- О Нумида!
19
Смуглый, богато одетый купец при восклицании Радована отступился на шаг. По лбу его пролегли глубокие морщины. Знакомым эхом, что прозвучало над бурными волнами и потонуло в реве бури, показался ему голос, вышедший из косматой груди. Он высокомерно посмотрел на всхлипывающего старика. Воины ожидали приказа, не снимая рук с копий и рукояток мечей.
- Что ты болтаешь, гунн? О ком вспоминаешь, произнося незнакомое имя?
Голос купца звучал чуждо, надменно. Радована охватила печаль. Неужели он ошибся! Старик обвел взглядом воинов. Незнакомые, хмурые лица. Милости от них не жди; физиономии словно вырезаны из стали. Радован почтительно поклонился чужеземцу.
- Могущественный, не пронзай стрелами своих взглядов путника, возвещающего тебе мир и несущего в сердце священные тайны. Пусть неизмеримым будет твое великодушие, подставь ему ухо. Клянусь Христом, не раскаешься!
Купец внимательно вслушивался в голос старика. Далекое эхо словно бы приближалось. Воспоминания пробуждались в его душе.
- Войди в шатер!
Полог у входа закрылся за путником и купцом. Воины воткнули копья в землю и собрались вокруг огня.
- Говори, гунн! Под шатром умрут твои слова. Откройся!
При веселом свете факела Радован посмотрел в глаза собеседника.
"Пусть сожрут меня вурдалаки, если это не Нумида".
- Могущественный, выслушай! Нет обмана в моих словах! Ты назвал меня гунном, но я не гунн. Я славин, певец, что бродит по белу свету с севера на юг и с юга на север. Град славинов привечает меня, и Константинополь отворяет двери своих кабаков при звуке моих струн. И не только кабаки: я играл перед деспотом, гостил в вилле господина Эпафродита.
Купец закусил губу и нагнулся к Радовану.
- В вилле Эпафродита? Что ты говоришь? Не произноси этого имени! Он бунтовщик, он изменил священному двору.
- Господин, ты сказал, что мои слова умрут под шатром! Я не верю, что он изменник. Он защищал невинных. Он спас Истока, спас Ирину!
- Не называй этих имен! Смерть зажмет рот всякому, кто называет их!
Купец отчетливо представил себе события минувшего. Потом подошел к старику, положил ему руку на плечо и пристально взглянул в небольшие серые глаза Радована.
- Мир с тобой, Радован! Я - Нумида! Ты не ошибся!
Радован вскочил с места и раскрыл объятья, собираясь радостным воплем приветствовать Нумиду. Но тот, приложив ладонь к его губам, поднял палец и сурово произнес:
- Тайны умрут здесь! Они не выйдут из шатра!
Радован понял, что Нумиду сопровождают люди, которым не следует знать, откуда и куда направляется их хозяин. В безмолвной радости размахивал он руками, прижимал их к груди, потом принялся целовать руку Нумиды; он хохотал, зажимая себе рот ладонью, и в конце концов пустился выделывать ногами коленца, как подгулявший пастух.
Успокоившись, старик придвинулся к Нумиде вплотную и таинственным тоном спросил:
- А есть ли у тебя вино Эпафродита?
- Есть, дядюшка! Ты напьешься так, что луна с неба среди ночи исчезнет, а звезды загорятся ясным днем.
- Ах, Эпафродит, если б ты знал, как любит тебя Радован!
Нумида улыбнулся и, подмигнув, вышел из шатра. Он приказал страже нести караул влево и вправо от дороги, а остальным воинам лечь спать. Потом подошел к высокой повозке, накрытой холстом, и шепотом спросил о чем-то раба, сидевшего возле нее. Тот молча кивнул головой, тогда Нумида отдал ему какой-то приказ. Повару он велел принести вина в шатер и приготовить ужин для гостя.
Затем Нумида возвратился к Радовану, и вслед за ним повар поставил на пестрый ковер посреди шатра кувшин и долго пил, зажмурив глаза, словно вкушал единственную и самую большую радость жизни.
- Как бывало в Константинополе, - наконец сказал, глубоко вздыхая и не выпуская из рук глиняный кувшин. - Клянусь всеми богами, твоими и моими, под солнцем нет человека, который любил бы тебя больше, чем я!
Он снова приложился к кувшину и, поглощая сладкое лесбосское вино, всем своим видом выражал бесконечное наслаждение и безмерное уважение к обладателю такого напитка.
- Как бывало в Константинополе, и в то же время это вино в десять раз лучше того. Я тосковал по нему с тех самых пор, как расстался с Эпафродитом!
Нумида опустился на мягкую шкуру персидского архара, - радость старика доставляла ему удовольствие.
- Объясни мне, Радован, почему ты превратился в гунна?
