– Да, но они не входят в совместное владение Эшли. Они мои.– О, я знаю, – весело проговорил он. – Отдельная собственность, да?– В настоящий момент – да. Мне нужен свой дом, и я собираюсь пожить здесь, пока...– Пока, что?– Просто пока, – сказала я уклончиво. – Джеймс, давай сейчас не будем об этом, а?– Конечно, как скажешь. Но...– Но?– Есть еще кое-что. Говоря по совести, – сказал он грубовато, – я еще не дошел до самого неприятного. Слушай, если можно, я налью себе еще кофе?– Не беспокойся, я схожу налью. Продолжай. Что же самое неприятное?– Так вот, как я уже говорил, твой отец отказался дальше обсуждать совместную собственность, и мой отец попросил меня и Эмори сделать, что сможем и как можно скорее. Мы с Эмори все обсудили и решили поехать в Баварию поговорить с твоим отцом. У него, видимо, были причины для такого решения, о которых он не хотел говорить по телефону и о которых слишком сложно было бы написать. Но перед этим нам показалось разумным... ну, осмотреть само Эшли.– И что?– Я имел в виду то, что можно продать. – Он откашлялся. – Само собой, нам нужно было попасть в поместье и все осмотреть, чтобы конкретно разговаривать с твоим отцом о том, что можно быстро превратить в деньги. Твоему отцу мы об этом не сказали, потому что... Ну, черт возьми, в данных обстоятельствах это было неловко. Он был болен и мог подумать, что мы несколько преждевременно засуетились. Будто бы уже топчем его могилу. Извини.Я промолчала.По его руке пробежала дрожь, и он резко продолжал:– И мы ничего не сказали Андерхиллам, поскольку не видели в этом нужды. Я говорил тебе. Чисто случайно – действительно чисто случайно! – Эмори на одной вечеринке познакомился с Кэти, и она пригласила его...– Как удачно!Он взглянул на меня.– Ты язвишь. Она тебе не понравилась?– Насколько я ее узнала, очень понравилась. Но не уверена, что мне нравится, как Эмори ведет себя с ней.– Разве я сказал, что он воспользовался случаем?– А разве нет?– Я не хочу, чтобы ты это так воспринимала.Но мне показалось, что ему неловко.– Уж лучше бы это было правдой. Судя по всему, Джефф Андерхилл – большая шишка и, по-видимому, обожает свою дочь. Если она влюбилась в Эмори – а похоже, влюбилась, и крепко, – то Эмори лучше отнестись к этому серьезно.– Насколько я представляю, он и отнесся серьезно. Я только сказал, что он не собирается жить в Эшли на ее деньги. – В его голосе опять послышалось раздражение. – Черт возьми, ты думаешь, он хочет ей зла? Если такая девушка влюбляется в тебя, нужно быть совершенным пнем, чтобы, по крайней мере, не задуматься.– Что вы и сделали.Как-то почти незаметно его рука поднялась с моего плеча и теперь спокойно лежала на спинке скамейки.– Это подмена Эмори Джеймсом так тебя беспокоит? Даю тебе слово: не случится ничего такого, о чем Кэти могла бы потом пожалеть, даже если вдруг узнала бы о нашей выходке. Но надеюсь, не узнает. – Он снова посмотрел на меня, но я ничего не сказала. – В действительности мне и самому все это нравится не больше, чем тебе... Я бы с радостью занялся чем-нибудь другим, чем ухаживанием за восемнадцатилетней девушкой, влюбленной вовсе не в меня. Не думаю, что Эмори хотел заваривать всю эту кашу, но так получилось, что Кэти сама нас на это толкнула.– То есть как это?– Да они однажды договорились о встрече, а Эмори не смог прийти. А когда он позвонил предупредить, она пришла в такую ярость, что он не смог отговориться. К тому же это произошло как раз в то время, когда мы собирались заняться поместьем, а если бы возникла ссора с Кэти, вряд ли бы мы сюда попали, даже через Эмерсона. И Эмори успокоил ее, а сам попросил меня его подменить. Она ничего не заподозрила. Это было безобидное свидание – они с близнецом были знакомы всего несколько дней, так что никакого интимного освещения и распаляющей музыки... А сегодня подвернулась возможность увидеться с Джеффри Андерхиллом, а не крутить любовь с Кэт. Поверь, я понятия не имею, как далеко у них с близнецом зашли отношения, и знать не хочу. Не поручусь, что не сбегу от Кэт, но упаси нас бог от этого! – Я заметила в его глазах огонек, едва уловимую улыбку, и одним пальцем лежащей на спинке скамейки руки Джеймс легонько провел по моей лопатке. – Если хочешь, дорогая Бриони, обещаю тебе сейчас, на этом самом месте, что такого больше не повторится!