Нет, Дэн, благодарю
покорно. Достаточно скверно уже то, что нам пришлось обнажить свои тела.
Мне не хочется причинять вам боль, но никак не правомерно сравнивать
прежние наркотики и этот Отвар.
- Только потому, что у тех, кто его пьет, не заметно явных признаков
физического вырождения? А вы абсолютно уверены в том, что их действительно
нет? Разве все это длится достаточно долго, чтобы можно было сделать
определенные выводы? И если все здесь на вид так здоровы, благожелательны
и счастливы, то почему же Поливиносел попытался вас изнасиловать?
- Я нисколько не намерена защищать этого кретина, - ответила Алиса. -
Но, Дэн, неужели вы не улавливаете изменений, которые произошли в
воцарившейся здесь духовной атмосфере? Тут, похоже, нет барьеров,
разделяющих людей на мужчин и женщин, и они поступают друг с другом так,
как им того хочется. У них отсутствует даже чувство ревности. Разве слова
той брюнетки не убедили вас в том, что у Поливиносела большой выбор
женщин, и никто из них против этого не возражает? Он, вероятно, считал
само собой разумеющимся, что я тоже не прочь побарахтаться с ним в травке.
- Ладно, ладно. Но ведь это мерзко, и я никак не могу понять, почему
Дурхэм именно его сделал богом плодородия, если, казалось бы, так сильно
его ненавидел?
- А что вам собственно, известно о Дурхэме? - отпарировала Алиса.
Я рассказал ей, что Дурхэм был невысоким, лысым, невзрачным
толстячком с лицом, как у прокаженного ирландца, что его жена так исколола
его насмешками, что стали видны дырки, что у него была душа поэта, что он
любил цитировать древнегреческих и латинских классиков, что у него была
страсть устраивать всяческие розыгрыши и нескрываемое желание издать свою
книгу-эссе под названием "Золотой Век".
- Как по-вашему, он был мстительным? - поинтересовалась она.
- Нет. Скорее на редкость кротким и снисходительным. А что?
- Так вот, Пегги писала мне, что ее друг, Поливиносел, ненавидел
Дурхэма за то, что ему нужно было пройти его курс, чтобы получить зачет по
литературе. Кроме того, все обратили внимание, что Пегги очень нравилась
профессору. Поэтому Поливиносел старался его вывести из себя всякий раз,
когда ему предоставлялась такая возможность. Это письмо пришло как раз
перед исчезновением. Узнав из газет, что Дурхэм подозревается в убийстве
их обоих, я задумалась: а не вынашивал ли он свою ненависть в течение
длительного времени?
- Только не профессор, - запротестовал я. - Он, хоть и разъярялся
изредка, но очень ненадолго.
- Вот вам и объяснение, - торжествующе произнесла Алиса. - Он
превратил Поливиносела в мерзкого осла, а затем, по мягкосердечию своему,
простил его. А почему бы и нет? Ведь Пегги досталась ему!
- Тогда почему же он не вернул Поливиноселу человеческий облик?
- Насколько мне известно, в университете он специализировался по
агротехнике, а по натуре своей, если верить Пегги, был Казановой.
- Теперь я понимаю, почему вы слушали мою лекцию, не скрывая
сарказма, - сказал я. - Ведь вам было известно об этой паре гораздо
больше, чем мне. Но это вовсе не извиняет ваши иронические выпады в
отношении моей лысины и вставных зубов.
Алиса отвернулась.
- Сама не понимаю, почему я себе это позволяла. Разве что потому, что
вас, человека сугубо штатского, наделили такой властью и доверили столь
ответственную миссию.
Мне очень хотелось поинтересоваться, не изменила ли она своего
мнения, но я воздержался, так как был уверен, что дело не только в этом, и
продолжил свой рассказ о Дурхэме, не раскрывая, однако, самого важного -
предварительно мне хотелось как можно больше вытянуть из нее.
- Значит, вы считаете, - подытожила Алиса, - что все, происходящее
здесь, соответствует описанию гипотетического Золотого Века в
интерпретации профессора Босуэлла Дурхэма?
- Да, - сказал я. - Он часто подчеркивал в лекциях, что древние боги
упустили многое из того, что могли бы сделать. Считал, что, присмотрись
они повнимательнее к своим смертным подопечным, болезни, нищета, несчастья
и войны исчезли бы с лица Земли. И еще утверждал, что древние боги на
самом деле были всего лишь людьми, которые каким-то образом приобрели
сверхчеловеческие способности и не знали, как ими воспользоваться, так как
были несведущи в философии, этике и других науках.