Старик по привычке растопырил пальцы, чтоб огладить свою несуществующую теперь бороду.
- Почему я превратился в гунна? Это великая хитрость! Столь великая и значительная, что потомки наши и в десятом колене будут слагать о ней песни. А пока не спрашивай больше. Если б я рассказал тебе все, меня сокрушила бы такая печаль и охватил такой гнев, что их не залило бы все вино Эпафродита. Завтра все узнаешь. И так изумишься, что не сможешь заснуть три ночи подряд. Запомни, целых три ночи! А пока лучше ты поведай мне об Ирине и Эпафродите!
- Они оба спасены, оба счастливы!
- Клянусь Перуном, не напрасно мы страдали! Рассказывай!
- Сперва скажи, где Исток. Меня послал к нему Эпафродит. Он ушел от погони, это ясно. Но помнит ли еще доблестный варвар об Ирине? Она тоскует по нему, как горлинка, дружка которого весной убил из лука шальной мальчишка.
- Помнит ли он ее? Еще бы! Лишь во время сражения, убивая врага, он возможно, не думает о ней. А знаешь ли ты, что он разбил антов и передушил их всех, как ястреб цыплят? В бою он вепрь, волк, сатана, как сказали бы христиане. Тогда лишь он, возможно, не думает о ней. А все остальное время... Голова его падает на грудь, словно затылок у него из мягкой пряжи. Глупо, конечно. Но что поделаешь?
- Где мне найти его? Едем со мной, старик! Я несу на груди большое и важное для Истока письмо.
Радован умолк. Сжав левой рукой свой подбородок, а правой - лоб, он задумался.
"Предложение заманчивое. У Нумиды повозка. Его спутники - полные кувшины. Поездка была бы приятной. О женщина, чтоб ты потонула в бесовском озере! Не будь женщины, мне не пришлось бы давать обеты. Ой, Любиница, ты, наверное, раскаиваешься в волчьем желудке, что так загнала старика. Но я поклялся Святовитом, и не могу, нет, не могу без нее вернуться. Вот убью Тунюша, тогда и вернусь, а так - нет!"
Радован медленно убрал ладонь со лба, опустил левую руку и сказал:
- Нет, не поеду с тобой!
Нумида ничего на это не ответил. Радовану показалось, будто он обиделся. Они оба потянулись к кувшину. Раб принес ужин. Старик взял кусок мяса, но ел с трудом, куски застревали у него в горле. Он снова поднес кувшин к губам, надеясь залить вином свою печаль и гнев.
- Значит, не едешь? - спросил Нумида.
- Нет!
- Зачем же ты лгал, будто любишь Эпафродита!
- Клянусь богами, я не лгал! Но назад я не поеду, не поеду, и все, не надо меня сердить. Я ведь сказал: не спрашивай! Желчь поднимается во мне, и если она разольется...
Радован сердито взглянул на Нумида и поднял кулаки. Тот не шевельнулся. Злость старика забавляла его.
- Расскажи лучше об Ирине, об Эпафродите! Я же просил тебя. Уважь старика, сам Эпафродит оказывал мне уважение, а ты перечишь. А путь, которым надо ехать к Истоку, я тебе прямо перстом укажу. Если же его там не окажется, спокойно садись ужинать, отдыхай и жди - он придет. Я не могу ехать с тобой, не имею права. Все расскажу завтра, когда будем прощаться. А сегодня не серди меня больше. Ибо страшен во гневе Радован.
- Пей, певец! Я не принуждаю тебя. Храни свои тайны. Укажешь мне дорогу, и на том спасибо!
Перед вином Радован не мог устоять. Гнев его утих, и Нумида начал свой рассказ.
- Эпафродит бежал той же ночью, которой бежал Исток, и благополучно добрался до Греции.
- В этом я не сомневался. За его челом скрывается само солнце, никак не меньше! А Ирина?
- Она уехала в Топер к дяде Рустику!
- Топер возле Неста. Я знаю это гнездо.
- Но дядя выдал ее Асбаду. Асбад же все рассказал императрице.
- У славинов нет таких "дядей". Дьявол опутал его, мерзкого христианина!
- Императрица потребовала ее назад ко двору!
- Чтоб угостить ею Асбада, козлица!
- Ирина лишилась чувств и слегла в горячке, когда дядя сказал ей, что она должна вернуться во дворец.
- Уж я бы не лишился чувств, а тут же на месте удавил такого дядю. Клянусь Перуном!
- Эпафродит послал евнуха Спиридиона наблюдать за Ириной.
- Знаю его. Грош ему цена. Все скопцы - слепцы.
