Сначала было как обычно. Стар Антим никогда не пользовалась
фанфарами, проникновением образов, разнообразием цветов и шумов, которые
применяли ее современники. Черный экран, а потом - щелк! - и блеск золота.
Он был везде, резкий и чертовски интенсивный. Это не изменилось.
Изменились, пожалуй, глаза, которые на это смотрели. После появления на
экране она всегда несколько секунд стояла неподвижно, была как на
портрете, со своей белой шеей и спокойным лицом. Глаза у нее были
открытыми и сонными, лицо живым, но неподвижным.
Потом в ее глазах, которые казались зелеными, а были голубыми с
золотыми крапинками, стало возникать сознание, и вот она проснулась. После
этого стали заметны ее приоткрытые губы. Это что-то в глазах сделало их
заметными, хотя ничто еще не шевельнулось. Только через некоторое время
она медленно наклонила голову, так что часть золотых крапинок словно
подхватили золотые брови. Глаза еще не смотрели на зрителей, они смотрели
на меня, только на меня и на МЕНЯ.
- Привет, - начала она, словно сонное видение. У нее были слегка
неровные зубы маленькой девочки.
Бонза задрожал, раскладушка, на которой он лежал, заскрипела. Сонни
раздраженно шевельнулся, Пит вытянул руку в темноту и ухватился за ножку
кровати. Скрип прекратился.
- Можно петь? - спросила Стар. Стала слышна музыка, правда, очень
далеко. - Это старая песня, одна из лучших. Простая, но глубокая, идущая
от мужчин и женщин, составляющих часть человечества, ту часть, которая не
знает алчности, ненависти, страха. Это песня о радости и силе. Моя
любимая. А для вас?
Музыка усилилась, Пит узнал две первые ноты вступления и тихо
выругался. Все не так. Эта песня не подходила для... она была частью...
Сонни сидел зачарованный, Бонза спокойно лежал.
Стар Антим начала петь. Голос у нее был низкий и сильный и в то же
время мягкий, с легкой вибрацией в конце фразы. Звуки без видимого усилия
плыли с ее лица, с ее длинных волос, с ее широко расставленных глаз. Ее
голос, как и лицо, был тонирован и чист, он был голубым и зеленым и прежде
всего золотым.
Когда ты дал мне свое сердце,
Ты дал мне весь мир,
Дал мне ночи и дни,
И громы, и розы, и зелень трав,
И море, и мягкую, влажную землю.
Я выпила рассвет из золотой чары,
Из серебряной - сумерки,
Мой резвый скакун был диким западным ветром,
Моя песня - ручьем и жаворонком.
Музыка закружилась, перешла в грустный, сдавленный плач. Она росла и
росла и наконец загремела, чтобы потом оборваться, оставив одинокий,
заполняющий пространство голос:
Мой гром поразил зло этого мира,
Мои розы дали победу добру,
Я омылась в море и вышла из земли,
И мир стал очагом света.
Последняя нота вернула лицу полное спокойствие и неподвижность. Лицо
казалось сонным, но живым, а музыка ушла туда, где отдыхает, когда ее
никто не слышит.
Стар улыбнулась.
- Это так легко, - сказала она. - Так просто. Все свежее, чистое и
сильное в человеке содержится в этой песне, и, думаю, это все, что должно
быть важно для человека. - Она наклонилась вперед. - Понимаете?
Улыбка погасла, сменившись легким удивлением. Между бровями появилась
небольшая складка. Стар отступила на шаг.
- Пожалуй, я не смогу сегодня говорить с вами, - сказала она тихим
голосом. - В вас живет ненависть.
Ненависть принимала форму чудовищного гриба, ненависть покрыла
крапинками экран видео.
- То, что случилось с нами, - сказала Стар жестко и безлично, - тоже
просто. Неважно, кто это сделал, понимаете? Это не имеет значения. Нас
атаковали, ударили с востока и с запада. Большую часть составляли атомные
бомбы - фугасные и пылевые. В нас попало примерно пятьсот тридцать бомб
одновременно, и это нас убило.
Она замолчала.
Сонни стукнул кулаком по ладони. Бонза лежал с открытыми глазами,
открытыми и спокойными. Пит до боли стиснул зубы.
- У нас больше бомб, чем у них всех. Они есть, но мы не воспользуемся
ими. Минуточку! - Она вдруг подняла руки и посмотрела так, словно хотела
заглянуть каждому в глаза, и они откинулись назад.
