Затем он попросил мельфиан быть внимательнее и стал показывать им инструменты, которые полагалось использовать при проведении данной операции. Некоторые инструменты были из стандартного мельфианского набора, другие были разработаны в госпитале специально для этой операции, но все они были снабжены особыми рукоятками в виде двух полых конусов, поставленных под углом в тридцать градусов. Эти рукоятки были предназначены для клешней ЭЛНТ, но оказалось, что Конвей тоже вполне мог управляться с инструментами. Руки человека были и оставались одними из самых ловких и адаптабельных конечностей на свете.
Покончив с инструментами, Конвей перешел к предмету, находившемуся внутри прозрачной коробки, стоявшей на соседнем столе. Предмет напоминал здоровенный бесформенный блин толщиной три дюйма. От верхней половины «блина» тянулись две тонкие пластиковые трубочки, похожие на уныло повисшие усики. В общем и целом объем этого странного объекта равнялся примерно одному кубическому футу.
– Это, – не в силах скрыть законной гордости, сообщил Конвей, – искусственная поджелудочная железа. Первая ее модель занимала целую комнату, и уменьшить ее до таких размеров было непросто. – Он продолжал: – Применение искусственной поджелудочной железы стало возможным в связи с тем, что у особей вашего вида жизненно важные органы, можно сказать, плавают в амортизирующей жидкости и имеют порядочный запас подвижности. Данная искусственная железа имеет вогнутости и выпуклости, позволяющие правильно разместить ее относительно других органов. Артериальное кровоснабжение железы осуществляется в точке, близкой к сердцу, в результате чего уровень сахара в крови поддерживается на оптимальном уровне.
К сожалению, – продолжал Конвей, – нейтрализация избыточного сахара приводит к тому, что в искусственной железе скапливается довольно-таки значительный объем шлаков, и их приходится каждые три-четыре года удалять. Но эта процедура намного проще первичной операции.
Продолжая объяснения, он подчеркнул важность быстроты и точности при осуществлении операции. После удаления участка панциря и откачивания жидкости внутренние органы лишались возможности плавания в подвешенном состоянии, и могло произойти их опасное смещение и компрессия, а также нарушение кровоснабжения ряда важных отделов. Особая аномальная нагрузка ложилась на сердце. Если в течение нескольких минут пациент не умирал, внутренние органы можно было удержать от смещения быстрым введением искусственной железы – именно поэтому при проведении этой операции были нужны ассистенты. Учитывая массу тела мельфиан, оптимальным было именно такое число хирургов, как сейчас, иначе около операционного стола возникла бы давка.
Конвей водрузил модель искусственной поджелудочной железы на хирургический лоток, стоявший на каталке, и подкатил ее к операционному столу – точнее говоря, к раме, где был размещен «пациент».
– Вам предстоит генеральная репетиция, пока – без временных ограничений, – бегло проговорил Конвей. – Итак, прошу вас занять места, и приступим…
Начало операции было сравнительно простым: практиканты под руководством Конвея вырезали кусок панциря размером восемнадцать на шесть дюймов, который Конвей затем извлек с помощью присоски. После того как отсосы начали откачивать жидкость из-под панциря в стерильный контейнер, Конвей сделал длинный надрез и дал знак своим ассистентам. Те вооружились особыми подносами с длинными рукоятками, предназначенными для поддерживания жизненно важных внутренних органов во время откачивания подпанцирной жидкости.
– По очереди, пожалуйста, – резко проговорил Конвей, как только к операционному полю одновременно метнулись шесть клешней. – Вы грохочете, как механический цех! Вот так лучше, только не забывайте о том, что мне тоже нужно будет попасть внутрь муляжа… Сенрет, вы неправильно поддерживаете легкое. Позвольте, я покажу вам…
Конвей ухватился за обе клешни мельфианки и бережно придал им правильное положение. При этом у него пересохло во рту, и он изо всех сил постарался думать только о пациентах в палате, наполненной метаном. Дрожащим голосом он продолжил наставления:
– Для того чтобы образовать пространство для размещения поджелудочной железы, мы должны сначала сделать надрез на мышце, которая прикрепляет…
Неожиданно откуда-то хлынула ярко-красная жидкость и залила и перчатки Конвея, и все операционное поле. Конвей обескураженно уставился на муляж. Он мысленно спрашивал себя, как же это могло случиться, отлично зная как, а главное – почему.