- Верно, но этот нам полезен, он связан с нами одной веревочкой. Он-то как раз все и разузнал и поспешил в Фессалонику. А мы с Эпафродитом тоже приплыли туда из Афин. "Нумида, - сказал мне светлейший господ, спаси ее!" Я коснулся иконы Спасителя и ответил: "Клянусь своим спасением, я освобожу ее".
- Нумида, Христос нарек тебя всеобщим спасителем, так же как меня нарекли всеобщим спасителем мои боги. Велик ты перед своим господином, Нумида! Прощаю тебе все и целую тебя! Выпьем.
Глаза старика стали влажными, и он потянулся к кувшину, приветствуя Нумиду:
- Victor sis semper! [Побеждай всегда! (лат.)]
Лицо африканца повеселело. Похвала певца польстила ему, он, в свой черед, протянул руку за кувшином и ответил:
- Многая лета тебе, отец героя Истока!
Радован закусил губу - он совсем позабыл о своей выдумке, которой обманул весь Константинополь.
Облокотившись на козью шкуру, Нумида с гордостью рассказывал об освобождении Ирины.
- Отец, поверь мне, это не шутка вырвать добычу из пасти такого льва, как Рустик. Много раз голова моя лежала на плахе. Но на сей раз я уже думал, что наверняка с ней расстанусь.
Ирину заперли в преторий - в центре Топера, в крепости. Кругом солдаты, повсюду караулы и возле самой пресветлой госпожи, словно лев перед овечьим стадом, - дядя Рустик. А Рустик - не Асбад. Его не обманешь. Всю ночь мы сидели со Спиридионом в Фессалонике возле мерцающего светильника и ломали себе голову. Уж масло у нас вышло, на востоке занялась заря, а мы так ничего и не придумали. И тут появился Эпафродит в черной хламиде, голова покрыта капюшоном, словно у философа. Левый глаз он вонзил в меня, правым - резанул Спиридиона. Ни слова не спросил - и так все понял.
- Чего стоит ваш разум, если вы не можете поймать в силки воробья! Позор! Спиридион, ищи повозку и мчись в Топер! Через Кирилу дай знать пресветлой госпоже, чтоб она сказалась больной и ждала твоего знака! Живо, в путь! Езжай, делай свое дело и жди Нумиду!
Евнух потоптался на месте и униженно попытался выпросить денег.
Эпафродит даже не взглянул на него. Сухим пальцем он указал ему на дверь.
- Ну, а ты знаешь теперь что делать? - повернулся он ко мне.
- Знаю, господин!
- Тогда ступай в подвал и представь себе, что в сундуках не золотые монеты, а сухие листья!
Эпафродит запахнул хламиду, повернулся и вышел. Я же беспрекословно принялся выполнять приказ господина.
На рассвете я выехал из города в страну варваров и там стал вербовать воинов в свой отряд. Как увижу широкие плечи, могучую руку или крепкий торс, - останавливаюсь и пускаю в ход золотые. Мешок с монетами худел; к вечеру следующего дня я потратил последний золотой, наняв на него сорокового воина. Я увел всех их в чащу, и там мы разложили костер. О отец, видел бы ты эти лица, эти мускулы, эти спины! Прирожденные гладиаторы! Оборванные, полунагие, разбойники и тати по призванию, лишенные крова и родных! Клянусь Юпитером, если б нас увидела когорта гоплитов из войска Велисария, они остались бы на месте, не успев выхватить мечи из ножен. Словно разверзлась земля и ад выплюнул моих воинов. Они почти не умели говорить. Только хрипло ржали, выражая свои мысли гримасами, жестами, всем своим видом. Дружелюбия между ними и в помине не было, они готовы были перегрызть друг другу глотку за плод инжира. Я приходил в отчаяние. Но одно тесно связало их - золото и лютая ненависть к Византии. Когда я рассказал им, что в случае успеха мы спасем дочь несчастного отца, дадим пощечину самому Управде и плюнем в лицо императрице, они вдруг стали монолитом. Пламя мщения вспыхнуло и поглотило все прочие страсти: встав на колени перед костром, они поклялись Христом и всеми богами, что будут беспрекословно повиноваться мне и и биться до последней капли крови и что скорее проглотят язык, чем дадут ему произнести слово предательства.
На другой день я тайком доставил отряду оружие: несколько мечей, секир и копий. Я снабдил людей пищей и пообещал на десятый день после победы на этом самом месте заплатить им золотом. Потом поодиночке я отослал их лесом в Топер. Сам же на коне помчался вперед, чтобы разыскать Спиридиона.
- Ну как? - спросил я евнуха, у которого лихорадочно блестели глаза, когда он дрожащими руками пересчитывал выручку.
- Мошенник! - пробормотал Радован. - В такую минуту он считает деньги! Все скопцы - мошенники!