Он, бывало, говорил, что мог бы гораздо лучше устроить жизнь простых
людей, и разражался целой лекцией на тему "Как быть богом и любить это
занятие". Это, естественно, вызывало у нас гомерический смех, так как
невозможно было представить себе кого-либо, менее подходящего для роли
бога, нежели Дурхэм.
- Об этом мне известно, - сказала Алиса. - Из писем сестры. Она
считала, что именно это особенно раздражало Поливиносела. Он не понимал,
что профессор просто проецирует на аудиторию придуманный им мир, не
переставая мечтать о месте, куда можно было бы сбежать от изводящей его
жены. Бедняга!
- Хорош бедняга! - хмыкнул я. - Ведь он устроил все именно так, как
того и желал, не правда ли? Кто другой может похвастаться тем же, да еще в
таких масштабах?
- Никто, - призналась Алиса. - Расскажите мне, на чем акцентировал
Дурхэм в своем "Золотом Веке"?
- Он утверждал, что вся история человечества свидетельствует о том,
что так называемый простой человек, Человек Заурядный - это такой малый,
которому больше всего хочется, чтобы его никто не беспокоил, и жизнь
кажется ему приятной только тогда, когда все его земное существование
протекает совершенно гладко. Его идеалом является существование без
болезней, когда много еды, развлечений и секса. Ему нравится, когда его
обожают другие, не беспокоят оплатой счетов. Работать он хочет ровно
столько, сколько требуется для того, чтобы не лезть на стенку от скуки. А
главное - чтобы за него все время и обо всем думал и решал кто-нибудь
другой. Большинство людей втайне мечтают о том, чтобы все заботы об их
жизненном устройстве взяло на себя какого-либо рода божество, а сами бы
они занимались только чем-нибудь приятным.
- Значит, воскликнула Алиса, - он ничем не лучше Гитлера или Сталина!
- Отнюдь нет, - возразил я. - Ему удалось устроить рай на Земле, в
чем мы можем удостовериться, оглянувшись вокруг. И он не является
приверженцем какой-либо одной идеологической схемы, сторонником применения
насилия. Профессор...
Я запнулся, поняв, что начал защищать его.
Алиса злорадно хихикнула.
- Вы изменили свое мнение?
- Нет. Совсем нет. Ибо профессор, как и всякий диктатор, вынужден был
извратить свои первоначальные взгляды. Он таки прибегнул к насилию -
вспомните Поливиносела.
- Плохой пример. Он всегда был ослом, ослом и остался. И откуда нам
знать, а не нравится ли ему быть именно ослом, а не кем-нибудь другим?
Ответить я не успел. Вся восточная половина небосвода внезапно
озарилась грандиозной вспышкой. Через секунду-две до нас докатился
оглушительный грохот взрыва. Мы были просто ошеломлены, так как свыклись с
мыслью, что в этой долине подобные химические реакции невозможны.
Алиса вцепилась в мою руку.
- Неужели атака началась раньше, чем было запланировано? Или нас
просто не поставили в известность?
- Я так не думаю. С чего бы это атаку начинать именно здесь? Давай
пойдем и поглядим, что же, собственно, произошло.
- У меня такое впечатление, будто сверкнула молния, но какая-то не
такая...
- Вы имеете в виду негативное изображение молнии? - высказал я
мелькнувшую и у меня мысль.
- Вот именно, - кивнула Алиса. - Вспышка была черной.
- Мне доводилось видеть молнии, которые разветвлялись, - сказал я. -
Но это первая... - Голос мой опустился до шепота. - Нет, бред какой-то.
Нужно подождать, прежде чем выносить определенное суждение.
Мы перешли с грейдера на пересекающее его мощеное шоссе. Это была
государственная автотрасса, в полутора милях отсюда проходящая мимо
аэропорта Мелтонвилла.
Восточная часть неба снова озарилась вспышкой, и на этот раз мы
увидели, что взрыв произошел гораздо ближе, чем казалось в прошлый раз. И
поспешили вперед, готовые в любую секунду укрыться в лесу в случае
возникновения угрозы. Пройдя полмили, я внезапно остановился как
вкопанный.
