У нас
неприятности.
- О, Мэри-Энн! А я-то надеялся, что вы хотели просто повидаться со
мной.
Гайджио безутешно понурил голову.
Ей трудно было разобраться, говорит ли он всерьез или шутит. И, в
качестве наиболее легкого овладения ситуацией девушка рассердилась.
- Послушайте, Гайджио Раблин! Из всех людей на Земле - в прошлом,
настоящем и будущем - вы последний, кого бы я хотела увидеть еще раз! И вы
знаете, почему! Любой мужчина, который... который такое говорит такой
девушке, как я, и в такой момент...
К крайней досаде, ей на самом деле изменил дар речи, из глаз брызнули
слезы и заструились по щекам. У нее появилось непреодолимое желание бежать
куда глаза глядят, однако она решительно сжала губки и попыталась смахнуть
слезы.
Теперь стало весьма неуютно Гайджио.
- Прошу прощения, Мэри-Энн. Мне на самом деле жаль, что так
получилось. Мне не следовало с самого начала крутить с вами любовь. Вы же
понимаете, что мы не имеем почти ничего общего. Но вы показались мне такой
привлекательной! Такой возбуждающей меня женщины я не встречал им в одной
эпохе, включая мою. Единственное, к чему я никак не мог привыкнуть - это
то удручающее воздействие, которое оказывают ваши специфические
косметические средства. Но реальные осязательные ощущения были в высшей
степени ошеломляющими.
- Но вы раньше ничего не говорили об этом! Только водили пальцем по
моим губам и говорили: "Скользко!".
Гайджио пожал плечами.
- Я только сказал о том, что мне очень жаль, и ничего другого не имел
в виду, - произнес он после некоторой паузы. - Если бы вы знали, Мэри-Энн,
как эти жировые вещества действуют на сильно развитое осязание! Эта вязкая
красная помада на губах! А эта искусно растертая нелепица на щеках! Я
принимал это, как должное, а теперь стараюсь, чтобы вы поняли, почему меня
прорвало так глупо!
- Насколько я вас поняла, - едко вставила Мэри-Энн, - вы считаете,
что я стала бы много привлекательной, если бы выбрила голову, как многие
из ваших женщин, вроде этой ужасной Флурит?
Он усмехнулся и покачал головой.
- Нет. Вы не смогли бы стать такой, как они, а они - такими, как вы.
Это связано с разными представлениями о женственности и красоте. В вашу
эпоху особо подчеркивается определенного рода физическое подобие, для чего
используются различные искусственные средства, с помощью которых женщина
как можно больше приближается к общепринятому идеалу. Мы же делаем
ударение на несхожесть и эмоциональные различия. Например, при бритье
головы одной из целей является показ морщинок, неожиданно возникающих на
коже черепа, которые можно было бы не заметить, если бы эта часть была
покрыта волосами.
Плечи Мэри-Энн поникли.
- Не понимаю я этого. И, наверное, никогда не пойму. Одно знаю точно
- я не смогу остаться в одном с вами мире, Гайджио. Одна мысль об этом
вызывает ощущение, будто меня выворачивает наизнанку.
- Мне понятны ваши чувства, - произнес серьезно молодой человек. - И,
если это может служить вам хоть каким-то утешением, знайте, что вы
производите на меня точно такое же действие. Никогда раньше я не совершал
ничего настолько идиотского, как микроохота в загрязненной культуре, пока
не повстречался с вами. Мне так запали в душу ваши волнующие рассказы о
смелом искателе приключений Эдгаре Раппе, что я обнаружил непреодолимое
влечение доказать самому себе, что и я являюсь мужчиной в вашем понимании
этого слова, Мэри-Энн! В вашем понимании этого слова...
- Эдгар Рапп? - Она подняла брови, и не веря своим ушам, уставилась
на Гайджио. - Искатель приключений? Волнующий душу? Эдгар? Разве что
назвать приключением покер, в который он режется по ночам с ребятами из
бухгалтерии.
Гайджио вскочил и принялся мерить комнату шагами.
- Как вы можете говорить об этом таким тоном! Небрежно,
полупрезрительно! Ведь эта игра связана с постоянным риском для психики, с
многократными возникающими по ходу игры столкновениями характеров, явными
или подсознательными. И это на протяжении часов, когда вовлечены в
соперничество не двое-трое, а целых пятеро, шестеро или даже семеро
совершенно разных, агрессивно настроенных людей! Эти блефы, завышение
ставок, утонченные хитрости! И для вас это ничего не значит? Во всем нашем
мире не найдется ни одного человека, который смог бы выдержать пятнадцать
минут столь сложной психологической пытки?
