— Я уже сказала, что уважаю ваши обеты и сделаю то, что от меня требуется, — жестко отрезала Иридаль. — Мне нет дела до того, что здесь происходит. У меня дело, — подчеркнула она, — к Хуго Деснице.
Настоятель зашагал впереди со свечой. Это был единственный источник света, да и то монах то и дело загораживал его своей рясой. Иридаль было трудно смотреть себе под ноги, однако приходилось, поскольку пол древнего здания был неровным и потрескавшимся. В залах было пусто, тихо и безлюдно. У Иридаль появилось смутное впечатление того, что по обе стороны от нее захлопывались двери. Один раз она услышала детский плач, и у нее заныло сердце от жалости к несчастному ребенку, брошенному в одиночестве в этом мрачном месте.
Они дошли до лестницы. Здесь настоятель остановился и прежде, чем идти дальше, достал свечу и для нее. Иридаль поняла, что это сделано не для ее удобства, а ради того, чтобы не возиться с ней, если она упадет и что-нибудь себе сломает. У подножья лестницы были подвалы с запасами воды. Двери были заперты и зарешечены для того, чтобы уберечь драгоценную воду, которая не только употреблялась для питья и готовки, но и представляла собой часть сокровищ обители.
Как оказалось, не за всеми дверьми хранилась вода. Настоятель подошел к одной из них и постучал дверным кольцом.
— Хуго, к тебе посетитель.
Никакого ответа. Только царапанье, как будто кто-то сдвинул стул. — Настоятель постучал погромче.
— Он заперт? Вы держите его в заточении? — тихо спросила Иридаль.
— Он сам держит себя в заточении, женщина, — ответил настоятель. — Он держит ключ при себе, там, внутри. Мы не сможем войти — ты не сможешь войти, пока он не отдаст нам ключ.
Решительность ее поколебалась. Она чуть было не ушла. Теперь она сомневалась, сможет ли Хуго помочь ей. Иридаль боялась встретиться с тем, чем он теперь стал. И все же, если не он, то кто? Уж не Стефан — ей ясно дали это понять. И не остальные мистериархи. В большинстве своем они были могущественными чародеями, но они не любили ее покойного мужа, и у них не было причин желать того, чтобы потомок Синистрада вернулся к ним.
Что касается прочих простых смертных, то те немногие, с которыми Иридаль доводилось встречаться, не произвели на нее впечатления. Для ее нужд полностью подходил только Хуго. Он умел управлять эльфийским драккором, он бывал в эльфийских землях, свободно говорил по-эльфийски и знал эльфийские обычаи. Он был смел и отважен и зарабатывал себе на жизнь ремеслом наемного убийцы. К тому же он был одним из лучших в своем ремесле. Как напомнила Стефану Иридаль, сам король, который мог позволить себе самое лучшее, однажды нанял именно Хуго Десницу.
Настоятель повторил еще раз:
— Хуго, к тебе пришли.
— Пошел ты… — послышался из-за двери голос.
Иридаль вздохнула. Этот голос был невнятным и хриплым от курения стрего — даже в коридоре Иридаль ощущала дым его трубки, — а также от пьянства и безделья. Но она узнала этот голос.
Ключ. Вся ее надежда в ключе. Он держит ключ при себе, явно опасаясь того, что если он отдаст его другим, то не устоит перед искушением и попросит выпустить его отсюда. И наверняка найдутся те, кто сделает это.
— Хуго Десница, это Иридаль из Верхнего Царства. Я в отчаянной беде. Мне надо поговорить с тобой. Я… я хочу нанять тебя.
Иридаль мало сомневалась в том, что Хуго откажет ей. По легкой презрительной улыбке, змеившейся на тонких губах настоятеля, Иридаль поняла, что и он думает так же.
— Иридаль, — растерянно повторил Хуго, как будто это имя копошилось где-то на дне его затуманенного хмелем разума. — Иридаль!
Последнее слово прозвучало как хриплый шепот, как выдох, как нечто давно желанное и наконец достигнутое. Но в этом голосе не было ни любви, ни тоски. Скорее ярость, которая могла бы расплавить и гранит.
Тяжелое тело ударилось в глиняную дверь, послышались звуки, как будто кто-то что-то нащупывал или скребся. Открылся глазок. Появился красный глаз, наполовину скрытый грязными спутанными волосами, нашел Иридаль и не мигая уставился на нее.
— Иридаль…
Глазок резко захлопнулся.
Настоятель посмотрел на нее. Реакция женщины удивила его. Возможно, монах ожидал, что она повернется и убежит, но Иридаль осталась стоять. Пальцы руки, скрытой плащом, впились в тело. Другая рука, державшая свечу, даже не дрогнула.
