Нам с вами выпадет честь раздвинуть границы страны. Мы возьмём города турецких султанов. Багдадский халиф устрашится нашего оружия и на коленях будет молить о пощаде.
– За бороду приведём!
– Эмиры потащат дань на собственных спинах.
– Рабы будут стоить дешевле плошки муки.
Торговые гости и цеховые мастера на совет допускались редко. Дарбази составляли вельможные азнауры, князья, военачальники – спасалары. Из-за многолетних дворцовых неурядиц Грузия давно не вела войн. Застоялись в конюшнях боевые кони. Без дела томилось оружие. А главное, кладовые не пополнялись добычей – без походов оскудевала казна.
Закарэ жестом руки остановил ретивых.
– Большой поход большой подготовки требует, – проговорил он громко. – Царица цариц, истинный воин на троне, проложит пути и дороги, укажет, в какую сторону держать направление. Нам достанется счастье повиноваться. Оружием мы ответим на любое вторжение как в наши пределы, так и в порубежные земли других государств.
– Нашу страну веками терзали захватчики. Персы, арабы, турки-сельджуки вытаптывали наши нивы, вырезали людей, рушили города. В пламени восстаний несломленный грузинский народ вернул себе былую свободу. Но многочисленные и сильные враги не забыли о дани – веками они взимали её с трудолюбивых людей. Богатство грузинской земли по-прежнему прельщает их алчность. Они должны помнить о нашей силе и устрашиться.
Это сказал Антоний Глонистанисдзе, и все признали мудрость его речей.
Потом говорил управитель Тбилиси.
– Через Мтквари переброшено двадцать каменных мостов, но вот пришло время, и мостов уже недостаточно, – сказал управитель. – Дороги разбиты и требуют улучшения. Без новых каналов не плодоносит земля. Царь царей раскрыла казну, чтобы черпали мы оттуда на нужды государственных дел. По великой своей доброте Тамар наполняет пригоршни просящих и мешки неимущих. Десятую долю всех доходов жертвует на постройку ночлежных домов и на даровую похлёбку. Сытые и обогретые благословляют имя богоподобной Тамар. Но есть и другие. Это те, кто загрубел в низменных привычках и находит удовлетворение своим страстям в грабеже и разбое. Поистине, они представляют собой опасность для города. Чтобы уберечь мирных жителей, их дома и имущество, нужно держать столько же стражей, сколько в Тбилиси собралось бродяг.
Никто не заметил, как разговор о мостах и каналах управитель Тбилиси перевёл на разбой и бродяг.
Ответ держал глава ведомства «Сыска и наказаний».
– В царствование государя Гиорги, отца царицы цариц, существовал непреложный закон: попавшегося на разбое вешали на первом крепком суку. Страх виселицы сдерживал сильнее, чем страх перед каторжными работами. Недостаточно увеличить численность городской стражи. Чтобы горожане спали спокойно, а торговые гости отправлялись в путь без всякой опаски, необходимо вернуться к суровым мерам и, прежде всего остального, задерживать всех подозрительных лиц.
– «Не будьте лицеприятны в отношении князей за их богатства и не пренебрегайте нищими из-за их скудности» – разве не так учит нас мудрость Тамар? Любой изголодавшийся бедняк в оборванном платье может привлечь к себе стражу, в то время как грабитель в шёлковом ахалухе, снятом с убитого, пройдёт незамеченным. Задерживать без улик – это значит обрекать судопроизводство на непрестанные ошибки. Что же касается смерти через повешение, то пусть каждый случай смертного приговора утверждает дарбази.
Так сказал Антоний Глонистанисдзе, и большинство в совете с ним согласилось.
Закарэ покинул дарбази с тяжёлым чувством досады. Кто мог ожидать от нового вазира вазирей, что с первых же дней своего вазирства он пойдёт наперекор ведомствам, за которыми стоял сам амирспасалар. Неуступчивость Антония Глонистанисдзе грозила нарушить задуманный план.
Всё началось в этот же день, утром.
Вставал Закарэ до света. Прежде ванны и прежде глотка ключевой воды, он беседовал с посетителями, чей облик разительно отличался от тех, кто приходил в обычное время.
Утренние гости являлись по одному. Одетые в тёмное, в низко надвинутых шапках, они старались оставаться неприметными. Тенями проскальзывали в небольшое помещение, где не было ни ковров, ни шёлковых тканей и всей обстановкой служило единственное кресло, предназначенное для хозяина. Толстый, в два пальца войлок прикрывал дверь. Окна отсутствовали. Бронзовый светильник, подвешенный на цепях к высокому потолку, едва разгонял мрак.
