Джо Элегант испек.
— Зачем?
— Наверное, Фауна велела.
— Что ж, я надеюсь, тебе он будет по вкусу.
Сюзи рассмеялась:
— По-моему, этот торт не для еденья, а для гляденья… Вот еще Фауна пива прислала.
— Это уже лучше, — сказал Док. — Так чего Фауне от меня надо?
— Ничего.
— Странно.
— Куда поставить торт? — спросила Сюзи.
Тут Док посмотрел на Сюзи, а Сюзи на Дока, и обоим в голову пришла одна и та же мысль — а торт-то похож на свадебный! — и они принялись хохотать. У Сюзи аж слезы выступили на глазах. «Ой, мамочка, не могу», повторяла она, всплескивая руками и зажмуриваясь. Док закидывал голову, хохотал раскатисто, шлепал себя по коленкам. И так им было хорошо смеяться, что они нарочно еще долго не унимались.
— Ой, мамочки, — сказала Сюзи, — глаза хоть вытереть. — Она поставила торт на клетку с гремучими змеями — комната наполнилась истошным треском. Сюзи в испуге отскочила в сторону.
— Что это?!
— Гремучие змеи.
— Для чего ты их держишь?
— Беру яд на продажу.
— Ни за что б не стала жить в одной комнате с этими грязными тварями.
— И вовсе они не грязные. Они даже меняют кожу, в отличие от людей.
— Все равно, ненавижу змей, — Сюзи передернулась.
— Ты так говоришь оттого, что их не знаешь.
— И слава богу, что не знаю. Грязные, мерзкие!
Док откинулся на спинку стула, положил ногу на ногу.
— Интересно у тебя получается, — промолвил он. — Змеи — одни из самых чистоплотных животных, а ты их называешь грязными. Почему?
— Сказать почему?
— Сделай милость.
— Потому что ты плохо говоришь о Фауне.
— Постой, — сказал Док. — При чем здесь… Да и не говорил я о ней плохо!
— Говорил. Ты сказал, раз Фауна шлет гостинцы, значит, хочет чего-то. А она просто так, из добрых чувств!
— Ага, понимаю. — Док медленно кивнул. — И ты в отместку называешь змей грязными?
— Угадал. Никому не позволю честить Фауну.
— Да я же просто пошутил.
— Мне так не показалось.
— Слушай, — сказал Док, — мы с Фауной лучшие друзья. Так что давай выпьем пива на мировую.
— Хорошо, — сказала Сюзи, — только прежде повинись.
— Ладно. Передай Джо Элеганту, что торт потрясный
— Еще бы, смотри, сверху — зефир с шоколадной глазурью.
— А Фауне передай, что если б не ее пиво, я бы погиб от жажды.
— Ну хорошо, коли так. — С лица Сюзи сошло напряженное выражение. — Где открывалка?
— Сзади тебя, в раковине.
Сюзи открыла две банки пива, приблизилась к рабочему столу Дока.
— Что это ты такое делаешь?
— Препараты. Видишь стеклянные чашки? В них я кладу сперматозоиды и яйцеклетки морских звезд. Через полчаса умертвляю зародышей в одной чашке, еще через полчаса — в другой, и так далее. А потом делаю срез; и помещаю вот на такие длинные предметные стеклышки. На каждом стеклышке представлен весь цикл развития зародыша.
Сюзи склонилась над чашками.
— Ничего не видать.
— Конечно. Они слишком крошечные. Могу показать под микроскопом.
Сюзи выпрямилась.
— И зачем ты все это делаешь?
— Для студентов. Им нужно изучать, как развиваются морские звезды.
— А для чего это изучать?
— Видишь ли, люди развиваются фактически так же.
— Ну и изучали бы людей.
Док рассмеялся:
— Тут небольшая загвоздочка — трудновато каждые полчаса убивать человеческого зародыша у матери в утробе… На, взгляни. — Он подвинул стеклянное блюдце пoд микроскоп.
Сюзи приникла к окулярам.
— Ух ты! Неужели я когда-то такая была?
— Да, что-то в этом роде.
— Знаешь, — улыбнулась Сюзи, — я и сейчас иногда себя такой чувствую… Ну и чудная у тебя работа — личинки, червяки…
— Бывает, между прочим, и почуднее, — не удержался Док.
— На меня намекаешь? — Лицо у Сюзи сделалось черствое. — Работа моя не по нраву?
— По нраву, не по нраву, какая разница. Грустно, правда, что этим заменяют любовь. Неполноценная замена. Неприкаянное существование…
Сюзи подбоченилась.
— Жалеешь? Себя лучше пожалей! Как ты сам-то живешь? Со змеями да с личинками? Дом весь запаршивел. Пол сто лет не мыт. У тебя и костюма-то, поди, приличного нету. И жрешь, небось, одну сухомятку… Работу выискал — личинок разводить. Это, по-твоему, хорошая жизнь?
