В тот же миг Далуза задрожала и прильнула ко мне. Похоже, после этого я отключился.
Как бы то ни было, когда я открыл глаза, вовсю светило солнце. Далуза прикорнула у меня на плече. Отталкиваясь от центрального корпуса, я стал выбираться из тени «Выпада».
Разбуженная ярким светом, Далуза встрепенулась, оперлась на меня и взмыла вверх, обдав меня пылью, осыпавшейся с крыльев и длинных волос. Я подобрался к борту корабля и кое-как сумел уцепиться за гладкий край палубы: весь пластик сожрала буря. Подтянувшись, я ухватился за нижние перила; они подались под моим весом. Верхний поручень был еще больше изъеден ветром, и, когда я взялся за него, раскололся и рассек мне ладонь. Пыль жадно впитывала выступившую кровь. Оправившись от удара о корпус, я со стоном протиснулся под перилами. И попал на незнакомый корабль. На чистый, безупречно чистый, гладкий как полированное серебро; лишь за мачтами и контейнерами осталось немного пластика. Некоторые реи исчезли, оставшиеся блистали на солнце. Некоторое время я любовался собственным отражением в палубе. Покрытый серой коркой, я походил на призрак какого-то несчастного инопланетянина. Пыль сыпалась с меня при каждом движении. Камбузный люк со скрипом приоткрылся и оттуда опасливо высунулся первый помощник, мистер Флак. Критически осмотрев чистое небо, он пригнулся, чтоб подать знак оставшимся внутри и тут заметил посреди сияющей палубы меня. Я представил, как он сейчас думает: «Господи Боже! Бедный малый. Ветер снял с него кожу и заменил пылью. Его заживо мумифицировало. Надеюсь, он не очень страдал».
– Спускайся вниз и почистись, Ньюхауз, – крикнул он, выпрямляясь. – Скоро обед.
Я ждал, пока команда выберется наружу. Последним появился Калотрик и, проходя мимо, в целом весело похлопал меня по плечу, выбив облако пыли. Пройдя через статическое поле люка, я избавился лишь от части пыли; она продолжала изливаться из штанин и из-под рубашки при каждом шаге. Не снимая маски, я разделся и выбил одежду о стол, разогнав пыль по всему камбузу. На секунду приснял маску, чихнул и снова надел. Придется подождать, пока все осядет, и тогда уж начать убирать. Проковыляв к цистерне, я открыл кран и смочил кусок ветоши.
Обтираясь, я чувствовал себя сибаритом.
В рюкзаке нашлась смена белья, я переоделся и, вооружившись метлой, принялся гонять пыль из угла в угол. Чище от этого не стало; все, чего я добился – это еще больше рассадил руку. Капли крови собирались на кончиках пальцев.
– Ты как, в порядке? – спросила Далуза, спускаясь по трапу.
– Да что со мной сделается, – улыбнулся я, польщенный ее заботой, – так, расшибся малость, пока на палубу забирался. И руку вот порезал, – я продемонстрировал рану.
– О! У тебя кровь! – она шагнула ко мне.
– Ерунда, – отмахнулся я. Она уставилась на мой порез, как богомол на муху. – А у тебя как дела? – неуверенно поинтересовался я.
– Хорошо. Я летела с той же скоростью, что и буря – она не могла мне повредить.
Но моя одежда теперь никуда не годится, посмотри. И верно, тонкая белая материя вся покрылась серыми пятнами – самые мелкие пылинки ухитрились застрять в полимере.
– Может, удастся отстирать? – предположил я.
– Зачем? У меня много материала – сделаю новое.
Повисло неловкое молчание. Я отставил метлу и приложил к порезу платок. Кровь никак не останавливалась.
– Джон... Там, под кораблем...
– Что?
– Мне понравилось.
Наши глаза встретились. Если б она была обычной женщиной, а я – обычным мужчиной, мы бы поняли друг друга. Как утверждают поэты, глаза – зеркало души. Но, впрочем, какой мужчина возьмется судить, что у женщины на уме?
Она еле слышно спросила:
– А тебе?
– Очень.
– Поцелуй меня, Джон, – она подошла так близко, что я ощутил жар, исходящий от ее тела.
– Ты же знаешь, что это невозможно.
Она закрыла глаза и запрокинула голову. Я спрятал руки за спину.
– Тебе будет больно, – прошептал я, сдаваясь.
