Вилл ТРЕТЬЯКОВ
УВИДЕТЬ ДРАКОНА...


Я убил его с неестественной легкостью. Я увидел его издали, с
пригорка, на пологом склоне с кустами можжевельника среди редкой жесткой
травы. Вверх да вниз плыла дорога, и я плыл, покачиваясь в седле, и копье
мерно ходило вверх-вниз, упертое древком в гнездо стремени. Погожий,
пригожий день расцветал, канун яблочного Спаса, и ветер, налетавший
спереди и сбоку, был чист и свеж. А говорили о дремучем драконьем смраде
на милю в окружности. Говорили. В коллеже Ордена я был обучен трудному
военному ремеслу и всем подлым уловкам обитаемого мира. Нам передавали те
крохи знаний о чудесном, которые сохранялись в памяти и древних свитках
спустя века после встречи с ним. Миниатюры - дракон, пожирающий пустынника
Никомеда и деву Олеонору, дракон в небе над башнями астрологов. Дракон в
ярости. Спящий дракон. Мертвое знание, бесплотные сотни слов страшной речи
чудовищ. Кто из наших магистров видел в натуре хоть изумрудную чешуйку с
хвоста? Опыт дракоборцев старых лет выродился в изощренный ритуал, и
немногие всерьез верили в сказки о крылатых ящерах. И вот я рискнул
отправиться вслед баснословному Этерику Магнусу. До половины его путь был
хорошо известен. До гор Желания, до перевала семи троп. Но перевала более
не существовало, охотники ходили по одной тропе. Да и та обрывалась на
непостижимой высоте, приводя к разлому без дна, всегда затянутого
клубящимся туманом.
Эхо дробило и множило звуки. Белый пар окутывал ноздри наших коней, в
сумерках скалы чернели, и снег становился лунным, синим. Каменная мелочь
ссыпалась из-под переступающих подкованных ног.
- Сюда приходили они все, - мой проводник Элайя повел над пропастью
рукою в рукавице толстой вязки. - Доблесть во взоре, и крепость тела, и
твердыня духа. Они бы бросили вызов самому дьяволу, они верили в себя, но
биться лбом в глухую стену... Ведь такая стена надежнее прочих, мастер
Вилл, согласись.
Темнело быстро, и холод сковал сочленения моего панциря. Я с усилием
кивнул, говорить не хотелось. Эх, мальчишка, ты решил преуспеть там, где
отступали поколения отважных.
- У всех у них, - внезапно громче заговорил Элайя, - были чересчур
трезвые головы. Конь не птица, и облако не пух. И магией они не владели.
Они поворачивали вспять, убедившись в справедливости старой легенды. И до
сих пор тень доброго Этерика напрасно ищет покоя в диких горах. Но пришел
заветный день. Ты явился. Да ты и не мог иначе.
Я еле различал, как шевелятся заросли его усов в ледяной корке. Я бы
хотел посмотреть ему в глаза.
- Какого же лешего ты молчал всю дорогу? Я ведь сказал тебе, что хочу
только взглянуть на это гиблое место. Не больше. Я же еще... Я же щенок
для такого дела.
- Тебя ведет твоя судьба, ее же не обманешь. Каждый твой следующий
шаг уже предречен, теперь тебя будут направлять все встречные. А я лишь
первый в их цепи. Здесь мясо, хлеб и ячмень на три дня.
Он вдруг заторопился. Я чуть было не упустил горловину объемистого
тюка.
- Быстрей. Доверься мне. Небо почти черно. Сказано: "На грани черной
ночи избавитель пройдет сквозь стену из ветра и туч и, проблуждав три дня,
к исходу третьего увидит костры в долинах злосчастной страны Мо."
- И это я убью дракона?
- Ты одолеешь его, да, да, если только сейчас решишься на безумство.
Вперед, мастер Вилл, вперед...
Не знаю, уж чем он кольнул Семле - ножом, шилом ли, - мы обрушились в
пропасть, и мой предсмертный вопль заглушил крик полоумного старика:
- Тюк держи, тюк!