- Воздух настолько насыщен С14, что все люди на этом полушарии
вымрут. Не бойтесь сказать это. Это правда, которой нужно смотреть в
глаза. Поскольку явление трансмутации распространяется из руин наших
городов, радиоактивность воздуха усиливается, из-за чего нам придется
умереть. Через несколько месяцев или через год результаты скажутся и за
океаном. И там большинство людей умрет. Никто не выйдет из этого без
потерь. Однако их ждет нечто худшее, чем уготованное нам, их захлестнет
волна страха и ужаса, что для нас уже невозможно. Мы попросту умрем, а они
будут жить, облученные, больные, а дети, которые у них родятся... - Она
покачала головой и с видимым усилием взяла себя в руки.
- Пятьсот тридцать бомб... Не думаю, чтобы кто-либо из атакующих
знал, насколько силен его противник. Это держали в такой тайне, - ее голос
стал печальным, она легонько пожала плечами. - Убивая нас, они уничтожили
самих себя. Что касается нас, то мы тоже не без вины. И мы не настолько
бессильны, чтобы не иметь возможности кое-что сделать, по крайней мере
сейчас. Однако то, что мы должны сделать, безжалостно для нас. Мы должны
умереть, отказавшись от ответного удара.
Она быстро взглянула на каждого в отдельности.
- Мы не должны наносить ответный удар, хотя можем ответить и ударить
сотнями бомб, которые имеем. Удар опустошит планету до такой степени, что
не уцелеют даже бактерии, не останется даже травинки и ничто новое уже не
сможет вырасти. Мы превратим Землю в мертвый предмет, мертвый навсегда.
Нет, это просто не имеет смысла. Мы не можем этого сделать.
Вы помните песню? Вот это и есть гуманизм. Мы находим его во всех
людях. Какая-то болезнь на время превратила других людей в наших врагов,
однако, когда сменятся поколения, враги станут друзьями, а друзья врагами.
В громаде истории враждебность тех, кто убил нас, ничтожно мала!
Она понизила голос.
- Мы умираем с сознанием, что совершили единственный благородный
поступок, который еще можем совершить. Искра жизни по-прежнему сможет
тлеть и расти на этой планете. Она будет почти задута и залита, она едва
не погаснет, однако уцелеет, если песня говорит правду. Она уцелеет, если
мы настолько человечны, чтобы не обращать внимания на то, что искра эта
под контролем нашего временного врага. Некоторые... кто-то из его детей
выживет, чтобы объединиться с новой расой людей, постепенно выходящей из
джунглей и лесов. Может, их ждут десять тысяч лет одичания, а может,
человек возродится, пока еще стоят руины.
Она подняла голову, голос ее звенел как колокол.
- Даже если это конец рода людского, - говорила она, - мы не должны
лишать шанса другие формы жизни, которые могут возникнуть на нашей
планете. Если мы отомстим, не останется ни собаки, ни оленя, ни обезьяны,
ни птицы, ни рыбы, ни ящерицы, чтобы нести дальше светильник эволюции. Во
имя справедливости: если мы должны уничтожить себя, то пусть выживут формы
жизни, существующие вместе с нами. На человечестве и так уже достаточно
грехов. Если нам обязательно нужно кого-то уничтожить, ограничимся
уничтожением самих себя!
Повышались дрожащие звуки, казалось, играющие ее волосами, как слабый
ветерок. Женщина улыбнулась.
- Вот и все, - прошептала она, пожелав каждому слушателю "спокойной
ночи".
Экран потемнел, когда без всякого предупреждения передачу прервали,
вездесущие крапинки вновь побежали по всему экрану.
Пит встал и зажег свет. Бонза и Сонни молчали. Прошло какое-то время,
прежде чем Сонни сел прямо, дрожа как новорожденный щенок. Казалось,
что-то мешает двигаться.
- Вам нельзя ни с кем сражаться, нельзя убегать и жить. А теперь вы
не можете даже ненавидеть, потому что Стар не разрешает, - тихо сказал
Сонни.
В голосе его звучала горечь, а в воздухе плавал горький запах.
Пит Маузер потянул носом, впрочем, без всякой связи с запахом. Потом
сделал это снова.
- Чем это пахнет, Сон? - спросил он.
Сонни втянул воздух.
- Не знаю, - сказал он. - Что-то знакомое. Может, ваниль? Нет... нет.
- Миндаль. Горький... Бонза!
