И мне придется просить тебя рассказать все, что ты помнишь, чтобы я хоть в чем-нибудь разобрался.
Игорь плеснул коньяка в широкобедрые бокалы, и само собой вышло, что порция оказалась неприлично больше, чем положено по этикету. Друзья чокнулись и так же не по правилам ухнули янтарную душистую жидкость залпом.
– Грех такую красоту, как водку, на грудь принимать, – заметил Макс. – Я готов все, что помню и знаю…
– Подожди, – поспешно перебил его Игорь, – не говори сейчас ничего. У тебя-то многое встало на свои места, и ты вроде готов излагать свою версию. Но ты же еще не знаешь самого главного.
Одинцов вопросительно уставился на друга. Повисла неловкая тяжелая тишина, постепенно становившаяся все значительнее и трагичнее. Во взгляде Макса мелькнула безумная догадка.
– Ты хочешь сказать…
– Да. Если ты все еще собираешься выяснить, что собой представляет моя Ника Самофракийская, то вот тебе целая кипа ее портретов. Дерзай!
Макс ошарашенно повертел головой. Вытянул наугад из кучи фотографий одну, на которой загадочно улыбался его учитель-японец и заразительно хохотала, закинув голову, юная женщина. Он внимательно вгляделся в ее лицо:
– Знаешь, Игореш… Ты, конечно, влез в какое-то совершенно сумасшедшее болото по самые уши, но я тебе завидую. Правда-правда, искренне и честно говорю, что завидую. Женщина Уэсуги – это не просто длинноногая красотка с большими глазками. Это личность. Не могу утверждать, что знал ее, как самого себя, но я очень уважал ее. Наверное, был чуточку влюблен, – впрочем, кто из нас не был чуточку влюблен в нее? Она никогда не была похожа на других девушек, и после я не встречал подобных женщин. Может, на самом деле это тот редкий случай, когда ты нашел свою судьбу.
– Если она меня любит, конечно.
– Любовь нужно заслужить, что бы там ни говорили поэты о спонтанности и непредсказуемости этого чувства. Любви достойны только достойные.
– Ого, как ты заговорил – улыбнулся Разумовский.
Макс рядом, Макс готов помочь, и это вселяло надежду.
* * *
Мы были разные. Совсем разные, просто невыносимо. Нас трудно представить вместе. Так что неудивительно, что нас тянуло друг к другу, как магнитом.
Здесь все сложилось в одну кучу. И мое невозможное, на грани бреда и боли, увлечение средневековой Японией, ее традициями, культурой, мифами и легендами. Это давало мне возможность понимать Нобунага, как никто другой, а ему представляло редкое счастье быть по-настоящему понятым.
И наше одиночество – звенящее, заполнившее собой все пространство – тоже сказалось.
Жорж отдалялся от меня стремительно. И дело вовсе не в его частых и долгих отлучках – я умела ждать и прежде ждала терпеливо. Кроме того, я всегда руководствовалась в жизни мудрым заветом великого Тамерлана: «В конечном итоге победа достается не самому сильному и не самому хитрому, а самому терпеливому».
Но оказалось, что нам уже не сложить эту головоломку.
Огромную роль в том, что мы перестали быть по-настоящему близкими, сыграла все та же политика. Как случилось бы и во времена революции, мы оказались по разные стороны баррикад. Естественно, что перемены в стране представлялись мне важными, естественными и бесконечно необходимыми, а Жорж не мог их принять. Он стал похож на человека, пережившего смерть своих детей, и по-человечески я его жалела.
Может быть, я повзрослела и очерствела, вполне это допускаю. Но что-то хрупкое и ажурное внезапно сломалось с отчетливым хрустом. Самым страшным казалось то, что страстная и нежная любовь осталась, но не осталось возможности быть вместе. От этого впору сойти с ума. Нобунага появился как нельзя кстати.
Человек из другого мира, из мечты, из преданий о падении дома Тайра и легендах о Ёсицунэ.
Я учила эти волшебные строки наизусть, я отчетливо видела каждую из тысяч криптомерий и холмы в медно-красных кленах, я знала все тропинки к храму Тодайдзи с садом вокруг пруда, из которого торчат зеленые замшелые камни и где лениво шевелят плавниками тусклые мельхиоровые карпы, я любовалась горой Фудзи, вечно скрытой в дымке, и рыдала над павшими в битве при Минатогава.