Взгляд девушки стал нежным и кротким.
- Так вот почему вы отправились под этот ужасный микроскоп, Гайджио!
Чтобы доказать самому себе, что вы ничуть не хуже Эдгара, когда он играет
в покер?
Гайджио остановился.
- Да разве только в покере дело, Мэри-Энн? А этот подержанный
автомобиль, на котором он ездит? По сравнению с управлением любым из этих
неповоротливых, непредсказуемых самоходных экипажей в гуще движения,
сопряженного, как хвастается в том ваш мир, с таким огромным количеством
несчастных случаев, микроохота выглядит всего лишь жалким, надуманным
занятием. Но это - единственное доступное для меня дело, хоть чем-то
напоминающее полную риска жизнь ваших современников!
- Вам вовсе не надо было ничего мне доказывать, Гайджио.
- Может быть, может быть... - произнес он понуро. - Но я должен был
доказать это себе. И кое-что мне удалось. Теперь я знаю, что два человека
с совершенно различными стандартами, касающимися мужчины и женщины,
внушенными ее в раннем детстве, не имеют ни одного шанса на счастье
независимо от того, насколько привлекательными они кажутся друг другу. Я
не могу жить в согласии с вашими нормами, а вы... У вас, разумеется,
вызывают душевное расстройство мои. Действительно, нам не следует жить в
одном мире. И это правильно вдвойне после того... Ну, после того, как мы
выяснили, насколько сильно нас влечет друг к другу.
Девушка кивнула.
- Я понимаю. Поэтому-то вы перестали ухаживать за мной, произнесли
то... то противное слово... Поэтому вздрагивали при виде меня, вытирая
свои губы... Гайджио, вы же смотрели так, будто от меня дурно пахнет! И
это терзало мою душу, именно тогда я поняла, что мне нужно покинуть ваш
мир навсегда... Но, поскольку Уинтроп совсем задурил, я не представляю
себе, как это можно сделать.
- Расскажите мне об этом.
Он, казалось, пытался восстановить душевное равновесие присев рядом с
нею на секцию приподнявшегося пола. К тому времени, когда она закончила
свой рассказ, Гайджио полностью пришел в себя. Мэри-Энн с тревогой следила
как он снова становится изысканно вежливым, чрезвычайно смышленым, и
слегка высокомерным, молодым человеком XXV века. И до мозга костей
ощутила, как ее кричащая и не очень-то умная примитивность отчетливо
проступает сквозь толстый слой косметики.
- Я не могу сделать этого для вас, - вынес Гайджио свой приговор.
- Даже несмотря на то, - спросила она, уже отчаявшись, - что всех нас
ожидают здесь только неприятности? На весь тот ужас, который внушает мне
ваше время?
- Вряд ли вы поймете меня, Мэри-Энн... Здесь затронут вопрос
социальной основы нашего мира, что гораздо значимее, чем наши личные
небольшие неприятности. В нашем мире, как уже подчеркнул Сторку, просто
невозможно принудить человека к чему-либо. И с этим, дорогая моя, ничего
нельзя поделать.
Мэри-Энн выпрямилась. Не нужно было обладать большой
проницательностью, чтобы по насмешливому высокомерию последних слов
Гайджио не понять, что он уже полностью овладел собой. Что теперь она для
него - интригующий, но чрезвычайно далекий в культурном отношении
экземпляр. Вскипев от гнева и отчаяния, девушка всем своим нутром
почувствовала, что наступила пора сбить с него спесь.
- Если Уинтроп не вернется, не только мы застрянем здесь. Люди вашей
эпохи останутся в нашем времени! И вы, как сотрудник Темпоральной Службы,
можете потерять свою работу!
- Дорогая моя малышка Мэри-Энн! Я не могу потерять свою работу. Она
моя до тех пор, пока сама мне не надоест. Что у вас за представления!
Перед следующей встречей предупредите меня, чтобы я мог заранее обрезать
уши!
Плечи его затряслись от смеха. Что ж, по крайней мере, она вызвала у
него хорошее настроение. Но это "дорогая моя малышка"... Какая едкая
ирония!
