Я ее не прогонял, чтобы не обидеть; она была счастлива.
Товарищи мои за стеной юрты молчали. Залетела, громко звеня, дикая пчела нашла поднос с плодами амрисы, столь любимыми кентаврами, – и за тихла, мирно ползая.
И мне запомнился этот миг миром, покоем, пчелой, занятой взятком, влюбленной Роной и тишиной, тишиной…
32
ВРАГ РАЗДЕЛИЛСЯ
Наше объединенное войско продвигалось к замку Бога-Императора. Степь кончилась уже через сотню-полторы километров от реки. Страна предгорий, холмов, покрытых лесом, лугов, рощ, пашен, на которых трудились люди и абры.
Саигор, выбранный великим вождем арланов на последнем сходе Великого Курултая, недаром перед выступлением в поход говорил мне:
– Мы, арланы, любимцы Бога-Отца. Он, в бесконечной милости своей, не привязал нас к пашне. Копать мы не можем, сеять и собирать удел абров и людей. Мы же – вольные птицы. Мы – пастухи, и стада наши неисчислимы.
– Какой у вас скот?
– Всякий. Овцы, коровы, быки, лошади, лорки, даже тарканы. Мы воины и скотоводы. А эти – земледельцы. Мы с ними ведем торг.
Лето цвело полной силой деревьев и трав. Скоту хватало сочных пастбищ, обильных ручьев. Вода здесь была сладкая. Чистые ключи выбивались из-под отрогов и, радуясь освобождению от каменного гнета, шипели, искрились встречей с солнцем.
Южный ветер приносил запахи, неслыханные людьми, но узнаваемые абрами и арланами. И время, таинственно устремляясь в лица, как ветер, волновало сердца,
И абры, и арланы знали дорогу, и заблудиться никто не боялся.
Все чаще встречались пашни. Сначала клочками, с плохонькими хижинами-домишками, которые не жалко бросить в случае опасности. И бросали, опасаясь невиданной массы войск. К тем тридцати тысячам людей и абров присоединилось еще пятьдесят тысяч арланов. Обозом гнали скот – ежедневную пищу, но и брали по пути у местных – война.
Однако не разоряли. И стоило хозяину – абру или человеку – возмутиться количеством взятого, отдавали не торгуясь. Было в этом что-то неестественное, несовместимое с ожиданием варварского разгула.
Малинин пробовал объяснить.
– Все дело в том, – говорил он, – что близость резиденции Бога-Императора заставляет не только примиряться с присутствием высшего закона, закона-справедливости, я бы сказал, но этот закон уже присутствует в подсознании всех живущих в этом мире. Смотри, мы пришли с войной, но не против закона, который есть Бог-Отец, а против кнехтов, которые просто по-своему его, закон, трактуют. Разорять нехорошо, но мы враги, а фермеры, смирившись с властью кнехтов, уже чувствуют себя виновными. Поэтому делятся, но иной раз возмущаются, конечно
Земля здесь быта плодородной. Выращивали пшеницу, ячмень, овес, рожь, а кроме хлеба – все, что необходимо. Управляющими, особенно крупных плантаций, оставались люди. На полях трудились абры, редко можно было видеть человека. По осени приходили сборщики налогов и забирали десятину. Сборщики налогов были кнехты.
Местные охотно пересказывали новости. Мы узнали, что навстречу нам уже движется войско абров. И сила, неслыханная и не считанная. Потом нашлись знающие счет, и мы узнали, что кнехты выслали больше ста тысяч пеших бойцов и семьдесят-восемьдесят тысяч конных. Столицу осталось защищать тысяч тридцать абров, в три раза больше было женщин и детей, а сколько рабов-людей, то не знал никто. Много.
Сведения поступали непрерывно. Через день пришел донос, что конница врагов находится на расстоянии одного перехода. Пора было решать. Пешее же войско могло успеть дойти до нас за три-четыре дневных перехода, обстоятельства и воля Бога-Отца разделили врага на две части. Мы не хотели упускать само идущее в руки.
33
РАЗГРОМ
Второй день мы уходили от преследующего нас конного войска. Люди и кентавры могли бы двигаться намного быстрее – сдерживали абры на лорках. Впрочем, воины преследователей сидели на тех же лорках. И, судя по всему, не торопились. Командиры врагов знали, что бой может начаться, если это решим мы. От нас зависело: биться либо уйти в степь. Поэтому никто не старался торопить события.
Ставр решил не принимать боя здесь, где не развернуться конному. Нет простора для взгляда; куда ни посмотришь – везде холмы, скалы как стены. К чему рисковать, если мы пришли сюда не за смертью, а за славой.