– Это ваше дело. – Мои слова звучали безразлично, но я почувствовала облегчение, и его рука снова обняла меня. – Продолжай. Так в конце концов вы осмотрели «что можно продать»? Молодцы, нечего сказать! – Я вдруг выпрямилась, прижав ко рту ладонь и выпучив на Джеймса глаза. – Китайская лошадка? Нефритовая печатка?..– Боюсь, что так. – Он говорил тихо, не отрывая глаз от еле различимых в темноте плиток под нога ми. – Бриони, они все равно наши. Честное слово, мы взяли их только после смерти твоего отца. На прошлой неделе. Честное слово. Нам позарез были нужны деньги, хоть немного, а Эмори знал конъюнктуру, и вот...Я слушала скорее его тон, чем слова. Этот тон мне был хорошо знаком. Джеймс, впутавшись в дело из преданности брату, всегда понимал, что его действия по меньшей мере сомнительны. Эмори, я знала, был более способен на нечистую игру, и Джеймс, играя с ним заодно, порой страдал от этого. Но близнец всегда был прав.Я заметила, что стало тихо. У Джеймса кончились слова. И я услышала, как спрашиваю чужим жестким голосом, совершенно непохожим на мой:– Это вы взяли картины из классной? Ты можешь утверждать, что все остальное принадлежит вашей семье, но картины были мои, и я любила их.– Я знаю. Прости. Я... Это просто ошибка. Их взяли по ошибке. Они еще не проданы. Если честно, мы хотели вернуть их, но сегодня было невозможно.– Сегодня?– Да, сегодня. Их взяли только вчера. Как только я понял, то сказал, что нужно вернуть их на место, но к тому времени ты уже была здесь, заметила пропажу лошадки и начала расспрашивать о ключах. И... черт, это было ужасно!– Наверное. – Я была ошеломлена. – Минутку, Джеймс. Ты сказал: «их взяли только вчера». Кто же их взял? Ведь Эмори здесь не было?– Не было. Их взяла для нас Кэт.– Что? – Повисла пауза, в голове у меня водоворотом кружились мысли. – «Для нас»? Ты хотел сказать «для Эмори»?– Если так тебе больше нравится.– Да, больше. – Мой голос звучал резко. – Тут есть разница.– Ладно, значит, для Эмори. Послушай, не волнуйся, ты получишь их обратно.– Я волнуюсь не о печатке, картинах и прочем. Я думаю о Кэти Андерхилл. Вы заставили девушку воровать для вас.– Это неприятное слово.– Это неприятный факт.– А может быть, ты все это принимаешь слишком близко к сердцу? Вещи были наши.– Может быть, и слишком. Но не так близко, как примут ее родители. Мне показалось, что они слишком встревожены случившимся. Я еще удивилась.– Ее родители? Ради бога, ты же не собираешься рассказать им? Бриони...– Погоди, Джеймс. К этому нужно немного привыкнуть. Оставь меня ненадолго.Я резко встала и по недавно подстриженной лужайке пошла к берегу озера. Там, в углу сада, стояла невысокая стена древней кладки; из ее трещин росли цветы и свисало несколько сероватых папоротников, в сумерках казавшихся серебряными. Я стояла спиной к троюродному брату, глядя невидящими глазами на мерцающий в темноте пруд. Все ужасно, так ужасно... Однако, поскольку дело касалось Джеймса, я не дала воли первому инстинктивному порыву; поскольку это Джеймс, я должна остановиться и задуматься... Надо быть современной, говорила я себе, это бессознательное отвращение – условный рефлекс на то, что меня учили называть воровством.Ну ладно, давай разберемся. Воровство ли это? Если рассуждать формально, все эти вещи переходят к дяде Говарду и, стало быть, к его сыновьям. Джеймс совершенно прав, говоря, что прошли те дни, когда мертвые помогали живым сохранять нажитую предыдущими поколениями собственность, с которой сегодня уже не совладать. И заботиться о ней придется не мне, а моим троюродным братьям. То, что среди мертвых сейчас и Джон Эшли, теперь не меняет сути дела. Моя реакция была не более чем вспышкой чувств. Джеймс предвидел это и пытался оградить меня, но я своими действиями в поместье вынудила его, и ему пришлось рассказать обо всем сейчас, когда я еще не оправилась от смерти отца.