- Неужели у вас настолько отсутствует чувство ответственности? И
неужели вы такой бесчувственный?
- Те пятеро из нашего столетия, которые добровольно вызвались
проделать путешествие в вашу эпоху, являются высокообразованными,
чрезвычайно осторожными и в высшей степени ответственными людьми. Они
понимали, что это связано с определенным и неизбежным риском.
Мэри-Энн живо вскочила на ноги.
- Но откуда им было знать, что Уинтроп окажется таким упрямым? И
откуда мы могли знать об этом?
- Каждый должен допускать, что перемещение на 500 лет непременно
связано с определенными опасностями. Невозможность вернуться - одна из
них. Затем, каждый должен допускать, что кто-либо из путешествующих
осознает эту опасность, по крайней мере подсознательно, и не пожелает
подвергнуть себя такому риску. А возникновение подобной ситуации ведет к
тому, что вмешательство являлось бы серьезным преступлением не только
против осознаваемых действий Уинтропа, но и против подсознательных
побуждений таких людей. Оба эти преступления практически равнозначны с
точки зрения морали нашей эпохи. Я стараюсь объяснить как можно проще,
Мэри-Энн. Теперь вы понимаете?
- То есть, вы хотите сказать, что примерно по такой же причине вас не
хотела спасать Флурит? Потому что вы, может быть, подсознательно хотели
подвергнуться опасности гибели?
- Да. И, поверьте мне, она бы даже пальцем не пошевелила, несмотря на
всю вашу романтическую взволнованность, не будь на пороге важнейшей
трансформации, чему часто сопутствует психологическое отстранение от
общепринятых норм.
- А что представляет из себя эта столь важная трансформация?
Гайджио покачал головой.
- Не спрашивайте. Все равно не поймете, к тому же вам это не
понравится. Это - одна из характерных черт нашей эпохи, подобно тому, как
характерными чертами вашей эпохи являются бульварная литература или
предвыборная лихорадка. Мы защищаем и оберегаем самые эксцентричные
побуждения личности, даже если они самоубийственны. Позвольте провести
аналогию. Французская революция пыталась кратко выразить себя в лозунге
"Свобода, равенство и братство". Американская революция провозглашала
"Жизнь, свободу и стремление к счастью". Целостная концентрация нашей
цивилизации содержится в таких словах "Абсолютная неприкосновенность
личности и ее самых странных прихотей". Наиболее важной является вторая
часть, ибо без этого у человека не будет даже элементарной свободы делать
с собой все, что вздумается. Лицо, которое возжелало бы...
- Меня нисколько не интересует эта бессмысленная галиматья! -
решительно перебила его Мэри-Энн. Вы не поможете нам, не так ли? Мне
остается только уйти!
- А вы ждали, что я скажу что-либо другое, дорогая моя? Я ведь не
Машина-Оракул. Я всего лишь человек!
- Человек? - презрительно вскричала Мэри-Энн. - Человек? Вы смеете
называть себя человеком? О, позвольте мне уйти отсюда!
Он только пожал плечами, потом встал и вызвал джампер. Когда тот
материализовался, Гайджио вежливо указал девушке на него. Она было
повернулась, но тут же спохватилась и протянула руку.
- Гайджио, - произнесла она. - Независимо от того, удастся ли нам
вернуться в свой мир, я не намерена больше когда-либо встречаться с вами.
Но знайте...
Она сделала паузу. Он опустил глаза и склонил голову, сжав ее руку в
своей.
- Это... это всего лишь то... О, Гайджио, вы - единственный мужчина,
в которого я когда-либо влюблялась. И любила искренне и всецело. Я хочу,
чтобы вы об этом знали...
Всхлипывая, она вырвала руку и метнулась к джамперу.
Вернувшись в комнату миссис Бракс, Мэри-Энн объяснила присутствующим,
что Гайджио Раблин, сотрудник Темпоральной Службы, не может и не хочет
помочь им преодолеть упрямство Уинтропа.
Дэйв Поллок обвел взглядом собравшихся.
- Значит, мы сдаемся? Неужели ничего нельзя сделать? Никто в этом
сверкающем автоматизированном будущем и пальцем не шевельнет, чтобы помочь
нам вернуться, а сами мы не в состоянии помочь себе. Ладно, прекрасный
новый мир. Вершина цивилизации. Подлинный прогресс.
