Она застала Фэнни в прекрасном виде и, как всегда, занятой садово-огородными работами. Распорядок дня в Ваилиме поразил ее своей примитивностью: завтрак в 6 часов утра, второй завтрак — в 11, обед — в 5.30 дня. Около 9 часов вечера Льюис съедал сухарик и, выпив немного разбавленного водой виски, ложился спать. Она чувствовала себя в Ваилиме неуютно во многих отношениях, поэтому было решено, что она вернется в Сидней и переждет, пока условия существования в Ваилиме улучшатся. Тем временем Льюис быстро поправился.
Льюис. 19 марта
Еще до восхода солнца, в 5.45 или 5.50, Пауль приносит мне чай, хлеб и пару яиц и примерно в 6 я уже за работой. Пишу в постели. Постель состоит из одних циновок, никаких матрацев, простынь и прочей мерзости — только циновки, подушка, одеяло, так я работаю часа три. Нынче утром на часах было 9.05, когда я отправился на берег ручья продолжать расчистку и трудился, умащая землю лучшим из удобрений — человеческим потом, — до 10.30, пока с веранды не прогудела раковина. Следующая еда у нас в одиннадцать. Около половины двенадцатого я попытался (в виде исключения) снова писать, но ничего не вышло, так что в час я опять был на пути к своему участку и проработал там без отдыха до трех. Наша следующая еда в половине шестого, и в промежутке я читал «Письма» Флобера. Поел, и мы с Фэнни — она из-за насморка, а я по причине усталости — забрались в мою берлогу в недостроенном доме, где я сейчас пишу тебе под аккомпанемент плотничьих голосов и при свете — прошу прощения, в сумраке трех дрянных свечей, пробивающемся сквозь мою москитную сетку. А так как в деле участвуют еще плохие чернила, я пишу совсем вслепую и могу только надеяться, что тебе будет дано прочесть то, что я пишу, но чего сам не вижу.
Выше я говорил об усталости. Это слишком мягкое выражение. Спина ноет хуже больного зуба. А когда лягу спать, я знаю — для нас с Фэнни это уже привычно, — что, закрыв глаза, увижу бесконечное живое море трав и сорняков, причем каждое растение четко и во всех подробностях. Так что, хотя тело мое находится в бездействии, я буду еще часами продолжать умственную часть работы, отделяя ядовитые растения от полезных. И во сне я буду тащить из земли упрямцев, терпеть ожоги крапивы, уколы шипов на цитронах note 70, яростные укусы муравьев и несносное, раздражающее противодействие тины и ила, увертки скользких корней, мертвую тяжесть зноя, внезапные порывы ветра, невольный испуг от птичьих криков в соседнем лесу, напоминающих зов или смех или сигнальные свистки, — и буду заново переживать все дела прошедшего дня.
Хотя пишу я мало, время прополки я провожу в постоянной мысленной беседе и переписке. Еще не успев выдернуть сорняк, я уже сочиняю фразу, сообщающую тебе об этом событии. Она не превращается в написанную (autant en emportent les vents) note 71, но намерение существует, а для меня в некотором роде — и общение. Сегодня, например, у нас с тобой произошел серьезный разговор. Я работал как вол, и от жары, наступившей после ливня, пот так и капал с кончика моего носа. Тут ты как будто спросил, счастлив ли я, по-честному? Счастлив? (Это уже я сказал.) Я чувствовал себя счастливым только однажды: это было в Йере note 72 и кончилось от разных причин — упадка здоровья, перемены места, большего достатка, из-за возраста, крадущегося по пятам. С той поры, так же как и до нее, я не знал и не знаю, что это такое. Но мне по-прежнему знакома радость. Радость, имеющая тысячу лиц, из которых ни одно не совершенно, говорящая на тысяче языков, и каждый из них ломаный, протягивающая тысячу рук, но все с царапающими ногтями. На первое место я ставлю удовольствие расчищать лес в одиночестве над говорливой водой, среди высоких деревьев, молчание которых нарушают лишь бесцеремонные крики птиц. Перебирая события моей жизни, глядя вперед и назад, поворачивая все и так и эдак, я — хоть и очень был бы не прочь перемениться сам — не стал бы ничего менять в теперешних обстоятельствах, разве только если бы от этого зависело твое появление здесь.