Снова подумалось о Робе и поломанной кошке... Да, здесь Джеймс тоже прав: Эшли и та жизнь, олицетворением которой оно являлось, разваливались на части. Даже в этом коттедже, маленьком идиллическом домике с видом на озеро, с фруктовым садом, жимолостью и фрибургскими розами, завелись древесные черви, и все больше его одолевает сырость, а у меня нет средств бороться с этим. Если я продам часть оставленного мне матерью фарфора, чтобы сохранить коттедж, с этической точки зрения это будет оправдано. Так почему бы моим троюродным братьям, владельцам Эшли, не продать несколько безделушек, которые принадлежат им? И почему, если у них трудности, не сделать это сейчас?Все сводилось к одному – Кэти. Но здесь я имела еще меньше права судить. Я не имела представления, насколько глубокие чувства питает к ней Эмори; я также не учла обстоятельства, при которых она «украла» пропавшие вещи для моих троюродных братьев. То есть для Эмори. Мой отец давно говорил, что Говард никогда не поселится в Эшли и не возьмет на себя хотя бы часть связанных с этим затрат; все это оставалось на плечах Эмори, и если Эмори решил избавиться от этой обузы... Да, ответственность ложилась на Эмори. Я по-прежнему не могла поверить, что Джеймс не был просто послушным братом, идущим за своим близнецом, куда бы тот его ни вел.Я присела на стену, по-прежнему глядя на озеро и стараясь успокоиться. Братья заслуживали чего-то лучшего, чем этот всплеск негодования. Я снова подумала о тихой ночи, наполненной присутствием моего возлюбленного, его поддержкой, теплотой и любовью, силой, которую он придавал мне. Я также подумала о его недавнем странном колебании, ощущении вины и уязвимости, которые, пожалуй, теперь становились понятны. Это ощущение появилось, когда я вернулась в Англию; оно началось прошлой ночью, когда я увидела Джеймса в ризнице. Что он там делал? И об этом я тоже начала догадываться. Предмет, который он нес, был большим и плоским, вроде книги или портфеля. Наверное, он просто взял картины Ракхэма из тайного хранилища – не из самой ризницы; об этом можно спросить его самого. В дни, когда не производилась уборка, в церкви была сотня подходящих мест – под сиденьями в боковом нефе, под кафедрой, за кипами подушек у купели – любое из этих мест могло служить тайником, надежным и сухим, где Кэти могла спрятать вынесенные из дома вещи.С вешалки певчих Джеймс взял сутану, забежал в неф до меня, выключил свет и, пока я приближалась к церкви, ощупью нашел дверь в ризницу. Вошедший в церковь увидел бы лишь исчезающую фигуру в сутане и пришел бы к такому же заключению, что и я...Что ж, теперь я знала. И понимала его нежелание открыться. Сначала должны быть решены дневные дела. Прежде чем что-то выяснять между нами, нужно разобраться с создавшейся нелегкой ситуацией, решить экономические проблемы, как и где жить, проблемы поместья и завещания моего отца, кражи лошадки и картин. Все то, что про себя я называла дневными делами. В противоположность ночному миру звезд, где любить легко, где любовь, как стихи, течет от души к душе. И этой любви придется подождать. Теперь я поняла, что означали его слова «еще рано». Мне придется привыкнуть к реальности, к тому, какой он есть на самом деле, к реальному мужчине, а не к тому, который был частью меня самой и которого я знала как самое себя. Мы были отклонением от нормы, он и я. Мне всегда казалось, что любовь между нами, будучи полнее, должна быть и легче, чем у большинства; теперь я увидела, что она тяжелее. И итог ее неясен. Он будет зависеть от того, как я справлюсь с этим нелегким и запутанным делом – разузнать, что имел в виду мой отец и чего он хотел. Я должна выполнить свой долг как доверенное лицо Джона Эшли, а потом, когда с поместьем все утрясется, я и мой возлюбленный придем к согласию. Он уже понял это. Он знал меня и понимал, что кое-что в нем мне будет нелегко принять. Он не может положиться на меня, пока я не приняла его с любовью и пониманием, зная о нем всю правду.В тот момент я так не думала: у меня оставались серьезные сомнения, он ли это. Посмотрев на воду, я открыла возлюбленному свое сознание, спрашивая в темноте: – Вот поэтому нам и надо было подождать? – Да , поэтому , – возник его ответ.– Но теперь я понимаю и принимаю все. Теперь со всем покончено? Ты знаешь , я люблю тебя , ты знаешь это. Не могу не любить. Ведь только это важно , да? Что бы ты ни сделал. Кем бы ты ни был. Ливень любви, реальной, как падение лепестков, любви с налетом столь знакомого мне озорства: – Я оправдаю твое доверие. Лепестки падали в самом деле. Увядшие лепестки ломоноса, подхваченные вечерним ветерком, дождем падали на темную траву. Наконец через заполненное тьмой пространство я взглянула на своего троюродного брата. Он твердо смотрел на меня, ничего не говоря, только смотрел, терпеливо и напряженно.