Какое-то время мы летели одним целым, потом медленно разъединились, я
с перехваченным судорогой горлом, с тюком в обеих руках, и слепо дергающий
тонкими ногами Семле. Сердце затрепетало и остановилось, зашлось в древнем
ужасе падения. Я ничего не видел больше, только свистело в ушах, и
безуспешно силился вздохнуть... Потом что-то упругое, подающееся,
остановило меня. Я проваливался сквозь мокрый легкий пух, и слой за слоем
он гасил скорость моего полета, это был не снег... Это был туман на дне
ущелья! Стена из ветра и туч. Сильный удар по плечу вывел мое дыхание из
спазмы. Железом по железу. Подкова Семле. Краем сознания я взмолился,
чтобы не оказаться на земле раньше него и под ним. Дышать было еще трудно,
но меня захватила бурная радость и понесла, взмывая с каждым новым
облаком. Только в снах я парил так над землей, сознавая свою полную
безопасность, хочешь опуститься - прижми коленки к груди, и камнем,
бесплотным камнем вниз. К камням я все-таки приложился основательно.
Туман подо мною засветился, все ближе передавали меня его воздушные
пелены-перины, и вот я выскользнул из последней и с высоты увидел ад. Из
скалы вязко вытекала бурая лава в оранжево-багровых ярких пятнах. Было
светло, свет играл на вонючих дымах над лавой, на камнях в липкой горячей
грязи, на множестве луж черной жижи, радужных пузырях. Временами скала
выпускала густые стаи шипящих искр, как с точильного колеса. Я стукнулся
правым боком и заработал обширный синяк на руке. Семле опалил шкуру, и я
битый час тянул его с места. А потом сам не мог взобраться в седло, меня
трясла частая дрожь, и мы потащились вдоль лавового потока. Кирасу я без
сожалений бросил у истока огненной реки, оставил только меч в кожаных
ножнах, поднял кверху наушники глубокой шапки волчьего меха и распахнул
полы полушубка. Ветер и холод бесились поверху. Я не знал куда идти, лишь
бы вперед и прочь отсюда. Лава пугала меня, но она давала свет и тепло. И
направление. Недолго мы прошли, но достаточно, чтобы привыкнуть к этому
окружению. И наконец я просто отвел Семле в сторонку, под плиту розового
гранита в блескучих зернах, навесом выдававшуюся из ровной скалы. У меня
еще достало воли подвесить ему на шею торбу с ячменем и самому покусать
холодный каравай. А потом я заполз, стеная и содрогаясь, в тесный спальник
и отрубился до утра под свист, и рев, и шип, и вой волков, и хрип грифонов
в удаленных пещерах, и рокот обвалов. Я был заговорен ото всех опасностей,
и тень доброго Этерика хранила меня.
С ним я встретился на второй день блужданий. Старые кости не испугали
меня, мальчишкой пережившего пятилетнюю резню за веру в наших краях. Его
герб я узнал сразу. Этерик Магнус - небесный патрон нашего ордена, его
житие входит в Большой Канон. А теперь я видел его въявь, и тяжелые глыбы
попирали его прах. Тут ли он погиб под ними, то ли они нагромоздились за
последующие столетия. Шкуры и ткань истлели, а доспехи были непоправимо
погнуты и зияли красными ржавыми ранами. Стальные щит и шлем магической
закалки уцелели. Спасли бы они его от каменного шквала? Но в любом случае
только ненормальные странствуют в горах с грузом сильного мула на шее и
левой руке. В Каноне сказано, что Этерик дошел до страны Мо, и тамошний
дракон извел его хитростью, пустив большой пал по лесу навстречу герою.
Однако по всему он так и не выбрался из скального лабиринта. Встреча с ним
одарила меня немногим. Шлем был велик и массивен, щит вовсе неподъемен. А
легкое и длинное копье белого камня пошло мне впрок, то самое, которое
"...сгибалось в кольцо и разгибалось без изъяна, било без промаху и
сразило пять десятков монстров, не горело в пламени земном и
подземном...". И в воде не горело, и в огне не тонуло - как издевались мы,
желторотые школяры-зубрилы. Вот оно в моей руке, прохладная ребристая
кость на ощупь, легче тисовой жерди, с которой мы работали месяцы
напролет. Но я даже не попытался его согнуть, я вырос из того возраста, а
хмурые мужчины знают себе цену и не верят в чудеса. По крайней мере,
чудеса невольные. На чаше гарды изнутри были неровно процарапаны крестики
и притерты чем-то черным, вроде сажи, чтоб заметней стали. Я насчитал
четырнадцать таких значков и послал мысленный привет моему каноноучителю
отцу Адальберту и кафедрам каноноучения вообще всех коллежей Ордена
Дракоборцев. Какая каша заварится! На всех изображениях, витражах,
покровах нимб св.Этерика состоит из пятидесяти звездочек, это еще из
вопросника младшей ступени.