Ее идеально очерченные губы чуть приоткрылись. Я наклонился и с осторожностью ученого, исследующего хрупкий образец, притронулся к ним своими губами. Она ответила с отрешенной страстью, от которой все окружающее, казалось, готово рухнуть в один момент. Мороз пробежал по коже. Я, наверно, испытал то наслаждение, которое доступно лишь убийце в миг торжества. Слезы навернулись на глаза, когда ее горячий шелковистый язычок скользнул по моему небу. Я уже не сдерживался. Ее зубы оказались необычайно острыми, и еще я ощутил странный вкус, какого нет ни у кого из земных женщин. Ее дыхание опаляло мне щеки. Наконец мы оторвались друг от друга. Прямо на глазах ее губы начали краснеть и покрываться серым налетом. Далуза молчала, но слезы тонкими струйками катились по щекам и распухшим губам.
Я поднес руку к ее лицу и с силой сжал кулак. Едва затянувшаяся рана снова открылась, и кровь закапала на пол. Каждый из нас стоял и смотрел, как страдает другой.
7. Арнар
«Выпад» требовал ремонта, и Десперандум взял курс на архипелаг Пентакля. На крупнейшем из островов располагался третий по величине город Сушняка – Арнар. Через три дня мы вползли в бухту. Капитан, переговорив с руководством верфи и уладив необходимые дела, отпустил всех на берег, оставшись в одиночестве приглядывать за кораблем.
Команда чинно спустилась по трапу и проследовала мимо помятых ржавых доков к одному из массивных лифтов в стене утеса. Просторная кабина со скрипом двинулась по стальным направляющим, тянувшимся ввысь, до самого города. Никто не проронил ни слова; мы с Калотриком, проникшись общим настроением, тоже хранили молчание. Далузы с нами не было – наверно, она поднималась вверх на теплых воздушных потоках. За последние три дня мне так и не удалось остаться с ней наедине – забрав из кухни часть пищевых концентратов, она почти не показывалась из своего тента. Встречая ее на палубе, я не решался заговорить с ней – ее китайская маска с кроваво-красной слезой с некоторых пор смущала меня, да и она, похоже, избегала разговора – может, сожалея о своем поступке, а может – страдая от последствий поцелуя. Так или иначе, я решил не беспокоить ее. Лифт, подрагивая, полз по стене утеса, молы с прилепившимися к ним китобойными и торговыми судами становились все меньше и меньше. Воздух стал прозрачней, и я смог окинуть взором Море Пыли, подернутое серой дымкой, до самого западного края кратера. Сейчас он был от меня дальше, чем когда-либо прежде, и в то же время отчетливее: пыль осталась внизу и не мешала взгляду. С трудом верилось, что та полоса на горизонте, не больше шести градусов – на самом деле нагромождение скал в семьдесят миль высотой. Это напоминало, скорее, надвигавшийся шторм. Впрочем, растрескавшаяся стена на востоке, заслонявшая полнеба, не оставляла сомнений в том, что все мы копошимся на дне исполинской тарелки – в этих местах утро наступало не раньше полудня, первую половину дня лишь западные вершины, выдававшиеся за пределы атмосферы, освещали города Пентакля серебристым отраженным светом.
Когда воздух приобрел пронзительную ясность, отличающую города Сушняка, я решился снять маску и осторожно принюхался – похоже, чисто. Вдохнув полной грудью, я отвернулся от поручней. Вся команда, набычившись, смотрела в мою сторону. Не иначе, я нарушил какое-то неписаное правило, догадался я, и снова напялил маску.
Наконец нас тряхнуло особенно сильно, и лифт застыл на террасе, огороженной со стороны обрыва стальной сеткой семи футов высотой, служившей гарантией того, что даже в дымину пьяный матрос не рухнет вниз и жидкость его тела не пропадет впустую в прибрежной пыли. Второй помощник толкнул скрипучую дверь, и я попытался покинуть кабину.
Не тут-то было – все как по команде ринулись к выходу, меня отпихнули в сторону и крепко приложили лицом к сетке. Чертыхаясь, я похромал за остальными, зарекшись лезть вперед. Нагнал я их только на Межзвездной улице – главной артерии здешнего района красных фонарей. По обе стороны широкого проспекта выстроились бары, ночные клубы, борцовские ринги, залы игровых автоматов и дома терпимости.
Я поспел как раз вовремя, чтоб увидеть, как Флак сорвал с себя шахматную маску и огласил окрестности воплем, от которого задрожали стены домов. Заученным движением все стянули маски и прикрепили их к кольцам на поясе. А Флак тем временем выплясывал вдоль улицы, во всю мощь своей глотки горланя замечательный в своем роде текст:
– Я Флак, первый помощник на «Выпаде» – лучшем корабле во всем флоте! – Матросы дружно ухнули. – Я крепок как пружинная сталь и высок как грот-мачта! Я оставляю следы на бетоне и крошу скалы своим кулаком! Я собью летучую рыбу плевком и загрызу акулу в схватке один на один! Гарпуны для меня – зубочистки, а ногти я чищу отбойным молотком!