Внутри послышались звуки бешеной деятельности — грохот мебели и звон посуды, как будто Хуго что-то искал. Потом послышалось торжествующее рычание. По нижней части двери застучало что-то металлическое. Снова раздалось рычание, на сей раз разочарованное, и из щели под дверью вылетел ключ.
Настоятель наклонился, поднял ключ и несколько мгновений держал его в руке, задумчиво рассматривая. Затем посмотрел на Иридаль, безмолвно спрашивая ее, хочет ли она, чтобы он открыл.
Поджав губы, она холодно кивнула, приказывая отпереть дверь. Настоятель, пожав плечами, отпер.
Как только щелкнул замок, дверь распахнулась наружу. На пороге дымной, тускло освещенной комнаты силуэтом возникло привидение, подсвеченное спереди свечой, что держала в руке Иридаль.
Привидение бросилось на Иридаль. Сильные руки схватили ее, затащили в келью и швырнули об стену. Она уронила свечу, та упала на пол, и свет погас в лужице расплавленного воска.
Хуго Десница загородил вход своим телом и повернулся к настоятелю.
— Ключ, — приказал он.
Настоятель отдал ключ.
— Оставь нас!
Схватившись за ручку двери, Хуго захлопнул ее. Обернулся к Иридаль. Она услышала безразличные тихие шаги удалявшегося настоятеля.
Келья была маленькой. Вся обстановка состояла из грубой постели, стола, стула — ныне перевернутого — и бадьи в углу, судя по вони, для испражнений.
На столе стояла толстая восковая свеча. Рядом лежала трубка Хуго. По соседству с ней стояла кружка и тарелка с недоеденной пищей, а также бутылка с каким-то хмельным питьем, которое воняло почти как стрего.
Иридаль окинула все это быстрым взглядом, заодно выискивая оружие. Она боялась не за себя — ее защищала магия, с помощью которой она могла подчинить человека даже быстрее и легче, чем своего дракона. Она боялась за Хуго, боялась, что он сумеет нанести себе удар раньше, чем она успеет остановить его, — ей казалось, что он уже допился до сумасшествия.
Хуго стоял перед Иридаль и смотрел на нее во все глаза. Его лицо с орлиным носом, мощным лбом, глубоко посаженными узкими глазами сейчас, полуразличимое в колеблющихся тенях и желтоватом дыму, было страшным. Хуго тяжело дышал, его тело дрожало от бешеных усилий открыть дверь, от выпивки, от жадного возбуждения. Он неверным шагом шел к ней, протянув руки. Он вышел на свет, и Иридаль испугалась за себя, — его лицо горело от выпитого, но глаза оставались трезвыми.
Где-то в глубине его души оставалась частичка здравого рассудка, которую не могло затронуть вино, сколько бы он ни пил. Этот огонек разума нельзя было залить вином. Лицо Хуго, искаженное жестоким горем и душевной мукой, стало почти неузнаваемым. В его черных волосах пробилась седина, нечесаная борода, некогда щегольски заплетенная, теперь отросла и свалялась. На Хуго была драная рубаха, засаленные и задубевшие от грязи кожаный жилет и брюки. Его твердое, мускулистое тело одрябло, хотя в нем еще была порожденная вином сила, — Иридаль до сих пор чувствовала хватку его пальцев на своей распухшей руке.
Спотыкаясь, он подошел ближе. Она увидела ключ в его трясущейся руке. С губ Иридаль уже было готово сорваться заклятье, но она промолчала. Теперь она ясно видела его лицо, и ей захотелось заплакать. Жалость, сочувствие, память о том, что ради ее ребенка Хуго пожертвовал своей жизнью, пошел на ужасную смерть, — все это заставило Иридаль протянуть руки навстречу ему.
— Снимите с меня это проклятье! — дрожащим голосом взмолился Хуго. — Умоляю вас, госпожа! Снимите проклятье, которое вы наложили на меня! Освободите меня! Отпустите!
Он опустил голову. Его тело сотрясали хриплые, бесслезные рыданья. Он дрожал, руки его безвольно упали. Иридаль склонилась над ним, ее слезы капали на седеющие волосы, которые она гладила ледяными пальцами.
— Прости меня, — прерывисто прошептала она. — Прости.
Хуго поднял голову.
— Не нужна мне ваша проклятая жалость! Освободите меня! — снова повторил он хриплым, нетерпеливым голосом и стиснул ее руки. — Вы не понимаете, что вы делаете! Прекратите это… сейчас же!
Она долго смотрела на него, не в силах заговорить.
— Не могу, Хуго. Это не я прокляла тебя.
— Вы! — яростно воскликнул он. — Я видел вас! Когда я очнулся…
Иридаль покачала головой.