Сын букэ* Уэсуги стал моей наградой за эту верность. Первый раз мы столкнулись в коридоре, уже темном и плохо освещенном, потому что постперестроечные проблемы добрались даже до нашего ведомства и выразились в первую очередь в хроническом отсутствии лампочек. Он шагал мне навстречу, и я помню, как, еще не увидав лица, поразилась тому, что в таком нехитром действии, как ходьба, участвовало все его тело.
* Букэ – самурайский род.
Он шел всем телом, и даже под одеждой было видно, как перетекают и переливаются под гладкой кожей его мышцы и мускулы. Я не знала, кто это, но понимала, что встреченный случайно человек явил мне высочайшее искусство.
А Нобунага (чудесное свойство всех японцев – замечать детали и жить, останавливая мгновения) оценил мою способность смотреть и видеть. Он говорил, что уже тогда принял решение учить меня иначе, нежели остальных курсантов. Можно считать, что я, сама того не ведая, успешно выдержала испытание, которое обязаны проходить желающие стать учениками.
И еще он говорил, что увидел меня, выплывающую из полусумрака, как бледную лохматую хризантему, оброненную кем-то на темную гладь пруда. И что ему захотелось подобрать одинокий цветок и навеки сохранить его свежую красоту.
А теперь скажите, может ли женщина, всю жизнь ощущавшая некое неудобство оттого, что она не в состоянии коня на скаку остановить или войти в горящую избу (как того требовало советское воспитание, основанное на углубленном изучении отечественной классики), остаться равнодушной к подобным словам? Если бы Уэсуги не покорил меня в первые же минуты знакомства, то, несомненно, добился бы моего расположения потом. Мы были обречены друг на друга.
Это не значит, что все произошло сразу и вдруг. Судьба не любит повторяться – она придирчивый художник, и наша с Нобунага история развивалась совсем иначе.
Он очень быстро завоевал любовь и уважение своих учеников, продемонстрировав им настоящие чудеса выдержки, хладнокровия и владения своим телом. Помню, кто-то из курсантов высказал недоверие к вычитанному недавно факту, что стрелы можно ловить руками. Утверждал, что это все голливудские штучки и прекрасная операторская работа, но на самом деле человек не может обладать такой реакцией. Уэсуги оставил это выступление без ответа, и я уж собралась во всеуслышание поведать, что мне известно о технике ядомэ-дзюцу (отбивание стрел), но вовремя прикусила язык. Кто я такая, чтобы нарушать приказ учителя? И что с того, что приказ не был облечен в слова?
Быть может, вам покажется странным, что я проявила несвойственную мне покорность. Но ничего удивительного в том нет. В спортивном зале, где мы овладевали искусством рукопашного боя, и в тире, где нас учили метко стрелять, я не делила человечество на женщин и мужчин. Если в реальной жизни ни одному мужчине не позволила бы я приказывать, то когда речь заходила об отношениях учитель – ученик, мое мировоззрение кардинальным образом менялось.
Я хотела добиться многого. И если мне представился такой редкий, похожий на новогоднее волшебство, случай обучаться у настоящего виртуоза, то я просто обязана играть по его правилам. Тем более что справедливость требует признать: это были даже не его правила, а непреложные законы таинственного и загадочного мира, в котором он только и мог чувствовать себя полноценным человеком. И он сам следовал им неукоснительно.
Я заслужила уважение иэмото тем, что, желая учиться у него, разделила и его убеждения.
Что же до крохотного конфликта по поводу ядомэ, то через несколько дней Уэсуги принес на занятия несколько арбалетиков. В отличие от европейских аналогов они оказались маленькими, компактными, и их можно было легко удержать в одной руке.
Иэмото расставил пятерых курсантов полукругом и, наскоро обучив их пользоваться арбалетами, приказал стрелять в него так быстро, как они только смогут. Вообразите себе квадратные глаза наших доморощенных скептиков, когда они увидели, с какой ошеломительной легкостью японец перехватывает на лету короткие арбалетные стрелы и отбивает металлическим наручем те, которые перехватить не успел. В скобках отмечу, что не успевал он только изредка.