- Не понимаю, с чего это вы позволяете себе распускать язык, молодой
человек, - недовольно пробурчал мистер Мид. - Мы-то хоть пытались
что-нибудь предпринять. Чего нельзя сказать о вас.
- Скажите, что я должен сделать. И я сделаю. Может быть, я и не плачу
большущие налоги, но хочу выяснить каким образом можно решить стоящую
перед нами задачу. А всей этой истерией, эмоциональной шумихой,
размахиваем руками и напусканием на себя важности, будто мы - крупные
шишки, мы пока что ничего не смогли добиться.
Миссис Бракс вытянула руку и произнесла, показывая на свои крохотные
позолоченные часики:
- Осталось всего сорок пять минут. Что мы сможем сделать за это
время? Произнести какое-нибудь магическое заклинание? Я чувствую, что
никогда больше не увижу своего Барни.
Поллок смерил ее свирепым взглядом.
- Я не говорю о чудесах или волшебстве. Я рассуждаю, призвав на
помощь логику. У этих людей есть не только фиксация исторический фактов.
Они имеют также регулярные контакты с будущим - их будущим. Это означает,
что им доступна также регистрация фактов, которые имели место в их
будущем.
Миссис Бракс издала возглас одобрения. Ей нравилось слушать людей
образованных.
- И что? - спросила она.
- А разве это не очевидно? Пяти нашим партнерам из этого мира
доподлинно известно наперед о том, что Уинтроп заупрямится. Этот факт
зарегистрирован. И они бы не отправились в прошлое, если бы не знали о
существовании выхода из этого положения. Теперь очередь за нами найти этот
выход.
- Может быть, - предположила мисс Картингтон, - следующее будущее
сохраняет это в тайне от них. Или, может быть, эти пятеро страдают тем,
что у них здесь называется запущенным случаем индивидуального
эксцентричного порыва.
- Понятие индивидуального эксцентричного побуждения здесь вовсе не
при чем, - презрительно скривившись, произнес Дэйв Поллок. - Нет. Решение
за нами, здесь. И мы обязаны его найти.
Пока они пререкались, на лице Оливера Мида появилось выражение
сосредоточенности. Он как будто старался откопать что-то в конце длинного
туннеля затуманенной горем памяти. Неожиданно он выпрямился и произнес:
- Сторку! Он упоминал еще о чем-то... Что же он такое сказал?
Все встревоженно посмотрели на него.
- Вспомнил! Машина-Оракул! Мы можем спросить у Машины-Оракула! При
этом у нас могут возникнуть затруднения с правильным истолкованием ее
ответа, но нельзя забывать, что положение у нас отчаянное. Если бы только
получить ответ, хоть какой-нибудь ответ...
- О чем-то подобном говорил и мистер Раблин, - встряла Мэри-Энн.
- Он тоже? Прекрасно! Может быть, еще не все потеряно!
Взоры всех устремились на Дэйва Поллока.
- Вы - единственный среди нас представитель длинноволосых, эксперт в
области науки, - твердо заявил мистер Мид. - Вы - профессор физики и
химии, вам и разбираться в этой машинерии.
- Я - преподаватель! Преподаватель в старших классах средней школы!
Учитель! Подумать только - Машина Оракул! Да при одной мысли о том, что
необходимо к ней приблизиться, у меня мурашки бегут по телу. Это - один из
наиболее ужасных аспектов этой цивилизации, который больше всего
свидетельствует об упадке этого общества. Я лучше...
- А у меня не переворачивалось все внутри, когда мне пришлось идти
уговаривать этого полоумного Уинтропа? - вмешалась миссис Бракс. -
Думаете, мне было приятно смотреть, как ползунки на нем превращаются в
ночную сорочку? А эти его безумные бредни? То нюхает, что-то с Марса, то
попробует что-то с Венеры... Вы думаете, мистер Поллок, я получала от
этого удовольствие?
- А я заверяю вас, - перехватила у нее эстафету Мэри-Энн, - что этот
Гайджио Раблин - самый последний на Земле человек, к которому я обратилась
бы с просьбой об одолжении. Это - дело личное, и мне не хотелось бы, если
вы не возражаете, сейчас его обсуждать, но я лучше бы умерла, чем
попыталась бы еще раз вытерпеть все это.
1 2 3 4 5 6
неприятности.