В похожем на каменный склеп помещении амирспасалар принимал тайных осведомителей. Все нити негласных замыслов и побуждений должны были сходиться в его руках.
Тамар обладала разумом острым и смелым. Самые опасные заговоры были разрушены с помощью её благоразумия и знания человеческих сердец. Но Тамар, хотя и называла себя «воином на троне», оставалась лишь женщиной, а водить за собой войска неженский удел. Всем взял второй супруг солнцеликой Тамар осетинский царевич Давид Сослани. Доблестный воин, рачительный хозяин, помощник царя царей во всех государственных начинаниях. И только в одном Давид проявлял слабость. Не знающий страха витязь становился беспомощнее ребёнка, едва дело касалось политических тонкостей и интриг.
Кто осмелится назвать Закарэ Мхаргрдзели бездарным политиком или усомниться в его полководческом мастерстве? Разве слава о его государственной мудрости не вышла далеко за пределы Грузии и разве не доказал он своё умение предводительствовать полками, вести ближний и дальний бой?
Получив под начало военное ведомство, Закарэ почувствовал себя некоронованным владыкой страны.
Чтобы править негласно, оставаясь в тени, необходимо приводить в движение скрытые рычаги, знать сокровенное, быть обладателем тайн.
Целый штат соглядатаев держал Закарэ в армии, крепостях, при дворах иноземных владык. Двор царицы цариц Тамар не составлял исключение. В дом, похожий на башню, сведения поступали отовсюду, и подчас необычные. Но то, что Закарэ услышал сегодня, озадачило даже его.
Начать с того, что утренний посетитель явился сам от себя, на службе он не находился. Это был тощий мужичонка, одетый в рванину, с неприметными, словно размытыми, чертами лица. Допущенный в «склеп», он встал подальше от света, принял вольную позу, уперев руку в бок, с вызовом проговорил:
– Здравствовать тебе, господарь великий. У меня за пазухой тайна хорошая припасена. Продам по сходной цене. Одно условие – плата вперёд.
– Много ли просишь?
– С десяток личин.
Личинами на воровском языке назывались монеты с двойным изображением царицы Тамар и её отца, царя Гиорги.
Закарэ хохотнул:
– Нашёл дурака. Небось если дрянной горшок покупаешь, так со всех сторон его оглядишь, пальцем пощёлкаешь, на свет проверишь. Мне же хочешь товар без показа всучить.
– Воля господарская. Хочешь – бери, не хочешь – другому продам. Товар хорош, не залежится.
– Хоть на малую уступку пойди. Дай понять, что за товар.
– Государственный.
– Государственная тайна?
– Истину выговорил, батоно чемо.
– Так вон оно что, тайна – государственная, не твоя, а ты, как собственной пшеницей, торгуешь.
Закарэ поднялся с кресла, выпрямился во весь свой немалый рост. Лицо потемнело, усмешки как не бывало.
Мужичонка метнулся к двери, но сильные пальцы схватили его за ворот, отбросили в сторону. Мужичонка полетел на пол.
– Послушай-ка в оба уха, торговец, – проговорил Закарэ. – Я тебя в гости не зазывал, сам явился. А коли явился, так до конца всё выкладывай и не вздумай правду с ложью мешать. Не получится у нас с тобой задушевной беседы, так мой дом сколько вверх, столько же вниз, под землю, уходит. Сгниёшь в подвалах.
Угроза прозвучала не в шутку.
– Человек тут один кружит, – пробормотал мужичонка. – Не простой человек. Начальник личной гвардии князя Гиорги.
– Где встретил, когда?
– Третьего дня за городом на дороге, вчера на торгу.
Закарэ с трудом сдержал готовое вырваться восклицание:
– Почему другие не видели, один ты разглядел?
– Облик он сильно переменил, одет не то как катарлинец, не то словно из Имерети. Бороду отрастил до самых глаз. Я при царских конюшнях ранее состоял, сколько раз его с князем Гиорги видел, потому и признал.
– Так, – протянул Закарэ. – Теперь всё, как есть, выкладывай, со всеми подробностями.
Мужичонка встал, затравленно огляделся.
– Обещай живым выпустить, что ни услышишь.
– Руки марать о тебя не стану. Уйдёшь.