— Замолчи, — сказал Док, заражаясь злостью Сюзи, — как хочу, так и живу! Я человек свободный — поняла? Что хочу, то и делаю.
— Ну и что у тебя есть, с твоей свободой? Жуки, змеи, да дом загаженный? Не иначе как тебя баба какая-нибудь бросила, — вот ты и маешься, не знаешь, куда себя деть. Ну скажи, есть у тебя жена? Нет! А девушка? Тоже нет!
— На кой мне жена! — Док сам удивился, что кричит. — У меня женщин и так хоть отбавляй!
— Женщины — это одно, а женщина — совсем другое, — сказала Сюзи. — Можно все знать о женщинах вообще и ничего — о той, единственной.
— Ну и не надо. Я и так счастлив.
— Счастлив? — хмыкнула Сюзи. — Рохля! Раз тебя никакая баба к рукам не прибрала, значит, ты никому не нужен. Да и кто захочет жить с тобой в этом хлеву, с червяками да со змеями?
— Сказала бы уж, кто захочет со мной в постель, если у меня платить нечем, — резанул Док.
— Нет, вы только посмотрите, какой умник, — процедила Сюзи. — Умник-разумник. Все-то у него в жизни ладится… Ты вроде бы сочиняешь какую-то великую книжку?
— Откуда ты знаешь?
— Про это все знают. И все у тебя за спиной потешаются. Хочешь знать, почему? Потому что все видят, ты сам себя дурачишь, никакой книжки тебе не написать. Сидишь, играешь в бирюльки…
Пустив эти слова, словно стрелы, Сюзи увидела, как они вонзаются Доку в душу, — и сердце ее наполнилось болью и стыдом.
— Господи, зачем я только это сказала? Ну зачем?
— Что ж, может, и верно, — спокойно проговори Док. — Может, ты ухватила самую суть. Скажи, надо мной и вправду потешаются? Скажи… Как тебя…
— Сюзи.
— Скажи, Сюзи, потешаются?..
— А ты не обращай внимания, они просто дураки, — сказала Сюзи. — И я дура, наболтала всяких глупостей. Ты, пожалуйста, не обижайся.
— Ничего. Правда — это всегда хорошо. Даже когда колется. Человек должен знать о себе всю правду. — И, словно отвечая самому себе на какой-то вопрос: — Да пожалуй, она права. У меня действительно ничего нет за душой. Вот я и выдумал — чтоб заполнить пустоту, — будто пишу книгу. И сам в эту небывальщину поверил. Я ничтожный дурак, а возомнил себя великим мудрецом…
— Ну все, теперь Фауна меня убьет, — простонала Сюзи, — отбивную из меня сделает… Док, ты не верь, пожалуйста… мало ли что шлюха наболтает…
— Какая разница? Правда в любых устах хороша.
— Никогда еще себя такой тварью не чувствовала, — сказала Сюзи. — Почему ты на меня не злишься?
— А за что мне злиться? Может, ты доброе дело сделала — положила конец этой ерунде. Раздавила глупость в зародыше.
— Ну, пожалуйста, рассердись на меня, — взмолилась Сюзи. — Ну хочешь, ударь!
Док усмехнулся.
— Если б от этого прок был…
— Что ж, тогда ничего другого не остается, — печально проговорила Сюзи, и тут же с издевкой: — А, значит, гордый! Кем ты себя мнишь? Хлюпик несчастный!
Послышались проворные шаги, дверь отворилась. Это была Бекки:
— Сюзи! Ты опаздываешь. Уже мужики из Салинаса приехали. Пошли живо! Не забудь надеть свое томатовое платье.
— Между прочим, цвет называется «помдамур», — тихо сказала Сюзи. — Пока, Док, — и вышла вместе с Бекки
Док посмотрел ей вслед.
— Пожалуй, это единственный правдивый человек, который мне в жизни попался… — сказал он громко сам себе. Потом нечаянно взглянул на стол и зарычал: — Черт подери! Из-за нее время прошляпил! Вот зараза. Придется все снова переделывать. — И он выплеснул содержимое чашек в помойное ведро.
18. В ЧАС ДОСУГА
Одним из важных и ценных обычаев, заведенных Фауной в «Медвежьем стяге», был обычай собираться в Комнате досуга перед сном, для отдыха и раздумий. Здесь также разбирали жалобы, улаживали ссоры; все до последней заботы представлялось на общий суд: вместе решали, такова ли печаль, чтоб горевать, такова ли радость, чтобы веселиться. Сообща, с профессиональным тактом выносили друг другу похвалу или порицание, давали мудрые советы. Фауна руководила беседой, взращивая в воспитанницах душевную доброту, которая, как известно, — матерь покойного сна. Нередко в Комнату досуга подавались легкие закуски; воспитанницы пели хором различные песни, в зависимости от настроения — «Дом родной», «Бравый Черный Джо», «Страдная пора», а то и что-нибудь из «Прекрасной мельничихи»… Полувахта в Комнате досуга врачевала расстроенные нервы и усталые мышцы.