Фэнни. 28 марта
Давно я ничего не записывала в дневник, а произошло за это время немало. Во-первых, у нас был, по выражению одних, крепкий ветер, по мнению других, ураган. Здесь, наверху, он дул с большой силой. В течение нескольких дней шквал следовал за шквалом без перерыва. Однажды после полудня барометр (я взяла его взаймы у мистера Мурса, чтобы было пострашнее) упал очень низко, а ветер все нарастал. Я решила, что благоразумнее приготовиться к худшему: переправила в конюшню постельные принадлежности, свечи и т. д. и натянула там москитные сетки. К несчастью, в этих хлопотах я наступила босиком на гвоздь, который глубоко врезался в подошву. Я заковыляла к дому, чувствуя невыносимую боль. У Ллойда оказалось немного кокаина — крошечный пузырек. Приложила кокаин к ранке, боль стала немного глуше, но и только. Ветер усиливался с каждой минутой, дождь лил потоками. Жалкое состояние сидеть беспомощной, когда в любой момент может возникнуть необходимость спасаться бегством. Дом раскачивался и скрипел самым угрожающим образом. При одном порыве ветра он накренился так сильно, что, казалось, ему пришел конец.
— Ллойд, я не могу больше! — закричала я. — Тебе придется отнести меня в конюшню.
Было уже темно, хотя и не очень поздно. Ллойд протащил меня половину пути и вынужден был передохнуть. Он опустил меня в лужу, и я стояла, как журавль, на одной ноге, пока Ллойд собирался с силами. До сих пор он нес меня на руках, как младенца, что было нелегкой задачей, учитывая темноту и ненадежность тропинки. Поэтому он предложил нести теперь на спине и наклонился, чтобы я могла забраться. Я старалась следовать его инструкциям и, как мне казалось, действовала толково, но он сразу завопил: «Господи, я не ожидал, что ты обрушишься на меня таким образом!» Несколько ужасных секунд мы шатались, стараясь сохранить равновесие, близкие к тому, чтобы кувыркнуться в грязь.
Добравшись до конюшни, мы обнаружили, что дверь заперта, а ключ мистер Кинг унес с собой в беседку. И я осталась у порога, дрожа от холода и захлебываясь от дождя. Со всех сторон слышался скрип деревьев. Одно качнулось так близко надо мной, что я в страхе отползла на четвереньках по грязи к более защищенному входу. Казалось, прошло бесконечно долгое время, пока явился Ллойд с ключом и фонарем.
В первую ночь я спала в каморке, где хранится сбруя, но дождь заливал туда, так что скоро вся она была полна воды. В следующую ночь я перешла непосредственно в конюшню к Ллойду и мистеру Кингу и заняла одно стойло. Пауль наотрез отказался покинуть дом. «Если что-нибудь случится, — сказал он, — я должен быть на месте». И он до тех пор насмехался над несчастным, серым от страха Лафаэле, пока тот тоже не согласился остаться на опасном посту. Однако нельзя сказать, что поведение его было особенно героическим: он беспрестанно распространялся о своих страхах.
«Очень много страшно, — жаловался он, — сон нет, ничего делай нет, очень много страшно. Всегда холод — вот так». И он содрогался, чтобы показать, насколько его нервы в плену этих страхов.
В течение нескольких дней мы жили в конюшне, непрерывно выметая оттуда воду, спали в сырых постелях, и, что было самое нестерпимое, нас поедом ели москиты. Когда после долгих дней этого жалкого существования буря наконец утихла и я кое-как доковыляла до дома, обнаружилось, что внутри все намокло и покрыто плесенью, а сам дом сильно накренился. Горестнее всего было, что ужасно поранился белый конь. Когда я видела лошадей в последний раз, они метались, словно безумные, скакали, брыкались и становились на дыбы. По-видимому, ветер сорвал тяжелую ветку, и, падая, она одновременно задела проволоку и нашего бедного «вождя». В панике конь запутался в проволоке и потом выдирался оттуда.
Прошли целые сутки, прежде чем явился мистер Хэй, а сами мы не знали, что делать. Пауль, полумертвый от усталости, отправился спать, но мысль о раненой лошади мешала ему уснуть. В конце концов он встал, оделся и пришел ко мне за советом. Я приготовила кровоостанавливающее, и Пауль сделал перевязку. К тому времени как пришел Хэй, рана уже сильно воспалилась.