Я был весел и горд, и едва различимая тропа несла меня под яркой
белизной вечного тумана вниз, все более резко кренясь под уклон, и ошую от
меня теперь журчал ручей с соленой на вкус водой. Она щипала язык и
терзала зубы холодом. По ночам я мечтал о костре и горячем хлебове. На
исходе третьего дня сплошная скала внезапно разомкнулась, и, вровень с
полетом птицы, я увидел страну Мо в сиреневой дымке, в синих тенях гор, и
сотни костров на холмах. Три долины лучами расходились у меня из-под ног
за пределы зрения, в сиреневое и лиловое ничто. Если и были звезды в небе,
то я их не видел. Только в романах и праздных сочинениях трубадуров звезды
сияют будто факелы ночного патруля. Любовник различает улыбку милой в их
услужливом освещении, а кинжалы злодеев так прямо и сверкают. Не терплю
сказок. Давно, примерно с прошлой осени. Злосчастная страна Мо
расстилалась подо мной, и где-то в своем логове беспокойно ворочался
дракон, мучаясь давним, полузабытым кошмаром.
- Избавитель явился. Радуйтесь, люди! - пробормотал я и чихнул. Из
носу текло безостановочно, текло и свербило, видно, чары подлого чудовища
не миновали и меня на границе его домена. Дальнейший путь был очевиден, но
следовало ждать до утра. Гигантский язык осыпи стремился круто вниз.
Безмерно одиноким казался я себе перед самым отплытием в сон, когда
снизу донесся отдаленный стон трубы, протяжный, тонкий. Он встревожил и
Семле, и тот пропрыгнул раз несколько, неловко вскидывая спутанные на ночь
ноги. Моя последняя ниточка к дому родному. В лучших традициях мне к шести
годам отдали во владение голенастого жеребенка. Поднимай его каждое утро,
будешь расти вместе с ним, будет расти и сила. Потом господь прогневался
на наш край, а разум людей свихнулся, и окончательно эта буря занесла меня
и Семле в холодные дормиторий и конюшню коллежа. Судьба влекла меня, не
спрашивая, насколько она мне по нраву. Теперь я взрослый, я редко плачу во
сне. Но я проснулся с мокрыми щеками и заснул снова. Мне привиделось, как
моя душа - яркая белая звездочка - воспаряет над миром. И снизу посылают
ей белые лучи другие души. Послушники-дракоборцы моего потока, тьютор отец
Олорий, матушка (а в большом зале проломлена крыша, ветер наметает снежные
кучи, и крысы пробегают мимо этих куч, звеня осколками цветного стекла на
полу), мой старший брат, с некоторым недоумением осваивающий презренное
ремесло хлебопашца, и та девица со смелыми глазами, которую я видел в
октябре на переправе через Майн, и нищие на широких ступенях кафедрального
собора, они временами уходили погреться у костра, разведенного за углом на
площади, а ливень все крепче бил их по мешковине и грязным костлявым
рукам. Я опять проснулся. Сердце тараном колотилось, потрясая грудную
клетку, отдаваясь в висках и кончиках пальцев. Я скрючился в клубок и
натянул полость на голову. Было еще темно. Третий сон показал мне Элайю на
ледяной блистающей вершине. Мы с ним, и этот одинокий пик, и чистая
голубизна ветреного неба, в котором теряется основание нашей Вавилонской
башни. Я не спрашиваю, как мы с ним очутились здесь. Наверняка очередное
безумство. Лицо его бесстрастно, но голос печален.
- Мальчик, я солгал тебе. Ты не убьешь дракона.
- Ведь у меня копье Этерика.
Молчание.
- Он меня в западню заманит?
Элайя коротко мотает головой.
- Магия? Колдовство?
Нет. Нет.
- Что меня ждет, Элайя, не ври мне!
- Знаешь ли ты себя, мастер Вилл? Веришь себе? Всегда согласен с
собою?
- Ты пугаешь меня непонятными словами!
Сон уходит, а Элайя озабоченно повторяет:
- Веришь себе? Знаешь себя?
Яснее ясного - все пройдет гладко, только ежели я себе сам ножку не
подставлю. Беспроигрышный прием гадалок. Я тяну спину, как струну арбалета
и повожу, напрягаю до хруста плечи. День обещает быть добрым, хотя солнце
еще слабо для тепла.