Сбиваясь, мужичонка принялся рассказывать про грабительские проделки, как выследил хорошо одетого азнаура, направлявшегося к ювелиру, как вывел на него шайку.
– Думал, голыми руками возьмём, а он оказался – не подступись. Потом вдруг этот явился. Всех наших побил.
– Как зовут азнаура?
– Не знаю. Конь у него приметный, серебристой масти.
– Куда ваши жертвы девались?
– Откуда мне знать? Сами едва унесли ноги.
– Имени азнаура не знаешь, куда подевались – тоже не знаешь. За что собирался деньги с меня содрать?
– Не надо денег, так отпусти.
– В одной древней книге сказано: «Есть у змея хорошее, ибо он мудр, и у льва, ибо он мощен, и у овцы, ибо она кротка». Стоит добавить, что у такой твари, как ты, доброго не отыщешь. Ограбить сил не хватило – на доносе решил поживиться. Счастье твоё, что дал обещание живым тебя отпустить.
Закарэ кинул монету. Мужичонка поймал, бросился прочь.
– А сведения, что принёс, лезвия ломаного не потянут, – крикнул вдогонку Закарэ.
В последнем амирспасалар покривил душой. На вес золота измерялось полученное известие.
Дважды в этом году князь Гиорги попытался отвоевать грузинский престол. В первый раз за него поднялись мятежные азнауры и владетели городов. Мятеж охватил западные земли, и понадобилось немалое войско, чтобы подавить вспыхнувшее восстание. Давид Сослани, Закарэ и Иванэ Мхаргрдзели сами вели полки. Отличились в боях и братья Тмогвели, сыновья Вахрама. Тамар всех потом наградила, пожаловав земли и должности.
Второй, недавний поход напоминал скорее выходку безбородого юноши, чем продуманные действия полководца и воина, каким бесспорно являлся князь. Гиорги Русский называли его в Грузии. Союзниками на этот раз Гиорги не заручился. Всё войско составили несколько полков, переданных князю азербайджанским владыкой. Сагир Хорнабуджский один всех разбил. Вмешательство правительственных войск не понадобилось. Самому Гиорги, с горсткой людей, удалось прорваться в горы и уйти. Скорее всего он двинулся в Византию.
Что же делает здесь, в Тбилиси, глава его личной гвардии? Какую новую сеть сплетает неугомонный князь?
Страна устала от смут. Начальные годы царствования Тамар прошли под знаком заговоров недовольных. Покой обрели с великим трудом. Чтобы возделывать нивы, возводить города, нужен мир. Тайные козни ставят мир под угрозу.
Самым верным было бы упрятать незваного гостя под стражу. Задача сама по себе пустяковая и не составила бы труда, если бы не возвышенное благородство, с каким относилась Тамар ко всему, что было связано с именем князя Гиорги. Гиорги Русский был её первым супругом. Она разошлась с ним три года назад и, снабдив истинно царской казной, выслала за море, в Византию.
Для ареста начальника личной гвардии князя Гиорги понадобятся веские доводы. Или лучше без всяких доводов обойтись? Не привлекая к незваному гостю внимания, задержать его, как лицо подозрительное.
Проверив цепь своих размышлений, Закарэ передал в ведомство «Сыска и наказаний» следующее: «В Тбилиси появилось много подозрительных личностей. Стали частыми грабежи и разбой. Необходим твёрдый закон для пресечения подобных бесчинств». Глава ведомства понял его с полуслова, и большим разочарованием явилось, что выдвинутые предложения не встретили со стороны дарбази полной поддержки.
Дарбази закончился к полудню. В положенный час Закарэ пообедал, кликнул доверенного слугу:
– Отправляйся к князю Иванэ, скажи, чтобы измыслил неотложное дело для хранителя сокровищницы.
Другому слуге он сказал:
– Разыщи господина Шота Руставели, попроси пожаловать, если найдёт для меня свободное время. Скорее всего в доме златоваятеля Бека отыщешь. Зачастил он туда.
Глава V
БОЙ НА КОВРЕ
Бека и Липарит, каждый со своей работой, сидели по обе стороны длинного стола. Перед Бека на подушке, набитой песком, лежала перевёрнутая золотая пластина с вдавленными очертаниями человеческой фигуры. Тремя пальцами левой руки, как держат перо, Бека держал чекан-бобошник и, постукивая молотком, выравнивал с изнанки неглубокий рельеф. Липарит обтачивал камни. Круговыми движениями, то и дело меняя угол наклона, он водил по известняковой плите палочкой-державкой с приклеенным на конце самоцветом. От трения поверхность камня заглаживалась. Форма приобретала округлость.