Вечер памяти покойных членов Клуба Гремучей змеи оказался нелегким для воспитанниц Фауны (не хватало двух девушек: Элен и Уистерия отбывали двухмесячное тюремное наказание за драку, которую между собой учинили и о которой до сих пор с восторгом вспоминает Консервный Ряд). Удалился последний «змей», — парадный вход заперли… Девочки устало прибрели в Комнату досуга, плюхнулись в кресла, скинули туфли.
— Слышь, подружки, — сказала Бекки. — Один «змей» сказал, что у нас приют благородных девиц и что мы местная достопримечательность.
— Да уж, еще парочка таких, как Сюзи, и у нас точно будет приют, — ядовито заметила Агнесса. — У меня дядя служил в приюте. Работка — не приведи господи. Кстати, где Сюзи?
— Вот она я, — сказала Сюзи, появляясь в дверях. — Пластинки колотые из музыкального автомата вытаскивала… Что-то я устала, прямо с ног долой. Пора на боковую!
— Ты что, с ума сошла? — удивилась Мейбл. — Ведь нам еще Фауна не сказала баиньки. Она тебе такую боковую задаст!..
— Ну и ночка, — вздохнула Бекки. — По-моему, правильно Фауна скостила цену. Шума от них много, аж голова болит, а зачем сюда ходят, они забыли.
— Пока у них свое горючее не вышло, они в рамках держались, — проворчала Мейбл. — А вот когда Могучая Ида им своего нового пойла прислала… Из чего она его только делает, из шила, что ли?
— Помните того коротышку? — спросила Сюзи. — Я думала, его убью, если он еще раз примется рассказывать, как его сынишка червяка лопаткой…
— А, значит, он и тебе рассказывал? «Представляете, мой сопляк, четыре года, разрезал червяка лопаткой и говорит — я лазъезал чилвика…» Нашел, чем удивить. Я понимаю, слона бы разрезал, — тогда б я, может, и послушала…
— А лысый-то, лысый, — вспомнила Мейбл, — у которого жене операцию сделали. Вот это была операция! Наизнанку ее вывернули, прямо какие-то китайские пытки. А что же у ней нашли? Я так и не поняла — он как зарыдает…
— У ней нашли… как это… фиго-аденому, злокачественную, — припомнила Бекки. — Я его нарочно два раза заставила повторить.
— Слушайте, а кто этот Сиг из Мунд, про которого они горланили? —спросила Агнесса.
— Бог его знает, — сказала Бекки. — Сиг, рыба такая есть.
— Есть, я даже как-то раз пробовала, — подтвердила Мейбл. — А ты, Сюзи, брось эту манеру пререкаться с клиентами…
— Тоже мне, клиенты, — фыркнула Сюзи. — Устроили вечер памяти покойников! Да они сами как покойники. Или как резиновые лягушки…
Тут из спальни-кабинета вышла Фауна в персиковом халате (успела переодеться), встала на пороге, втирая в руки крем.
— Вот что, дорогие мои воспитанницы, — начала она серьезно, — вы можете потешаться над членами клуба сколько угодно, но будь вы на месте администрации, то бишь на моем, вы бы только приветствовали таких солидных, почтенных граждан. Если хотите знать, сегодня у нас в гостях было много важных шишек! Я сделала им скидку и, как видите, не прогадала: никакой поломанной мебели. Не то что ваши любезные матросы — после них ремонта на восемьдесят пять долларов! Ну, дал один матросик Бекки пять долларов чаевых, так зато он два окна высадил да удрал вместе с вешалкой из оленьих рогов…
— Господи, как спать-то хочется, — Сюзи зевнула.
— Запомни, Сюзи, — произнесла Фауна сурово, у меня закон: с долгом да со словом недобрым спать не ложись… — Она почесала нос карандашом. — Побольше бы было членов в этом клубе…
— Покойных, — прибавила Сюзи.
— Вот оно, недоброе слово, — укоризненно сказала Фауна. — Берите пример с птиц небесных: они щебечут беззаботно, ни на кого не держат зла. Так давайте и мы будем добрее… Давайте расслабимся. Кто хочет пива?
— Если я скажу, что хочу, мне придется тащить пива на всех, — проворчала Бекки. — У меня и так ноги отваливаются. Вы видали, как я кадриль танцевала?
— Как же, видала, — сухо сказала Фауна. — Только ты не танцевала, а виляла и трясла… Сколько я тебя ни учила изящной пристойности, из тебя куртизанка так и прет.
— А что такое куртизанка? — спросила Бекки.
— Девка, по-нашему, — ответила Мейбл.
— Ага, значит, девка?.. — обиделась Бекки.
— Фауна, ты прикажи, пожалуйста, Сюзи, чтоб она быстрей возвращалась, если куда послана. Ушла, понимаешь ли, к Доку, а мы тут за нее работай…
— Странный он какой-то, ваш Док, — сказала Сюзи. — Он, часом, не того?