- Что случилось? - спросила Алиса.
- Что-то я не припоминаю, чтобы здесь когда-нибудь протекал ручей, -
медленно ответил я. - Совершенно точно, его здесь раньше не было. Я очень
часто бродил тут, еще когда был бой-скаутом.
Однако сейчас перед нами было русло ручья. Оно шло с востока, со
стороны Онабака, и поворачивало на юго-запад, в сторону от реки. Русло
перерезало автотрассу, образовывая на ней разрыв шириной метров в десять.
Кто-то притащил два длинных древесных ствола, перебросил их через ручей и
уложил между ними планки, соорудив некоторое подобие моста.
Мы пересекли пересохшее русло и двинулись по шоссе дальше, но еще
один взрыв слева убедил нас в том, что мы идем совсем не в ту сторону.
Этот взрыв произошел совсем рядом, на краю просторного луга, на месте
которого когда-то была стоянка автомашин.
Алиса потянула воздух носом.
- Пахнет горелой зеленью.
- Да. - Я вытянул руку в сторону дальнего берега ручья, хорошо
освещенного луной. - Смотрите.
Полуобгорелые, изломанные стебли и ветви каких-то растений размером с
добрую сосну, разбросанные метров на пятнадцать-двадцать друг от друга,
устилали берег и дно ручья. Что это означает? Оставалось подойти поближе и
разобраться.
Возле моста, где ручей неожиданно обрывался, мы наткнулись на толпу
человек эдак в сто, образовавшую круг. Чтобы увидеть, что же такое
интересное происходит внутри этого живого кольца, пришлось проталкиваться
при помощи локтей. Мы еще не успели протиснуться, как вдруг какая-то
женщина истошно завопила:
- Он опять налил слишком много Отвара!
- Спасайся, кто может! - взревел кто-то из мужчин.
И сразу же вокруг нас образовалась невероятная мешанина из обнаженных
тел. Вопя, толкаясь и пиная друг друга, люди рассыпались во все стороны.
Причем все это они проделывали с заливистым смехом, словно предвкушая
хорошую потеху - странная смесь паники и пренебрежения к опасности.
Чтобы Алиса не потерялась в толпе, я крепко держал ее за руку.
- А в чем опасность? - крикнула она поравнявшемуся с нами мужчине.
Он представлял из себя фантастическое зрелище. Это был первый
человек, на котором была какая-то одежда. Голову его покрывала красная
феска с кисточкой, туловище опоясывал светло-зеленый широкий пояс, за
который была заткнута кривая сабля под таким непривычным углом, что скорее
напоминала румпель швертбота. Иллюзия эта усугублялась скоростью, с
которой он мчался.
Услыхав ее возглас, мужчина смерил нас свирепым взглядом, полностью
соответствовавшим нелепости своего наряда, и что-то прокричал.
- Что?
Он снова что-то выкрикнул и помчался дальше.
- Что он сказал? - спросил я у Алисы.
- Какая-то абракадабра.
Мельтешащая вокруг толпа совсем обезумела, когда раздавшийся позади
взрыв повалил нас наземь лицом вниз. За ударной волной последовала волна
горячего воздуха, затем на нас посыпался град камней и комьев грязи.
Получив удар по ноге, я взвыл от боли и подумал, что только перелома мне и
не хватало. На шее моей висела Алиса, монотонно причитая:
- Спасите меня! Спасите...
Я бы с удовольствием это сделал, но вот кто будет спасать меня?
Столь же неожиданно, как и начался, каменный град прекратился, а с
ним прекратились и вопли поваленных наземь людей. Еще некоторое время
стояла тишина, прерываемая изредка вздохами облегчения, а затем раздался
хохот, восторженные возгласы, и вокруг нас опять замелькали белые в лунном
свете, обнаженные тела, восставшие, словно привидения, из густой травы.
Чувство страха не могло долго сохраняться у этих, ничем не сдерживаемых
людей. Они весело подтрунивали друг над другом по поводу бегства,
обменивались впечатлениями.
Он остановил одну женщину, полногрудую красавицу лет двадцати пяти -
все женщины, употребляющие Отвар, были красивы, отменно сложены и молодо
выглядели, - и спросил:
- Что, собственно, произошло?
- О, этот идиот-словоблуд налил в яму слишком много Отвара, улыбаясь,
пояснила она. - Это же и ежику понятно, что должно было произойти. Но он
нас не слушал, а его приятели, такие же недоумки, как и он сам, слава
Мэхруду!