Флак, подбоченясь, закружился на месте, потом высоко подпрыгнул и успел трижды щелкнуть одним каблуком о другой. Такое достижение было встречено дружным свистом и аплодисментами команды. Вокруг постепенно собиралась толпа, состоящая преимущественно из броско разодетых шлюх и их сутенеров. Среди них затесалось с дюжину просто зевак и несколько матросов с других кораблей, выделявшихся загорелыми руками и бледными лицами.
Следующим номером выступал Грент:
– Разойдитесь, разойдитесь, дайте мне пройти или я сам расчищу дорогу от ваших трупов! Не стойте на пути, мелюзга! Я опускаю руки в океан и достаю камни с самого дна! Не гневите меня, не то я обрушу стены Сушняка и выпущу ваш воздух! Одной рукой я завязываю мачту в узел, а в другой плавлю сталь!..
Догадавшись, что это представление может чудесно обойтись без нас, я потянул Калотрика за рукав и мы, никем не замеченные, юркнули в какую-то подворотню.
– Слушай, славный скверик! Давай вжаримся, что ли? – Калотрик вынул пипетку и прислонился к рекламному щиту, приглашавшему воспользоваться услугами татуировочного салона. Достав из кармана рубашки пакет, он набрал устрашающую дозу Пламени и передал мне.
– Монти, я столько не потяну, – запротестовал я.
– Тысяча чертей, Джон, разве это доза для такого крепкого парня? – он отобрал у меня пипетку и запрокинул голову. – Видишь? – Он опустил пипетку в пакет и набрал не меньше прежнего.
– Я, пожалуй, воздержусь. Надо хоть что-нибудь оставить нашим друзьям из Нового Дома.
– Брось ты! На всех хватит! Сколько, думаешь, мы еще китов поймаем? Двадцать? Тридцать? Как вернемся – ты будешь литрами его мерить. Ну как, точно не хочешь?
– Не так много.
– Что ж, как знаешь, – пожав плечами, Калотрик заглотил вторую порцию.
– Ты его разбавил, точно? – сообразил я. Вынув пакет из его обмякших пальцев, я набрал себе четверть пипетки. – За Эрикальда Свобольда, – провозгласил я, – да будет земля ему пухом. Он это заслужил.
– Кто-кто?
– Эрикальд Свобольд. Он открыл Пламя. Во всяком случае, так считается.
Я принял свою дозу. Эффект был незамедлительным и мощным: заряд синего электрического света взметнулся вверх по позвоночнику и напрочь позамыкал тщательно выверенные нейросхемы, ввергнув их в искрящийся хаос. Вслед за Калотриком я привалился к стене, беспомощно улыбаясь.
– Ты ничего не хочешь, красавчик? – заворковал у меня над ухом чей-то голос. Я быстренько спрятал Пламя за пазуху и постарался сгрести свои разбежавшиеся шарики в кучку.
Пока я отъезжал, во двор забрела сушняцкая бабочка. На ее не юном уже лице выделялись острые скулы, покрытые разноцветным гримом.
– Покувыркаемся, морячок?
– Я... не... э-э-э... нет.
– А я бы, пожалуй, прилег, – пробормотал Калотрик, сползая на землю.
– Я тебя провожу, дорогуша, – она помогла ему встать, – я знаю одно местечко, как раз для тебя, – обхватив Калотрика за талию и устроив его руку на своих неслабых плечах, она с материнской нежностью погладила торчащий у него из заднего кармана бумажник. Мне она подмигнула; ее раскрашенное лицо сияло нестерпимо ярко для моего опаленного Пламенем сознания. – Удачи, китобой. Загляни как-нибудь в салон мадам Энни. Спроси Мельду. Когда они окончательно скрылись из виду, я медленно набрал полную грудь холодного воздуха. Похоже, все вокруг начинало возвращаться по местам, но я забыл о чем-то важном... какое-то поручение... Ах, да! Бренди! С крайней осторожностью я вышел на улицу и встал на самый медлительный тротуар. Прошло немало времени, прежде чем я выбрал среди проплывавших мимо баров один не слишком подозрительный и сошел с дорожки. Буквы, покрытые зеленой светящейся краской, добываемой из сушняцкого планктона, складывались в название: «Бар и Гриль Меркля».