Лорки неутомимы. Катящийся за нами поток выталкивал нас, словно поршень.
Но наконец-то вышли. Арланы называли эту низменность, что к западу от великой реки Лансы, – Колганской. И взгляду, уже привыкшему к предгорьям, земля здесь казалась ровной. Все холмы гладкие, закругленные. Стерты курганы, поросшие ковылем и ягодным кустарником.
Пряно, крепко пахло войско; лошадиный пот, похожий, но чем-то отличный запах кентавров, ни на что не похожий запах лорков. А еще войлок, сыромятная и дубленая кожа, горячие тела всадников.
Отойдя на несколько километров, наше войско стало стеной. Тяжелые абры на тяжелых лорках в середине, прямо напротив врага, таких же точно абров, но чужих, чужих... Слева – всадники-сколоты, справа – кентавры, возглавляемые рыжим Сангором. Я остался с арланами, чем взбодрил их чрезвычайно. В данном случае я выступал в роли символа, ходячего знамени. И уже мне сообщили, что Сангор выделил отборный отряд только для моей защиты, излишней, на мой взгляд, раз я в их представлении Пророк, а значит, бессмертный. Хотя, они правы, пророки всегда гибли как мухи.
Поля удобны для скачки. Не будь здесь далеких гор, которые заслоняли горизонт на севере, юге и западе, оставляя свободным только восток, можно было бы сказать – степь перед нами. Метрах в пятистах текла речка, несла чистую воду. Напоив верховых животных и нажившись сами, мы стали ждать.
С нашей стороны, помня об обычае, выскакивали одиночки, требовали поединка. В основном люди. Начальники-кнехты не позволяли своим абрам выезжать.
Вот и полдень. Дождались. Началось.
Издали монолитная стена абров зашевелилась, выталкивая часть своих по центру. Словно улитка высовывает голову, потом длинное тело и вдруг подтягивает всю массу домика; вот и основная сила врагов, влекомая самыми смелыми, потекла многими тысячами птичьих ног лорков. Великое множество! Словно земля зашевелилась, вспучиваясь.
Услышав звук рогов, я отбросил поэтические чувства. Как и условливались, люди и арланы двинулись в разные стороны, словно союзное войско взмахнула крылами; большим – арланским, и малым – человечьим.
Интересно, что думает неорганизованная толпа наших врагов? Увлеченный быстрыми кентаврами, я поскакал... Оглянулся – медленно еще, но все ускоряясь, двигались навстречу друг другу толпы абров.
На солнце сияли начищенные до блеска железо и медь доспехов. Великое множество существ, мирно живших доселе, добровольно готовилось умереть. Во имя чего?!
Прочь праздные мысли. Полк Ставра издали кажется маленьким. Наш растянутый в изгибе клин тоже, вероятно, издали не страшен. Во всяком случае, враг успевает прочно вклиниться между кентаврами и людьми, и только тогда небольшое острие на ходу выпячивается к нам.
Пора, пора! Играть так играть нам на этой широкой равнине; скакать против ветра, тягаясь в силе, в умении с вpaгом-абром, попавшим в сети ловких ловцов душ и теперь обряженным в тяжелые латы, А может, в этом суть и правда? Что я помню? Последний год каторги на Уране? Дружбу товарища, в смерти покинувшего меня? Сколько будет еще полных и пустых лет!.. Потом старость растворит силу, окаменит суставы. Забудутся лица, сотрутся имена, смешной станет страсть, но это боевое не изгладится! И раз испытав – никогда не забудешь единой силы войска, спешащего к схватке!
По сигналу труб и рогов разом остановились наши летящие клинья. Абры-враги так спешат, что все больше и больше растягивают свои бестолковые ряды. Лорки, заражаясь азартом, бегут, соревнуясь друг с другом.
Остановившись, воины наших полков взялись за луки. Люди, одинаково обученные, били без промедления, но с прицелом и не спеша. Арланы с детства не расставались с луком. Стрелять умели. Да и трудно было не попасть в такую громадную массу живых тел.
Словно туча взлетела, затмив дневной свет. Почти сотня тысяч стрел. И еще. И еще...
Абры словно на полном скаку вломились в густой лес, только останавливали их не хлещущие ветви, не стволы, об которые, ударившись, придешь в себя, дай Бог, а стрелы с жестким железом, с пером дикого гуся на конце. Не в лес вломились абры, перед ними чистое поле, однако же лорки запинались, падали сотнями, тысячами, будто под ними расступалась земля.
