Вечерами, по субботам, они до десяти часов
наблюдали издалека танцы. По воскресеньям посещали баптистскую церковь.
Жили они под фамилией Харрис. Когда ее не было рядом, Кеог ужасно
нервничал. Однажды, проходя по мосткам над отстойником, она упала в воду.
Не успела она испугаться, как откуда-то появился негр-кочегар (он скатился
с кучи угля), прыгнул за нею, вытащил и передал мгновенно собравшейся
толпе. Кеог примчался со склада компании, когда спасителю помогали
выбраться, и, увидев, что с девочкой все в порядке, опустился на колени
возле кочегара, у которого, как оказалось, была сломана нога:
- Я Харрис, ее отец. Вы получите вознаграждение. Ваше имя?
Негр жестом подозвал его ближе, и, наклонившись, Кеог увидел, что
тот, несмотря на боль, усмехнулся и подмигнул:
- Мистер Кеог, прошептал он, - какой может быть разговор?
В более поздние времена из-за такой фамильярности Кеог мог впасть в
ярость, мог тут же уволить человека, но тогда, в первый раз, он
почувствовал лишь удивление и облегчение. Он успокоился, так как понял,
что ребенок окружен специально нанятыми людьми Уайка, которые работают на
его земле, на его фабрике и живут в его доходных домах.
Тем временем истек год, настал другой. Девочка, теперь под фамилией
Кевин и с заново сочиненной биографией (на случай если бы кто-то проявил
интерес), отправилась на два года в аристократическую школу в Швейцарию.
Оттуда она исправно слала письма на имя мистера и миссис Кевин, владельцев
обширных угодий в горах Пенсильвании, и так же регулярно получала ответы.
Кеог вернулся к своим делам, которые поддерживались в идеальном
порядке; получил причитающиеся ему выплаты от годовых сделок, а также
дополнительную сумму, значительно превышавшую его и без того
астрономический оклад, которая изумила даже его самого. Сначала он скучал
без девочки, как и ожидал. Но он тосковал по ней ежедневно, все эти два
года. Он не анализировал сам и не обсуждал ни с кем это необъяснимое
чувство.
Старый Сэм сказал ему однажды, что такому методу воспитания
подвергались в свое время все Уайки. Он сам работал лесорубом в Орегоне и
еще полтора года подсобным рабочим, а потом рядовым матросом на каботажном
судне.
Может быть, где-то в глубине души Кеог надеялся, что, когда она
вернется из Швейцарии, они опять поплывут рыбачить в старой плоскодонке, и
что она снова будет сидеть у него на коленях, как когда-то во время
мучительно долгих киносеансов, которые они посещали раз в месяц. Но в тот
же миг, как он увидел ее, он понял, что прошлое не вернется. Ему стало
ясно, что начинается какая-то новая фаза его жизни; это встревожило и
опечалило его, и он запретил себе думать об этом. А она... что ж, она
обняла его и поцеловала, но, заговорив этим новым языком с налетом
аристократического лоска, вынесенным из школы, она показалась ему далекой
и недоступной, как ангел, и он преисполнился благоговения. Ведь даже
любимый ангел далек и недоступен.
Они снова надолго оказались вместе, но между ними уже не было прежней
близости. Он превратился в мистера Старка, брокера из Кливленда, а она
поселилась в доме с пожилой парой, посещала местную школу и несколько
часов в день занималась канцелярской работой в его офисе. Она постигала
все тонкости и масштаб семейного дела, которому предстояло перейти к ней.
Оно и перешло к ней тогда же, в Кливленде: старый Сэм умер в одночасье.
Они съездили на похороны, но были снова на работе в понедельник. Они
провели там еще восемь месяцев - ей предстояло многое усвоить. Осенью она
поступила в маленький частный колледж, и Кеог не виделся с нею целый
год....

Размышления Кеога прервал звонок.
- Это врач!
- Иди и прими ванну, - сказал он, подталкивая ее.
Она вывернулась из-под его руки и яростно бросила прямо в лицо:
- Нет уж!
- Ты же знаешь, тебе нельзя войти к нему, - ответил он, идя к двери.
Она зло глядела на него; ее губы дрожали.
Кеог отворил дверь:
- Он в спальне.
- Кто? - тут врач увидел девушку, ее судорожно сплетенные руки,
искаженное лицо - и все понял.