Я прошел внутрь и пнул медный рычаг у основания стойки. Показался Меркль, приземистый, лысеющий мужчина с загорелым лицом и щеголеватыми усиками.
– Чего налить, моряк?
– Смешай-ка мне ерша, – прорычал я; ни дать ни взять – настоящий морской волк.
– Это что еще такое? – Я объяснил. – Извини, такого мы не держим, – поджав губы, сообщил Меркль, – ничего крепче десяти градусов.
– Почему?
– Потому, что это незаконно. – Мог бы и сам догадаться.
– Тогда эля.
Вскоре мне представилась возможность убедиться, что низкий процент алкоголя в напитках не может вынудить достаточно целеустремленного сушнеца оставаться трезвым. Я как раз избавлялся от привкуса Пламени во рту, когда один из посетителей бара с воинственным ревом смял жестяную кружку о голову собутыльника. Тот не растерялся и сшиб обидчика со скамьи своим здоровенным кулаком.
– А ну, прекратить сейчас же! – гаркнул Меркль, доставая длинную алюминиевую палицу, усаженную бронзовыми шипами. – Отправляйтесь на улицу и там уладьте свои разногласия, как подобает джентльменам.
– Я ему все зубы пересчитаю, – пообещал зачинщик, поднимаясь с пола и допивая остатки пива из мятой кружки. Вглядевшись повнимательней в его бледное опухшее лицо, я узнал Блакберна, гарпунера с «Выпада». Он и его противник, мускулистый сушнец, рыжая поросль в ноздрях которого соперничала по длине с усами, переругиваясь, пошли к выходу.
Я прикончил эль, стянул с ближайшего столика оставленные кем-то чаевые и заплатил по счету.
– Заказы с доставкой принимаете? – поинтересовался я.
– Само собой.
Заказав три кварты самого крепкого эля с доставкой в порт, я оставил номер дока, в котором стоял «Выпад».
На улице я нашел Блакберна с приятелем за прежним занятием – они катались по мостовой, развлекая быстро собиравшихся зевак. Я протолкался поближе. У Блакберна из волосатой ноздри капала кровь, у его оппонента была разбита губа. Ни тот, ни другой уже не могли толком стоять на ногах; их хватало только на то, чтоб изредка отоваривать друг дружку по корпусу. Слабели как драчуны, так и их кулаки, так что эффект каждого удара оставался прежним. После очередного тумака жертва издавала короткий басовитый стон, прерываемый судорожным свистящим вдохом. Наконец они остановились, измочаленные, беспомощно вцепившись друг в друга и тяжело сопя.
Медленно, сосредоточенно, через силу, рыжеусый сжал кулак. Блакберн обессиленно приподнял руку.
– К черту, – выдавил он сквозь распухшие губы, – пойдем лучше по бабам.
– Точно, – кивнул его противник. Они с трудом поднялись на ноги и поковыляли рука об руку в направлении веселого дома через улицу напротив, к несказанному разочарованию зрителей.
Выглянуло солнце – похоже, самое время пообедать. Ступив на тротуар, я покинул Межзвездную улицу и поднялся в более приличную часть города, где заказал бифштекс в ресторанчике под открытым небом. Кухня, к сожалению, оставляла желать лучшего – сушняцкие специи придавали мясу едкий привкус, а прилагавшийся на гарнир салат изобличал глубокое кулинарное невежество его автора. О чаевых не могло быть и речи.
Выйдя на улицу, я решил вернуться на «Выпад» и проверить, не там ли Далуза. Межзвездная оказалась запружена – какие-то парни устроили разборку прямо на проезжей части. Заметив в свалке несколько знакомых лиц, я счел разумным направиться в обход, через Портняжную улицу – иначе б меня неминуемо втянули в общее веселье.
Наверняка, на Портняжной когда-то и в самом деле обитали портные, но сейчас здесь обосновались продавцы масок. Каждая лавка поражала воображение обилием цветов и форм, я даже пожалел, что в моем рюкзаке осталось еще многое из того, что я приобрел вместе с маской на Острове. Казалось, с тех пор прошло много лет. С тех пор прошло всего два месяца.
Вверх по стене арнарского утеса лифт тащился как черепаха, и я заранее подготовился к не менее долгому спуску вниз. Какого же было мое удивление, когда кабина стала не то чтоб опускаться, а просто падать так, что мои ступни не касались пола. Остальные пассажиры уже успели надеть маски и, плавая в воздухе, выглядели степенно, будто суд присяжных Конфедерации, выносящий смертный приговор. Я поспешил нацепить маску, прежде чем пыль доберется до глаз и легких. Последнюю четверть пути кабина тормозила, и я еле устоял на ногах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
Как бы то ни было, когда я открыл глаза, вовсю светило солнце. Далуза прикорнула у меня на плече. Отталкиваясь от центрального корпуса, я стал выбираться из тени «Выпада».