– Человек должен оставаться невредимым под ливнем стрел, – невозмутимо сообщил он, когда упражнение закончилось. – А попутно нам удалось выяснить, что стреляете вы из рук вон плохо. Вам нужно учиться стрелять не только из огнестрельного оружия, и не только из современного, а из любого, из какого придется.
Больше никто и никогда не высказывал сомнений по поводу его невероятного мастерства. Конечно, мы понимали, что нам подобных успехов уже не добиться – слишком поздно мы начали тренироваться (лет по двадцать пять каждый профукал). Да и не хватило бы нам, с нашим европейским образом мышления, выдержки и терпения, чтобы достичь подобной гармонии. И все же под чутким руководством Нобунага мы становились незаурядными бойцами.
* * *
КГБ при ближайшем рассмотрении оказался очень неоднородной структурой. Большую часть его сотрудников составляли программисты, психологи, аналитики, шифровальщики, переводчики, бухгалтеры и масса обычных клерков. Собственно, на них и лежала львиная доля работы. Силовиков было не так уж и много в процентном отношении. Их отбирали сразу и подготавливали по принципиально другой программе. Разумеется, я не говорю о пограничных войсках, которые хоть и считались официально войсками КГБ, особой роли в жизни ведомства не играли. Это было как жизнь на другой планете.
Наша группа готовилась для последующей отправки за рубеж. Постепенно выявлялись предпочтения каждого из курсантов. Вопреки широко распространенному мнению, из нас не готовили фанатиков и не расходовали человеческий материал попусту, слишком много времени и средств было вложено в его подготовку.
Хотя мы и не питали иллюзий. Мы действительно были «человеческим материалом» – и это вовсе не жестокость и чудовищно исковерканное мировосприятие. Это холодное и рассудочное деловое отношение. Эмоции и чувства исключались и не принимались в расчет. Тут недавно стали показывать сериал «Никита». Девяносто процентов того, что там напридумывали, – чепуха на постном масле, хоть и интересная чепуха. Но принцип работы этого загадочного отдела мне слишком хорошо знаком. Какой-то суррогат человеческих отношений, когда всем ясно, что человек не может по мановению волшебной палочки сделаться бесчувственным истуканом (тогда уж проще делать лоботомию), но и учитывать его интересы и потребности никто не собирается. Работа превыше всего.
При этом во время подготовки нас не нагружали идеологическими бреднями. Если и были вольнодумцы в Советском Союзе, а после в СНГ, то они сосредоточивались в соответствующей «конторе». Там никто всерьез не предполагал, что мы станем отдавать все и еще чуть-чуть исключительно ради торжества коммунизма и объединения пролетариев всех стран. Да и в мир во всем мире слабо верилось – слишком регулярно мы читали газеты и смотрели телевизор (преимущественно каналы СНН и Франс Интернасиональ). Надо же отчетливо представлять, что происходит на планете.
Часть моих сокурсников была отобрана для спецподготовки и последующей работы в экспериментальном отряде. В него же включили и ребят из других групп, показавших особые достижения в боевых искусствах. Новый проект носил название «Фудо-мёо», и одно это вызывало тревогу и опасения.
Фудо-мёо – божество непоколебимости, вечного покоя и постоянной готовности к сопротивлению. Это, конечно, верно. Но это также божество тех, кто в любую минуту готов умереть. И между борьбой за выживание и почетной смертью выберет, увы, последнее. Это какой-то нерусский подход к делу. Я имею в виду не японское происхождение божества, а абсолютную неготовность европейца взять и умереть с бухты-барахты в точно назначенный день, час и миг.
Русские особенно славятся своей неукротимой любовью к жизни. Тот, кто заставлял наших ребят играть в эту игру, заведомо собирался распорядиться их жизнями и судьбами по собственному усмотрению, а они об этом не знали.
Уэсуги постепенно переключился на тренировку отряда «Фудо-мёо» и остальным курсантам уделял не так уж много времени. Его все чаще и чаще заменяли другие инструкторы.
Но меня это уже не слишком волновало.
Уэсуги Нобунага принадлежал мне и душой, и телом.
* * *
Макс нервно барабанил тонкими длинными пальцами по гладкой столешнице.
– Куда идем мы с Пятачком, большой-большой секрет. И не расскажем мы о нем, о нет, и нет, и нет…
– Душераздирающее исполнение, – сообщил Игорь, прихлебывая коньяк. – Слушатели рыдают, тронутые до глубины души. И куда идем мы с Пятачком?