— Не того, — сказала Фауна. — Если хочешь знать, лучше него нет человека на всем Консервном Ряду. Все на нем ездят, кому не лень; другой на его месте давно бы озлобился. Могучая Ида несет самогон на проверку, Мак с ребятами в карман залезть норовят. Мальчишка порежет палец — бежит к Доку, Док перевяжет. Или вот, подралась как-то наша Бекки с клиентом, и он ее в плечо укусил, так она чуть руку не потеряла. Спасибо, Док вылечил. Покажи ей шрам, Бекки…
— А что, сюда Док не приходит? — спросила Сюзи.
— Нет, — отвечала Фауна. — Но ты не подумай ничего такого — он мужчина нормальный. К нему ходят разные богачки в мехах, он им музыку как в церкви заводит. Так что Док своего не упускает. Раньше — Дора мне говорила — наши девочки тоже к нему захаживали. Но я это дело прекратила.
— Почему? —спросила Сюзи.
— Берегу его для кого надо — вот почему. Посмотри вон туда, на золотые звезды — видишь, сколько моих воспитанниц вышло замуж!
— Да кто ж возьмет замуж девку? — сказала Сюзи.
— У тебя допотопные представления, — холодно произнесла Фауна. — С такими представлениями мы боремся! Видишь вон ту звезду, третью с краю? Конечно, она теперь зазналась, так ведь есть с чего. Шутка ли — церковная чтица, муж проповедник! Так что берут нашу сестру замуж!
— А при чем здесь Док? —спросила Сюзи.
— А при том, что я все время держу его на прицеле: ищу для него подходящую партию.
— Зря стараешься. Он мне сказал, что ему жена на фиг не нужна.
— Как ты выражаешься! — возмутилась Фауна и тут же, с интересом: —Ну и как вы с Доком поговорили?
— Поговорили? Да мы чуть не подрались! Он разозлил меня, а я его. Червяков, видите ли, разных разводит, книжку сочиняет про нервные припадки у осьминогов. Я чувствую, он до психушки досочиняется…
— Не говори ерунду, — сказала Фауна. — За некоторых червяков, если хочешь знать, он по десять долларов выручает.
— Да ну! За штуку?
— Это еще что… Купит за двадцать пять центов старую драную кошку, впрыснет в нее разную краску — синюю, красную, желтую, — и нате вам — продаст за пятнадцать долларов.
— Ни хрена себе! — удивилась Сюзи.
— Что за слова! Язык отрежу, так и знай. Ну-ка, в наказание, марш за пивом. То, что ты необразованная, это еще ладно, а вот вульгарность тебе вовсе не к лицу!..
Сюзи вышла.
— Сгодится ли она Доку? —сказала с сомнением Фауна. — Уж больно ершистая. Всегда у нее словцо за щекой…
Сюзи внесла на подносе бутылки с пивом.
— А почему бы тебе не составить Сюзи гороскоп? — предложила Бекки.
— Это что, гадать по звездам? — спросила Сюзи. — А зачем?
— Чтоб узнать, выйдешь ты замуж за Дока или нет.
— Люблю шутки, но не такие.
— А никто и не шутит, — сказала Бекки.
— И вообще, не верю я звездам… Кончайте-ка эту песню про Дока. Он ученый, колледж закончил, одних книжек прочитал незнамо сколько, и не каких-нибудь там комиксов… Я ему не ровня.
— Ну, хватит, милочка! — сказала Фауна. — Взгляни еще раз на этот стенд. Да, да, на золотые звездочки. Особенно вон на ту, у которой внутри еще одна. Так вот, она замужем за профессором Станфордского университета. У него этих книжек мильон. А она, кроме комиксов, и вправду ничего в руках не держала. И что ты думаешь? Укажет какой-нибудь гость на полки с книгами: «Неужели очаровательная хозяйка все это прочитала?», а она только улыбнется этак спокойно, таинственно… А когда спросят ее что-то мудреное, она, знаешь, что делает? Это, между прочим, совсем легко — ты, Сюзи, можешь научиться… Так вот, она повторяет с важным видом чьи-нибудь умные слова, и все думают, что она сама такая умная. Собственный муж не догадывается, что она читать-писать толком не умеет. Так-то… А ты говоришь — Док… Неужто Доку нужна жена, которая больше него знает? О чем же ему тогда с ней говорить? А говорить-то должен он, а не ты. Ты больше помалкивай.
— Куда ей, — сказала Бекки, — у нее язык прежде ума брякает.
— Да, язычок придется придержать, — сказала Фауна. — Иначе не видать золотой звезды… А насчет гороскопа — мысль хорошая. Когда у тебя день рождения, Сюзи?
— Двадцать третьего февраля.
— А в какое время суток ты родилась?
— Не знаю. Вот год, по-моему, был високосный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
— Зачем?