- О, Мэри-Энн! А я-то надеялся, что вы хотели просто повидаться со
мной.
Гайджио безутешно понурил голову.
Ей трудно было разобраться, говорит ли он всерьез или шутит. И, в
качестве наиболее легкого овладения ситуацией девушка рассердилась.
- Послушайте, Гайджио Раблин! Из всех людей на Земле - в прошлом,
настоящем и будущем - вы последний, кого бы я хотела увидеть еще раз! И вы
знаете, почему! Любой мужчина, который... который такое говорит такой
девушке, как я, и в такой момент...
К крайней досаде, ей на самом деле изменил дар речи, из глаз брызнули
слезы и заструились по щекам. У нее появилось непреодолимое желание бежать
куда глаза глядят, однако она решительно сжала губки и попыталась смахнуть
слезы.
Теперь стало весьма неуютно Гайджио.
- Прошу прощения, Мэри-Энн. Мне на самом деле жаль, что так
получилось. Мне не следовало с самого начала крутить с вами любовь. Вы же
понимаете, что мы не имеем почти ничего общего. Но вы показались мне такой
привлекательной! Такой возбуждающей меня женщины я не встречал им в одной
эпохе, включая мою. Единственное, к чему я никак не мог привыкнуть - это
то удручающее воздействие, которое оказывают ваши специфические
косметические средства. Но реальные осязательные ощущения были в высшей
степени ошеломляющими.
- Но вы раньше ничего не говорили об этом! Только водили пальцем по
моим губам и говорили: "Скользко!".
Гайджио пожал плечами.
- Я только сказал о том, что мне очень жаль, и ничего другого не имел
в виду, - произнес он после некоторой паузы. - Если бы вы знали, Мэри-Энн,
как эти жировые вещества действуют на сильно развитое осязание! Эта вязкая
красная помада на губах! А эта искусно растертая нелепица на щеках! Я
принимал это, как должное, а теперь стараюсь, чтобы вы поняли, почему меня
прорвало так глупо!
- Насколько я вас поняла, - едко вставила Мэри-Энн, - вы считаете,
что я стала бы много привлекательной, если бы выбрила голову, как многие
из ваших женщин, вроде этой ужасной Флурит?
Он усмехнулся и покачал головой.
- Нет. Вы не смогли бы стать такой, как они, а они - такими, как вы.
Это связано с разными представлениями о женственности и красоте. В вашу
эпоху особо подчеркивается определенного рода физическое подобие, для чего
используются различные искусственные средства, с помощью которых женщина
как можно больше приближается к общепринятому идеалу. Мы же делаем
ударение на несхожесть и эмоциональные различия. Например, при бритье
головы одной из целей является показ морщинок, неожиданно возникающих на
коже черепа, которые можно было бы не заметить, если бы эта часть была
покрыта волосами.
Плечи Мэри-Энн поникли.
- Не понимаю я этого. И, наверное, никогда не пойму. Одно знаю точно
- я не смогу остаться в одном с вами мире, Гайджио. Одна мысль об этом
вызывает ощущение, будто меня выворачивает наизнанку.
- Мне понятны ваши чувства, - произнес серьезно молодой человек. - И,
если это может служить вам хоть каким-то утешением, знайте, что вы
производите на меня точно такое же действие. Никогда раньше я не совершал
ничего настолько идиотского, как микроохота в загрязненной культуре, пока
не повстречался с вами. Мне так запали в душу ваши волнующие рассказы о
смелом искателе приключений Эдгаре Раппе, что я обнаружил непреодолимое
влечение доказать самому себе, что и я являюсь мужчиной в вашем понимании
этого слова, Мэри-Энн! В вашем понимании этого слова...
- Эдгар Рапп? - Она подняла брови, и не веря своим ушам, уставилась
на Гайджио. - Искатель приключений? Волнующий душу? Эдгар? Разве что
назвать приключением покер, в который он режется по ночам с ребятами из
бухгалтерии.
Гайджио вскочил и принялся мерить комнату шагами.
- Как вы можете говорить об этом таким тоном! Небрежно,
полупрезрительно! Ведь эта игра связана с постоянным риском для психики, с
многократными возникающими по ходу игры столкновениями характеров, явными
или подсознательными. И это на протяжении часов, когда вовлечены в
соперничество не двое-трое, а целых пятеро, шестеро или даже семеро
совершенно разных, агрессивно настроенных людей! Эти блефы, завышение
ставок, утонченные хитрости! И для вас это ничего не значит? Во всем нашем
мире не найдется ни одного человека, который смог бы выдержать пятнадцать
минут столь сложной психологической пытки?