– На фиг, – вяло отреагировал подполковник Одинцов. – Свинья ты, Пятачок. Всю божественную жидкость вылакал самостоятельно.
– Не пыхти. Тебе тоже досталось.
– Я не пыхтю, я думу думаю.
– И есть какие-нибудь сдвиги или достижения, которые с натяжкой можно было бы назвать успехом?
– Сдвигов нет. Есть глубокая убежденность в том, что мне нужно повидаться с твоей Вероникой Валентиновной и задать ей несколько вопросов. Думаю, она должна знать, куда делся Нобунага, что произошло с отрядом «Фудо-мёо», почему я выжил и что вообще, черт возьми, творится?!
– А откуда такая уверенность в том, что она это все знает?
– Давай рассуждать логически, Ватсон. Во-первых, если бы она ничего не знала, тебе бы не платили дикие деньги, чтобы ее найти. Во-вторых, я не подозревал, конечно, что она близко знакома не только с Уэсуги, но и с твоим мистером Икс, но нужно учитывать, что я тогда был никто и ничто – курсант. Только доброе расположение Нобунага меня как-то выделяло из общей массы.
А этот седой джентльмен – из очень больших начальников. Во всяком случае, директор учебного центра при его появлении делал стойку на задних лапках и служил, преданно заглядывая в глаза. Что есть признак огромной власти, коей был облечен наш загадочный господин. И только рыжая красавица Ника может поведать тебе, за кем охотятся твои клиенты.
– Допустим, ты прав. Но почему она должна сказать нам правду? Я бы на ее месте опасался даже собственной тени.
– А мы выложим все карты на стол. Я склонен доверять ей и собираюсь играть по тем правилам, которые она предложит. Ну а если ошибемся, то по уши увязнем в дерьме. Но в таких делах риск неизбежен. В конечном итоге это часть и твоей, и моей профессии. И все-таки я надеюсь на то, что она вспомнит, как мы дружили, как нам было вместе весело и как я изливал ей душу после каждого неудачного романа. Кстати, она давала весьма мудрые советы, другое дело, что я никогда им не следовал…
Ты помнишь, как часто и упорно я твердил, что заплатил бы очень высокую цену за то, чтобы узнать правду. Случай представился. Более того, возможно, ее жизнь зависит от моего решения. Имею ли я право отступать?
– Нет, – вздохнул Игорь. – К тому же я обязан рассказать ей, что получилось в результате выполнения очередного рутинного заказа, и помочь, чем смогу.
– Решился все-таки?
– Куда деваться.
– А про этого, как его… Абессинова, станешь докладывать?
– Пока сомневаюсь. Не хотел бы выглядеть ревнивцем, который фискалит на удачливого соперника. Она же не слепая – видит, как он состоятелен.
– Я имею в виду не его деньги, а возможный род занятий.
– Так ведь за руку я его не хватал. Не уверен, что смогу предъявить что-то более серьезное, нежели смутные подозрения. Да бог с ним, главное – ввязаться в бой, а там видно будет, как говаривал Наполеон Бонапартович… Ты вот лучше скажи, шафером на свадьбе будешь?
– Если доживем, то ты просто от меня не отвертишься, – рассмеялся Макс, и кожа возле его носа собралась смешными морщинками. – Тут главное – невесту уговорить.
Когда он вот так смеялся, то ужасно походил на того третьеклассника, с которым Игорек Разумовский подрался в первый раз на школьном дворе.
– И еще, – продолжил Макс, внезапно становясь серьезным. – Может, ты и не понял, но для меня это вопрос жизни и смерти. Интуиция подсказывает, что если заново всплыла старая история, то очень скоро возьмутся и за твоего покорного слугу. Хотя бы для того, чтобы подчистить все «хвосты». Ты же знаешь, как в нашей конторе любят аккуратность…
Глава 11
Очень смешно, когда японец пытается говорить по-русски. Только тогда осознаешь, сколько слов с буквой «Л» есть в нашем языке. Японцы ведь вместо «л» произносят «р». Не дай вам бог услышать как-нибудь нежное признание «Я тебя рюбрю». Тут перед вами стоит сверхзадача: сохранить нежное и восторженное выражение лица и не рухнуть со смеху куда-нибудь под ложе любви.