Бонза лежал неподвижно с открытыми глазами и гримасой улыбки на лице.
Мышцы щек у него напряглись, так что видны были почти все зубы. Лицо его
покрывал пот.
- Бонза!
- Это случилось именно тогда, когда она появилась и сказала "привет",
помнишь? - прошептал Пит. - Бедный парень. Вот почему он хотел смотреть
представление здесь, а не в кантине.
- Он ушел, глядя на нее, - сказал Сонни синими губами. - Не скажу,
чтобы осуждал его. Интересно, где он взял эту штуку?
- Неважно! - резко заметил Пит. - Пошли отсюда.
Они отправились вызывать "скорую". Бонза лежал, глядя мертвыми
глазами на экран, а в воздухе плавал запах горьком миндаля,

Пит не отдавал себе отчета, куда и зачем идет, пока не оказался на
темной улице возле Главного Штаба и барака связи. Он подумал, что было
приятно слышать Стар, а также видеть ее всегда, когда захочется. Может, и
не было никаких записей, однако музыкальное сопровождение шло с
магнитофона, а отдел связи мог записать и целый концерт.
Он нерешительно стоял у здания Главного Штаба. Перед входом собралась
группа людей. Пит улыбнулся: ни дождь, ни снег, ни град или мрак ночи не
прогнали бы охраняющего вход часового.
Пит пошел вниз по боковой улочке, потом вверх, к платформе на задах,
куда доставляли почту. Там находились двери - выход из Сектора Связи.
В бараке связи горел свет. Пит как раз протянул руку к двери с
проволочной сеткой, когда заметил кого-то, стоящего рядом в тени. Свет
мягко поблескивал на золотистых контурах головы и лица.
Пит остановился.
- С... Стар Антим! - воскликнул он.
- Привет, солдат... Сержант.
- Я... - он покраснел, как мальчишка, и онемел. Проглотив слюну,
поднял руку, чтобы сорвать фуражку, но ее не было. - Я смотрел
выступление, - наконец выдавил он, чувствуя себя неловко. Было темно, но
он хорошо видел, что ботинки почищены плохо.
Она передвинулась к свету и была так прекрасна, что он на мгновение
закрыл глаза.
- Как вас зовут? - спросила она.
- Маузер. Пит Маузер, - ответил он.
- Понравился концерт?
- Нет, - с нажимом сказал он, не глядя на нее.
- Вот как?
- То есть... мне понравились некоторые моменты. Песня.
- Понимаю.
- Можно мне получить запись?
- Наверное, - ответила она. - Какой у вас аппарат?
- Аудиовид.
- Значит, диск. Мы записали несколько. Подождите, я принесу вам один.
Она медленно вошла внутрь; Пит завороженно следил за ней. Она была
коронованной особой, окруженной нимбом, а также оправленной в раму
картиной - живой и золотистой. Он ждал, жадно следя за ней. Она
возвращалась с большим конвертом, сказала "спокойной ночи" кому-то внутри
и вышла на платформу.
- Пожалуйста, Пит Маузер.
- Большое спасибо, - выдавил он и облизал губы. - Это очень мило с
вашей стороны.
- Не совсем. Чем больше их будет в обороте, тем лучше, - она вдруг
засмеялась. - Не нужно понимать это буквально. В последнее время меня не
волнует слава.
- Не знаю, была бы она у вас, пройди это выступление в прежние
времена.
- Гм-м, - она улыбнулась, подняв брови, - кажется, я произвела
небывалое впечатление.
- Простите, - сказал он. - Я не должен был так вести себя. Все, о чем
я сейчас думаю и что говорю, слишком преувеличено.
- Я знаю, что вы хотите сказать. - Она огляделась. - Как здесь
живется?
- Неплохо. Обычно меня раздражала необходимость соблюдения тайны и
эта удаленность от цивилизации. - Он с горечью засмеялся. - Однако
оказалось, что я сделал удачный выбор.
- Это звучит как первая глава книги "Мир единый или никакой".
- Какого списка чтения вы придерживаетесь? Официального? - Он
внимательно смотрел на нее.
- Ничего подобного. - Она рассмеялась. - Все не так плохо. Эта книга
никогда не была в списке. Она просто...
- Немодна, - закончил он.
- Верно, - согласилась девушка. - Если бы люди обратили на нее
внимание в сороковых годах, возможно, не случилось бы того, что произошло.
Он проследил ее взгляд до слабо дрожащего неба.
- Надолго вы сюда?