Я скоро перестал рвать тетиву вместе со всеми.
Я выбрался из строя и сумел проскакать несколько десятков метров в сторону, чтобы лучше видеть начавшийся разгром войска, которому не дали и уже не дадут возможности вступить в бой.
За мной, как приклеенные лучшим клеем – из почитания и преданности, – скакали кентавры. Почти сотня телохранителей. Не мешая мне наблюдать, они стали у меня за спиной.
Наш полк абров, выпустив стрел сколько кто успел, быстро потек к дружине воеводы Ставра.
Битые с двух сторон враги, вольно или невольно, брали либо правый, либо левый повод, чтобы уйти в глубь строя, укрыться за товарищами. И погоняли, погоняли лорков, желая уже не сражаться, а просто уйти, убежать через пустое пространство вперед. В тесноте лорки, не видя, спотыкались" об убитых и падали, калеча всадников и ломая себе кости.
Оба полка – объединенный людей и абров-союзников, а другой – арланов – с двух сторон преследовали уже смешавшихся, захлебнувшихся в бесцельности смертельного бегства абров.
Еще расстреливали рассыпавшихся врагов, еще гонялись за убегавшими. Их было еще так много, что возникала угроза спутать с нашими абрами-союзниками.
Рог Ставра дал сигнал об окончании бойни. Шарахавшихся, потерявших волю и всякое желание воевать абров сгоняли в общую, еще гигантскую толпу. Недогадливых секли на месте, абры поумнее бросали оружие, волна сдачи прокатилась по равнине ни на что не похожим звоном.
Свои абры громко приказывали спешиться и тут же отгоняли утиноклювых, уже остывающих после скачки лорков.
Потом приказывали снять доспехи и бросить, где стояли, а затем огромное многотысячное, тяжело хлопавшее крокодильими челюстями стадо перегнали на чистое место, где оставили под охраной до утра. Остыв, солнце свалилось за горы. В сумраке раненые кричали, как всегда кричат на полях битвы, от боли и от отчаяния.
34
ПЕРВЫЙ КНЕХТ
Едва поднялось солнце, Ставр приказал Арсуну послать на поле боя несколько сотен абров-гасильщиков. Тяжелораненых, не умерших за ночь, милосердно добивали мечом или длинной дубиной. Раненным неопасно для жизни оказывали первую помощь. Потом из числа пленных отобрали добровольцев, и дело пошло быстрее: к полудню порядок был наведен.
Утром я решил посмотреть пленных абров. Передо мной шарахались, как бараны, в стадной судороге страха. Раненые перевязывались обрывками рубах. Другие бессмысленно глядели на кровь, сочащуюся из пореза стрелой или мечом. Я подумал, что за несколько недель успел привыкнуть и к этим желтым глазам с вертикальным зрачком и даже могу уже видеть в них мысль. И к зеленым мордам привык, как и к чешуе.
За мной неотступно следовала охранная сотня орланов. К этому я тоже привык, надо признать...
Среди абров было много полуголых. Рубцы от ударов железа, непросекшего доспеха, толсто вздувались на мелкочешуйчатой груди и спине.
Впервые получив власть, абры, не успев сжиться с ней, воспылали воинственностью; внезапно разбуженные и сразу брошенные на край существования между смертью и рабством, абры сделались слабее, пугливее детей.
Я видел – там и там, – группками наши абры агитировали, приводили в чувство плененных врагов. Это по приказу Ставра с утра побеспокоился Арсун. Нам не нужны пленные. Мы не знали, что делать с таким количеством пленных. Могли бы и отпустить, но это отдавало бы абсурдом; кроме того, опасались, что бывшие пленные, возвратясь по домам, быстро станут вновь нашими врагами.
– Где командиры? Где? – спрашивал я всех подряд. Меня не понимали.
Кто-то тихо выл. Иные лежали или сидели, охватив голову руками, переживая час неведомого ранее ужаса. Прошедшее до сих пор не осознано, надежда уже потеряна. Беде как бы не доверяют, как не сразу мирится со случившимся тот, кто потерял близкого.
Я вдруг услышал слова страстной молитвы;
– Бог-Отец величайший, помоги мне, как всегда помогал! Бог-Отец, создатель наш, смилуйся над перворожденными! Не дай нижайшим восторжествовать.
Это было что-то новенькое. Мое поднаторевшее здесь ухо уловило незнакомый термин – перворожденный. Кто-то из знакомых либо из ересиархов молился по-своему.
– Помоги мне, владыка неба и земли! Верую, верую, верую!