— Наверное, Фауна велела.
— Что ж, я надеюсь, тебе он будет по вкусу.
Сюзи рассмеялась:
— По-моему, этот торт не для еденья, а для гляденья… Вот еще Фауна пива прислала.
— Это уже лучше, — сказал Док. — Так чего Фауне от меня надо?
— Ничего.
— Странно.
— Куда поставить торт? — спросила Сюзи.
Тут Док посмотрел на Сюзи, а Сюзи на Дока, и обоим в голову пришла одна и та же мысль — а торт-то похож на свадебный! — и они принялись хохотать. У Сюзи аж слезы выступили на глазах. «Ой, мамочка, не могу», повторяла она, всплескивая руками и зажмуриваясь. Док закидывал голову, хохотал раскатисто, шлепал себя по коленкам. И так им было хорошо смеяться, что они нарочно еще долго не унимались.
— Ой, мамочки, — сказала Сюзи, — глаза хоть вытереть. — Она поставила торт на клетку с гремучими змеями — комната наполнилась истошным треском. Сюзи в испуге отскочила в сторону.
— Что это?!
— Гремучие змеи.
— Для чего ты их держишь?
— Беру яд на продажу.
— Ни за что б не стала жить в одной комнате с этими грязными тварями.
— И вовсе они не грязные. Они даже меняют кожу, в отличие от людей.
— Все равно, ненавижу змей, — Сюзи передернулась.
— Ты так говоришь оттого, что их не знаешь.
— И слава богу, что не знаю. Грязные, мерзкие!
Док откинулся на спинку стула, положил ногу на ногу.
— Интересно у тебя получается, — промолвил он. — Змеи — одни из самых чистоплотных животных, а ты их называешь грязными. Почему?
— Сказать почему?
— Сделай милость.
— Потому что ты плохо говоришь о Фауне.
— Постой, — сказал Док. — При чем здесь… Да и не говорил я о ней плохо!
— Говорил. Ты сказал, раз Фауна шлет гостинцы, значит, хочет чего-то. А она просто так, из добрых чувств!
— Ага, понимаю. — Док медленно кивнул. — И ты в отместку называешь змей грязными?
— Угадал. Никому не позволю честить Фауну.
— Да я же просто пошутил.
— Мне так не показалось.
— Слушай, — сказал Док, — мы с Фауной лучшие друзья. Так что давай выпьем пива на мировую.
— Хорошо, — сказала Сюзи, — только прежде повинись.
— Ладно. Передай Джо Элеганту, что торт потрясный
— Еще бы, смотри, сверху — зефир с шоколадной глазурью.
— А Фауне передай, что если б не ее пиво, я бы погиб от жажды.
— Ну хорошо, коли так. — С лица Сюзи сошло напряженное выражение. — Где открывалка?
— Сзади тебя, в раковине.
Сюзи открыла две банки пива, приблизилась к рабочему столу Дока.
— Что это ты такое делаешь?
— Препараты. Видишь стеклянные чашки? В них я кладу сперматозоиды и яйцеклетки морских звезд. Через полчаса умертвляю зародышей в одной чашке, еще через полчаса — в другой, и так далее. А потом делаю срез; и помещаю вот на такие длинные предметные стеклышки. На каждом стеклышке представлен весь цикл развития зародыша.
Сюзи склонилась над чашками.
— Ничего не видать.
— Конечно. Они слишком крошечные. Могу показать под микроскопом.
Сюзи выпрямилась.
— И зачем ты все это делаешь?
— Для студентов. Им нужно изучать, как развиваются морские звезды.
— А для чего это изучать?
— Видишь ли, люди развиваются фактически так же.
— Ну и изучали бы людей.
Док рассмеялся:
— Тут небольшая загвоздочка — трудновато каждые полчаса убивать человеческого зародыша у матери в утробе… На, взгляни. — Он подвинул стеклянное блюдце пoд микроскоп.
Сюзи приникла к окулярам.
— Ух ты! Неужели я когда-то такая была?
— Да, что-то в этом роде.
— Знаешь, — улыбнулась Сюзи, — я и сейчас иногда себя такой чувствую… Ну и чудная у тебя работа — личинки, червяки…
— Бывает, между прочим, и почуднее, — не удержался Док.
— На меня намекаешь? — Лицо у Сюзи сделалось черствое. — Работа моя не по нраву?
— По нраву, не по нраву, какая разница. Грустно, правда, что этим заменяют любовь. Неполноценная замена. Неприкаянное существование…
Сюзи подбоченилась.
— Жалеешь? Себя лучше пожалей! Как ты сам-то живешь? Со змеями да с личинками? Дом весь запаршивел. Пол сто лет не мыт. У тебя и костюма-то, поди, приличного нету. И жрешь, небось, одну сухомятку… Работу выискал — личинок разводить. Это, по-твоему, хорошая жизнь?