Это был высокий человек, седой, порывистый в движениях. Быстрыми
шагами через холл и комнаты он направился прямиком в спальню и притворил
за собой дверь. Обошлось без споров, просьб и отказов - доктор Рэтберн
просто решительно и спокойно выпроводил их.
- Пойди прими ванну, - настойчиво повторил Кеог.
- Нет.
- Ну пошли, - он обхватил ее запястья и увлек за собой в ванную. В
нише для душа он повернул кран. Брызнули струи воды, запахло яблоневым
цветом.
- Давай, - он пошел к выходу.
Она не пошевелилась, только потирала запястье.
- Ну давай же, - опять сказал он. - Совсем немножко. Тебе станет
лучше. - Он подождал. - Или ты хочешь, чтобы я сам тебя окунул? Честное
слово, я сейчас возьмусь за тебя.
В ее ответном взгляде уже не было негодования - она поняла, что он
хотел отвлечь ее. Шаловливая искорка блеснула в ее глазах, и тоном
фабричной девчонки она произнесла:
- Только попробуй, и все живо узнают, что я не твоя дочка.
Но это стоило ей слишком большого усилия, и она расплакалась. Он
вышел, мягко прикрыв за собой дверь.
Он ждал у спальни, когда Рэтберн вышел оттуда, оставив за дверью
стоны и хрипы.
- Что с ним? - спросил Кеог.
- Минутку, - Рэтберн направился к телефону.
Кеог сказал:
- Я уже послал за Вебером.
Рэтберн застыл на месте.
- Ну-ну, - сказал он, - для дилетанта вы не плохой диагност.
Интересно, есть ли хоть что-нибудь, чего вы не умеете?
- Не пойму, о чем вы, - раздраженно ответил Кеог.
- О, я думал, вы все поняли. Боюсь что это и в самом деле пациент
Вебера. Как вы догадались?
Кеог пожал плечами:
- Я видел когда-то рабочего с фабрики, которого ударили в низ живота.
Я знаю, что сейчас дело не в ударе. Но что же это тогда?
Рэтберн быстро оглянулся:
- Где она?
Кеог указал на ванную:
- Я отправил ее принять душ.
- Правильно, - одобрил врач. Он понизил голос. - Понимаете, я не могу
судить без обследования и лабораторных...
- Что с ним? - требовательно спросил Кеог, негромко, но с такой
силой, что Рэтберн отступил на шаг.
- Похоже на хориокарциному.
Кеог устало мотнул головой:
- И вы всерьез думаете, что я разобрался? Я этого и не выговорю. Что
это за штука? Впрочем, что означает вторая часть, я понимаю.
- Одна из... - Рэтберн поперхнулся и снова начал: - Одна из самых
злокачественных форм рака, - и еще тише добавил:
- Но такое я вижу нечасто.
- Насколько это серьезно?
Рэтберн развел руками.
- Что, все так плохо? Доктор сколько ему...
- Возможно, когда-нибудь мы сумеем... - Он замолчал на полуслове.
Оба, не отрываясь, глядели друг другу в глаза.
- Сколько? Сколько ему осталось?
- Наверное, месяца полтора.
- Полтора?..
- Тс-с, - нервно шепнул Рэтберн.
- А Вебер...
- Конечно, никто не знает внутренние болезни лучше Вебера. Но вряд ли
и он поможет. Знаете, как бывает: скажем, в ваш дом ударила молния и все
до основания выгорело. Можно проанализировать руины и сводки погоды, и вы
точно будете знать, что произошло. Возможно, когда-нибудь мы сумеем... -
снова повторил он, но так безнадежно, что Кеог, у которого плыла голова от
ужаса, даже пожалел врача и бессознательно дотронулся до его рукава:
- Что вы намерены делать?
Рэтберн взглянул на закрытую дверь спальни.
- То же, что и сделал. Морфий.
Он пальцами изобразил укол.
- И все?
- В конце концов, я всего лишь терапевт. Посмотрим, что скажет Вебер.
Кеог понял, что выжал из врача все, что мог, в поисках хоть проблеска
надежды. Он спросил:
- Кто-нибудь занимается этой болезнью? Может быть, есть что-то новое?
Вы можете выяснить?
- Ну конечно, конечно. Но Вебер с ходу скажет вам больше, чем я
выясню за целый год.
Скрипнула дверь. Девушка вышла из ванной, в длинном белом махровом
халате. Лицо ее порозовело, но во взгляде не было жизни.