- Ну как? - повторил я, ибо в первый раз Спиридион не услышал меня. Он сгреб монеты скрюченными пальцами и оперся грудью на край прилавка.
- Завтра ее увозят! Рустик стоит на своем!
- Ах он вонючий пес!.. Ты дал евнуху в зубы? - перебил Нумиду Радован.
- Нет. Но наутро Спиридион разыскал Кирилу и привел ее ко мне. Он потратил на это столько денег в претории, что расплакался, возвратившись домой. Но все было сделано отлично. Кирила выскользнула якобы купить еды на дорогу и украдкой пришла к Спиридиону.
- Что с ясной госпожой? Едет ли она? - спросил я.
Рабыня зарыдала и упала к моим ногам.
- Нумида, ой, Нумида, спаси ее, спаси ангела.
- Я спасу ее! Но ей надо оттянуть отъезд еще на два дня.
- Невозможно, сегодня после полудня ее увозят. Помоги, Христом богом заклинаю тебе, помоги! Феодора убьет ее!
Кирила захлебнулась в отчаянном рыданье, но ни одной слезинки не выкатилось из покрасневших глаз ее на бледное измученное лицо.
- О взгляни на меня! Душа покидает мое тело от горькой печали. А пресветлая госпожа... море тоски, горькой как полынь, затопило ее сердце. Всю ночь мы не сомкнули глаз перед иконой богородицы, зажигали лампады перед Спасителем, но нет спасения, нет помощи! Нумида, если ты не в силах спасти нас, то лучше убей. Грех тебе простится, и мы обе, как голубки, полетим отсюда.
- Не греши, сирота! Твоей госпоже еще два дня нельзя пускаться в дорогу. А через два дня вы будете спасены, у нас все готово для этого.
- Два дня, - повторила Кирила и, словно скошенная тростинка, опустилась на пол.
И тут вдруг озарило Спиридиона.
- Придумал! Я знаю, как помочь! - воскликнул он.
Отчаявшаяся Кирила умоляюще взглянула на него.
- Дворцовая тайна! - сказал евнух, отыскивая в шкатулке какие-то мелкие зернышки. - Пусть Ирина проглотит одно такое зернышко, и она погрузится в сон, подобный глубокому обмороку. Тогда Рустик не сможет везти ее. Я заработал кучу денег в Константинополе у придворных дам на этом волшебном зелье.
- А это не яд? - спросила Кирила и трепетными пальцами потянулась к зернам.
- Нет, клянусь господом, нет! Оно - безвредно. Но это тайна, недоступная даже первому врачу самой августы. Сколько раз я обманывал двор этим снадобьем! Сколько встреч устроил, какие награды получал!
Кирила ушла с чудодейственными зернами, я - за ней. Долго слонялся я вокруг претория. В полдень у ворот остановилась роскошная двуколка. Ее сопровождали легковооруженные воины. Пот прошиб меня, ноги подогнулись в коленях, так что пришлось присесть на камень. Сейчас Рустик увезет ее, подумал я. Зернышко не помогло. Все напрасно! Из дворца ее уже не спасти. Я вспомнил о просьбе Кирилы. Ужас охватил меня при мысли о том, что я мог бы поднять руку на этого ангела. И все-таки спасения нет! Может быть, мне мчаться за город и ждать их в засаде? А потом вскочить на двуколку, сбросить возницу и ускакать. Нет, так не уйти. Солдаты догонят.
Время летело. Голова словно налилась свинцов. Сердце колотилось, перед глазами клубился туман. Прошел час. Из претория выбежал раб. За ним офицер. Вот от что-то крикнул охране. От страха и тягостного ожидания я оглох и не мог различить его слова. Однако увидел, что солдаты хлестнули коней, экипаж закачался, и они ускакали одни, без Ирины. Силы вернулись ко мне, тьма рассеялась, я принялся шептать молитвы. Вскоре раб возвратился, с ним шел врач.
Спасена!
Я бегом кинулся к Спиридиону. Мерзок мне был этот скареда, но сейчас я упал перед ним на колени и стал целовать его сандалии. Я хохотал от радости, и слезы лились у меня из глаз. Не знаю, то ли в самом деле я так люблю Эпафродита и Ирину, то ли стало жаль самого себя, но тут я просто обезумел от радости. Если б ее увезли, я бы подстерег Рустика и убил его. Таково было мое решение. А потом бы кинулся в море и пошел на дно, чтоб избежать позора.
В сумерках я вышел на лодке в море и пристал к пустынному берегу. Там, в условленном месте, к моему огромному удивлению, уже собралось больше половины нанятых мною варваров.
Не ожидая остальных, я осторожно провел их через заросли и ущелья, окружающие Топер, и, найдя глухое, удаленное от глаз местечко, поставил в засаде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49