Вскоре мы начинаем спуск. Я ужасно трушу, и пот копится на бровях, и
капли скользят к глазам и по крыльям носа. Солнце светит наотмашь, режет и
жжет, и камни опасно колеблются, как одна живая масса. Да простят мне
богобоязненные пустомели - копьем я орудую, как простым, очень длинным и
неудобным посохом, и чертова реликвия при этом гнется куда попало на манер
ивовой лозы. Приходится следить за зверем, доверяющим мне, и за поклажей,
и за завалами валунов впереди-внизу-вокруг. В тесный круг забрали меня
немногие звуки - напряженные дыхания, и голоса камней из-под ног, а дальше
- безветрие, пустота, тишина. Солнце жжет, и из носу льет - радуйтесь,
люди, грядет герой, каких не бывало. Я жмурюсь, промаргиваю едкий пот, и
по редким фрагментам, доступным зрению, пытаюсь направить наше движение.
Время остановилось, а солнце карабкается в зенит, но вот я очутился в
холодной тени и вмиг ослеп. Под ногами тот же щебень, осыпь ползет дальше
и заворачивает за грузно осевшую на пути громадную гору. Она одна
особняком торчит под могучими скалами, откуда - с высокого верху - и
срывается из пролома застывший камнепад. Экая крутизна, как одолел я ее,
едва ли не полдня спускался без передышки, не позволяя подломиться
неверным ногам. Потом все было проще. Гора закрывала первый из холмов
страны Мо, они уступами вели меня ниже, ниже, в тепло и зелень, и дух
диких яблонь на солнцепеке, в густую сладкую траву нашей первой ночевки.
Ночью опять звала труба, и сполохи от костров взметало на юге, будто
гроза бесшумно ходила по дальним склонам. Перед рассветом явился дождь,
короткий дождик, торопливо и яростно побил нас увесистыми каплями и
побежал дальше, шумно шлепая по мокрой траве. Насморк мой улетучился тем
же чудесным образом... Я, злой и веселый, скалился на тонкую полоску
света, обозначавшую зубцы гор. Я навалил поклажу на Семле, не затягивая
его в сырую кожу ремней. Мы захлюпали по грязи. Много позже солнце
высушило нас до пара, а проселок - до пыли, и встречный ветер уносил и
пыль, и пар прочь. Он надул мне зверский голод, который лишь раздразнили
придорожные яблоки-зеленушки. Когда я увидал на другом берегу оврага
широкую гарь, позади кто-то прохрипел с перерывами, задыхаясь словно от
долгого бега, прохрипел по-драконьему. Пару слов я не разобрал, остальные
же - "Стой, рыцарь, стой!" - и впрямь остановили меня. Так резко, что я
зацепил ногой за корневище, укромное в пыли, и полетел наземь, не выпуская
повод. Семле заржал, почуяв чужого, и протащил меня немного на животе,
покуда я не догадался разжать пальцы. Дракон все что-то бормотал и хрипло
дышал. Мной завладели страх и досада. Копье Этерика! Я вскочил навстречу
черноволосому парню в крестьянской одежде, который бросился ко мне же -
отряхивать, что ли. Долго не раздумывая, я увернулся и ухватил копье с
обочины. Потом до меня дошло, что драконами поблизости не пахнет ("Смрад!
Драконий смрад, дети мои..."), а парень, разведя руки и приоткрыв рот,
таращится на меня, точно на ожившее пугало.
- Ты напал на меня? - спросил я и попытался жестом выразить забытое
мною слово "почему". В жесте участвовало и копье.
Парень рухнул на колени и быстро заговорил на скрежещущем это
наречии, глядя жалобно и покорно. Он был убежден, что я сильномогучий
Атарикус, что старики ждут меня с ранней весны, и что по моей милости
драконьи дозоры короля рыщут в тени великих гор. По его тону я понял, что
встречаться с дозорами не стоит. Мой новый водитель был моложе меня, ниже
ростом и тащил за спиной тушки зайцев и маленькой росомахи, вынутых из
силков на заре. Я спросил его, знает ли он кого-нибудь, кто бы видел
дракона, и он отвечал мне долгим взглядом, недоуменным в высшей степени.
Больше с дурачком толковать было не о чем. Я не слишком ловко взобрался в
седло, потеснив изрядно похудевший кожаный тюк, и осведомился напоследок о
дороге в деревню. Он опять недоверчиво воззрился на меня и так же молча
указал вперед. На этот раз маху дал я. Дорога-то была одна, и она лежала
под нашими ногами, а потом поплыла, увлекая назад несостоявшегося
попутчика, корявые дикие яблони, склоны и пригорки, вверх да вниз. А ветер
чист и свеж был.
Покамест я не увидел его, и вспыхивавшую траву под выдохами огня,
мгновенно обращавшуюся в черный ломкий пепел.
1 2 3 4