Молившийся замолчал при моем приближении. Кто-то закутавшийся с головой в пурпурный плащ сидел среди потерянных абров рядом с еще одним, таким же укутанным. Второй был в синей хламиде и молчал. Я нагнулся и ударил красного плетью. Он вздрогнул, но остался сидеть в том же положении. Я ударил сильнее – с тем же результатом. Сунув плеть за голенище, я вознамерился сорвать плащ, как вдруг заметил, что этот некто наблюдает за мной: в щелке у лица горел черный, полный какой-то жуткой ненависти глаз. Удивительно, но я сразу это понял. Я имею в виду ненависть. И более того, понимание было взаимным...
Плащ вдруг распахнулся, нечто черное, обезьяноподобное взвилось в воздух и... Я едва успел вытащить лязгнувший меч и отбить удар чужого меча.
Тут же все и кончилось: проткнутая еще на лету, в прыжке, пятью-шестью стрелами моих телохранителей, тварь божия рухнула... Я закричал, предупреждая новые стрелы; мне хотелось сохранить жизнь синей обезьяны. Ибо я уже понял, что свидание с первым кнехтом состоялось.
Старшего из телохранителей звали Темером. Он с помощником уже связывал двойника убитого, не сопротивляющегося, но также злобно сверкающего черными угольями глаз.
– Обыскать все тут. Может, еще прячутся. Найти! – распорядился я. – И Арсуну сообщи.
Я отвернулся от Темера и оказался перед кнехтом.
– Кто ты?
Я Кансар.
Кем ты был в войске?
– Я командовал.
– Кто был этот кнехт, что напал на меня? И почему он напал?
– Это был наблюдатель, назначенный в войско самим Прокуратором. А напал... Как он мог не напасть, если ты враг? Тебя надо убить во что бы то ни стало.
– Почему меня?
– Потому что эти недоноски верят, что ты Пророк Бога-Отца.
– А ты так не думаешь?
– Я похож на дурака? Пророк – это наш Прокуратор Мангрот. И ты, самозванец, еще убедишься в этом.
– А пока тебя будут убеждать в обратном.
Надо сказать, что разговор доставил мне мало удовольствия. Кнехты выглядели даже хуже, чем я предполагал. Этот был роста среднего, наверное, метр восемьдесят, но весь какой-то корявый, бугристый. Как и рассказывали, был он без одежды, в одном плаще, накинутом скорее всего для маскировки. Однако и без плаща он не выглядел голым из-за этой своей черной густой, хотя и короткой шерсти. И морда... лицо... в общем, ничего хорошего. То, что должно было быть лицом, имело, конечно, черты отдаленно человеческие, но больше – утрированно-карикатурные. И этот нос, вывороченный, как у летучей мыши! Да...
Кнехт смотрел не опуская глаз. Его поддерживала лютая злоба. Я повернулся и пошел прочь, приказав на ходу Темеру, чтобы кнехта не оставляли без присмотра. Тут я оглянулся: кнехт все еще смотрел мне в след, и все так же горела черная злоба в угольно-черных глазках, а вот губы успела тронуть мерзейшая ухмылка, обнажившая острый длинный клык...
Было в нем что-то нечеловечески отвратительное!
35
МНОГО ЗЛОБЫ, МАЛО УМЕНИЯ
Час был ранний, но солнце пекло. Ставр приказал подогнать пленных к реке. Пусть пьют. Арсун докладывал, что большинство не прочь хоть сейчас вступить в нашу армию, а второй половине просто все обрыдло до такой степени, что хочется все послать подальше. Вполне человеческие желания. Словом, выхода не было и у них. Да и нам пора было уже начинать видеть в недавних врагах своих союзников. Этим, кстати, мы значительно увеличим свои силы. Арсун уверял, что о предательстве речь не идет, – кнехты вызывают сходные чувства у всех рас, не только у людей. А то, что их вынудили служить чужим, ну так с кем не бывает?.. Ладно, чего уж там. А вот пешую армию врагов теперь встретит равная сила. Возможно, нас даже больше. Да если бы и меньше?! Люди верили в свои силы.
Я удобно расположился на скамье из щитов. Пришли пешком Ставр с Арсуном. Немного погодя прискакал вождь кентавров Сангор. Присутствовала и моя свита телохранителей. За Ставром по пятам шел раздраженный запахом и видом чужих гнедой жеребец, злобно прижавший уши и готовый зубами и копытами наказать прикосновение чужой руки.