Разбуженная ярким светом, Далуза встрепенулась, оперлась на меня и взмыла вверх, обдав меня пылью, осыпавшейся с крыльев и длинных волос. Я подобрался к борту корабля и кое-как сумел уцепиться за гладкий край палубы: весь пластик сожрала буря. Подтянувшись, я ухватился за нижние перила; они подались под моим весом. Верхний поручень был еще больше изъеден ветром, и, когда я взялся за него, раскололся и рассек мне ладонь. Пыль жадно впитывала выступившую кровь. Оправившись от удара о корпус, я со стоном протиснулся под перилами. И попал на незнакомый корабль. На чистый, безупречно чистый, гладкий как полированное серебро; лишь за мачтами и контейнерами осталось немного пластика. Некоторые реи исчезли, оставшиеся блистали на солнце. Некоторое время я любовался собственным отражением в палубе. Покрытый серой коркой, я походил на призрак какого-то несчастного инопланетянина. Пыль сыпалась с меня при каждом движении. Камбузный люк со скрипом приоткрылся и оттуда опасливо высунулся первый помощник, мистер Флак. Критически осмотрев чистое небо, он пригнулся, чтоб подать знак оставшимся внутри и тут заметил посреди сияющей палубы меня. Я представил, как он сейчас думает: «Господи Боже! Бедный малый. Ветер снял с него кожу и заменил пылью. Его заживо мумифицировало. Надеюсь, он не очень страдал».
– Спускайся вниз и почистись, Ньюхауз, – крикнул он, выпрямляясь. – Скоро обед.
Я ждал, пока команда выберется наружу. Последним появился Калотрик и, проходя мимо, в целом весело похлопал меня по плечу, выбив облако пыли. Пройдя через статическое поле люка, я избавился лишь от части пыли; она продолжала изливаться из штанин и из-под рубашки при каждом шаге. Не снимая маски, я разделся и выбил одежду о стол, разогнав пыль по всему камбузу. На секунду приснял маску, чихнул и снова надел. Придется подождать, пока все осядет, и тогда уж начать убирать. Проковыляв к цистерне, я открыл кран и смочил кусок ветоши.
Обтираясь, я чувствовал себя сибаритом.
В рюкзаке нашлась смена белья, я переоделся и, вооружившись метлой, принялся гонять пыль из угла в угол. Чище от этого не стало; все, чего я добился – это еще больше рассадил руку. Капли крови собирались на кончиках пальцев.
– Ты как, в порядке? – спросила Далуза, спускаясь по трапу.
– Да что со мной сделается, – улыбнулся я, польщенный ее заботой, – так, расшибся малость, пока на палубу забирался. И руку вот порезал, – я продемонстрировал рану.
– О! У тебя кровь! – она шагнула ко мне.
– Ерунда, – отмахнулся я. Она уставилась на мой порез, как богомол на муху. – А у тебя как дела? – неуверенно поинтересовался я.
– Хорошо. Я летела с той же скоростью, что и буря – она не могла мне повредить.
Но моя одежда теперь никуда не годится, посмотри. И верно, тонкая белая материя вся покрылась серыми пятнами – самые мелкие пылинки ухитрились застрять в полимере.
– Может, удастся отстирать? – предположил я.
– Зачем? У меня много материала – сделаю новое.
Повисло неловкое молчание. Я отставил метлу и приложил к порезу платок. Кровь никак не останавливалась.
– Джон... Там, под кораблем...
– Что?
– Мне понравилось.
Наши глаза встретились. Если б она была обычной женщиной, а я – обычным мужчиной, мы бы поняли друг друга. Как утверждают поэты, глаза – зеркало души. Но, впрочем, какой мужчина возьмется судить, что у женщины на уме?
Она еле слышно спросила:
– А тебе?
– Очень.
– Поцелуй меня, Джон, – она подошла так близко, что я ощутил жар, исходящий от ее тела.
– Ты же знаешь, что это невозможно.
Она закрыла глаза и запрокинула голову. Я спрятал руки за спину.
– Тебе будет больно, – прошептал я, сдаваясь.