Взгляд девушки стал нежным и кротким.
- Так вот почему вы отправились под этот ужасный микроскоп, Гайджио!
Чтобы доказать самому себе, что вы ничуть не хуже Эдгара, когда он играет
в покер?
Гайджио остановился.
- Да разве только в покере дело, Мэри-Энн? А этот подержанный
автомобиль, на котором он ездит? По сравнению с управлением любым из этих
неповоротливых, непредсказуемых самоходных экипажей в гуще движения,
сопряженного, как хвастается в том ваш мир, с таким огромным количеством
несчастных случаев, микроохота выглядит всего лишь жалким, надуманным
занятием. Но это - единственное доступное для меня дело, хоть чем-то
напоминающее полную риска жизнь ваших современников!
- Вам вовсе не надо было ничего мне доказывать, Гайджио.
- Может быть, может быть... - произнес он понуро. - Но я должен был
доказать это себе. И кое-что мне удалось. Теперь я знаю, что два человека
с совершенно различными стандартами, касающимися мужчины и женщины,
внушенными ее в раннем детстве, не имеют ни одного шанса на счастье
независимо от того, насколько привлекательными они кажутся друг другу. Я
не могу жить в согласии с вашими нормами, а вы... У вас, разумеется,
вызывают душевное расстройство мои. Действительно, нам не следует жить в
одном мире. И это правильно вдвойне после того... Ну, после того, как мы
выяснили, насколько сильно нас влечет друг к другу.
Девушка кивнула.
- Я понимаю. Поэтому-то вы перестали ухаживать за мной, произнесли
то... то противное слово... Поэтому вздрагивали при виде меня, вытирая
свои губы... Гайджио, вы же смотрели так, будто от меня дурно пахнет! И
это терзало мою душу, именно тогда я поняла, что мне нужно покинуть ваш
мир навсегда... Но, поскольку Уинтроп совсем задурил, я не представляю
себе, как это можно сделать.
- Расскажите мне об этом.
Он, казалось, пытался восстановить душевное равновесие присев рядом с
нею на секцию приподнявшегося пола. К тому времени, когда она закончила
свой рассказ, Гайджио полностью пришел в себя. Мэри-Энн с тревогой следила
как он снова становится изысканно вежливым, чрезвычайно смышленым, и
слегка высокомерным, молодым человеком XXV века. И до мозга костей
ощутила, как ее кричащая и не очень-то умная примитивность отчетливо
проступает сквозь толстый слой косметики.
- Я не могу сделать этого для вас, - вынес Гайджио свой приговор.
- Даже несмотря на то, - спросила она, уже отчаявшись, - что всех нас
ожидают здесь только неприятности? На весь тот ужас, который внушает мне
ваше время?
- Вряд ли вы поймете меня, Мэри-Энн... Здесь затронут вопрос
социальной основы нашего мира, что гораздо значимее, чем наши личные
небольшие неприятности. В нашем мире, как уже подчеркнул Сторку, просто
невозможно принудить человека к чему-либо. И с этим, дорогая моя, ничего
нельзя поделать.
Мэри-Энн выпрямилась. Не нужно было обладать большой
проницательностью, чтобы по насмешливому высокомерию последних слов
Гайджио не понять, что он уже полностью овладел собой. Что теперь она для
него - интригующий, но чрезвычайно далекий в культурном отношении
экземпляр. Вскипев от гнева и отчаяния, девушка всем своим нутром
почувствовала, что наступила пора сбить с него спесь.
- Если Уинтроп не вернется, не только мы застрянем здесь. Люди вашей
эпохи останутся в нашем времени! И вы, как сотрудник Темпоральной Службы,
можете потерять свою работу!
- Дорогая моя малышка Мэри-Энн! Я не могу потерять свою работу. Она
моя до тех пор, пока сама мне не надоест. Что у вас за представления!
Перед следующей встречей предупредите меня, чтобы я мог заранее обрезать
уши!
Плечи его затряслись от смеха. Что ж, по крайней мере, она вызвала у
него хорошее настроение. Но это "дорогая моя малышка"... Какая едкая
ирония!
