— Что такое, мадам, что вам нужно?
Она не отвечала и не реагировала на мое присутствие. Это уж слишком. Я начала что-то сердито говорить и замолчала, озадаченная, стала наблюдать за ней.
Мадам де Валми подошла к маленькому столику у кровати, ее руки двигались по нему. Лампа, книга, маленькие часы, чашка от шоколада, солдатики, печенье… Подняла чашку. Я сказала:
— Мадам де Валми…
На это она повернулась. Поднесла чашку к губам, будто хотела пить, посмотрела на меня. Бледное лицо, глаза без выражения. По мне прошел озноб, я поняла. Между нами в кровати тихо дышал ребенок.
Я обошла кровать. Мадам стояла, держала чашку у лица, смотрела пустыми открытыми глазами на место, где я только что находилась. Как привидение под лунным светом. Ее, как леди Макбет, тяжелые чувства и мысли заставляют ходить во сне. А интересно, она, как другие убийцы, расскажет, что видела и знает? Ничуть не разбираюсь в лунатиках. Леди Макбет разговаривала. Что надо сделать, чтобы заставить Элоизу отвечать на вопросы? Я держалась за кровать, иначе бы наверно упала. Сказала хрипло:
— Мадам.
Не обратила внимания, Тихо и уверенно поставила чашку и повернулась, чтобы удалиться. Луна отражалась в ее пустых глазах. Я сказала:
— Элоиза де Валми, отвечай! Как ты убьешь Филиппа?
Она шла к окну, я — за ней. Она двигалась медленно, подняла руку к занавеске… Я вдруг подумала, что ошиблась, и она вовсе не спит, но ее глаза не меняли выражения.
— Рауль помогает тебе убить Филиппа?
Она остановилась, наклонила голову в мою сторону.
— Рауль помогает тебе?
Она повернулась. Не получается. Уходит со своими секретами и не просыпается. Я отодвинула перед ней занавеску. Она спокойно прошла мимо меня и исчезла на балконе.
Но она сказала именно то, что нужно. Я это поняла, когда повернулась. Прости нас Господь. Я стояла у кровати с чашкой в руке.
Я разбудила Филиппа тихо, использовала трюк, про который где-то прочла. Надо слабо надавить под левым ухом. Он открыл глаза и посмотрел на меня. Потом сказал, будто продолжая разговор:
— У меня опять был кошмар.
— Знаю. Поэтому я и пришла.
— Сколько времени?
— Половина второго.
— Ты еще не ложилась? Ходила на бал в деревню? Ты не говорила…
— Нет. Я оделась, потому что…
— Ты не уходишь?
— Тише, Филипп. Нет, то есть да, но я не оставлю тебя одного, если ты этого боишься. Ты тоже пойдешь.
— Я?
Я кивнула и устроилась на краю кровати. Мальчик сидел очень тихо и смотрел на меня большими глазами.
— Ты чувствуешь себя хорошо? Не сонный?
— Нет.
— Совершенно нормально и проснулся?
— Да.
— Пил шоколад?
Он посмотрел на чашку, потом на меня.
— Вылил.
— Почему?
— Ну…
— Я не сержусь, просто хочу знать. Он был противный?
— Нет, то есть не знаю. С прошлой ночи осталась бутылка лимонада, я ее спрятал, а тебе не сказал. Очень вкусный. Он больше не шипел, но все равно хороший.
— Ты не сказал, когда я пошла готовить шоколад.
— Не хотел тебя обижать. А что случилось?
— Ничего. Ой, Филипп.
— Что случилось, мисс Мартин?
— Устала, не спала.
— Почему?
— Слушай, mon petit. Знаешь, что твой дядя Ипполит сегодня возвращается?
— Когда? Почему? Кто тебе сказал? Когда мы его увидим?
— Поэтому я тебя и разбудила, — заявила я, будто это был крайне разумный поступок. — Чем скорее, тем лучше.