В зале Уэсуги работал с переводчиком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Игорь плеснул коньяка в широкобедрые бокалы, и само собой вышло, что порция оказалась неприлично больше, чем положено по этикету. Друзья чокнулись и так же не по правилам ухнули янтарную душистую жидкость залпом.
– Грех такую красоту, как водку, на грудь принимать, – заметил Макс. – Я готов все, что помню и знаю…
– Подожди, – поспешно перебил его Игорь, – не говори сейчас ничего. У тебя-то многое встало на свои места, и ты вроде готов излагать свою версию. Но ты же еще не знаешь самого главного.
Одинцов вопросительно уставился на друга. Повисла неловкая тяжелая тишина, постепенно становившаяся все значительнее и трагичнее. Во взгляде Макса мелькнула безумная догадка.
– Ты хочешь сказать…
– Да. Если ты все еще собираешься выяснить, что собой представляет моя Ника Самофракийская, то вот тебе целая кипа ее портретов. Дерзай!
Макс ошарашенно повертел головой. Вытянул наугад из кучи фотографий одну, на которой загадочно улыбался его учитель-японец и заразительно хохотала, закинув голову, юная женщина. Он внимательно вгляделся в ее лицо:
– Знаешь, Игореш… Ты, конечно, влез в какое-то совершенно сумасшедшее болото по самые уши, но я тебе завидую. Правда-правда, искренне и честно говорю, что завидую. Женщина Уэсуги – это не просто длинноногая красотка с большими глазками. Это личность. Не могу утверждать, что знал ее, как самого себя, но я очень уважал ее. Наверное, был чуточку влюблен, – впрочем, кто из нас не был чуточку влюблен в нее? Она никогда не была похожа на других девушек, и после я не встречал подобных женщин. Может, на самом деле это тот редкий случай, когда ты нашел свою судьбу.
– Если она меня любит, конечно.
– Любовь нужно заслужить, что бы там ни говорили поэты о спонтанности и непредсказуемости этого чувства. Любви достойны только достойные.
– Ого, как ты заговорил – улыбнулся Разумовский.
Макс рядом, Макс готов помочь, и это вселяло надежду.
* * *
Мы были разные. Совсем разные, просто невыносимо. Нас трудно представить вместе. Так что неудивительно, что нас тянуло друг к другу, как магнитом.
Здесь все сложилось в одну кучу. И мое невозможное, на грани бреда и боли, увлечение средневековой Японией, ее традициями, культурой, мифами и легендами. Это давало мне возможность понимать Нобунага, как никто другой, а ему представляло редкое счастье быть по-настоящему понятым.
И наше одиночество – звенящее, заполнившее собой все пространство – тоже сказалось.
Жорж отдалялся от меня стремительно. И дело вовсе не в его частых и долгих отлучках – я умела ждать и прежде ждала терпеливо. Кроме того, я всегда руководствовалась в жизни мудрым заветом великого Тамерлана: «В конечном итоге победа достается не самому сильному и не самому хитрому, а самому терпеливому».
Но оказалось, что нам уже не сложить эту головоломку.
Огромную роль в том, что мы перестали быть по-настоящему близкими, сыграла все та же политика. Как случилось бы и во времена революции, мы оказались по разные стороны баррикад. Естественно, что перемены в стране представлялись мне важными, естественными и бесконечно необходимыми, а Жорж не мог их принять. Он стал похож на человека, пережившего смерть своих детей, и по-человечески я его жалела.
Может быть, я повзрослела и очерствела, вполне это допускаю. Но что-то хрупкое и ажурное внезапно сломалось с отчетливым хрустом. Самым страшным казалось то, что страстная и нежная любовь осталась, но не осталось возможности быть вместе. От этого впору сойти с ума. Нобунага появился как нельзя кстати.
Человек из другого мира, из мечты, из преданий о падении дома Тайра и легендах о Ёсицунэ.
Я учила эти волшебные строки наизусть, я отчетливо видела каждую из тысяч криптомерий и холмы в медно-красных кленах, я знала все тропинки к храму Тодайдзи с садом вокруг пруда, из которого торчат зеленые замшелые камни и где лениво шевелят плавниками тусклые мельхиоровые карпы, я любовалась горой Фудзи, вечно скрытой в дымке, и рыдала над павшими в битве при Минатогава.