- Неужели у вас настолько отсутствует чувство ответственности? И
неужели вы такой бесчувственный?
- Те пятеро из нашего столетия, которые добровольно вызвались
проделать путешествие в вашу эпоху, являются высокообразованными,
чрезвычайно осторожными и в высшей степени ответственными людьми. Они
понимали, что это связано с определенным и неизбежным риском.
Мэри-Энн живо вскочила на ноги.
- Но откуда им было знать, что Уинтроп окажется таким упрямым? И
откуда мы могли знать об этом?
- Каждый должен допускать, что перемещение на 500 лет непременно
связано с определенными опасностями. Невозможность вернуться - одна из
них. Затем, каждый должен допускать, что кто-либо из путешествующих
осознает эту опасность, по крайней мере подсознательно, и не пожелает
подвергнуть себя такому риску. А возникновение подобной ситуации ведет к
тому, что вмешательство являлось бы серьезным преступлением не только
против осознаваемых действий Уинтропа, но и против подсознательных
побуждений таких людей. Оба эти преступления практически равнозначны с
точки зрения морали нашей эпохи. Я стараюсь объяснить как можно проще,
Мэри-Энн. Теперь вы понимаете?
- То есть, вы хотите сказать, что примерно по такой же причине вас не
хотела спасать Флурит? Потому что вы, может быть, подсознательно хотели
подвергнуться опасности гибели?
- Да. И, поверьте мне, она бы даже пальцем не пошевелила, несмотря на
всю вашу романтическую взволнованность, не будь на пороге важнейшей
трансформации, чему часто сопутствует психологическое отстранение от
общепринятых норм.
- А что представляет из себя эта столь важная трансформация?
Гайджио покачал головой.
- Не спрашивайте. Все равно не поймете, к тому же вам это не
понравится. Это - одна из характерных черт нашей эпохи, подобно тому, как
характерными чертами вашей эпохи являются бульварная литература или
предвыборная лихорадка. Мы защищаем и оберегаем самые эксцентричные
побуждения личности, даже если они самоубийственны. Позвольте провести
аналогию. Французская революция пыталась кратко выразить себя в лозунге
"Свобода, равенство и братство". Американская революция провозглашала
"Жизнь, свободу и стремление к счастью". Целостная концентрация нашей
цивилизации содержится в таких словах "Абсолютная неприкосновенность
личности и ее самых странных прихотей". Наиболее важной является вторая
часть, ибо без этого у человека не будет даже элементарной свободы делать
с собой все, что вздумается. Лицо, которое возжелало бы...
- Меня нисколько не интересует эта бессмысленная галиматья! -
решительно перебила его Мэри-Энн. Вы не поможете нам, не так ли? Мне
остается только уйти!
- А вы ждали, что я скажу что-либо другое, дорогая моя? Я ведь не
Машина-Оракул. Я всего лишь человек!
- Человек? - презрительно вскричала Мэри-Энн. - Человек? Вы смеете
называть себя человеком? О, позвольте мне уйти отсюда!
Он только пожал плечами, потом встал и вызвал джампер. Когда тот
материализовался, Гайджио вежливо указал девушке на него. Она было
повернулась, но тут же спохватилась и протянула руку.
- Гайджио, - произнесла она. - Независимо от того, удастся ли нам
вернуться в свой мир, я не намерена больше когда-либо встречаться с вами.
Но знайте...
Она сделала паузу. Он опустил глаза и склонил голову, сжав ее руку в
своей.
- Это... это всего лишь то... О, Гайджио, вы - единственный мужчина,
в которого я когда-либо влюблялась. И любила искренне и всецело. Я хочу,
чтобы вы об этом знали...
Всхлипывая, она вырвала руку и метнулась к джамперу.
Вернувшись в комнату миссис Бракс, Мэри-Энн объяснила присутствующим,
что Гайджио Раблин, сотрудник Темпоральной Службы, не может и не хочет
помочь им преодолеть упрямство Уинтропа.
Дэйв Поллок обвел взглядом собравшихся.
- Значит, мы сдаемся? Неужели ничего нельзя сделать? Никто в этом
сверкающем автоматизированном будущем и пальцем не шевельнет, чтобы помочь
нам вернуться, а сами мы не в состоянии помочь себе. Ладно, прекрасный
новый мир. Вершина цивилизации. Подлинный прогресс.