Помимо хозяина и его помощника, в мастерской находились ещё двое. В углу за небольшим восьмиугольным столом с бумагой, пером и чернильницей расположился Шота. Он писал и перечёркивал строки. Яростный скрип пера пробивался сквозь постуки молотка и скрежет трущегося о плиту самоцвета. У противоположной стены, возле Бека, вытянув вдоль лавки несгибавшуюся в лубках ногу, пристроился Микаэл и, полулёжа, следил за движением чекана-бобошника с бойком, похожим на боб. «Пусть исподволь привыкает к нашему ремеслу», – думал Бека.
Пять дней прошло с той поры, как Липарит привёз Микаэла, и Бека успел привязаться к тонкому, словно ветка, беловолосому мальчонке. Нравилась мастеру его сдержанность, молчаливость. Без звука переносил он тягостные перевязки, за заботу благодарил смущённой улыбкой.
Собственных детей Бека судьба не послала. Овдовел он рано, другую жену не взял.
Бека отложил бобошник, пробежал глазами по ряду чеканов, выбрал лощатник с тупым и широким концом.
– Лощатником поле выравнивают, выровнял – чекан замени, – пояснил он Микаэлу, в обход многолетней, ещё с ученических пор привычки молчать во время работы. «Разговоры мешают собрать воедино всю силу чувств. Говорить и петь за нас должен металл», – наставлял своих учеников в мастерской Опизарского монастыря великий златоваятель Бешкен.
Микаэл словно знал мудрые наставления. Ни слова не вымолвил он в ответ, только молча кивнул головой. Взор его светлых глаз перемещался вместе с чеканом.
Чекан двигался, как приплясывал, слегка отклонясь назад. Он мял и лепил пластину, словно по собственной воле. Пальцы державшей его руки едва за ним поспевали, локоть златоваятеля парил на весу. Рельеф становился глубже. Фигура человека проступала отчётливей. Черты лица, волосы, складки одежды, правда, скорее угадывались, чем были по-настоящему различимы. Будто силился кто-то выбраться из тумана, но крепко держала ещё в своих тенетах золотая звенящая мгла.
– Резким ударом можно сбиться с рисунка или рваный след проложить. Чёткость при повторной выколотке появится, – снова проговорил Бека.
Сказанные негромко слова что-то нарушили в мастерской. Шота отбросил перо, вскинул над головой руки.
– Будь прокляты все неудачи, что готовы обрушиться на головы моих героев и на мою вместе с ними.
Шота встал, подошёл к тому краю стола, где работал Липарит. Поднял на свет отшлифованный крупный рубин. Камень вспыхнул кроваво.
– Царь камней, – сказал Липарит. – Арабы верят, что рубин излечивает от всех болезней и возвращает былую силу.
– Мне больше по сердцу предание, живущее в Индии.
Шота заговорил, словно начал читать страницы раскрывшейся перед ним не видимой никому книги.
– Жарко пылает раскалённое солнце. Воют и кружат горячие вихри. Это боги бьются на небе. Ураганом летят они друг на друга, рубят и колют в пылу жаркой схватки. Падают капли тяжёлой крови, падают вниз, падают в реку. Разрезают глубокие воды, разбивают отражения пальм. И спекаются капли в воде под лучами палящего солнца, превращаются в камень рубин, горят кроваво-красным огнём.
– Князь и амирспаласар Закарэ Мхаргрдзели шлёт привет этому дому и желает всяческих благоденствий.
В мастерскую через веранду вступил одетый в тёмное человек. Он назвался слугой амирспасалара и попросил господина Шота пожаловать к князю.
– Ступай. Следом приду, – сказал Шота.
Сопротивлялись сегодня строки, отказывались звенеть внутренним звоном. Слова не светились солнцем и кровью, как упавшие в реку камни. Шота с облегчением бросил исписанные листы и, распрощавшись, отправился в нижний город, в дом, похожий на башню.
– Прости, мой Шота, что послал за тобой слугу, и дважды прости, если оторвал от важнейшего из занятий – стихосложения, – такими словами встретил его Закарэ, едва Шота переступил порог Коврового зала, куда провели его слуги. Великолепные, в цветах и узорах ковры на стенах и на полу дали название просторному помещению.