Потом он улыбнулся, что-то перевернулось во мне, и словно нить рывком протянулась между нами. Кровь не вода, что бы это ни значило, и даже твари в этом пруду, над которыми плещутся одни и те же волны, чувствуют свое родство. Казалось, в словах нет нужды. Были глаза Эшли, темнеющие во все сгущавшихся сумерках, светлые волосы, небрежная поза, скрывающая напряжение. Образ реального мужчины казался размытым, так же как и воображаемый облик моего возлюбленного, когда я попыталась наложить этот образ на реальную личность моего троюродного брата, сидевшего под сиренью и глядевшего на меня. Очертания не совсем совпадали. Еще нет. Наверное, пока я не приму его целиком – и в свете звезд, в мечтах, и в сером свете завтрашнего дня.Вдоль озера двинулась какая-то тень. Кто-то, чавкая грязью и разбрызгивая воду, выскочил из камышей. Колли Роба несся вдоль кромки воды, вспугивая с гнезд куропаток. Будто вдруг упали чары, и я проговорила вслух:– Хорошо, Джеймс. Пожалуйста, больше не беспокойся об этом. Ты совершенно прав насчет этих вещей в доме... В конце концов, они ваши, и если они понадобились вам сейчас, а не потом – что ж, и это тоже ваше дело. Наверное, придется подумать, что мы скажем Андерхиллам, но давай пока оставим это, ладно?– Я и не беспокоился, – сказал он. – В самом деле. Кровь не вода, что бы это ни значило.В его голосе слышалась улыбка. Его уверенность, что я пойду на соучастие (почему пришло на ум это страшное слово?), опять вывела меня из равновесия. Но я ничего не сказала.Снова сверкнув улыбкой, Джеймс встал. Пожалуй, он мог неправильно расценить мое молчание. Не успела я ничего понять, как он тихо, по-кошачьи, пересек лужайку, протянул ко мне руки, поставил на ноги и обнял. Его губы нашли мои, я ощутила их прикосновение, сначала нежное, а потом со все нарастающей страстью:– Бриони, Бриони. Как долго это длилось!Дрозд, проломившись сквозь ветви сирени, порхнул с тревожным криком на садовую ограду. Я уперлась руками Джеймсу в грудь, не давая себя обнять.– Джеймс! Но я думала...Не дав договорить, он снова поцеловал меня, а потом, чуть оторвав губы, сказал:– Ты всегда знала, что это я, правда?– Я... да. Но не была уверена. Это казалось так легко, но... нет, подожди, пожалуйста.– Почему?Он снова прижал меня к себе и, когда я отвернулась, стал целовать мои волосы, лицо, шею.– Нет, пожалуйста, не надо осложнять. Я только что начала понимать. Сначала нужно покончить со всем этим.Он еще некоторое время настаивал, но, не встретив ответа, наконец отпустил меня и нежно погладил по щеке.– Хорошо, хорошо. Сейчас не время. Но не надо откладывать слишком долго. Я так боюсь, что ты снова окажешься вдали от меня.– Я не хочу оказываться вдали. Давай войдем в дом, а? Ты не захватишь чашки?Он наклонился за ними, а потом зашел в коттедж вслед за мной.– Ты ночуешь в поместье? – спросила я.– Нет. Я возвращаюсь в Бристоль. – И снова эта переворачивающая сердце улыбка. – Имею право, раз ты меня гонишь.– Ради всего святого! – Я пыталась смягчить тон, но не смогла. – Ты действительно ждал, что я попрошу тебя остаться?– Ну, могла бы поупрашивать. Но я терпелив. – Ни единая нотка в его голосе не выражала, что только что между нами была совсем другая беседа. – Я, наверное, позвоню герру Готхарду узнать, нет ли каких новостей. У тебя нет под рукой его номера?– Есть. Тебе написать?Я подошла к бюро и включила лампу. Отыскав в куче вещей ручку и старый конверт, я записала номер и протянула ему. Он взглянул на конверт и сунул его в карман.– Спасибо. О! Где ты нашла мою ручку? Я где-то обронил ее и не мог найти.– Твою? Ты уверен?– Конечно уверен. Точно моя – посмотри на инициалы. Где ты могла найти ее?– В... в церковном дворе. У дорожки.Я думала, он заметит мое колебание, но он, очевидно, не обратил внимания.– А! Да. Ну, спасибо.Он сунул ручку в карман, еще раз поцеловал меня и ушел, а я долго стояла у лампы без единой мысли в голове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30