- Доктор Рэтберн...
- Он спит.
- Слава Богу. Значит...
- Болей сейчас нет.
- Но что с ним? Что с ним стряслось?
- Видите ли, я не хотел бы наверняка утверждать... Давайте подождем
доктора Вебера. Он определит.
- Но...
- Он будет спать сутки.
- Можно мне?.. - робость и осторожность, настолько необычные для нее,
удивили Кеога. - Можно мне взглянуть на него?
- Он крепко спит.
- Мне все равно... Я тихонечко... Я не дотронусь до него.
- Ладно, - сказал Рэтберн.
Она приоткрыла дверь и тихо скользнула в спальню.
- Она словно хочет убедиться, что он там, - заметил доктор.
- Так оно и есть, - проронил Кеог, знавший ее лучше всех.

Но вот что касается биографии Гая Гиббона, то ее и впрямь не найти.
Ведь он не был ни известным лицом, ни наследником бесчисленных миллионов,
ни прямым потомком великих предков.
Он происходил, как и большинство из нас, из средних (или
верхне-средних, или верхне-нижне-средних, или нижне-верхне-средних) или
еще каких-нибудь неразличимых, сливающихся друг с другом тоненьких
прослоек общества - чем больше их изучают, тем больше запутываются. И
вообще, он соприкасался с миром Уайков чуть больше двух месяцев.
Естественно, что кое-какие дела (дата рождения, школьная характеристика),
а также некоторые существенные подробности (профессия отца, девичья
фамилия матери), и, наверняка, такие яркие события, как разводы или смерти
в семье, было бы несложно отыскать; но найти биографию, настоящую
биографию, которая не просто описывает, но и объясняет человека - вот это
была бы дьявольски сложная задача.
Наука, надо сказать справедливости ради, способна на то, чего не
сделает вся королевская рать, а именно: восстановить разбитое яйцо;
конечно, при наличие времени и условий. Но не скрывается ли за этим другой
смысл: при наличии денег? Ведь деньги могут быть не только средством, но и
движущей силой.
Без сомнения, самым важным событием в жизни Гая Гиббона было первое
соприкосновение с миром Уайков. Случилось это в ранней юности, когда они с
Сэмми Стайном повадились "нарушать право собственности".
Сэмми был неизменным спутником во всех проделках Гая. В тот самый
день Сэмми вел себя очень загадочно. Он настойчиво уговаривал Гая
отправиться в однодневную вылазку, но упорно не говорил, куда. Сэмми был
широкоплечий, добродушный, в меру уступчивый мальчик, чья тесная дружба с
Гаем объяснялась их полной противоположностью. А из всех проделок им
больше всего нравилось забираться в чужие поместья, и в этот раз Сэмми
задумал очередное приключение. Эта забава появилась у них, когда им было
лет одиннадцать-двенадцать. Жили они в большом городе, окруженном не
новыми (не то что нынче), а старыми окрестностями. Там были большие, и
даже огромные, поместья и усадьбы, и их самым большим удовольствием было
проникнуть сквозь забор или перелезть через, стену, и, в восторге от
собственной смелости, пробраться через поле и лес, лужайку и подъездную
аллею, как краснокожие лазутчики в стране белых поселенцев. За это время
они попадались дважды: один раз на них натравили собак - трех боксеров и
трех мастиффов, которые определенно разорвали бы их в клочья, если бы не
везение. Второй раз их застукала симпатичная маленькая старушка,
обкормившая их до тошноты вареньем и старческой болтовней. Но во всей их
эпопее эти неудачи служили лишь острой приправой, потому что их было всего
две на добрую сотню успешных экспедиций - неплохой счет.
Итак, они доехали на трамвае до конечной остановки, прошли около мили
пешком и направились прямо к повороту, где красовался знак "Проход
воспрещен". Они прошли через небольшой лесок и уперлись в неприступную
гранитную стену.
Сэмми обнаружил эту стену неделю назад, рыская по окрестностям один,
и ждал Гая, чтобы вдвоем преодолеть это препятствие, чем Гай был очень
тронут. У него тоже захватило дух при виде стены. Она стоила того, чтобы
составить план ее покорения, всласть обсудить все детали и преодолеть ее.