– Я счастлив получить приглашение великого амирспасалара и дважды был бы счастлив, если бы не думал, что он позвал меня из-за дел, – в тон ответил Шота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
– За бороду приведём!
– Эмиры потащат дань на собственных спинах.
– Рабы будут стоить дешевле плошки муки.
Торговые гости и цеховые мастера на совет допускались редко. Дарбази составляли вельможные азнауры, князья, военачальники – спасалары. Из-за многолетних дворцовых неурядиц Грузия давно не вела войн. Застоялись в конюшнях боевые кони. Без дела томилось оружие. А главное, кладовые не пополнялись добычей – без походов оскудевала казна.
Закарэ жестом руки остановил ретивых.
– Большой поход большой подготовки требует, – проговорил он громко. – Царица цариц, истинный воин на троне, проложит пути и дороги, укажет, в какую сторону держать направление. Нам достанется счастье повиноваться. Оружием мы ответим на любое вторжение как в наши пределы, так и в порубежные земли других государств.
– Нашу страну веками терзали захватчики. Персы, арабы, турки-сельджуки вытаптывали наши нивы, вырезали людей, рушили города. В пламени восстаний несломленный грузинский народ вернул себе былую свободу. Но многочисленные и сильные враги не забыли о дани – веками они взимали её с трудолюбивых людей. Богатство грузинской земли по-прежнему прельщает их алчность. Они должны помнить о нашей силе и устрашиться.
Это сказал Антоний Глонистанисдзе, и все признали мудрость его речей.
Потом говорил управитель Тбилиси.
– Через Мтквари переброшено двадцать каменных мостов, но вот пришло время, и мостов уже недостаточно, – сказал управитель. – Дороги разбиты и требуют улучшения. Без новых каналов не плодоносит земля. Царь царей раскрыла казну, чтобы черпали мы оттуда на нужды государственных дел. По великой своей доброте Тамар наполняет пригоршни просящих и мешки неимущих. Десятую долю всех доходов жертвует на постройку ночлежных домов и на даровую похлёбку. Сытые и обогретые благословляют имя богоподобной Тамар. Но есть и другие. Это те, кто загрубел в низменных привычках и находит удовлетворение своим страстям в грабеже и разбое. Поистине, они представляют собой опасность для города. Чтобы уберечь мирных жителей, их дома и имущество, нужно держать столько же стражей, сколько в Тбилиси собралось бродяг.
Никто не заметил, как разговор о мостах и каналах управитель Тбилиси перевёл на разбой и бродяг.
Ответ держал глава ведомства «Сыска и наказаний».
– В царствование государя Гиорги, отца царицы цариц, существовал непреложный закон: попавшегося на разбое вешали на первом крепком суку. Страх виселицы сдерживал сильнее, чем страх перед каторжными работами. Недостаточно увеличить численность городской стражи. Чтобы горожане спали спокойно, а торговые гости отправлялись в путь без всякой опаски, необходимо вернуться к суровым мерам и, прежде всего остального, задерживать всех подозрительных лиц.
– «Не будьте лицеприятны в отношении князей за их богатства и не пренебрегайте нищими из-за их скудности» – разве не так учит нас мудрость Тамар? Любой изголодавшийся бедняк в оборванном платье может привлечь к себе стражу, в то время как грабитель в шёлковом ахалухе, снятом с убитого, пройдёт незамеченным. Задерживать без улик – это значит обрекать судопроизводство на непрестанные ошибки. Что же касается смерти через повешение, то пусть каждый случай смертного приговора утверждает дарбази.
Так сказал Антоний Глонистанисдзе, и большинство в совете с ним согласилось.
Закарэ покинул дарбази с тяжёлым чувством досады. Кто мог ожидать от нового вазира вазирей, что с первых же дней своего вазирства он пойдёт наперекор ведомствам, за которыми стоял сам амирспасалар. Неуступчивость Антония Глонистанисдзе грозила нарушить задуманный план.
Всё началось в этот же день, утром.
Вставал Закарэ до света. Прежде ванны и прежде глотка ключевой воды, он беседовал с посетителями, чей облик разительно отличался от тех, кто приходил в обычное время.
Утренние гости являлись по одному. Одетые в тёмное, в низко надвинутых шапках, они старались оставаться неприметными. Тенями проскальзывали в небольшое помещение, где не было ни ковров, ни шёлковых тканей и всей обстановкой служило единственное кресло, предназначенное для хозяина. Толстый, в два пальца войлок прикрывал дверь. Окна отсутствовали. Бронзовый светильник, подвешенный на цепях к высокому потолку, едва разгонял мрак.