– Поразительно натуральная модель, – восхищенно проговорил один из ЭЛНТ. – И хороший урок для всех нас, сэр. Конечно, мы вам мешали.
Конвей обернулся. ЭЛНТ протягивал ему оправдание, как соломинку, и он был готов за нее ухватиться. Но он сердито мотнул головой и ответил:
– Если это и урок, то он состоит в том, что и учитель не в состоянии предусмотреть всего. Вы свободны, доктора. Я распоряжусь, чтобы к следующей лекции техники починили модель.
Он не сказал «к моей следующей лекции», поскольку собирался посетить Каррингтона и заявить, что сдается.
Но сначала ему следовало найти кого-то, кто мог бы его заменить. Нужно ведь было и о мельфианах подумать. Нужно было подыскать другого Старшего врача, с большим опытом и более устойчивой психикой. «Может быть, – подумал Конвей, – доктор Мэннен согласится меня заменить?»
Доктора Мэннена Конвей подстерег на выходе из операционной для ЛСВО. Его старый приятель, а некогда – и учитель специализировался в хирургии птицеподобных существ, принадлежащих к этому типу физиологической классификации, а также их сородичей, МСВК, и потому постоянно носил две соответствующие мнемограммы. Невзирая на это, он разговаривал весьма рационально – ну, разве что немного шутливо.
– Итак, ты в беде и тебе нужна помощь, – насмешливо пробасил Мэннен. – Ну и какие у нас проблемы? Профессиональные? Или нервишки расшалились?
– И то, и другое, – с тоской ответил Конвей.
Мэннен вздернул брови, усмехнулся и сказал:
– А я-то думал, что тебе такое не грозит – уж больно ты прямолинеен. Ну-ну. В подробности можешь меня посвятить за обедом – ну, то есть если ты не против того, чтобы наблюдать за тем, как я буду клевать нечто вроде попугаичьей смеси.
– Лишь бы рыбой не пахло, – с чувством отозвался Конвей и приступил к не слишком последовательному описанию своих неприятностей. И он, и Мэннен на время отключили свои трансляторы, дабы никто из инопланетян не подслушал их разговор по пути. Никак нельзя было допустить, чтобы подобный скандал стал достоянием гласности.
– Ну, в общем и целом твоя беда состоит в том, что тобой движет неудержимое желание приударить за крабами, – заключил Мэннен, когда они с Конвеем разыскали свободный столик. – Я хотел сказать: за крабихами, конечно. Ты только не обижайся, ради Бога, я вовсе не имел в виду, что с тобой что-то серьезно не так.
– Но все это очень серьезно, – прошептал в ответ Конвей.
Мэннен кивнул.
– Для тебя – да. Понимаю, – сочувственно проговорил он. – И на мой взгляд, то, что тебя нагрузили мнемограммой ЭЛНТ на первый долгосрочный курс, – это грязная шутка. Вот когда получаешь мнемограмму намного более чужеродного существа, все куда проще. Свое и его сознание легче дифференцировать. А мельфиане по темпераменту очень близки к нам – вот одна из причин твоих неприятностей. А скажи, тебе не приходила мысль о том, что твое собственное подсознание тут тоже поработало, а? Как знать, может быть, ты подначиваешь этого шестилапого донжуана? Может быть, в глубине души наш сдержанный и сверхспокойный доктор Конвей разделяет его чувства? В конце концов в твоем мозге сейчас всего-навсего запечатлены чужие воспоминания. Да, при этом вполне закономерно возникает определенное замешательство, но все же без особых трудностей можно определить, где ты сам, а где твой, так сказать, гость.
Мэннен на пару секунд умолк, а когда заговорил снова, тон его высказываний приобрел определенную строгость:
– Вероятно, я покажусь тебе похожим на О'Мару, но у меня такое впечатление: если ты так трясешься из-за непосредственной близости дамочки-ЭЛНТ, что ухитрился сорвать показательную операцию, то это – прямое свидетельство того, что ты хочешь, чтобы донор мнемограммы был хозяином положения. Мой тебе совет: бери ситуацию под контроль, и поскорее.