Вскоре после бури прибыл «Любек» с Льюисом, который совсем разболелся, и его матерью, приехавшей ухаживать за ним. Совершенно ясно, что он должен жить в Южных морях, никакой другой климат ему не подходит. Миссис Стивенсон привезла с собой собственную софу, что явно говорило о ее намерении остаться здесь. Однако теснота, постоянные дожди и отсутствие всяких удобств оказались для нее невыносимыми, так что она пробыла лишь до отплытия «Любека». Она так сосредоточилась на мысли об отъезде, что, когда я случайно разбудила ее как-то ночью, бедняжка села в постели и потребовала свою лошадь. Мне очень обидно, что она познакомилась с усадьбой в таком «сыром» состоянии. Когда она приедет вторично, все будет по-другому, потому что дом почти готов и мебель уже в пути.
Фэнни. 2 апреля
Наша семья выросла на одного, а может быть, и на двух человек. Эмма — рослая самоанка угрюмого вида, рекомендованная Меланой, — помогает Паулю на кухне и, если все пойдет ладно, должна стать нашей прачкой. Второй — маленький седой малаец, которого я зову Мэтом. Он появился на днях у дверей кухни и, расплываясь в искательных улыбках, попросил работы любого сорта.
— Сколько же ты хочешь получать? — спросила я.
— Сколько дашь, — ответил он. — У меня нет папа, нет мама, ты тожесамо, как мама.
Кажется, я «тожесамо, как мама», довольно многим людям.
Эмма была одновременно смущена и шокирована, когда я затронула вопрос об оплате, но в то же время потихоньку справлялась у Пауля, сколько, по его мнению, она получит. Я посоветовалась в городе, и мне сказали: восемь долларов в месяц ей и столько же Мэту.
У одного из плотников позавчера был приступ фи фи note 73. Странно, что еще ни один врач не занялся болезнью, столь распространенной в Южных морях, и, как я думаю, в большинстве тропических областей. Много лет назад в Индиане note 74 я знала одну старушку со слоновой болезнью ноги. Это явно связано с малярией, и в то же время я не встречала случая, который не начинался бы с ранки на ноге или ступне. Плотник принял дозу ипсомовой соли вчера вечером и сейчас сказал мне, что благодаря этому чувствует себя значительно лучше. У заболевших обычно раз в несколько месяцев повторяются приступы лихорадки, во время которых пораженное место распухает. Опухоль уже не спадает, а только увеличивается с каждым новым приступом. Я, кажется, напишу об этом в «Ланцет» note 75.
Миссис Стивенсон прислала мне с последним пароходом американских орехов и сухих фиников. Я хочу попытаться вырастить из них деревья. В соответствии с инструкцией Кью Гарденс note 76 я разбила скорлупу и достала зерно целиком. Эмма делает из листьев кокосовой пальмы корзиночки, куда мы посадим зерна, как это практикуется с семенами какао. Потом их высаживают в землю вместе с корзиночкой, чтобы не повредить корней.
Огород мой в плачевном состоянии из-за сорняков, но в некоторых местах мне удалось поддержать порядок. Там сидят большие зеленые перцы все в плодах, немного длинностручковой фасоли, несколько кустиков помидоров, растут баклажаны, а также два корешка сельдерея (достаточно на заправку супа), да еще спаржа, которая, по-видимому, чувствует себя прекрасно. Посаженные некоторое время назад груши авокадо процветают, так же, как и все кокосовые пальмы.
Лафаэле сообщил нам интересные сведения об управлении его родным островом Фатуна note 77. (Я забыла название и только что спросила его у Лафаэле. Туземная вежливость не позволила ему прямо ответить: «Фатуна». А вдруг я считаю иначе? «Остров зови Фатуна, я думай», — сказал он.) На этом хорошо управляемом острове каждый под страхом наказания обязан иметь пятьдесят свиней, определенное число птицы и собрать за сезон установленное количество таро, бананов на корм свиньям и кокосовых орехов. В сезон посадок каждый должен посадить то, что установлено законом, и в определенном количестве. Посягательство на чужие поля наказывается очень строго, так же как воровство и — что особенно мудро — нарушение договора. В Фатуне за нарушение договора человек платит пять долларов, а в случае неуплаты виновный обязан отработать на короля.
Наше здешнее правительство очень неповоротливо; вожди Маноно note 78 ведут себя вызывающе. Они явились вручать подарки главному судье все тщательно разубранные в сопровождении не менее трех тысяч человек. Говорят, на Самоа никогда еще не видели такой красивой процессии. Но их ораторы держали обидные речи и называли королем Матаафу. Главный судья попытался пресечь эти бунтарские выступления, но не мог заставить их замолчать, и дело кончилось тем, что Малиетоа и главный судья удалились, а ораторы продолжали говорить. Мне кажется, следовало действовать более решительно.