– Что за представление? – спросил голос за моей спиной. Я оглянулся: это были Малинин с Исаевым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Товарищи мои за стеной юрты молчали. Залетела, громко звеня, дикая пчела нашла поднос с плодами амрисы, столь любимыми кентаврами, – и за тихла, мирно ползая.
И мне запомнился этот миг миром, покоем, пчелой, занятой взятком, влюбленной Роной и тишиной, тишиной…
32
ВРАГ РАЗДЕЛИЛСЯ
Наше объединенное войско продвигалось к замку Бога-Императора. Степь кончилась уже через сотню-полторы километров от реки. Страна предгорий, холмов, покрытых лесом, лугов, рощ, пашен, на которых трудились люди и абры.
Саигор, выбранный великим вождем арланов на последнем сходе Великого Курултая, недаром перед выступлением в поход говорил мне:
– Мы, арланы, любимцы Бога-Отца. Он, в бесконечной милости своей, не привязал нас к пашне. Копать мы не можем, сеять и собирать удел абров и людей. Мы же – вольные птицы. Мы – пастухи, и стада наши неисчислимы.
– Какой у вас скот?
– Всякий. Овцы, коровы, быки, лошади, лорки, даже тарканы. Мы воины и скотоводы. А эти – земледельцы. Мы с ними ведем торг.
Лето цвело полной силой деревьев и трав. Скоту хватало сочных пастбищ, обильных ручьев. Вода здесь была сладкая. Чистые ключи выбивались из-под отрогов и, радуясь освобождению от каменного гнета, шипели, искрились встречей с солнцем.
Южный ветер приносил запахи, неслыханные людьми, но узнаваемые абрами и арланами. И время, таинственно устремляясь в лица, как ветер, волновало сердца,
И абры, и арланы знали дорогу, и заблудиться никто не боялся.
Все чаще встречались пашни. Сначала клочками, с плохонькими хижинами-домишками, которые не жалко бросить в случае опасности. И бросали, опасаясь невиданной массы войск. К тем тридцати тысячам людей и абров присоединилось еще пятьдесят тысяч арланов. Обозом гнали скот – ежедневную пищу, но и брали по пути у местных – война.
Однако не разоряли. И стоило хозяину – абру или человеку – возмутиться количеством взятого, отдавали не торгуясь. Было в этом что-то неестественное, несовместимое с ожиданием варварского разгула.
Малинин пробовал объяснить.
– Все дело в том, – говорил он, – что близость резиденции Бога-Императора заставляет не только примиряться с присутствием высшего закона, закона-справедливости, я бы сказал, но этот закон уже присутствует в подсознании всех живущих в этом мире. Смотри, мы пришли с войной, но не против закона, который есть Бог-Отец, а против кнехтов, которые просто по-своему его, закон, трактуют. Разорять нехорошо, но мы враги, а фермеры, смирившись с властью кнехтов, уже чувствуют себя виновными. Поэтому делятся, но иной раз возмущаются, конечно
Земля здесь быта плодородной. Выращивали пшеницу, ячмень, овес, рожь, а кроме хлеба – все, что необходимо. Управляющими, особенно крупных плантаций, оставались люди. На полях трудились абры, редко можно было видеть человека. По осени приходили сборщики налогов и забирали десятину. Сборщики налогов были кнехты.
Местные охотно пересказывали новости. Мы узнали, что навстречу нам уже движется войско абров. И сила, неслыханная и не считанная. Потом нашлись знающие счет, и мы узнали, что кнехты выслали больше ста тысяч пеших бойцов и семьдесят-восемьдесят тысяч конных. Столицу осталось защищать тысяч тридцать абров, в три раза больше было женщин и детей, а сколько рабов-людей, то не знал никто. Много.
Сведения поступали непрерывно. Через день пришел донос, что конница врагов находится на расстоянии одного перехода. Пора было решать. Пешее же войско могло успеть дойти до нас за три-четыре дневных перехода, обстоятельства и воля Бога-Отца разделили врага на две части. Мы не хотели упускать само идущее в руки.
33
РАЗГРОМ
Второй день мы уходили от преследующего нас конного войска. Люди и кентавры могли бы двигаться намного быстрее – сдерживали абры на лорках. Впрочем, воины преследователей сидели на тех же лорках. И, судя по всему, не торопились. Командиры врагов знали, что бой может начаться, если это решим мы. От нас зависело: биться либо уйти в степь. Поэтому никто не старался торопить события.
Ставр решил не принимать боя здесь, где не развернуться конному. Нет простора для взгляда; куда ни посмотришь – везде холмы, скалы как стены. К чему рисковать, если мы пришли сюда не за смертью, а за славой.