— Замолчи, — сказал Док, заражаясь злостью Сюзи, — как хочу, так и живу! Я человек свободный — поняла? Что хочу, то и делаю.
— Ну и что у тебя есть, с твоей свободой? Жуки, змеи, да дом загаженный? Не иначе как тебя баба какая-нибудь бросила, — вот ты и маешься, не знаешь, куда себя деть. Ну скажи, есть у тебя жена? Нет! А девушка? Тоже нет!
— На кой мне жена! — Док сам удивился, что кричит. — У меня женщин и так хоть отбавляй!
— Женщины — это одно, а женщина — совсем другое, — сказала Сюзи. — Можно все знать о женщинах вообще и ничего — о той, единственной.
— Ну и не надо. Я и так счастлив.
— Счастлив? — хмыкнула Сюзи. — Рохля! Раз тебя никакая баба к рукам не прибрала, значит, ты никому не нужен. Да и кто захочет жить с тобой в этом хлеву, с червяками да со змеями?
— Сказала бы уж, кто захочет со мной в постель, если у меня платить нечем, — резанул Док.
— Нет, вы только посмотрите, какой умник, — процедила Сюзи. — Умник-разумник. Все-то у него в жизни ладится… Ты вроде бы сочиняешь какую-то великую книжку?
— Откуда ты знаешь?
— Про это все знают. И все у тебя за спиной потешаются. Хочешь знать, почему? Потому что все видят, ты сам себя дурачишь, никакой книжки тебе не написать. Сидишь, играешь в бирюльки…
Пустив эти слова, словно стрелы, Сюзи увидела, как они вонзаются Доку в душу, — и сердце ее наполнилось болью и стыдом.
— Господи, зачем я только это сказала? Ну зачем?
— Что ж, может, и верно, — спокойно проговори Док. — Может, ты ухватила самую суть. Скажи, надо мной и вправду потешаются? Скажи… Как тебя…
— Сюзи.
— Скажи, Сюзи, потешаются?..
— А ты не обращай внимания, они просто дураки, — сказала Сюзи. — И я дура, наболтала всяких глупостей. Ты, пожалуйста, не обижайся.
— Ничего. Правда — это всегда хорошо. Даже когда колется. Человек должен знать о себе всю правду. — И, словно отвечая самому себе на какой-то вопрос: — Да пожалуй, она права. У меня действительно ничего нет за душой. Вот я и выдумал — чтоб заполнить пустоту, — будто пишу книгу. И сам в эту небывальщину поверил. Я ничтожный дурак, а возомнил себя великим мудрецом…
— Ну все, теперь Фауна меня убьет, — простонала Сюзи, — отбивную из меня сделает… Док, ты не верь, пожалуйста… мало ли что шлюха наболтает…
— Какая разница? Правда в любых устах хороша.
— Никогда еще себя такой тварью не чувствовала, — сказала Сюзи. — Почему ты на меня не злишься?
— А за что мне злиться? Может, ты доброе дело сделала — положила конец этой ерунде. Раздавила глупость в зародыше.
— Ну, пожалуйста, рассердись на меня, — взмолилась Сюзи. — Ну хочешь, ударь!
Док усмехнулся.
— Если б от этого прок был…
— Что ж, тогда ничего другого не остается, — печально проговорила Сюзи, и тут же с издевкой: — А, значит, гордый! Кем ты себя мнишь? Хлюпик несчастный!
Послышались проворные шаги, дверь отворилась. Это была Бекки:
— Сюзи! Ты опаздываешь. Уже мужики из Салинаса приехали. Пошли живо! Не забудь надеть свое томатовое платье.
— Между прочим, цвет называется «помдамур», — тихо сказала Сюзи. — Пока, Док, — и вышла вместе с Бекки
Док посмотрел ей вслед.
— Пожалуй, это единственный правдивый человек, который мне в жизни попался… — сказал он громко сам себе. Потом нечаянно взглянул на стол и зарычал: — Черт подери! Из-за нее время прошляпил! Вот зараза. Придется все снова переделывать. — И он выплеснул содержимое чашек в помойное ведро.
18. В ЧАС ДОСУГА
Одним из важных и ценных обычаев, заведенных Фауной в «Медвежьем стяге», был обычай собираться в Комнате досуга перед сном, для отдыха и раздумий. Здесь также разбирали жалобы, улаживали ссоры; все до последней заботы представлялось на общий суд: вместе решали, такова ли печаль, чтоб горевать, такова ли радость, чтобы веселиться. Сообща, с профессиональным тактом выносили друг другу похвалу или порицание, давали мудрые советы. Фауна руководила беседой, взращивая в воспитанницах душевную доброту, которая, как известно, — матерь покойного сна. Нередко в Комнату досуга подавались легкие закуски; воспитанницы пели хором различные песни, в зависимости от настроения — «Дом родной», «Бравый Черный Джо», «Страдная пора», а то и что-нибудь из «Прекрасной мельничихи»… Полувахта в Комнате досуга врачевала расстроенные нервы и усталые мышцы.
