит считался христианином, а душа у него была хуже души любого язычника.
Мы были уже недалеко от горы Упомондвана, когда узнали, что путь туда прегражден зулусским войском, встреча с которым значила бы верную погибель, потому что это войско, но слухам, было отборное и хорошо вооруженное.
Как потом оказалось, Пит ван-Воорен, тщетно старавшийся каким-нибудь путем пробраться на гору Упомондвана, вздумал наконец поднять против племени Сигамбы всех зулусов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17