Сын букэ* Уэсуги стал моей наградой за эту верность. Первый раз мы столкнулись в коридоре, уже темном и плохо освещенном, потому что постперестроечные проблемы добрались даже до нашего ведомства и выразились в первую очередь в хроническом отсутствии лампочек. Он шагал мне навстречу, и я помню, как, еще не увидав лица, поразилась тому, что в таком нехитром действии, как ходьба, участвовало все его тело.
* Букэ – самурайский род.
Он шел всем телом, и даже под одеждой было видно, как перетекают и переливаются под гладкой кожей его мышцы и мускулы. Я не знала, кто это, но понимала, что встреченный случайно человек явил мне высочайшее искусство.
А Нобунага (чудесное свойство всех японцев – замечать детали и жить, останавливая мгновения) оценил мою способность смотреть и видеть. Он говорил, что уже тогда принял решение учить меня иначе, нежели остальных курсантов. Можно считать, что я, сама того не ведая, успешно выдержала испытание, которое обязаны проходить желающие стать учениками.
И еще он говорил, что увидел меня, выплывающую из полусумрака, как бледную лохматую хризантему, оброненную кем-то на темную гладь пруда. И что ему захотелось подобрать одинокий цветок и навеки сохранить его свежую красоту.
А теперь скажите, может ли женщина, всю жизнь ощущавшая некое неудобство оттого, что она не в состоянии коня на скаку остановить или войти в горящую избу (как того требовало советское воспитание, основанное на углубленном изучении отечественной классики), остаться равнодушной к подобным словам? Если бы Уэсуги не покорил меня в первые же минуты знакомства, то, несомненно, добился бы моего расположения потом. Мы были обречены друг на друга.
Это не значит, что все произошло сразу и вдруг. Судьба не любит повторяться – она придирчивый художник, и наша с Нобунага история развивалась совсем иначе.
Он очень быстро завоевал любовь и уважение своих учеников, продемонстрировав им настоящие чудеса выдержки, хладнокровия и владения своим телом. Помню, кто-то из курсантов высказал недоверие к вычитанному недавно факту, что стрелы можно ловить руками. Утверждал, что это все голливудские штучки и прекрасная операторская работа, но на самом деле человек не может обладать такой реакцией. Уэсуги оставил это выступление без ответа, и я уж собралась во всеуслышание поведать, что мне известно о технике ядомэ-дзюцу (отбивание стрел), но вовремя прикусила язык. Кто я такая, чтобы нарушать приказ учителя? И что с того, что приказ не был облечен в слова?
Быть может, вам покажется странным, что я проявила несвойственную мне покорность. Но ничего удивительного в том нет. В спортивном зале, где мы овладевали искусством рукопашного боя, и в тире, где нас учили метко стрелять, я не делила человечество на женщин и мужчин. Если в реальной жизни ни одному мужчине не позволила бы я приказывать, то когда речь заходила об отношениях учитель – ученик, мое мировоззрение кардинальным образом менялось.
Я хотела добиться многого. И если мне представился такой редкий, похожий на новогоднее волшебство, случай обучаться у настоящего виртуоза, то я просто обязана играть по его правилам. Тем более что справедливость требует признать: это были даже не его правила, а непреложные законы таинственного и загадочного мира, в котором он только и мог чувствовать себя полноценным человеком. И он сам следовал им неукоснительно.
Я заслужила уважение иэмото тем, что, желая учиться у него, разделила и его убеждения.
Что же до крохотного конфликта по поводу ядомэ, то через несколько дней Уэсуги принес на занятия несколько арбалетиков. В отличие от европейских аналогов они оказались маленькими, компактными, и их можно было легко удержать в одной руке.
Иэмото расставил пятерых курсантов полукругом и, наскоро обучив их пользоваться арбалетами, приказал стрелять в него так быстро, как они только смогут. Вообразите себе квадратные глаза наших доморощенных скептиков, когда они увидели, с какой ошеломительной легкостью японец перехватывает на лету короткие арбалетные стрелы и отбивает металлическим наручем те, которые перехватить не успел. В скобках отмечу, что не успевал он только изредка.
– Человек должен оставаться невредимым под ливнем стрел, – невозмутимо сообщил он, когда упражнение закончилось. – А попутно нам удалось выяснить, что стреляете вы из рук вон плохо. Вам нужно учиться стрелять не только из огнестрельного оружия, и не только из современного, а из любого, из какого придется.