— Мы сейчас пойдем на его виллу? Встречать дядю Ипполита?
— Да. Его там еще нет, но думаю…
— А дядя Леон знает?
— Дорогой Филипп, я и не думаю, что ты все поймешь, но, пожалуйста, доверяй мне, и уйдем очень быстро и как можно тише. Дядя Леон…
— Ты увозишь меня от него.
— Да.
Я ждала, что он спросит почему, но ребенок придумал ответ сам.
— Он меня ненавидит. Я знаю. Хочет, чтобы я умер. Да?
— Боюсь, он может желать тебе зла. Он мне и самой не особенно нравится. Нам обоим будет лучше где-нибудь в другом месте, если ты мне веришь и пойдешь со мной.
Он вылез из кровати, начал снимать рубашку и остановился посередине движения.
— Когда в меня стреляли в лесу, это было не случайно?
— Нет. Возьми рубашку.
— Он хотел меня убить?
— Да. Не бойся…
— Не боюсь. Я долго боялся, с тех пор, как приехал сюда, но не знал почему. Мне было плохо, я ненавидел дядю, но не знал, почему все время страшно. Теперь понял и не боюсь. — Он сел и стал натягивать носки. — Мы пойдем к дяде Ипполиту, все ему расскажем, а потом моего дядю Леона гильотинируют.
— Филипп!
— А что? Убийц отправляют на гильотину. Он убийца.
Да, от тигров рождаются тигры. Он даже стал похож на дядю. Но все равно он ребенок.
— Знаешь, нет. Ты жив, и таким и останешься. Только надо спешить и не шуметь. Вот ботинки, но не одевай их, а неси в руках.
— Куда пойдем?
— Я сказала. К дяде Ипполиту.
— Не можем. Они там прямо утром начнут нас искать.
— Знаю. Но мы спасемся. Пойдем за нашей звездой, она не подведет. Помнишь мистера Блейка, англичанина? — Он кивнул. — У него есть домик в лесу, он там иногда слит. Я знаю, что он сегодня там, его окошко горело, как звезда, когда я собиралась лечь в кровать. Мы пойдем прямо туда, он за нами присмотрит, а завтра пойдем к дяде. Все будет отлично, честное слово.
— Хорошо. Шарф взять?
— Да. Оденься как можно теплее. И тихо.
Я остановилась у двери и прислушалась. Тишина. За руку по коридору, мимо часов, вниз по лестнице, под портретами, в темноту, к двери… Дверь в конюшню закрыта. Какой-то выход должен быть открыт для слуг, но я не стала тратить время на поиски. Ключ повернулся легко, но дверь не открывалась. Филипп громко дышал. Я потянула ее со всех сил, искала задвижку, но не могла найти… Все, попались!
— Все в порядке, — сказал Филипп, — я взял с собой фонарь.
Он нашел задвижку, отодвинул ее, и дверь открылась. Ночь.
15
Я не имела ни малейшего представления, как найти дом Вильяма Блейка, но через окно мне часто казалось, что его окно светится очень близко. Надо только подняться сквозь сосны от моста, а потом немного направо. В конце концов мы бы просто вышли на свет.
Звучало это легко, но оказалось долгим и мучительным путешествием. Включать фонарь под окнами замка не хотелось, а в лесу было очень темно. Глаза скоро привыкли и мы не натыкались на деревья, но шли очень медленно. Однажды Филипп споткнулся и не упал только потому, что мы держались за руки. А один раз я с трудом сдержала крик, потому что какая-то палка воткнулась в мою ногу, как меч. Тем не мне с каждым шагом я чувствовала себя веселее и счастливее. Мы убегали на свободу.
Примерно через двадцать минут мы вышли на совершенно прямую просеку, ведущую прямо вверх. Может ее сделали для борьбы с пожарами, а может, чтобы трактора могли ездить, но она нам пришлась очень кстати. Тут тоже валялись ветки, но по крайней мере было хоть что-то видно. Мы оглянулись на Валми. Окно Леона продолжало светиться.