Лорки неутомимы. Катящийся за нами поток выталкивал нас, словно поршень.
Но наконец-то вышли. Арланы называли эту низменность, что к западу от великой реки Лансы, – Колганской. И взгляду, уже привыкшему к предгорьям, земля здесь казалась ровной. Все холмы гладкие, закругленные. Стерты курганы, поросшие ковылем и ягодным кустарником.
Пряно, крепко пахло войско; лошадиный пот, похожий, но чем-то отличный запах кентавров, ни на что не похожий запах лорков. А еще войлок, сыромятная и дубленая кожа, горячие тела всадников.
Отойдя на несколько километров, наше войско стало стеной. Тяжелые абры на тяжелых лорках в середине, прямо напротив врага, таких же точно абров, но чужих, чужих... Слева – всадники-сколоты, справа – кентавры, возглавляемые рыжим Сангором. Я остался с арланами, чем взбодрил их чрезвычайно. В данном случае я выступал в роли символа, ходячего знамени. И уже мне сообщили, что Сангор выделил отборный отряд только для моей защиты, излишней, на мой взгляд, раз я в их представлении Пророк, а значит, бессмертный. Хотя, они правы, пророки всегда гибли как мухи.
Поля удобны для скачки. Не будь здесь далеких гор, которые заслоняли горизонт на севере, юге и западе, оставляя свободным только восток, можно было бы сказать – степь перед нами. Метрах в пятистах текла речка, несла чистую воду. Напоив верховых животных и нажившись сами, мы стали ждать.
С нашей стороны, помня об обычае, выскакивали одиночки, требовали поединка. В основном люди. Начальники-кнехты не позволяли своим абрам выезжать.
Вот и полдень. Дождались. Началось.
Издали монолитная стена абров зашевелилась, выталкивая часть своих по центру. Словно улитка высовывает голову, потом длинное тело и вдруг подтягивает всю массу домика; вот и основная сила врагов, влекомая самыми смелыми, потекла многими тысячами птичьих ног лорков. Великое множество! Словно земля зашевелилась, вспучиваясь.
Услышав звук рогов, я отбросил поэтические чувства. Как и условливались, люди и арланы двинулись в разные стороны, словно союзное войско взмахнула крылами; большим – арланским, и малым – человечьим.
Интересно, что думает неорганизованная толпа наших врагов? Увлеченный быстрыми кентаврами, я поскакал... Оглянулся – медленно еще, но все ускоряясь, двигались навстречу друг другу толпы абров.
На солнце сияли начищенные до блеска железо и медь доспехов. Великое множество существ, мирно живших доселе, добровольно готовилось умереть. Во имя чего?!
Прочь праздные мысли. Полк Ставра издали кажется маленьким. Наш растянутый в изгибе клин тоже, вероятно, издали не страшен. Во всяком случае, враг успевает прочно вклиниться между кентаврами и людьми, и только тогда небольшое острие на ходу выпячивается к нам.
Пора, пора! Играть так играть нам на этой широкой равнине; скакать против ветра, тягаясь в силе, в умении с вpaгом-абром, попавшим в сети ловких ловцов душ и теперь обряженным в тяжелые латы, А может, в этом суть и правда? Что я помню? Последний год каторги на Уране? Дружбу товарища, в смерти покинувшего меня? Сколько будет еще полных и пустых лет!.. Потом старость растворит силу, окаменит суставы. Забудутся лица, сотрутся имена, смешной станет страсть, но это боевое не изгладится! И раз испытав – никогда не забудешь единой силы войска, спешащего к схватке!
По сигналу труб и рогов разом остановились наши летящие клинья. Абры-враги так спешат, что все больше и больше растягивают свои бестолковые ряды. Лорки, заражаясь азартом, бегут, соревнуясь друг с другом.
Остановившись, воины наших полков взялись за луки. Люди, одинаково обученные, били без промедления, но с прицелом и не спеша. Арланы с детства не расставались с луком. Стрелять умели. Да и трудно было не попасть в такую громадную массу живых тел.
Словно туча взлетела, затмив дневной свет. Почти сотня тысяч стрел. И еще. И еще...
Абры словно на полном скаку вломились в густой лес, только останавливали их не хлещущие ветви, не стволы, об которые, ударившись, придешь в себя, дай Бог, а стрелы с жестким железом, с пером дикого гуся на конце. Не в лес вломились абры, перед ними чистое поле, однако же лорки запинались, падали сотнями, тысячами, будто под ними расступалась земля.