Больше никто и никогда не высказывал сомнений по поводу его невероятного мастерства. Конечно, мы понимали, что нам подобных успехов уже не добиться – слишком поздно мы начали тренироваться (лет по двадцать пять каждый профукал). Да и не хватило бы нам, с нашим европейским образом мышления, выдержки и терпения, чтобы достичь подобной гармонии. И все же под чутким руководством Нобунага мы становились незаурядными бойцами.
* * *
КГБ при ближайшем рассмотрении оказался очень неоднородной структурой. Большую часть его сотрудников составляли программисты, психологи, аналитики, шифровальщики, переводчики, бухгалтеры и масса обычных клерков. Собственно, на них и лежала львиная доля работы. Силовиков было не так уж и много в процентном отношении. Их отбирали сразу и подготавливали по принципиально другой программе. Разумеется, я не говорю о пограничных войсках, которые хоть и считались официально войсками КГБ, особой роли в жизни ведомства не играли. Это было как жизнь на другой планете.
Наша группа готовилась для последующей отправки за рубеж. Постепенно выявлялись предпочтения каждого из курсантов. Вопреки широко распространенному мнению, из нас не готовили фанатиков и не расходовали человеческий материал попусту, слишком много времени и средств было вложено в его подготовку.
Хотя мы и не питали иллюзий. Мы действительно были «человеческим материалом» – и это вовсе не жестокость и чудовищно исковерканное мировосприятие. Это холодное и рассудочное деловое отношение. Эмоции и чувства исключались и не принимались в расчет. Тут недавно стали показывать сериал «Никита». Девяносто процентов того, что там напридумывали, – чепуха на постном масле, хоть и интересная чепуха. Но принцип работы этого загадочного отдела мне слишком хорошо знаком. Какой-то суррогат человеческих отношений, когда всем ясно, что человек не может по мановению волшебной палочки сделаться бесчувственным истуканом (тогда уж проще делать лоботомию), но и учитывать его интересы и потребности никто не собирается. Работа превыше всего.
При этом во время подготовки нас не нагружали идеологическими бреднями. Если и были вольнодумцы в Советском Союзе, а после в СНГ, то они сосредоточивались в соответствующей «конторе». Там никто всерьез не предполагал, что мы станем отдавать все и еще чуть-чуть исключительно ради торжества коммунизма и объединения пролетариев всех стран. Да и в мир во всем мире слабо верилось – слишком регулярно мы читали газеты и смотрели телевизор (преимущественно каналы СНН и Франс Интернасиональ). Надо же отчетливо представлять, что происходит на планете.
Часть моих сокурсников была отобрана для спецподготовки и последующей работы в экспериментальном отряде. В него же включили и ребят из других групп, показавших особые достижения в боевых искусствах. Новый проект носил название «Фудо-мёо», и одно это вызывало тревогу и опасения.
Фудо-мёо – божество непоколебимости, вечного покоя и постоянной готовности к сопротивлению. Это, конечно, верно. Но это также божество тех, кто в любую минуту готов умереть. И между борьбой за выживание и почетной смертью выберет, увы, последнее. Это какой-то нерусский подход к делу. Я имею в виду не японское происхождение божества, а абсолютную неготовность европейца взять и умереть с бухты-барахты в точно назначенный день, час и миг.
Русские особенно славятся своей неукротимой любовью к жизни. Тот, кто заставлял наших ребят играть в эту игру, заведомо собирался распорядиться их жизнями и судьбами по собственному усмотрению, а они об этом не знали.
Уэсуги постепенно переключился на тренировку отряда «Фудо-мёо» и остальным курсантам уделял не так уж много времени. Его все чаще и чаще заменяли другие инструкторы.
Но меня это уже не слишком волновало.
Уэсуги Нобунага принадлежал мне и душой, и телом.
* * *
Макс нервно барабанил тонкими длинными пальцами по гладкой столешнице.
– Куда идем мы с Пятачком, большой-большой секрет. И не расскажем мы о нем, о нет, и нет, и нет…
– Душераздирающее исполнение, – сообщил Игорь, прихлебывая коньяк. – Слушатели рыдают, тронутые до глубины души. И куда идем мы с Пятачком?