Ллойд и Льюис вместе с мистером Сьюэлом отправились на остров Тутуила и собираются совершить мелангу по острову. До этой минуты мне не приходило в голову, что они должны были бы захватить подарки.
С последним рейсом «Уэрриора» я отправила в Новую Зеландию заказ на джерсейскую корову. Шмидты собираются вот-вот продать свой участок, так что мы останемся без молока, если не заведем собственную корову.
Фэнни. 8 апреля
Вчера был день рождения Ллойда. Получила письмо, что они с Льюисом будут отсутствовать еще три недели. Большую часть дня потратила на поездку в Апию, чтобы испытать новую лошадь. Оказалось, что ей лет четырнадцать и у нее не в порядке коленные суставы; словом, лошадь того сорта, который считается подходящим для женской езды. Я отослала ее сегодня назад. Наняла плотника, по фамилии Скелтон, на поденную работу — перенести маленький дом, расширить его и вообще сделать более пригодным для жилья. Кроме того, я хочу, чтобы он построил кухню с помещением для Пауля. Мистер Кинг, который в данный момент занят покраской павильона, и Лафаэле будут помогать ему. Новый дом почти готов. Один из тюремных надзирателей-немцев приходил ко мне проситься на работу на плантации. Он предлагал сажать несимпатичный мне хлопок. Но в мои планы, в которые я его не посвятила, это не входит. Я задумала делать духи из муссаои и иланг-иланга note 79. Мистер Скелтон рассказывает, что в лесу есть дерево, из которого сочится душистая смола. Хочу поглядеть, может быть, и с этим удастся что-то предпринять.
Спаржа отлично растет. Хочу сделать еще грядку, потому что рассады у меня много. Мы с мистером Кингом попробовали верхушки так называемой дикой кокосовой пальмы. Вкус приятный, из нее должен получиться неплохой салат. Генри сажает ямс, или джямс, как его называет Пауль, зато джем он зовет йемом.
Когда Ллойд приехал, вначале его очень смешил вид Пауля, прислуживающего за столом. Маленький толстый немец, лысоватый, босой, в расстегнутой на груди фланелевой рубашке и обтрепанных, совсем просиженных на заду брюках, поддерживаемых кожаным ремешком, за который заткнут нож в футляре. От него то и дело можно услышать самым любезным тоном: «Ей-богу, мясо жесткое». Уверена, что он понимает «ей-богу» как французское «мондье», note 80 так же как это было с Валентиной note 81, моей бывшей служанкой-француженкой, в первое время по приезде в Англию.
Я только что начала книгу Стэнли note 82 и поражена многими сходными чертами у описываемых им народностей с жителями тихоокеанских островов. Одна из них, о которой я сейчас вспомнила, — это манера украшать себя рубцами note 83. Он пишет также об употреблении в пищу гусениц и жуков. Однажды Генри принес мне огромную, отвратительного вида гусеницу, которая, по его словам, очень ценится самоанцами. Как-то вечером на книгу, которую я читала, внезапно упал жук длиной не меньше двух дюймов. Лафаэле вскочил и схватил его с криком: «Кусайся! Он кусайся!» У этого существа была пара грозных клешней, которыми он вцепился в скатерть, почувствовав руку Лафаэле, и отодрать его было не так-то просто. Я понимала, что такое насекомое лучше уничтожить, но меня смущала мысль о способе казни — уж слишком большой был жук. Лафаэле предложил отрезать ему голову и привел это в исполнение столовым ножом.
— Самоанцы это кушай очень много, — сказал он.
— А ты?
— Нет, нет, — ответил Лафаэле, сообразуя ответ с гримасой отвращения на моем лице.
Я все же заметила, что, прежде чем вынести жука, он тщательно отделил конечности и крылья при свете лампы и потом задержался на веранде как раз столько времени, сколько требовалось, чтобы съесть жука.
В Ваилиме распространилась паника по поводу злых духов, или чертей, как их зовут самоанцы. По-видимому, их главное обиталище — конюшня. В самом деле, ночью во время бури я слышала оттуда очень странные звуки, а утром еще до рассвета меня разбудил запах супа из консервированной лососины. Был и сильный шум, раздававшийся как будто у нас под ногами, вроде лошадиного топота и перекатывания больших камней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31