Я скоро перестал рвать тетиву вместе со всеми.
Я выбрался из строя и сумел проскакать несколько десятков метров в сторону, чтобы лучше видеть начавшийся разгром войска, которому не дали и уже не дадут возможности вступить в бой.
За мной, как приклеенные лучшим клеем – из почитания и преданности, – скакали кентавры. Почти сотня телохранителей. Не мешая мне наблюдать, они стали у меня за спиной.
Наш полк абров, выпустив стрел сколько кто успел, быстро потек к дружине воеводы Ставра.
Битые с двух сторон враги, вольно или невольно, брали либо правый, либо левый повод, чтобы уйти в глубь строя, укрыться за товарищами. И погоняли, погоняли лорков, желая уже не сражаться, а просто уйти, убежать через пустое пространство вперед. В тесноте лорки, не видя, спотыкались" об убитых и падали, калеча всадников и ломая себе кости.
Оба полка – объединенный людей и абров-союзников, а другой – арланов – с двух сторон преследовали уже смешавшихся, захлебнувшихся в бесцельности смертельного бегства абров.
Еще расстреливали рассыпавшихся врагов, еще гонялись за убегавшими. Их было еще так много, что возникала угроза спутать с нашими абрами-союзниками.
Рог Ставра дал сигнал об окончании бойни. Шарахавшихся, потерявших волю и всякое желание воевать абров сгоняли в общую, еще гигантскую толпу. Недогадливых секли на месте, абры поумнее бросали оружие, волна сдачи прокатилась по равнине ни на что не похожим звоном.
Свои абры громко приказывали спешиться и тут же отгоняли утиноклювых, уже остывающих после скачки лорков.
Потом приказывали снять доспехи и бросить, где стояли, а затем огромное многотысячное, тяжело хлопавшее крокодильими челюстями стадо перегнали на чистое место, где оставили под охраной до утра. Остыв, солнце свалилось за горы. В сумраке раненые кричали, как всегда кричат на полях битвы, от боли и от отчаяния.
34
ПЕРВЫЙ КНЕХТ
Едва поднялось солнце, Ставр приказал Арсуну послать на поле боя несколько сотен абров-гасильщиков. Тяжелораненых, не умерших за ночь, милосердно добивали мечом или длинной дубиной. Раненным неопасно для жизни оказывали первую помощь. Потом из числа пленных отобрали добровольцев, и дело пошло быстрее: к полудню порядок был наведен.
Утром я решил посмотреть пленных абров. Передо мной шарахались, как бараны, в стадной судороге страха. Раненые перевязывались обрывками рубах. Другие бессмысленно глядели на кровь, сочащуюся из пореза стрелой или мечом. Я подумал, что за несколько недель успел привыкнуть и к этим желтым глазам с вертикальным зрачком и даже могу уже видеть в них мысль. И к зеленым мордам привык, как и к чешуе.
За мной неотступно следовала охранная сотня орланов. К этому я тоже привык, надо признать...
Среди абров было много полуголых. Рубцы от ударов железа, непросекшего доспеха, толсто вздувались на мелкочешуйчатой груди и спине.
Впервые получив власть, абры, не успев сжиться с ней, воспылали воинственностью; внезапно разбуженные и сразу брошенные на край существования между смертью и рабством, абры сделались слабее, пугливее детей.
Я видел – там и там, – группками наши абры агитировали, приводили в чувство плененных врагов. Это по приказу Ставра с утра побеспокоился Арсун. Нам не нужны пленные. Мы не знали, что делать с таким количеством пленных. Могли бы и отпустить, но это отдавало бы абсурдом; кроме того, опасались, что бывшие пленные, возвратясь по домам, быстро станут вновь нашими врагами.
– Где командиры? Где? – спрашивал я всех подряд. Меня не понимали.
Кто-то тихо выл. Иные лежали или сидели, охватив голову руками, переживая час неведомого ранее ужаса. Прошедшее до сих пор не осознано, надежда уже потеряна. Беде как бы не доверяют, как не сразу мирится со случившимся тот, кто потерял близкого.
Я вдруг услышал слова страстной молитвы;
– Бог-Отец величайший, помоги мне, как всегда помогал! Бог-Отец, создатель наш, смилуйся над перворожденными! Не дай нижайшим восторжествовать.
Это было что-то новенькое. Мое поднаторевшее здесь ухо уловило незнакомый термин – перворожденный. Кто-то из знакомых либо из ересиархов молился по-своему.
– Помоги мне, владыка неба и земли! Верую, верую, верую!