В похожем на каменный склеп помещении амирспасалар принимал тайных осведомителей. Все нити негласных замыслов и побуждений должны были сходиться в его руках.
Тамар обладала разумом острым и смелым. Самые опасные заговоры были разрушены с помощью её благоразумия и знания человеческих сердец. Но Тамар, хотя и называла себя «воином на троне», оставалась лишь женщиной, а водить за собой войска неженский удел. Всем взял второй супруг солнцеликой Тамар осетинский царевич Давид Сослани. Доблестный воин, рачительный хозяин, помощник царя царей во всех государственных начинаниях. И только в одном Давид проявлял слабость. Не знающий страха витязь становился беспомощнее ребёнка, едва дело касалось политических тонкостей и интриг.
Кто осмелится назвать Закарэ Мхаргрдзели бездарным политиком или усомниться в его полководческом мастерстве? Разве слава о его государственной мудрости не вышла далеко за пределы Грузии и разве не доказал он своё умение предводительствовать полками, вести ближний и дальний бой?
Получив под начало военное ведомство, Закарэ почувствовал себя некоронованным владыкой страны.
Чтобы править негласно, оставаясь в тени, необходимо приводить в движение скрытые рычаги, знать сокровенное, быть обладателем тайн.
Целый штат соглядатаев держал Закарэ в армии, крепостях, при дворах иноземных владык. Двор царицы цариц Тамар не составлял исключение. В дом, похожий на башню, сведения поступали отовсюду, и подчас необычные. Но то, что Закарэ услышал сегодня, озадачило даже его.
Начать с того, что утренний посетитель явился сам от себя, на службе он не находился. Это был тощий мужичонка, одетый в рванину, с неприметными, словно размытыми, чертами лица. Допущенный в «склеп», он встал подальше от света, принял вольную позу, уперев руку в бок, с вызовом проговорил:
– Здравствовать тебе, господарь великий. У меня за пазухой тайна хорошая припасена. Продам по сходной цене. Одно условие – плата вперёд.
– Много ли просишь?
– С десяток личин.
Личинами на воровском языке назывались монеты с двойным изображением царицы Тамар и её отца, царя Гиорги.
Закарэ хохотнул:
– Нашёл дурака. Небось если дрянной горшок покупаешь, так со всех сторон его оглядишь, пальцем пощёлкаешь, на свет проверишь. Мне же хочешь товар без показа всучить.
– Воля господарская. Хочешь – бери, не хочешь – другому продам. Товар хорош, не залежится.
– Хоть на малую уступку пойди. Дай понять, что за товар.
– Государственный.
– Государственная тайна?
– Истину выговорил, батоно чемо.
– Так вон оно что, тайна – государственная, не твоя, а ты, как собственной пшеницей, торгуешь.
Закарэ поднялся с кресла, выпрямился во весь свой немалый рост. Лицо потемнело, усмешки как не бывало.
Мужичонка метнулся к двери, но сильные пальцы схватили его за ворот, отбросили в сторону. Мужичонка полетел на пол.
– Послушай-ка в оба уха, торговец, – проговорил Закарэ. – Я тебя в гости не зазывал, сам явился. А коли явился, так до конца всё выкладывай и не вздумай правду с ложью мешать. Не получится у нас с тобой задушевной беседы, так мой дом сколько вверх, столько же вниз, под землю, уходит. Сгниёшь в подвалах.
Угроза прозвучала не в шутку.
– Человек тут один кружит, – пробормотал мужичонка. – Не простой человек. Начальник личной гвардии князя Гиорги.
– Где встретил, когда?
– Третьего дня за городом на дороге, вчера на торгу.
Закарэ с трудом сдержал готовое вырваться восклицание:
– Почему другие не видели, один ты разглядел?
– Облик он сильно переменил, одет не то как катарлинец, не то словно из Имерети. Бороду отрастил до самых глаз. Я при царских конюшнях ранее состоял, сколько раз его с князем Гиорги видел, потому и признал.
– Так, – протянул Закарэ. – Теперь всё, как есть, выкладывай, со всеми подробностями.
Мужичонка встал, затравленно огляделся.
– Обещай живым выпустить, что ни услышишь.
– Руки марать о тебя не стану. Уйдёшь.
Сбиваясь, мужичонка принялся рассказывать про грабительские проделки, как выследил хорошо одетого азнаура, направлявшегося к ювелиру, как вывел на него шайку.