Конвей сердито отверг предположение приятеля о том, что он решил сам себя морально предать, и принялся подробно описывать свои старания избавиться от влияния ЭЛНТ. В какой-то момент он вдруг замолчал. Не стоило говорить Мэннену о том, чего он боялся более всего. А больше всего он боялся сорвать настоящую операцию и погубить пациента.
– …и я хочу отказаться, доктор Мэннен, – тоскливо закончил свое повествование Конвей. – Ты мог бы меня заменить?
– Нет! – резко воскликнул Мэннен и торопливо добавил: – Да ты головой-то подумай! Ведь тебе придется объяснять мельфианам, почему ты отказываешься, и тогда тебя поднимут на смех и в итоге выживут из госпиталя. Проклятие… Напряги мозги, Конвей! Должны быть какие-то фокусы, какие-то увертки, до которых ты пока просто не додумался. Ведь тебя все считают новатором, и это так и есть. Ты то и дело подбрасываешь необычные идеи. Взять хотя бы мысль о соединении СРТТ с кристаллическими существами…
Мэннен умолк, взгляд его стал задумчивым, отстраненным. А потом он вдруг улыбнулся и сказал:
– Точно. Есть один подход, которым ты пока не воспользовался. Беда в том, что ты и не додумался бы до него. Я бы додумался, и многие другие тоже, но только не ты. А я не имею права говорить тебе об этом.
Конвей испустил тяжкий вздох.
– Ну перестань издеваться. О'Мара сказал, что мне можно обращаться к тебе за советами. Разве ты не можешь изложить свою мысль в форме совета?
Мэннен покачал головой.
– Мне надо хорошенько подумать, потянуть за кое-какие струны, пропустить по нужным каналам… Жаль, что ты не из тех, кто бесстыдно злоупотребляет положением ради собственных корыстных интересов – как я, к примеру…
– И что же, что ты намереваешься пропустить по нужным каналам?! – в отчаянии вскричал Конвей.
– Да ты ешь, ешь, – посоветовал ему Мэннен, сделав вид, что не расслышал вопроса. – Твой сандвич совсем остыл.
В течение ближайших четырех дней Конвей никаких серьезных ошибок не допустил, но несколько раз был, что называется, на грани. Его бросало в дрожь всякий раз, когда во время учебных операций Сенрет прикасалась к нему – но все же теперь трясло не так сильно. Эти достижения в области самообладания Конвей относил к недавнему разговору с Мэнненом – разговору, который его, с одной стороны, возмутил, а с другой – вселил в него надежду. Вот только на что надеяться – этого Конвей, увы, не знал. Почему, интересно, Мэннен сожалел о том, что Конвей не способен пользоваться служебным положением в корыстных интересах? До чего бы, спрашивается, другие могли бы додуматься, а он – нет? Может быть, ответы на эти вопросы до какой-то степени объяснялись тем, что его подсознание уступало напору личности донора мнемограммы? Конвей ничего не понимал. Порой ему казалось, что и Мэннен ничего не понимал, а только попытался заставить его настолько испугаться за состояние собственной психики, чтобы мысли о Сенрет отступили на задний план. «Но нет, – думал Конвей, – Мэннен никогда не был настолько коварен!»
Утром пятого дня мельфаинин, ожидавший операции, впал в коматозное состояние, и Конвею пришлось назначить пересадку поджелудочной железы на этот же день, после полудня – то есть на целых три раньше, чем он планировал. Времени на то, чтобы проинструктировать кого-то другого, не оставалось, и потому ответственность ложилась на него – со всеми его трясучками, с Сенрет и всем прочим. И вот как раз тогда, когда Конвей уже собирался отправиться в операционную, вдруг возникла еще одна загвоздка. Оказалось, что к нему прикомандировали наблюдателя. На самом-то деле ничего сверхстрашного не произошло: просто-напросто кому-то из сотрудников отделения' для лечения АУГЛ захотелось освежить познания в области хирургии членистоногих существ. Но трудно было придумать что-либо более удачное для того, чтобы еще сильнее подкосить и без того расшатанную до последней степени уверенность Конвея в собственных силах. Он только надеялся на то, что он, она или оно окажется не его знакомым.
Но, увы, и в этом маленьком утешении ему было отказано. Прибыв в операционную, Конвей обнаружил там Мерчисон. Она уже облачилась в стерильный халат и ждала его. А с Мерчисон он был знаком как лично, так и профессионально.