Ее идеально очерченные губы чуть приоткрылись. Я наклонился и с осторожностью ученого, исследующего хрупкий образец, притронулся к ним своими губами. Она ответила с отрешенной страстью, от которой все окружающее, казалось, готово рухнуть в один момент. Мороз пробежал по коже. Я, наверно, испытал то наслаждение, которое доступно лишь убийце в миг торжества. Слезы навернулись на глаза, когда ее горячий шелковистый язычок скользнул по моему небу. Я уже не сдерживался. Ее зубы оказались необычайно острыми, и еще я ощутил странный вкус, какого нет ни у кого из земных женщин. Ее дыхание опаляло мне щеки. Наконец мы оторвались друг от друга. Прямо на глазах ее губы начали краснеть и покрываться серым налетом. Далуза молчала, но слезы тонкими струйками катились по щекам и распухшим губам.
Я поднес руку к ее лицу и с силой сжал кулак. Едва затянувшаяся рана снова открылась, и кровь закапала на пол. Каждый из нас стоял и смотрел, как страдает другой.
7. Арнар
«Выпад» требовал ремонта, и Десперандум взял курс на архипелаг Пентакля. На крупнейшем из островов располагался третий по величине город Сушняка – Арнар. Через три дня мы вползли в бухту. Капитан, переговорив с руководством верфи и уладив необходимые дела, отпустил всех на берег, оставшись в одиночестве приглядывать за кораблем.
Команда чинно спустилась по трапу и проследовала мимо помятых ржавых доков к одному из массивных лифтов в стене утеса. Просторная кабина со скрипом двинулась по стальным направляющим, тянувшимся ввысь, до самого города. Никто не проронил ни слова; мы с Калотриком, проникшись общим настроением, тоже хранили молчание. Далузы с нами не было – наверно, она поднималась вверх на теплых воздушных потоках. За последние три дня мне так и не удалось остаться с ней наедине – забрав из кухни часть пищевых концентратов, она почти не показывалась из своего тента. Встречая ее на палубе, я не решался заговорить с ней – ее китайская маска с кроваво-красной слезой с некоторых пор смущала меня, да и она, похоже, избегала разговора – может, сожалея о своем поступке, а может – страдая от последствий поцелуя. Так или иначе, я решил не беспокоить ее. Лифт, подрагивая, полз по стене утеса, молы с прилепившимися к ним китобойными и торговыми судами становились все меньше и меньше. Воздух стал прозрачней, и я смог окинуть взором Море Пыли, подернутое серой дымкой, до самого западного края кратера. Сейчас он был от меня дальше, чем когда-либо прежде, и в то же время отчетливее: пыль осталась внизу и не мешала взгляду. С трудом верилось, что та полоса на горизонте, не больше шести градусов – на самом деле нагромождение скал в семьдесят миль высотой. Это напоминало, скорее, надвигавшийся шторм. Впрочем, растрескавшаяся стена на востоке, заслонявшая полнеба, не оставляла сомнений в том, что все мы копошимся на дне исполинской тарелки – в этих местах утро наступало не раньше полудня, первую половину дня лишь западные вершины, выдававшиеся за пределы атмосферы, освещали города Пентакля серебристым отраженным светом.
Когда воздух приобрел пронзительную ясность, отличающую города Сушняка, я решился снять маску и осторожно принюхался – похоже, чисто. Вдохнув полной грудью, я отвернулся от поручней. Вся команда, набычившись, смотрела в мою сторону. Не иначе, я нарушил какое-то неписаное правило, догадался я, и снова напялил маску.
Наконец нас тряхнуло особенно сильно, и лифт застыл на террасе, огороженной со стороны обрыва стальной сеткой семи футов высотой, служившей гарантией того, что даже в дымину пьяный матрос не рухнет вниз и жидкость его тела не пропадет впустую в прибрежной пыли. Второй помощник толкнул скрипучую дверь, и я попытался покинуть кабину.
Не тут-то было – все как по команде ринулись к выходу, меня отпихнули в сторону и крепко приложили лицом к сетке. Чертыхаясь, я похромал за остальными, зарекшись лезть вперед. Нагнал я их только на Межзвездной улице – главной артерии здешнего района красных фонарей. По обе стороны широкого проспекта выстроились бары, ночные клубы, борцовские ринги, залы игровых автоматов и дома терпимости.
Я поспел как раз вовремя, чтоб увидеть, как Флак сорвал с себя шахматную маску и огласил окрестности воплем, от которого задрожали стены домов. Заученным движением все стянули маски и прикрепили их к кольцам на поясе. А Флак тем временем выплясывал вдоль улицы, во всю мощь своей глотки горланя замечательный в своем роде текст:
– Я Флак, первый помощник на «Выпаде» – лучшем корабле во всем флоте! – Матросы дружно ухнули. – Я крепок как пружинная сталь и высок как грот-мачта! Я оставляю следы на бетоне и крошу скалы своим кулаком! Я собью летучую рыбу плевком и загрызу акулу в схватке один на один! Гарпуны для меня – зубочистки, а ногти я чищу отбойным молотком!