– Думал, голыми руками возьмём, а он оказался – не подступись. Потом вдруг этот явился. Всех наших побил.
– Как зовут азнаура?
– Не знаю. Конь у него приметный, серебристой масти.
– Куда ваши жертвы девались?
– Откуда мне знать? Сами едва унесли ноги.
– Имени азнаура не знаешь, куда подевались – тоже не знаешь. За что собирался деньги с меня содрать?
– Не надо денег, так отпусти.
– В одной древней книге сказано: «Есть у змея хорошее, ибо он мудр, и у льва, ибо он мощен, и у овцы, ибо она кротка». Стоит добавить, что у такой твари, как ты, доброго не отыщешь. Ограбить сил не хватило – на доносе решил поживиться. Счастье твоё, что дал обещание живым тебя отпустить.
Закарэ кинул монету. Мужичонка поймал, бросился прочь.
– А сведения, что принёс, лезвия ломаного не потянут, – крикнул вдогонку Закарэ.
В последнем амирспасалар покривил душой. На вес золота измерялось полученное известие.
Дважды в этом году князь Гиорги попытался отвоевать грузинский престол. В первый раз за него поднялись мятежные азнауры и владетели городов. Мятеж охватил западные земли, и понадобилось немалое войско, чтобы подавить вспыхнувшее восстание. Давид Сослани, Закарэ и Иванэ Мхаргрдзели сами вели полки. Отличились в боях и братья Тмогвели, сыновья Вахрама. Тамар всех потом наградила, пожаловав земли и должности.
Второй, недавний поход напоминал скорее выходку безбородого юноши, чем продуманные действия полководца и воина, каким бесспорно являлся князь. Гиорги Русский называли его в Грузии. Союзниками на этот раз Гиорги не заручился. Всё войско составили несколько полков, переданных князю азербайджанским владыкой. Сагир Хорнабуджский один всех разбил. Вмешательство правительственных войск не понадобилось. Самому Гиорги, с горсткой людей, удалось прорваться в горы и уйти. Скорее всего он двинулся в Византию.
Что же делает здесь, в Тбилиси, глава его личной гвардии? Какую новую сеть сплетает неугомонный князь?
Страна устала от смут. Начальные годы царствования Тамар прошли под знаком заговоров недовольных. Покой обрели с великим трудом. Чтобы возделывать нивы, возводить города, нужен мир. Тайные козни ставят мир под угрозу.
Самым верным было бы упрятать незваного гостя под стражу. Задача сама по себе пустяковая и не составила бы труда, если бы не возвышенное благородство, с каким относилась Тамар ко всему, что было связано с именем князя Гиорги. Гиорги Русский был её первым супругом. Она разошлась с ним три года назад и, снабдив истинно царской казной, выслала за море, в Византию.
Для ареста начальника личной гвардии князя Гиорги понадобятся веские доводы. Или лучше без всяких доводов обойтись? Не привлекая к незваному гостю внимания, задержать его, как лицо подозрительное.
Проверив цепь своих размышлений, Закарэ передал в ведомство «Сыска и наказаний» следующее: «В Тбилиси появилось много подозрительных личностей. Стали частыми грабежи и разбой. Необходим твёрдый закон для пресечения подобных бесчинств». Глава ведомства понял его с полуслова, и большим разочарованием явилось, что выдвинутые предложения не встретили со стороны дарбази полной поддержки.
Дарбази закончился к полудню. В положенный час Закарэ пообедал, кликнул доверенного слугу:
– Отправляйся к князю Иванэ, скажи, чтобы измыслил неотложное дело для хранителя сокровищницы.
Другому слуге он сказал:
– Разыщи господина Шота Руставели, попроси пожаловать, если найдёт для меня свободное время. Скорее всего в доме златоваятеля Бека отыщешь. Зачастил он туда.
Глава V
БОЙ НА КОВРЕ
Бека и Липарит, каждый со своей работой, сидели по обе стороны длинного стола. Перед Бека на подушке, набитой песком, лежала перевёрнутая золотая пластина с вдавленными очертаниями человеческой фигуры. Тремя пальцами левой руки, как держат перо, Бека держал чекан-бобошник и, постукивая молотком, выравнивал с изнанки неглубокий рельеф. Липарит обтачивал камни. Круговыми движениями, то и дело меняя угол наклона, он водил по известняковой плите палочкой-державкой с приклеенным на конце самоцветом. От трения поверхность камня заглаживалась. Форма приобретала округлость.