Вечер памяти покойных членов Клуба Гремучей змеи оказался нелегким для воспитанниц Фауны (не хватало двух девушек: Элен и Уистерия отбывали двухмесячное тюремное наказание за драку, которую между собой учинили и о которой до сих пор с восторгом вспоминает Консервный Ряд). Удалился последний «змей», — парадный вход заперли… Девочки устало прибрели в Комнату досуга, плюхнулись в кресла, скинули туфли.
— Слышь, подружки, — сказала Бекки. — Один «змей» сказал, что у нас приют благородных девиц и что мы местная достопримечательность.
— Да уж, еще парочка таких, как Сюзи, и у нас точно будет приют, — ядовито заметила Агнесса. — У меня дядя служил в приюте. Работка — не приведи господи. Кстати, где Сюзи?
— Вот она я, — сказала Сюзи, появляясь в дверях. — Пластинки колотые из музыкального автомата вытаскивала… Что-то я устала, прямо с ног долой. Пора на боковую!
— Ты что, с ума сошла? — удивилась Мейбл. — Ведь нам еще Фауна не сказала баиньки. Она тебе такую боковую задаст!..
— Ну и ночка, — вздохнула Бекки. — По-моему, правильно Фауна скостила цену. Шума от них много, аж голова болит, а зачем сюда ходят, они забыли.
— Пока у них свое горючее не вышло, они в рамках держались, — проворчала Мейбл. — А вот когда Могучая Ида им своего нового пойла прислала… Из чего она его только делает, из шила, что ли?
— Помните того коротышку? — спросила Сюзи. — Я думала, его убью, если он еще раз примется рассказывать, как его сынишка червяка лопаткой…
— А, значит, он и тебе рассказывал? «Представляете, мой сопляк, четыре года, разрезал червяка лопаткой и говорит — я лазъезал чилвика…» Нашел, чем удивить. Я понимаю, слона бы разрезал, — тогда б я, может, и послушала…
— А лысый-то, лысый, — вспомнила Мейбл, — у которого жене операцию сделали. Вот это была операция! Наизнанку ее вывернули, прямо какие-то китайские пытки. А что же у ней нашли? Я так и не поняла — он как зарыдает…
— У ней нашли… как это… фиго-аденому, злокачественную, — припомнила Бекки. — Я его нарочно два раза заставила повторить.
— Слушайте, а кто этот Сиг из Мунд, про которого они горланили? —спросила Агнесса.
— Бог его знает, — сказала Бекки. — Сиг, рыба такая есть.
— Есть, я даже как-то раз пробовала, — подтвердила Мейбл. — А ты, Сюзи, брось эту манеру пререкаться с клиентами…
— Тоже мне, клиенты, — фыркнула Сюзи. — Устроили вечер памяти покойников! Да они сами как покойники. Или как резиновые лягушки…
Тут из спальни-кабинета вышла Фауна в персиковом халате (успела переодеться), встала на пороге, втирая в руки крем.
— Вот что, дорогие мои воспитанницы, — начала она серьезно, — вы можете потешаться над членами клуба сколько угодно, но будь вы на месте администрации, то бишь на моем, вы бы только приветствовали таких солидных, почтенных граждан. Если хотите знать, сегодня у нас в гостях было много важных шишек! Я сделала им скидку и, как видите, не прогадала: никакой поломанной мебели. Не то что ваши любезные матросы — после них ремонта на восемьдесят пять долларов! Ну, дал один матросик Бекки пять долларов чаевых, так зато он два окна высадил да удрал вместе с вешалкой из оленьих рогов…
— Господи, как спать-то хочется, — Сюзи зевнула.
— Запомни, Сюзи, — произнесла Фауна сурово, у меня закон: с долгом да со словом недобрым спать не ложись… — Она почесала нос карандашом. — Побольше бы было членов в этом клубе…
— Покойных, — прибавила Сюзи.
— Вот оно, недоброе слово, — укоризненно сказала Фауна. — Берите пример с птиц небесных: они щебечут беззаботно, ни на кого не держат зла. Так давайте и мы будем добрее… Давайте расслабимся. Кто хочет пива?
— Если я скажу, что хочу, мне придется тащить пива на всех, — проворчала Бекки. — У меня и так ноги отваливаются. Вы видали, как я кадриль танцевала?
— Как же, видала, — сухо сказала Фауна. — Только ты не танцевала, а виляла и трясла… Сколько я тебя ни учила изящной пристойности, из тебя куртизанка так и прет.
— А что такое куртизанка? — спросила Бекки.
— Девка, по-нашему, — ответила Мейбл.
— Ага, значит, девка?.. — обиделась Бекки.
— Фауна, ты прикажи, пожалуйста, Сюзи, чтоб она быстрей возвращалась, если куда послана. Ушла, понимаешь ли, к Доку, а мы тут за нее работай…
— Странный он какой-то, ваш Док, — сказала Сюзи. — Он, часом, не того?