— Нормально, Филипп?
— Да, мадмуазель.
Если кто и был кроме нас в лесу, мы его не заметили. Звезды. Ветерок. Листья рокотали под ногами, как гроза. Когда мы остановились отдохнуть, единственным звуком было наше дыхание.
Дом увидел мальчик. Я смотрела через деревья вверх, искала свет и с ужасом думала, что вдруг мы не заметили его за толстыми соснами. Неожиданно запыхавшийся Филипп сказал мне:
— Вон, — и показал на пробел в стене деревьев на юге. Я с благодарностью обернулась, ребенок прижался ко мне. Точно, домик, именно там, где я ожидала. Маленький, квадратный, красивый. Сосновые бревна, вокруг — веранда, крутая крыша нависает по бокам, ставни из деревянных планок. Сосны так столпились вокруг, что, наверное, свет приходится зажигать даже днем. Но сейчас темно. Ночь шептала и шуршала.
— Он крепко спит, — сказал Филипп жизнерадостно и очень громко.
Я чуть не подпрыгнула.
— Конечно. Забыла, что скоро рассвет. Надеюсь, он не рассердится, что мы его разбудили. Пошли, месье граф.
Он пошел впереди, я за ним. Наконец-то мы были в безопасности, а Валми удалилось на мили. Я обернулась. В замке горели три окна. Еще одно, еще… Моя спальня, гостиная, класс. Два огонька отделились и двинулись по дороге. Тревога объявлена, господи боже. Леон не дождался утра. Опять проверил нас, а теперь все встали. Я почти слышала быстрые шаги, шепот, шуршание колес, гудение телефонных проводов. Яркие окна смотрели пятью глазами в долину. Как только я подумала, что это не логично, с какой стати ему поднимать всех на ноги, окна погасли одно за другим, замок опять погрузился в тишину. Только одно окно продолжало ярко сиять, и фары двигались по зигзагу, а потом исчезли.
Я не права. Никакой тревоги. Он обнаружил, что мы ушли, уверился в этом, а потом поехал к телефону. У него есть остаток ночи, а погоня за нами отправлена. Протрезвевший Бернар? Рауль? Я побежала к Филиппу, который тихо стучал в дверь.
Четверть минуты, три четверти. Я стояла рядом с мальчиком и пыталась задушить в себе растущий ужас. Сейчас это кончится, раздадутся шаги англичанина к порогу, заскрипит дверь, тепло очага выплеснется в холодную ночь через веранду. Тишина в лесу. Холодный воздух. Полторы минуты, ни звука. Еще спит.
— Постучать еще?
— Да, Филипп, громче.
Мои нервы дергались в такт стуку. Почти барабанный бой. Он мог бы разбудить все в лесу. Где-то вдалеке зашумела машина. Никакой реакции в домике.
— Там никого нет.
Теперь стало слышно, что ребенок очень устал.
— Он спит. Попробуем войти, он не рассердится, если мы его разбудим.
Филипп поднял задвижку и толкнул дверь, она немедленно открылась. Он шагнул вперед, я подтолкнула его прямо в комнату. От шума мотора, поднимавшегося из долины, у меня мурашки бежали по коже.
— Мистер Блейк! Вы здесь?
Тишина. Пустой дом. Я знала со слов Вильяма, что у него одна комната, а сзади дома — навес. Дверь туда была явно закрыта. В комнате, где мы сейчас стояли, он жил, ел и спал. Он, должно быть, ушел недавно, да и окно ведь горело. Камин еще не остыл, запах пищи висел в воздухе. Наверное, работал, приготовил ужин, а потом решил спуститься вниз. Одеяло на кровати аккуратно сложено. Пустая маленькая сосновая комната, несмотря на тепло, она пахла лесом. Самодельный стол, пара деревянных стульев и жесткая на вид кровать с ящиком внизу. Маленький шкаф и полка с книгами. На крючках — веревки, рюкзак, старое пальто цвета хаки. Инструменты. В дальнем углу лестница вела вверх к квадратному люку.