Помимо хозяина и его помощника, в мастерской находились ещё двое. В углу за небольшим восьмиугольным столом с бумагой, пером и чернильницей расположился Шота. Он писал и перечёркивал строки. Яростный скрип пера пробивался сквозь постуки молотка и скрежет трущегося о плиту самоцвета. У противоположной стены, возле Бека, вытянув вдоль лавки несгибавшуюся в лубках ногу, пристроился Микаэл и, полулёжа, следил за движением чекана-бобошника с бойком, похожим на боб. «Пусть исподволь привыкает к нашему ремеслу», – думал Бека.
Пять дней прошло с той поры, как Липарит привёз Микаэла, и Бека успел привязаться к тонкому, словно ветка, беловолосому мальчонке. Нравилась мастеру его сдержанность, молчаливость. Без звука переносил он тягостные перевязки, за заботу благодарил смущённой улыбкой.
Собственных детей Бека судьба не послала. Овдовел он рано, другую жену не взял.
Бека отложил бобошник, пробежал глазами по ряду чеканов, выбрал лощатник с тупым и широким концом.
– Лощатником поле выравнивают, выровнял – чекан замени, – пояснил он Микаэлу, в обход многолетней, ещё с ученических пор привычки молчать во время работы. «Разговоры мешают собрать воедино всю силу чувств. Говорить и петь за нас должен металл», – наставлял своих учеников в мастерской Опизарского монастыря великий златоваятель Бешкен.
Микаэл словно знал мудрые наставления. Ни слова не вымолвил он в ответ, только молча кивнул головой. Взор его светлых глаз перемещался вместе с чеканом.
Чекан двигался, как приплясывал, слегка отклонясь назад. Он мял и лепил пластину, словно по собственной воле. Пальцы державшей его руки едва за ним поспевали, локоть златоваятеля парил на весу. Рельеф становился глубже. Фигура человека проступала отчётливей. Черты лица, волосы, складки одежды, правда, скорее угадывались, чем были по-настоящему различимы. Будто силился кто-то выбраться из тумана, но крепко держала ещё в своих тенетах золотая звенящая мгла.
– Резким ударом можно сбиться с рисунка или рваный след проложить. Чёткость при повторной выколотке появится, – снова проговорил Бека.
Сказанные негромко слова что-то нарушили в мастерской. Шота отбросил перо, вскинул над головой руки.
– Будь прокляты все неудачи, что готовы обрушиться на головы моих героев и на мою вместе с ними.
Шота встал, подошёл к тому краю стола, где работал Липарит. Поднял на свет отшлифованный крупный рубин. Камень вспыхнул кроваво.
– Царь камней, – сказал Липарит. – Арабы верят, что рубин излечивает от всех болезней и возвращает былую силу.
– Мне больше по сердцу предание, живущее в Индии.
Шота заговорил, словно начал читать страницы раскрывшейся перед ним не видимой никому книги.
– Жарко пылает раскалённое солнце. Воют и кружат горячие вихри. Это боги бьются на небе. Ураганом летят они друг на друга, рубят и колют в пылу жаркой схватки. Падают капли тяжёлой крови, падают вниз, падают в реку. Разрезают глубокие воды, разбивают отражения пальм. И спекаются капли в воде под лучами палящего солнца, превращаются в камень рубин, горят кроваво-красным огнём.
– Князь и амирспаласар Закарэ Мхаргрдзели шлёт привет этому дому и желает всяческих благоденствий.
В мастерскую через веранду вступил одетый в тёмное человек. Он назвался слугой амирспасалара и попросил господина Шота пожаловать к князю.
– Ступай. Следом приду, – сказал Шота.
Сопротивлялись сегодня строки, отказывались звенеть внутренним звоном. Слова не светились солнцем и кровью, как упавшие в реку камни. Шота с облегчением бросил исписанные листы и, распрощавшись, отправился в нижний город, в дом, похожий на башню.
– Прости, мой Шота, что послал за тобой слугу, и дважды прости, если оторвал от важнейшего из занятий – стихосложения, – такими словами встретил его Закарэ, едва Шота переступил порог Коврового зала, куда провели его слуги. Великолепные, в цветах и узорах ковры на стенах и на полу дали название просторному помещению.
– Я счастлив получить приглашение великого амирспасалара и дважды был бы счастлив, если бы не думал, что он позвал меня из-за дел, – в тон ответил Шота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17