— Не того, — сказала Фауна. — Если хочешь знать, лучше него нет человека на всем Консервном Ряду. Все на нем ездят, кому не лень; другой на его месте давно бы озлобился. Могучая Ида несет самогон на проверку, Мак с ребятами в карман залезть норовят. Мальчишка порежет палец — бежит к Доку, Док перевяжет. Или вот, подралась как-то наша Бекки с клиентом, и он ее в плечо укусил, так она чуть руку не потеряла. Спасибо, Док вылечил. Покажи ей шрам, Бекки…
— А что, сюда Док не приходит? — спросила Сюзи.
— Нет, — отвечала Фауна. — Но ты не подумай ничего такого — он мужчина нормальный. К нему ходят разные богачки в мехах, он им музыку как в церкви заводит. Так что Док своего не упускает. Раньше — Дора мне говорила — наши девочки тоже к нему захаживали. Но я это дело прекратила.
— Почему? —спросила Сюзи.
— Берегу его для кого надо — вот почему. Посмотри вон туда, на золотые звезды — видишь, сколько моих воспитанниц вышло замуж!
— Да кто ж возьмет замуж девку? — сказала Сюзи.
— У тебя допотопные представления, — холодно произнесла Фауна. — С такими представлениями мы боремся! Видишь вон ту звезду, третью с краю? Конечно, она теперь зазналась, так ведь есть с чего. Шутка ли — церковная чтица, муж проповедник! Так что берут нашу сестру замуж!
— А при чем здесь Док? —спросила Сюзи.
— А при том, что я все время держу его на прицеле: ищу для него подходящую партию.
— Зря стараешься. Он мне сказал, что ему жена на фиг не нужна.
— Как ты выражаешься! — возмутилась Фауна и тут же, с интересом: —Ну и как вы с Доком поговорили?
— Поговорили? Да мы чуть не подрались! Он разозлил меня, а я его. Червяков, видите ли, разных разводит, книжку сочиняет про нервные припадки у осьминогов. Я чувствую, он до психушки досочиняется…
— Не говори ерунду, — сказала Фауна. — За некоторых червяков, если хочешь знать, он по десять долларов выручает.
— Да ну! За штуку?
— Это еще что… Купит за двадцать пять центов старую драную кошку, впрыснет в нее разную краску — синюю, красную, желтую, — и нате вам — продаст за пятнадцать долларов.
— Ни хрена себе! — удивилась Сюзи.
— Что за слова! Язык отрежу, так и знай. Ну-ка, в наказание, марш за пивом. То, что ты необразованная, это еще ладно, а вот вульгарность тебе вовсе не к лицу!..
Сюзи вышла.
— Сгодится ли она Доку? —сказала с сомнением Фауна. — Уж больно ершистая. Всегда у нее словцо за щекой…
Сюзи внесла на подносе бутылки с пивом.
— А почему бы тебе не составить Сюзи гороскоп? — предложила Бекки.
— Это что, гадать по звездам? — спросила Сюзи. — А зачем?
— Чтоб узнать, выйдешь ты замуж за Дока или нет.
— Люблю шутки, но не такие.
— А никто и не шутит, — сказала Бекки.
— И вообще, не верю я звездам… Кончайте-ка эту песню про Дока. Он ученый, колледж закончил, одних книжек прочитал незнамо сколько, и не каких-нибудь там комиксов… Я ему не ровня.
— Ну, хватит, милочка! — сказала Фауна. — Взгляни еще раз на этот стенд. Да, да, на золотые звездочки. Особенно вон на ту, у которой внутри еще одна. Так вот, она замужем за профессором Станфордского университета. У него этих книжек мильон. А она, кроме комиксов, и вправду ничего в руках не держала. И что ты думаешь? Укажет какой-нибудь гость на полки с книгами: «Неужели очаровательная хозяйка все это прочитала?», а она только улыбнется этак спокойно, таинственно… А когда спросят ее что-то мудреное, она, знаешь, что делает? Это, между прочим, совсем легко — ты, Сюзи, можешь научиться… Так вот, она повторяет с важным видом чьи-нибудь умные слова, и все думают, что она сама такая умная. Собственный муж не догадывается, что она читать-писать толком не умеет. Так-то… А ты говоришь — Док… Неужто Доку нужна жена, которая больше него знает? О чем же ему тогда с ней говорить? А говорить-то должен он, а не ты. Ты больше помалкивай.
— Куда ей, — сказала Бекки, — у нее язык прежде ума брякает.
— Да, язычок придется придержать, — сказала Фауна. — Иначе не видать золотой звезды… А насчет гороскопа — мысль хорошая. Когда у тебя день рождения, Сюзи?
— Двадцать третьего февраля.
— А в какое время суток ты родилась?
— Не знаю. Вот год, по-моему, был високосный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25