– На фиг, – вяло отреагировал подполковник Одинцов. – Свинья ты, Пятачок. Всю божественную жидкость вылакал самостоятельно.
– Не пыхти. Тебе тоже досталось.
– Я не пыхтю, я думу думаю.
– И есть какие-нибудь сдвиги или достижения, которые с натяжкой можно было бы назвать успехом?
– Сдвигов нет. Есть глубокая убежденность в том, что мне нужно повидаться с твоей Вероникой Валентиновной и задать ей несколько вопросов. Думаю, она должна знать, куда делся Нобунага, что произошло с отрядом «Фудо-мёо», почему я выжил и что вообще, черт возьми, творится?!
– А откуда такая уверенность в том, что она это все знает?
– Давай рассуждать логически, Ватсон. Во-первых, если бы она ничего не знала, тебе бы не платили дикие деньги, чтобы ее найти. Во-вторых, я не подозревал, конечно, что она близко знакома не только с Уэсуги, но и с твоим мистером Икс, но нужно учитывать, что я тогда был никто и ничто – курсант. Только доброе расположение Нобунага меня как-то выделяло из общей массы.
А этот седой джентльмен – из очень больших начальников. Во всяком случае, директор учебного центра при его появлении делал стойку на задних лапках и служил, преданно заглядывая в глаза. Что есть признак огромной власти, коей был облечен наш загадочный господин. И только рыжая красавица Ника может поведать тебе, за кем охотятся твои клиенты.
– Допустим, ты прав. Но почему она должна сказать нам правду? Я бы на ее месте опасался даже собственной тени.
– А мы выложим все карты на стол. Я склонен доверять ей и собираюсь играть по тем правилам, которые она предложит. Ну а если ошибемся, то по уши увязнем в дерьме. Но в таких делах риск неизбежен. В конечном итоге это часть и твоей, и моей профессии. И все-таки я надеюсь на то, что она вспомнит, как мы дружили, как нам было вместе весело и как я изливал ей душу после каждого неудачного романа. Кстати, она давала весьма мудрые советы, другое дело, что я никогда им не следовал…
Ты помнишь, как часто и упорно я твердил, что заплатил бы очень высокую цену за то, чтобы узнать правду. Случай представился. Более того, возможно, ее жизнь зависит от моего решения. Имею ли я право отступать?
– Нет, – вздохнул Игорь. – К тому же я обязан рассказать ей, что получилось в результате выполнения очередного рутинного заказа, и помочь, чем смогу.
– Решился все-таки?
– Куда деваться.
– А про этого, как его… Абессинова, станешь докладывать?
– Пока сомневаюсь. Не хотел бы выглядеть ревнивцем, который фискалит на удачливого соперника. Она же не слепая – видит, как он состоятелен.
– Я имею в виду не его деньги, а возможный род занятий.
– Так ведь за руку я его не хватал. Не уверен, что смогу предъявить что-то более серьезное, нежели смутные подозрения. Да бог с ним, главное – ввязаться в бой, а там видно будет, как говаривал Наполеон Бонапартович… Ты вот лучше скажи, шафером на свадьбе будешь?
– Если доживем, то ты просто от меня не отвертишься, – рассмеялся Макс, и кожа возле его носа собралась смешными морщинками. – Тут главное – невесту уговорить.
Когда он вот так смеялся, то ужасно походил на того третьеклассника, с которым Игорек Разумовский подрался в первый раз на школьном дворе.
– И еще, – продолжил Макс, внезапно становясь серьезным. – Может, ты и не понял, но для меня это вопрос жизни и смерти. Интуиция подсказывает, что если заново всплыла старая история, то очень скоро возьмутся и за твоего покорного слугу. Хотя бы для того, чтобы подчистить все «хвосты». Ты же знаешь, как в нашей конторе любят аккуратность…
Глава 11
Очень смешно, когда японец пытается говорить по-русски. Только тогда осознаешь, сколько слов с буквой «Л» есть в нашем языке. Японцы ведь вместо «л» произносят «р». Не дай вам бог услышать как-нибудь нежное признание «Я тебя рюбрю». Тут перед вами стоит сверхзадача: сохранить нежное и восторженное выражение лица и не рухнуть со смеху куда-нибудь под ложе любви.
В зале Уэсуги работал с переводчиком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26