Произнеся имя бога, она сделала известный нам знак. Эти люди, какими
бы легкомысленными и непочтительными не были во всех других отношениях,
никогда не забывали выразить свое уважение Мэхруду.
- Кто? А? - смутился я, совсем сбитый с толку ее словами.
- И-а, - передразнила меня женщина, и я похолодел от мысли, что она
имеет в виду Поливиносела, хотя это явно было продиктовано просто
бестолковостью моего вопроса.
- Словоблуды, разумеется, лысенький. - Быстро окинув меня с ног до
головы проницательным взглядом, она добавила: - Если бы не это, я бы
подумала, что ты еще не отведал Отвара.
Я не понял, что она подразумевала под "этим", и посмотрел вверх, куда
она небрежно махнула рукой, но не увидел ничего, кроме чистого неба и
огромной луны искаженной формы.
Продолжать расспросы мне расхотелось, чтобы не казаться новичком, и,
оставив в покое женщину, мы с Алисой последовали за толпой. Она
направлялась к месту, где обрывался ручей и зияла теперь воронка, одного
взгляда на которую было достаточно, чтобы понять, откуда здесь столь
неожиданно появилось пересохшее русло - кто-то высек его серией чудовищных
взрывов.
Мимо нас прошмыгнул какой-то мужчина. Он энергично работал ногами,
туловище его было сильно наклонено вперед, а одна рука спрятана за спину.
Другой рукой мужчина держался за свою густо поросшую волосами грудь.
Голову его украшала нахлобученная набекрень одна из тех шляп с высоким
гребнем, какие можно увидеть во время парада на высоком военном
начальстве. Пояс вокруг обнаженного торса поддерживал шпагу в ножнах.
Довершали наряд остроносые ковбойские ботинки на высоких каблуках. Мужчина
сердито хмурился. В руке, заложенной за спину, он держал большую карту.
- Эй, адмирал, - окликнул я его.
Мужчина продолжал двигаться, не обращая на меня никакого внимания.
- Генерал!
Он даже не обернулся.
- Босс! Шеф!
Никакой реакции.
- Эй, вы!
- Дварубы схытники? - неожиданно отозвался он.
- Что?
- Помолчите лучше, пока не потеряли верхнюю челюсть, - заметила
Алиса, глядя на мой разинутый от удивления рот. - Идемте дальше.
И мы поспешили к краю глубокой выемки, опередив толпу, иначе потом
туда пробиться было бы очень трудно.
Выемка имела в поперечнике около десяти метров и конусом уходила
вниз, к центру, который располагался на глубине около семи метров. Точно
посредине выемки возвышалось огромное, почерневшее, обгоревшее растение.
Это был стебель кукурузы с листьями, султанами и прочими атрибутами, но
высотой, самое меньшее, метров в пятнадцать. Стебель угрожающе наклонился
и, казалось, достаточно тронуть его пальцем, как он, объятый пламенем,
рухнет на землю. Причем прямо на нас, ибо стебель был наклонен в нашу
сторону. Корни гигантской кукурузы были наполовину обнажены, как трубы,
когда чинят прорвавшийся водопровод. Вокруг были навалены груды комьев
грязи, что дополняло кратерообразный вид выемки - будто огромный метеорит
вспахал землю.
Эта мысль пришла мне в голову с первого взгляда, но, присмотревшись,
я пришел к выводу, что этот метеорит должен бы был пробивать почву снизу.
Но долго раздумывать над тем, как это могло произойти, у меня не
оказалось времени, так как стебель, в соответствии с моими худшими
предположениями, начал постепенно валиться. Нам не оставалось ничего
иного, как спасаться бегством.
После того, как стебель с грохотом рухнул, а большая группа
причудливо полуодетых людей подцепила его к упряжке из десяти битюгов и
оттащила в сторону, мы с Алисой вернулись к кратеру. На этот раз я без
опаски спустился вниз. Почва под ногами была сухой и жесткой - что-то
впитало в себя всю влагу, причем сделало это крайне быстро, так как на
окружающем кратер лугу земля была мокрой от недавно прошедшего ливня.
Несмотря на то, что в воронке было, мягко говоря, жарковато,
Словоблуды дружно посыпались вниз и энергично заработали кирками и
лопатами возле ее западной стенки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10