Молившийся замолчал при моем приближении. Кто-то закутавшийся с головой в пурпурный плащ сидел среди потерянных абров рядом с еще одним, таким же укутанным. Второй был в синей хламиде и молчал. Я нагнулся и ударил красного плетью. Он вздрогнул, но остался сидеть в том же положении. Я ударил сильнее – с тем же результатом. Сунув плеть за голенище, я вознамерился сорвать плащ, как вдруг заметил, что этот некто наблюдает за мной: в щелке у лица горел черный, полный какой-то жуткой ненависти глаз. Удивительно, но я сразу это понял. Я имею в виду ненависть. И более того, понимание было взаимным...
Плащ вдруг распахнулся, нечто черное, обезьяноподобное взвилось в воздух и... Я едва успел вытащить лязгнувший меч и отбить удар чужого меча.
Тут же все и кончилось: проткнутая еще на лету, в прыжке, пятью-шестью стрелами моих телохранителей, тварь божия рухнула... Я закричал, предупреждая новые стрелы; мне хотелось сохранить жизнь синей обезьяны. Ибо я уже понял, что свидание с первым кнехтом состоялось.
Старшего из телохранителей звали Темером. Он с помощником уже связывал двойника убитого, не сопротивляющегося, но также злобно сверкающего черными угольями глаз.
– Обыскать все тут. Может, еще прячутся. Найти! – распорядился я. – И Арсуну сообщи.
Я отвернулся от Темера и оказался перед кнехтом.
– Кто ты?
Я Кансар.
Кем ты был в войске?
– Я командовал.
– Кто был этот кнехт, что напал на меня? И почему он напал?
– Это был наблюдатель, назначенный в войско самим Прокуратором. А напал... Как он мог не напасть, если ты враг? Тебя надо убить во что бы то ни стало.
– Почему меня?
– Потому что эти недоноски верят, что ты Пророк Бога-Отца.
– А ты так не думаешь?
– Я похож на дурака? Пророк – это наш Прокуратор Мангрот. И ты, самозванец, еще убедишься в этом.
– А пока тебя будут убеждать в обратном.
Надо сказать, что разговор доставил мне мало удовольствия. Кнехты выглядели даже хуже, чем я предполагал. Этот был роста среднего, наверное, метр восемьдесят, но весь какой-то корявый, бугристый. Как и рассказывали, был он без одежды, в одном плаще, накинутом скорее всего для маскировки. Однако и без плаща он не выглядел голым из-за этой своей черной густой, хотя и короткой шерсти. И морда... лицо... в общем, ничего хорошего. То, что должно было быть лицом, имело, конечно, черты отдаленно человеческие, но больше – утрированно-карикатурные. И этот нос, вывороченный, как у летучей мыши! Да...
Кнехт смотрел не опуская глаз. Его поддерживала лютая злоба. Я повернулся и пошел прочь, приказав на ходу Темеру, чтобы кнехта не оставляли без присмотра. Тут я оглянулся: кнехт все еще смотрел мне в след, и все так же горела черная злоба в угольно-черных глазках, а вот губы успела тронуть мерзейшая ухмылка, обнажившая острый длинный клык...
Было в нем что-то нечеловечески отвратительное!
35
МНОГО ЗЛОБЫ, МАЛО УМЕНИЯ
Час был ранний, но солнце пекло. Ставр приказал подогнать пленных к реке. Пусть пьют. Арсун докладывал, что большинство не прочь хоть сейчас вступить в нашу армию, а второй половине просто все обрыдло до такой степени, что хочется все послать подальше. Вполне человеческие желания. Словом, выхода не было и у них. Да и нам пора было уже начинать видеть в недавних врагах своих союзников. Этим, кстати, мы значительно увеличим свои силы. Арсун уверял, что о предательстве речь не идет, – кнехты вызывают сходные чувства у всех рас, не только у людей. А то, что их вынудили служить чужим, ну так с кем не бывает?.. Ладно, чего уж там. А вот пешую армию врагов теперь встретит равная сила. Возможно, нас даже больше. Да если бы и меньше?! Люди верили в свои силы.
Я удобно расположился на скамье из щитов. Пришли пешком Ставр с Арсуном. Немного погодя прискакал вождь кентавров Сангор. Присутствовала и моя свита телохранителей. За Ставром по пятам шел раздраженный запахом и видом чужих гнедой жеребец, злобно прижавший уши и готовый зубами и копытами наказать прикосновение чужой руки.
– Что за представление? – спросил голос за моей спиной. Я оглянулся: это были Малинин с Исаевым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38