— У меня, хвала предкам, недостало бы сил наложить такое проклятье. Ты сам знаешь, — сказала она, глядя в беспомощные, молящие глаза. — Ты должен знать. Это был Альфред.
— Альфред? — Хуго чуть не подавился этим словом. — Где он? Он… пришел?
В ее глазах он прочел ответ и запрокинул голову, словно от невыносимой боли. Две большие слезы выкатились из-под плотно сжатых век и, пробежав по щекам, исчезли в редкой свалявшейся бороде. Он глубоко, судорожно вздохнул и вдруг впал в бешенство, начал вопить в неистовом гневе, царапать ногтями лицо и рвать на себе волосы. И так же внезапно он рухнул лицом вниз и лежал совершенно неподвижно, словно мертвый.
Каким он и был некогда.
Глава 23. КИРСКАЯ ОБИТЕЛЬ. Волкаранские острова, Срединное Царство
Хуго очнулся. В голове гудело. Тупая пульсирующая боль ползла вверх по шее, отдаваясь где-то позади глаз. Язык распух. Он понимал, отчего ему так худо, и знал, как с этим справиться. Он сел на кровати и потянулся за бутылкой вина, которая всегда была неподалеку. И тут Хуго увидел Иридаль. Воспоминания обрушились на него как удар, и боль была такой жестокой, что головная боль и в сравнение с ней не шла. Он безмолвно уставился на нее.
Иридаль сидела на стуле — единственном в этой келье, — и по ее виду было ясно, что она сидит здесь уже довольно долго. Ее льняные волосы и серебристое платье, ее бледность — все это делало ее похожей на лед Небесной Тверди, столь же холодной и бесцветной. Только глаза сверкали мириадами цветов, как солнечный свет, прошедший сквозь призму.
— Если ты за бутылкой, то она здесь, — сказала Иридаль.
Хуго сумел-таки спустить ноги с постели, с трудом встал, минутку переждал, чтобы вспыхнувший в глазах свет немного угас и он смог бы видеть, и пошел к столу.
Он заметил, что в келье появился еще один стул и что келья .вымыта и убрана.
И он тоже.
Его волосы и борода были полны мелкого порошка, кожа покраснела и зудела. Он весь пропах гризом note 47. Запах вернул его воспоминаниями в детство, когда Кирские монахи драили маленькие тела вопящих мальчишек — брошенных незаконнорожденных детей, таких же, как он сам.
Хуго перекосило. Он почесал заросший подбородок и налил себе кружку дешевого недобродившего вина. Начал было пить, но тут вспомнил, что у него гостья. Кружка была одна. Он протянул кружку ей, с мрачным удовлетворением заметив, что его рука не дрожит.
Иридаль покачала головой.
— Нет, благодарю, — произнесла она одними губами.
Хуго хмыкнул и залпом проглотил вино, не успев даже распробовать его. Гудение в голове утихло, боль притупилась. Он бездумно поднял бутылку, помедлил. Он мог и не искать ответа на вопросы. Что от этого в конце концов изменится? Или все же выяснить, что происходит, чего ради она пришла?
— Это вы вымыли меня? — спросил Хуго, разглядывая ее.
На ее щеках появился слабый румянец. Она не смотрела на него.
— Монахи, — ответила она. — Я заставила их. Еще они отскребли пол, принесли свежие простыни и чистую рубаху.
— Впечатляет, — сказал Хуго. — Удивительно, что они впустили вас сюда. Да еще и исполнили ваше повеление. Чем вы им пригрозили? Ураганами, землетрясениями? Или пообещали иссушить их запасы воды?
Она не ответила. Хуго говорил только затем, чтобы чем-то заполнить молчание, и оба это понимали.
— Сколько я был в отключке?
— Много часов. Не знаю.
— И вы остались здесь и все это сделали. — Он окинул взглядом келью. — Значит, у вас важное дело.
— Да, — ответила она и посмотрела на Хуго.
Хуго уже забыл, как прекрасны ее глаза, как прекрасна она сама. Он забыл, что любил ее, жалел ее, забыл, что он умер ради нее, ради ее сына. Все осталось в снах, терзавших его ночи напролет, в снах, которые не могло прогнать даже вино.
И сейчас, глядя в ее глаза, Хуго вдруг понял, что прошлой ночью впервые за долгое время не видел снов.
— Я хочу нанять тебя, — холодным деловым тоном произнесла Иридаль.
— Нет! — закричал Хуго, вскочив на ноги, несмотря на вспышку боли в голове. — Я не выйду отсюда!