Во время подготовки к операции – пока пациента привезли, уложили на операционную раму и иммобилизировали – Конвей разговаривал мало. А говорить ему хотелось, ему хотелось делать что угодно – лишь бы оттянуть мгновение начала операции, которую для пациента можно было приравнять к экзекуции. Именно так рассматривал теперь операцию Конвей, и руки у него уже дрожали. Но вот он быстро шагнул во вмятину в полу рядом с операционной рамой (вмятина была сделана специально, поскольку мельфиане значительно уступали людям ростом) и дал знак начинать. Мерчисон спокойно подошла ближе.
Первый этап операции – вскрытие панциря – позволял немного отвлечься, и Конвей искоса глянул на Мерчисон. Под воздействием мельфианской мнемограммы он приобрел способность непредвзято взирать на своих сородичей и мало-помалу начал считать их (как мужских, так и женских особей) бесформенными и лишенными всякой привлекательности мешками плоти в сравнении с мельфианами, чьи фигуры отличались чистотой и строгостью линий. Конвей понимал, что Мерчисон бы вовсе не обрадовалась, если бы узнала, что кто-то считает ее бесформенным и непривлекательным мешком. Медсестра Мерчисон (если, конечно, она не была облачена в тяжелый космический скафандр) обладала таким набором физиологических подробностей, что любой сотрудник-землянин мужского пола никак не мог взирать на нее отвлеченно.
Увы, сама она взирала на мужчин только так. Поговаривали, что она холодна, как обитатели метанового уровня. Но как-то раз Конвей работал с ней в паре в детском отделении и обнаружил, что ладить с Мерчисон довольно просто. На миг у него мелькнула мысль о том, что поясок на халате медсестра затянула слишком уж туго. Конвей сделал надрез на подпанцирной мембране. Заурчали отсосы, начали откачивать жидкость. Сенрет и остальные ЭЛНТ друг за другом ввели в надрез «подносы». Со своей работой мельфаине справились отлично – особенно Сенрет, движения которой отличались особой уверенностью и мягкостью. Будь побольше времени в запасе, Конвей с радостью уступил мы мельфианам место у операционной рамы, а сам бы только наблюдал за ними. Тогда волноваться осталось бы только за свою сердечную смуту. Руки у него по-прежнему слегка дрожали.
«А ну-ка, прекратите! – мысленно рявкнул на собственные руки Конвей. – Вы что, убить пациента собрались?»
Его руки работали сейчас не с муляжом, а с живым мельфианином, и внутренние органы у этого ЭЛНТ немного отличались и формой, и размерами от органов муляжа. Кроме того, существовали второстепенные кровеносные сосуды и мышечные структуры, о которых во время практических занятий Конвей только упоминал. Обливаясь потом, он вместе с практикантами осторожно отодвинул в сторону сердце, желудок и часть легкого, дабы освободить место для искусственной поджелудочной железы. От напряжения у пациента участилось сердцебиение. Конвей в страхе думал о том, как бы сердце не оторвалось и не вылетело наружу. Он удивлялся: как Сенрет удается удерживать сердце – оно выглядело точь-в-точь, как живая рыба, бьющаяся на сковородке. А потом его взгляд скользнул на клешни Сенрет, и он залюбовался их резкими, грубоватыми очертаниями, их красновато-коричневой окраской, которую только усиливала специальная пленка, нанесенная на клешни вместо перчаток. Конвей почувствовал, как пылают его щеки. Руки у него жутко затряслись. От отчаяния он еле слышно выругался.
– Могу я чем-то вам помочь? – спросила Мерчисон низким, приятным голосом. – Я читала ваши лекции…
– Что? Нет! – испуганно, раздраженно отозвался Конвей. – И помолчите, пожалуйста.
«Мерчисон забылась, – сердито подумал он. – Медсестра с таким опытом, как она могла? И утянулась так – просто неприлично!» В других обстоятельствах это еще как-то могло отвлечь его. Конвей недовольно буркнул, развернулся и вынул искусственную поджелудочную железу из ванны с физиологическим раствором.
Через несколько секунд новый орган занял свое место, оставалось только подсоединить его к главной артерии. Артерию следовало пережать выше и ниже мест входа и выхода, а затем подрезать и соединить с пластиковыми трубочками, отходящими от искусственной железы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30