— Мы можем здесь остаться?
Филипп почти совсем замучился, от одной мысли, что надо идти дальше, делалось противно. И куда двигаться?
Я посмотрела на закрытую дверь, на угли, на мальчика.
— Да, конечно. — Машина, наверное, едет на виллу Мирей, они не будут нас здесь искать. — Можешь залезть наверх по лестнице?
— Что? Да. А что наверху? Зачем туда?
— Ну здесь только одна кровать, и она принадлежит мистеру Блейку. А потом мы там лучше спрячемся, как ты думаешь? Можешь сидеть тихо, как мышка, если кто-нибудь войдет?
Он посмотрел на меня, укусил губу, кивнул. Если бы вошел Леон де Валми, убила бы собственными руками. Я быстро сказала:
— Не будем оставлять никаких следов, просто если кто-нибудь сюда придет, пока мистер Блейк не вернулся. У тебя мокрые ботинки? Чуть-чуть, да, и мои. Снимем их, нет, стой на коврике, petit, хорошо. Я пошла на разведку.
Люк открылся легко и тихо, им, наверное, часто пользовались. Я осветила чердак фонариком. Пока лезла, молилась, чтобы там оказалось не слишком плохо, а теперь вздохнула с облегчением. Чисто, как в гостиной, и совершенно сухо. Ящики, канистры, веревка, проволока и очень кстати куча каких-то мешков у трубы. Я быстро спустилась.
— Там замечательно тепло. Засовывай ботинки в карманы, а я возьму что-нибудь подстелить, а потом тебе передам.
Запасные одеяла оказались в ящике под кроватью. Я их вытащила, по одному с большим трудом поднимала по лестнице и отдавала Филиппу, потом тоже залезла наверх и осветила комнату. Ничего не говорило о нашем визите. Пол сухой, кровать не тронута, дверь закрыта, но не заперта.
Мы аккуратно закрыли люк и проползли, потому что стоять можно было только посередине, делать себе кровать. Приятное тепло от трубы, одеяла толстые и удобные, маленький темный чердак создавал иллюзию безопасности. Мы поделили плитку шоколада, помолились и устроились на остаток ночи. Филипп немедленно заснул, свернулся маленьким клубочком у меня под боком. Я завернула его в одеяло, слушала его легкое дыхание и миллионы слабых шумов, существовавших вокруг нас.
Ветер в конце концов утих, деревья молчали. Неопределенные шорохи, как вздохи. Тихий треск оседающего дома. Падение уголька в камине. Мышь в стене. Я лежала, пыталась выгнать из головы беспокойство и мысли о наступающем дне. Среда. Всего день продержаться, и я отдам его на виллу Мирей или, если это окажется трудно, позвоню по телефону. Все очень просто. Просто. А если Вильям утром придет, будет еще легче. Если он будет с нами, опасность, считай, пропала. Нужно расслабиться и заснуть. Ни Леон де Валми, ни Бернар не додумаются искать нас здесь. Я один раз говорила о Вильяме Раулю (от мысли о нем я опять совершенно проснулась), и он может связать меня с этим именем, но он в это не замешан. Рауль в Париже. Он к этому не относится. Мы в безопасности, в полнейшей. Можно спать.
Скрип двери в тишине прозвучал, как выстрел из пистолета. Часть моей натуры запаниковала, другая — ошалела от облегчения. Конечно, это Вильям Блейк. Некому больше. Должно быть, я спала дольше, чем думала, теперь раннее утро, и он вернулся. Я подняла голову, прислушалась, но больше никаких движений не делала. Что-то абсолютно не связанное с моими умозаключениями заставило меня затихнуть, как зайца. Я ждала. Филипп спал.