Флак, подбоченясь, закружился на месте, потом высоко подпрыгнул и успел трижды щелкнуть одним каблуком о другой. Такое достижение было встречено дружным свистом и аплодисментами команды. Вокруг постепенно собиралась толпа, состоящая преимущественно из броско разодетых шлюх и их сутенеров. Среди них затесалось с дюжину просто зевак и несколько матросов с других кораблей, выделявшихся загорелыми руками и бледными лицами.
Следующим номером выступал Грент:
– Разойдитесь, разойдитесь, дайте мне пройти или я сам расчищу дорогу от ваших трупов! Не стойте на пути, мелюзга! Я опускаю руки в океан и достаю камни с самого дна! Не гневите меня, не то я обрушу стены Сушняка и выпущу ваш воздух! Одной рукой я завязываю мачту в узел, а в другой плавлю сталь!..
Догадавшись, что это представление может чудесно обойтись без нас, я потянул Калотрика за рукав и мы, никем не замеченные, юркнули в какую-то подворотню.
– Слушай, славный скверик! Давай вжаримся, что ли? – Калотрик вынул пипетку и прислонился к рекламному щиту, приглашавшему воспользоваться услугами татуировочного салона. Достав из кармана рубашки пакет, он набрал устрашающую дозу Пламени и передал мне.
– Монти, я столько не потяну, – запротестовал я.
– Тысяча чертей, Джон, разве это доза для такого крепкого парня? – он отобрал у меня пипетку и запрокинул голову. – Видишь? – Он опустил пипетку в пакет и набрал не меньше прежнего.
– Я, пожалуй, воздержусь. Надо хоть что-нибудь оставить нашим друзьям из Нового Дома.
– Брось ты! На всех хватит! Сколько, думаешь, мы еще китов поймаем? Двадцать? Тридцать? Как вернемся – ты будешь литрами его мерить. Ну как, точно не хочешь?
– Не так много.
– Что ж, как знаешь, – пожав плечами, Калотрик заглотил вторую порцию.
– Ты его разбавил, точно? – сообразил я. Вынув пакет из его обмякших пальцев, я набрал себе четверть пипетки. – За Эрикальда Свобольда, – провозгласил я, – да будет земля ему пухом. Он это заслужил.
– Кто-кто?
– Эрикальд Свобольд. Он открыл Пламя. Во всяком случае, так считается.
Я принял свою дозу. Эффект был незамедлительным и мощным: заряд синего электрического света взметнулся вверх по позвоночнику и напрочь позамыкал тщательно выверенные нейросхемы, ввергнув их в искрящийся хаос. Вслед за Калотриком я привалился к стене, беспомощно улыбаясь.
– Ты ничего не хочешь, красавчик? – заворковал у меня над ухом чей-то голос. Я быстренько спрятал Пламя за пазуху и постарался сгрести свои разбежавшиеся шарики в кучку.
Пока я отъезжал, во двор забрела сушняцкая бабочка. На ее не юном уже лице выделялись острые скулы, покрытые разноцветным гримом.
– Покувыркаемся, морячок?
– Я... не... э-э-э... нет.
– А я бы, пожалуй, прилег, – пробормотал Калотрик, сползая на землю.
– Я тебя провожу, дорогуша, – она помогла ему встать, – я знаю одно местечко, как раз для тебя, – обхватив Калотрика за талию и устроив его руку на своих неслабых плечах, она с материнской нежностью погладила торчащий у него из заднего кармана бумажник. Мне она подмигнула; ее раскрашенное лицо сияло нестерпимо ярко для моего опаленного Пламенем сознания. – Удачи, китобой. Загляни как-нибудь в салон мадам Энни. Спроси Мельду. Когда они окончательно скрылись из виду, я медленно набрал полную грудь холодного воздуха. Похоже, все вокруг начинало возвращаться по местам, но я забыл о чем-то важном... какое-то поручение... Ах, да! Бренди! С крайней осторожностью я вышел на улицу и встал на самый медлительный тротуар. Прошло немало времени, прежде чем я выбрал среди проплывавших мимо баров один не слишком подозрительный и сошел с дорожки. Буквы, покрытые зеленой светящейся краской, добываемой из сушняцкого планктона, складывались в название: «Бар и Гриль Меркля».
Я прошел внутрь и пнул медный рычаг у основания стойки. Показался Меркль, приземистый, лысеющий мужчина с загорелым лицом и щеголеватыми усиками.