Это была не только высокая, длинная и таинственная стена, это была еще и
неожиданная стена; к ней не вела ни одна дорога, только своя собственная
подъездная, неприметная и извилистая, и вела она к тяжелым дубовым воротам
без малейшей щели или трещины. Нечего было и думать, чтобы вскарабкаться
на стену - но им это удалось. Старый клен по эту сторону стены сплелся
ветвями с каштаном на той стороне, и они перебрались по ветвям, как белки.
Тайком, как привидения, они побывали уже во многих богатых владениях,
но нигде еще не видели они такого порядка, такой ухоженности, такой
красоты. Они стояли в мраморной беседке, с которой открывался вид на
бесконечный зеленый бархатный газон, кущи затейливо подстриженного
самшита, лесочки, похожие на парки, ручейки с маленькими японскими
мостиками и с уморительно крохотными каменными садиками в изгибах; и
Сэмми, растеряв от потрясения свою обычную самоуверенность, ахнул: "Да
этому чертову парку конца-краю не видно!"
В тот первый раз они немного побродили и выяснили, что эти места
обитаемы. Вдалеке они заметили трактор - редкость по тем временам, -
тянувший за собой связку косилок вдоль одного из полей, покрытых густой
зеленью (владельцы наверняка называли это поле газоном). И тут они увидели
дом. Вот это было зрелище! Выскочив из лесу, Гай от неожиданности
попятился.
- Дом, - сказал Сэмми. - Нас могут увидеть.
Впереди высилось нечто вроде белого холма; это и был дом или часть
его: башни, башенки, зубчатые стены, амбразуры - волшебный дворец в
сказочной стране. Мальчики в буквальном смысле утратили дар речи и целый
час молчали. Впоследствии между собой они называли дворец "тот домишко", и
в том же духе и свое последнее открытие в этом месте величали "старой
лужей".
К "луже" они пришли, перейдя через ручей и поросший лесом холм.
Напротив высились еще два холма и лес, а в углублении между ними лежал
пруд, а может, и озеро. Оно изгибалось в виде буквы L, и повсюду вокруг
него тянулись затененные фьордики, гротики; незаметные каменные ступеньки
вели то к мраморному павильону, увитому цветами, то к спрятавшейся в
лесной глуши поляне, то к укромному карликовому саду.
Но само озеро, эта "старая лужа"...
Они вошли в воду, стараясь держаться у берега и не плескать.
Исследовав две бухточки справа (с миниатюрным водопадом и крошечным
пляжем, посыпанным явно нездешним золотым песочком) и три слева
(квадратную, устланную керамической плиткой цвета платины, и с вышкой для
прыжков из черного стекла, возвышавшейся над водой там, где глубина была
не меньше двадцати футов - там был еще один маленький пляжик, на этот раз
с белоснежным песком), в шестую они не решились войти, боясь повредить
целый флот великолепных кораблей, каждый не длиннее фута, которые стояли
на якоре. Ребята шли по воде вдоль берега, пока не замерзли, дивясь на
миниатюрную модель первого городка с маленькими тележками на улицах,
фонарными столбами и старинными домиками, и в конце концов, уставшие,
голодные и переполненные впечатлениями, отправились домой.
И тут Сэмми раскрыл свой секрет, из-за которого он и хотел особо
отметить этот день: завтра ему предстояло надолго уехать. Он решил
поступить на военную службу.
Гай Гиббон, расчувствовавшись, сделал широкий жест - торжественно
поклялся не совершать набеги на частные владения до возвращения друга.

- Смерть от хориокарциномы, - начал доктор Вебер, - наступает в
результате...
- Он не умрет, - заявила девушка, - этого не будет.
- Дорогая моя, - сказал врач, коротышка с круглыми плечами и
ястребиным носом, - я не хочу быть жестоким. Я могу употреблять эвфемизмы
и поддерживать ложные надежды, или же я могу поступить так, как вы просили
- объяснить положение и сделать заключение. Но совместить одно с другим я
не в состоянии.
Доктор Рэтберн мягко предложил:
- Почему бы вам не прилечь на время? Я приду, когда мы здесь
закончим, и все вам расскажу.
- Я не хочу ложиться, - резко оборвала она, - и я вовсе не просила
вас, доктор Вебер, щадить меня. Я просто сказала, что не дам ему умереть.
Разве это мешает вам говорить всю правду?
Кеог улыбнулся. Вебер заметил улыбку и не сдержал удивления, которое,
в свою очередь, отметил Кеог. С ноткой гордости в голосе он произнес:
1 2 3 4 5