Дверь очень мягко закрылась. Пришелец шагнул два раза, остановился. Тяжело дышит, будто спешил. Стоит очень тихо. Я ждала домашних звуков, шума полена в камине, зажженной спички… Ничего, кроме дыхания. А потом полная тишина, будто он даже дышать перестал. Я, по-моему, тоже. Все ясно, это не Вильям. Стоит, может, фонарем светит, слушает. Погоня нас настигла. Потом он опять задышал и двинулся по полу.
Тихий звук закрываемых ставень. Спичка. Скрежет колпака лампы, который встал не туда, приглушенное ругательство, опять спичка. Явно не утро и не мистер Блейк. Ругались на французском, и голос я, похоже, узнала. Бернар. Лампа зажглась, слабые лучи света пробивались к нам между досками. Он медленно двигался, очень страшно, лучше бы бегал. Только дыхание учащенное, могло бы уже и успокоиться. Я почувствовала, что дрожу, сжалась под одеялом. Это он не от того так дышит, что карабкался вверх по горе. Это возбуждение, язык высунул от возбуждения, как гончая. Он знает, что мы здесь. Подошел к лестнице.
Прошел мимо. Открыл вторую дверь. Шумит, ищет. Возвращается. Губы мои просолились, руки сжались так крепко, что ногти проткнули одеяло. Я не сказала Филиппу про Бернара. Он проснется, не испугается… Только бы он спал, бог ты мой… Пусть спит. Может, Бернар не знает про чердак, не заметит лестницы… Только бы мальчик не проснулся, и не выдал нас. Бернар запер дверь и, не останавливаясь, пошел прямо к лестнице. Два спокойных шага. Ступенька затрещала под ногой.
Кто-то пробежал по веранде. Дверь открылась.
— Que diable? А, это ты, Бернар. Какого черта ты тут делаешь?
Лестница снова затрещала, слез.
— Hola, Жюль. — Трезвый голос, но низкий и не слишком уверенный. Почти пораженный. — Я тебя про то же могу спросить, нет? Что тебя принесло сюда в такое время?
Человек закрыл дверь и пошел через комнату.
— Ночной обход, проклятье. С тех пор, как был пожар, мы все время этим занимаемся. Босс убежден, что это поджог, и слышать ничего не хочет. Приходится ходить взад-вперед всю паразитскую ночь, а я всего две недели, как женился. Рассвет — гнусное время для прогулок, а как подумаю, где бы я мог быть…
Бернар засмеялся и отошел от лестницы.
— Не повезло, приятель. Думаю, ты отыграешься, нет?
— Ну я могу залечь в кровать на целый паразитский день. Давай огонь разожжем, вот, так лучше. Теперь скажи, что тебя-то сюда занесло в пять утра. Англичанина ждешь? Он внизу до утра. Что он натворил?
Бернар сказал так медленно, что почти слышно стало, как у него мысли в голове шевелятся:
— Нет, не англичанина.
— А кого тогда? Неужели ты — мой поджигатель? Давай признавайся. Раскалывайся, а то арестую. Тут замешаны или дела, или женщина, и не представляю как это могло заставить тебя залезть наверх.
— Между прочим, и то, и другое. Чудные у нас сегодня дела в замке. Слышал про молодую гувернантку, Мартин ее фамилия?
— Симпатяга, которая увивалась за месье Раулем? Кто же не слышал. И что она сделала?
— Исчезла, вот что, и…
— Ну и что? И какого лешего ей здесь-то быть? Ясно, где ее искать, в кровати у месье Рауля, а не у англичанина.
— Господи, ты можешь не думать о кровати, хоть минуту?
— Нет, — сказал Жюль просто.
— Все равно попробуй. И дай договорить. На, закури.
Зажглась спичка. Едкий запах «Галуаз» прополз ко мне между досками. Я представляла мужчин, будто видела, будто потолок стал стеклянным:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23