- Пока... Я не собираюсь уезжать.
- Что?!
- Моя дорога подошла к концу, - просто сказала она. - Я была везде,
где можно, во всех местах, о которых мы знаем.
- С этой программой?
Она утвердительно кивнула, потом добавила:
- С этой особой миссией.
Он задумчиво молчал. Женщина повернулась к двери, а он вытянул руку,
но не коснулся ее.
- Пожалуйста... - начал он.
- Что именно?
- Я бы хотел... Если вы, конечно, не против... не часто удается
поговорить с... вы не против прогуляться перед сном?
- Нет, сержант, спасибо. Я устала. Мы еще встретимся.
Он удивленно взглянул на нее, и вдруг в его мозгу словно вспыхнул
свет.
- Я знаю, где это находится. Это рычаг с красной ручкой и надписью на
бумажке "по приказу главнокомандующего". Все тщательно замаскировано.
Она молчала так долго, что он решил, что она не слушала его.
- Я согласна на прогулку, - сказала она наконец.
Они прошли вдвоем вдоль платформы, потом свернули к темному строевому
плацу.
- Откуда вы знаете? - тихо спросила она.
- Это нетрудно. Вся эта ваша миссия... факт, что вы ездили по всей
стране. И прежде всего что кто-то считает необходимым убедить нас не
наносить ответного удара. На кого ты работаешь? - прямо спросил он.
Она рассмеялась, и это его удивило.
- Для чего все это? - уточнил он.
- Минуту назад ты краснел и у тебя заплетался язык.
- Тогда я говорил не с человеком, - оправдывался он. - Я говорил с
тысячей песен, которые прослушал, и со ста тысячами золотоволосых
изображений. Лучше скажи, что все это значит.
- Поднимемся наверх и поговорим с полковником. - Она остановилась.
- Нет, - ответил он, беря ее под руку. - Я обычный сержант, а он
высший офицер. Впрочем, теперь это не имеет никакого значения. Ты человек,
я - тоже и должен уважать твои права. Но я не сделаю этого. Лучше расскажи
об этом мне.
- Ну хорошо, - она согласилась с усталостью, вызвавшей в нем
внутренний страх. - Кажется, ты действительно нашел. В районах стартовых
площадок есть главные кнопки для запуска. Мы обнаружили и демонтировали
все, кроме двух. Очень вероятно, что одна испарилась во время взрыва.
Вторая - исчезла.
- Исчезла?
- Не мне говорить тебе о сохранении строгой тайны. Ты знаешь, как это
развивалось между отдельными странами. Точно так же было между штатами и
федеральными властями, между министерствами и организациями. Только три
или четыре человека знали, где размещены все кнопки. Трое из этих людей
находились в Пентагоне, когда его взорвали. Третий взрыв, если помнишь.
Если имелся еще четвертый человек, им мог быть только сенатор Ванеркук, а
он умер три недели назад, не сказав ни слова.
- Наверное, автоматический радиоключ?
- Верно. Сержант, нам обязательно все время ходить? Я так устала...
- Прошу прощения, - машинально сказал он. Они перешли на другую
сторону, на место, с котором проходил смотр войск, и сели на пустых
скамьях. - Повсюду стартовые площадки, замаскированные и заряженные?
- Заряжена большая их часть. Внутри находится устройство для
измерения времени, которое разрядит их примерно через год, но до тех пор
они остаются заряженными и нацеленными.
- Нацеленными на что?
- Неважно.
- Понимаю. Сколько их примерно?
- Около шестисот сорока. До сих пор выпущено по крайней мере пятьсот
тридцать ракет. Точно мы не знаем.
- Кто это мы? - с яростью спросил он.
- Кто? - Она засмеялась. - Можно сказать, правительство. Если умирает
президент, власть переходит к вице-президенту, потом к государственному
секретарю и так далее. Насколько далеко можно в этом зайти? Пит Маузер,
неужели ты еще не понял, что произошло?
- Не понимаю, о чем ты.
- Как по-твоему, сколько людей осталось в живых в этой стране?
- Не знаю. Полагаю, несколько миллионов.
- А сколько их здесь?
- Около девятисот.
- Насколько я знаю, это крупнейший из еще существующих городов.
Он вскочил на ноги.
- Нет! - выкрикнул он, и слово это пронзило насквозь темноту,
заплутало между покинутыми домами и вернулось к нему серией низких звуков,
отражающихся эхом:
1 2 3