- Не понимаю, с чего это вы позволяете себе распускать язык, молодой
человек, - недовольно пробурчал мистер Мид. - Мы-то хоть пытались
что-нибудь предпринять. Чего нельзя сказать о вас.
- Скажите, что я должен сделать. И я сделаю. Может быть, я и не плачу
большущие налоги, но хочу выяснить каким образом можно решить стоящую
перед нами задачу. А всей этой истерией, эмоциональной шумихой,
размахиваем руками и напусканием на себя важности, будто мы - крупные
шишки, мы пока что ничего не смогли добиться.
Миссис Бракс вытянула руку и произнесла, показывая на свои крохотные
позолоченные часики:
- Осталось всего сорок пять минут. Что мы сможем сделать за это
время? Произнести какое-нибудь магическое заклинание? Я чувствую, что
никогда больше не увижу своего Барни.
Поллок смерил ее свирепым взглядом.
- Я не говорю о чудесах или волшебстве. Я рассуждаю, призвав на
помощь логику. У этих людей есть не только фиксация исторический фактов.
Они имеют также регулярные контакты с будущим - их будущим. Это означает,
что им доступна также регистрация фактов, которые имели место в их
будущем.
Миссис Бракс издала возглас одобрения. Ей нравилось слушать людей
образованных.
- И что? - спросила она.
- А разве это не очевидно? Пяти нашим партнерам из этого мира
доподлинно известно наперед о том, что Уинтроп заупрямится. Этот факт
зарегистрирован. И они бы не отправились в прошлое, если бы не знали о
существовании выхода из этого положения. Теперь очередь за нами найти этот
выход.
- Может быть, - предположила мисс Картингтон, - следующее будущее
сохраняет это в тайне от них. Или, может быть, эти пятеро страдают тем,
что у них здесь называется запущенным случаем индивидуального
эксцентричного порыва.
- Понятие индивидуального эксцентричного побуждения здесь вовсе не
при чем, - презрительно скривившись, произнес Дэйв Поллок. - Нет. Решение
за нами, здесь. И мы обязаны его найти.
Пока они пререкались, на лице Оливера Мида появилось выражение
сосредоточенности. Он как будто старался откопать что-то в конце длинного
туннеля затуманенной горем памяти. Неожиданно он выпрямился и произнес:
- Сторку! Он упоминал еще о чем-то... Что же он такое сказал?
Все встревоженно посмотрели на него.
- Вспомнил! Машина-Оракул! Мы можем спросить у Машины-Оракула! При
этом у нас могут возникнуть затруднения с правильным истолкованием ее
ответа, но нельзя забывать, что положение у нас отчаянное. Если бы только
получить ответ, хоть какой-нибудь ответ...
- О чем-то подобном говорил и мистер Раблин, - встряла Мэри-Энн.
- Он тоже? Прекрасно! Может быть, еще не все потеряно!
Взоры всех устремились на Дэйва Поллока.
- Вы - единственный среди нас представитель длинноволосых, эксперт в
области науки, - твердо заявил мистер Мид. - Вы - профессор физики и
химии, вам и разбираться в этой машинерии.
- Я - преподаватель! Преподаватель в старших классах средней школы!
Учитель! Подумать только - Машина Оракул! Да при одной мысли о том, что
необходимо к ней приблизиться, у меня мурашки бегут по телу. Это - один из
наиболее ужасных аспектов этой цивилизации, который больше всего
свидетельствует об упадке этого общества. Я лучше...
- А у меня не переворачивалось все внутри, когда мне пришлось идти
уговаривать этого полоумного Уинтропа? - вмешалась миссис Бракс. -
Думаете, мне было приятно смотреть, как ползунки на нем превращаются в
ночную сорочку? А эти его безумные бредни? То нюхает, что-то с Марса, то
попробует что-то с Венеры... Вы думаете, мистер Поллок, я получала от
этого удовольствие?
- А я заверяю вас, - перехватила у нее эстафету Мэри-Энн, - что этот
Гайджио Раблин - самый последний на Земле человек, к которому я обратилась
бы с просьбой об одолжении. Это - дело личное, и мне не хотелось бы, если
вы не возражаете, сейчас его обсуждать, но я лучше бы умерла, чем
попыталась бы еще раз вытерпеть все это.
1 2 3 4 5 6