Он ударил по столу кулаком, опрокинул бутыль с вином и швырнул ее на пол. Толстое стекло не разбилось, но вино разлилось по полу и ушло через щели в камне.
Иридаль ошарашенно смотрела на него.
— Пожалуйста, сядь. Ты нездоров.
Хуго зажмурился от боли, схватился за голову, пошатнулся. Тяжело облокотившись на стол, он споткнулся о стул и упал на него.
— Нездоров, — попытался рассмеяться он. — Это, госпожа, похмелье. Вам такое незнакомо. Хуго уставился во тьму.
— Вы знаете, я пытался, — резко сказал он. — Я пытался вернуться к своему прежнему занятию. После того как меня увезли оттуда. Мое ремесло — смерть. Я только это и умею. Но никто не наймет меня. Рядом со мной не будет никого, кроме них. — Он показал головой на двери, подразумевая монахов.
— Что значит — никто не наймет тебя?
— Они сидели и говорили со мной. Они рассказывали мне о своих обидах, о тех, кого они хотели бы видеть убитым, о том, где найти обидчика… и постепенно им становилось все труднее говорить. А потом они замолкали и уходили. И такое было не раз. Такое случалось раз десять. Не знаю. Я потерял счет.
— Что же дальше? — мягко подбодрила Иридаль.
— Они продолжали говорить мне о том, кого надо убить, о том, как они ненавидят его, как они хотят его смерти и что он должен страдать так же, как он заставил страдать их дочь, или их отца, или кого там еще. Но чем больше они говорили со мной, тем беспокойнее они становились. Они зыркали по сторонам, говорили шепотом, путались в том, что говорили. Они заикались и кашляли и наконец, не сказав ни слова, выбегали прочь. Можно было подумать, — угрюмо добавил он, — что они сами закололи своего врага и попались с окровавленным ножом в руках.
— Ну, в душе своей они так и делали, — сказала Иридаль.
— Да? Никогда прежде чувство вины не обременяло моих нанимателей. А сейчас-то почему? Что изменилось?
— Ты, Хуго. Прежде ты был подобен коралиту, впитывая все их зло, накапливая его, принимая в себя, освобождая их от ответственности. Но теперь ты стал подобен кристаллам Небесной Тверди. Они смотрят на тебя и видят в тебе отражение всего того зла, что они носят в себе. Ты стал нашей совестью.
— Нерадостное известие для наемного убийцы, — сказал он с презрительной усмешкой. — Чертовски осложняет поиски работы!
Хуго уставился невидящим взглядом на бутыль с вином, так потом поддал ее ногой, что она завертелась на полу. Устремил свой мутный взгляд на Иридаль.
— Но на вас-то я так не действую?
— Действуешь, Хуго, — вздохнула Иридаль. — Потому и знаю. Я смотрю на тебя и вижу все мое безумие, всю слепоту, всю мою глупость и слабость. Я знала, что выхожу замуж за бессердечного и злого человека, и все же вышла за него в несбыточной надежде изменить его.
Когда я узнала правду, я уже безнадежно запуталась в сетях Синистрада. Еще хуже, я родила ребенка и допустила, чтобы это невинное дитя угодило в те же сети. Я могла бы остановить мужа, но я боялась. Как просто было говорить себе, что он изменится, что все будет хорошо… А затем появился ты и привез мне моего сына, и наконец я увидела самый горький плод моей глупости. Я увидела, что сделала с Бэйном моя нерешительность. Я увидела это… И теперь вижу это, глядя на тебя.
— Я-то думал, что это они, — сказал он так, как будто не слушал ее. — Мне казалось, что весь мир сошел с ума. Затем я стал осознавать, что спятил-то я сам. Сны… — Хуго вздрогнул, тряхнул головой. — Нет, я не хочу говорить о снах.
— Почему ты пришел сюда?
Он пожал плечами. В голосе его сквозила горечь.
— Я был в отчаянии, без гроша. Куда еще мне было идти? Монахи говорили мне, что я вернусь. Да вы и сами это знаете. Они всегда говорили, что я вернусь.
Хуго затравленно огляделся, встряхнулся, словно отгонял прочь воспоминания.
— Короче, настоятель сказал мне, что со мной было не так. Он только глянул на меня и сразу же рассказал, что произошло. Я умер. Я ушел из этой жизни… и меня затащили в нее снова. Воскресили.
Хуго снова пнул бутылку.
— Ты… не помнишь? — прерывистым голосом спросила Иридаль.
Он молча смотрел на нее мрачным гневным взглядом.
— Сны напомнили мне обо всем. Напомнили о невообразимо прекрасном месте, которое не опишешь словами, не увидишь в… во сне. О понимании, о сочувствии… — Он замолк, сглотнул, закашлялся, прочистив горло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50