– Чего налить, моряк?
– Смешай-ка мне ерша, – прорычал я; ни дать ни взять – настоящий морской волк.
– Это что еще такое? – Я объяснил. – Извини, такого мы не держим, – поджав губы, сообщил Меркль, – ничего крепче десяти градусов.
– Почему?
– Потому, что это незаконно. – Мог бы и сам догадаться.
– Тогда эля.
Вскоре мне представилась возможность убедиться, что низкий процент алкоголя в напитках не может вынудить достаточно целеустремленного сушнеца оставаться трезвым. Я как раз избавлялся от привкуса Пламени во рту, когда один из посетителей бара с воинственным ревом смял жестяную кружку о голову собутыльника. Тот не растерялся и сшиб обидчика со скамьи своим здоровенным кулаком.
– А ну, прекратить сейчас же! – гаркнул Меркль, доставая длинную алюминиевую палицу, усаженную бронзовыми шипами. – Отправляйтесь на улицу и там уладьте свои разногласия, как подобает джентльменам.
– Я ему все зубы пересчитаю, – пообещал зачинщик, поднимаясь с пола и допивая остатки пива из мятой кружки. Вглядевшись повнимательней в его бледное опухшее лицо, я узнал Блакберна, гарпунера с «Выпада». Он и его противник, мускулистый сушнец, рыжая поросль в ноздрях которого соперничала по длине с усами, переругиваясь, пошли к выходу.
Я прикончил эль, стянул с ближайшего столика оставленные кем-то чаевые и заплатил по счету.
– Заказы с доставкой принимаете? – поинтересовался я.
– Само собой.
Заказав три кварты самого крепкого эля с доставкой в порт, я оставил номер дока, в котором стоял «Выпад».
На улице я нашел Блакберна с приятелем за прежним занятием – они катались по мостовой, развлекая быстро собиравшихся зевак. Я протолкался поближе. У Блакберна из волосатой ноздри капала кровь, у его оппонента была разбита губа. Ни тот, ни другой уже не могли толком стоять на ногах; их хватало только на то, чтоб изредка отоваривать друг дружку по корпусу. Слабели как драчуны, так и их кулаки, так что эффект каждого удара оставался прежним. После очередного тумака жертва издавала короткий басовитый стон, прерываемый судорожным свистящим вдохом. Наконец они остановились, измочаленные, беспомощно вцепившись друг в друга и тяжело сопя.
Медленно, сосредоточенно, через силу, рыжеусый сжал кулак. Блакберн обессиленно приподнял руку.
– К черту, – выдавил он сквозь распухшие губы, – пойдем лучше по бабам.
– Точно, – кивнул его противник. Они с трудом поднялись на ноги и поковыляли рука об руку в направлении веселого дома через улицу напротив, к несказанному разочарованию зрителей.
Выглянуло солнце – похоже, самое время пообедать. Ступив на тротуар, я покинул Межзвездную улицу и поднялся в более приличную часть города, где заказал бифштекс в ресторанчике под открытым небом. Кухня, к сожалению, оставляла желать лучшего – сушняцкие специи придавали мясу едкий привкус, а прилагавшийся на гарнир салат изобличал глубокое кулинарное невежество его автора. О чаевых не могло быть и речи.
Выйдя на улицу, я решил вернуться на «Выпад» и проверить, не там ли Далуза. Межзвездная оказалась запружена – какие-то парни устроили разборку прямо на проезжей части. Заметив в свалке несколько знакомых лиц, я счел разумным направиться в обход, через Портняжную улицу – иначе б меня неминуемо втянули в общее веселье.
Наверняка, на Портняжной когда-то и в самом деле обитали портные, но сейчас здесь обосновались продавцы масок. Каждая лавка поражала воображение обилием цветов и форм, я даже пожалел, что в моем рюкзаке осталось еще многое из того, что я приобрел вместе с маской на Острове. Казалось, с тех пор прошло много лет. С тех пор прошло всего два месяца.
Вверх по стене арнарского утеса лифт тащился как черепаха, и я заранее подготовился к не менее долгому спуску вниз. Какого же было мое удивление, когда кабина стала не то чтоб опускаться, а просто падать так, что мои ступни не касались пола. Остальные пассажиры уже успели надеть маски и, плавая в воздухе, выглядели степенно, будто суд присяжных Конфедерации, выносящий смертный приговор. Я поспешил нацепить маску, прежде чем пыль доберется до глаз и легких. Последнюю четверть пути кабина тормозила, и я еле устоял на ногах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10