- Давай его сюда, или своего майора Вараскина..
- Сейчас спрошу, - наконец-то разговор сдвинулся с порочного круга.
Через несколько минут молчания по возникшим в трубке звукам я догадался, что трубку кто-то берет.
- Ало! Генерал-майор Романов слушает.
- Семен Зелимханович! Это я.
- А, Сергей, - узнал меня генерал, словно бы ему и не доложили, с кем будет говорить. Я не обращал уже никакого внимания на все эти несуразности. А голос в трубке все звучал. - Сергей! Ты где? В городе? Я думал, что ты уже едешь сюда. Ты вроде собирался.
- Собирался. Да обстоятельства изменились. Где там Елена Михайловна? И кто там хозяйничает вместо нее?
- Елена Михайловна? Да, да, Елена Михайловна немного приболела, сейчас отдыхает, подойти не может. Да ты сам приезжай, мы с тобой поговорим, найдем общий язык.
- Катю убили, - сказал вдруг я.
- Да, я слышал, - сочувственно отозвался Романов. - Прими мои соболезнования.
И вдруг я вспомнил то, что в ресторане, в Москве, когда речь зашла о Кате, генерал сам назвал её имя, хотя до этого нигде не мог его слышать. Во всяком случае, от меня. То есть генерал заранее знал, как зовут Катю. И тут, сейчас, уверенность, что за всем в Лермонтове стоит сам генерал Романов, разом укрепилась.
- А ведь это вы, Семен Аркадьевич, приказали её убить! - задыхаясь от силы своей ненависти сказал я.
Вновь гнев пронзил меня с ужасной силой. Я изо всех сил старался говорить спокойнее.
- Ты не прав, Сергей. Как раз это не мое распоряжение. Понимаешь, путаница вышла. Вообще, бардак страшный, - пожаловался Романов, словно бы речь шла не о смерти Кати, а о какой-то чепухе. - Могу тебе сказать, что это уже досадная оплошность. Тем более, что сейчас это уже не нужно. Я был не в курсе.
- А в курсе вы были, когда ждали майора Вараскина в машине? Это когда он поднимался ко мне в квартиру?
- Ты и это уже знаешь? - посетовал генерал. - Да, досадно. И все же, я прошу тебя приехать. Договоримся по старой дружбе. Ведь ничего нельзя уже изменить, слишком много усилий потрачено. Да и жертв принесено. Приезжай, я сына своего старого друга не обижу.
- Хорошо, приеду, - сказал я и бросил трубку. - Обязательно приезду, сказал я уже в пустоту кабинета. - Только я уж постараюсь вас обидеть. Обязательно.
Решение, к которому я был готов всегда, вдруг оформилось: я сам нападу на всех этих генералов и майоров, и их сателитов. Воевать - это не трудно. Решиться - вот в чем загвоздка, а воевать - это уже не проблема. Самое трудное всегда - решиться.
Стали поступать звонки моих генералов. Докладывали о готовности. У всех более-менее дело шло. Я посмотрел на часы: почти шесть. Часа через четыре стемнеет. И для меня начнется самое простое. Словно сто грамм опрокинуть.
Напоминание о спиртном заставило налить себе коньяк. Не много. Даже меньше ста грамм. А закурив, я несколько минут позволил себе сладость помечтать: как я разделаюсь с майором Вараскиным, тем крупногабаритным, неизвестного ему звания мужиком с родинкой на носу и напоследок - с генералом-майором Романовым. Я ещё немного помечтал об этом, пока не отвлек звонок с очередным докладом.
Потом я встал, прошел к своему оружейному сейфу и стал отбирать личное оружие.
ГЛАВА 34
ПОИСК СМЫСЛА
Меня зовут Быков Сергей Владимирович, русский, рост метр девяносто пять, вес сто семнадцать килограмм, двадцати восьми лет от роду, в жизни испытал многое. Я получил хорошее образование, высшим своим достижением в научной области была защита кандидатской диссертации по юриспрюденции. Я работал в милиции, учавствовал во множестве операциях по задержанию вооруженных бандитов, неоднократно посылался в горячие точки страны. Самой судьбоносной в жизни считал командировку на первую чеченскую войну, которая разубедила меня воевать по чьему бы то ни было приказу. После Чечни я недолго воевал в собственной войне... Что еще? Разбогател, обжился, едва не женился... Вот вроде и всё.
Я всегда был победителем, неуловимой саламандрой, всегда готовой восстать из пепла в новом блестящем обличие. И вот ничтожный повод очередная смерть ближнего - потряс меня до глубины души, заставил осознать, что моя личная бравада заключала лишь инфантилизм скороспелого человечка, надевшего на глаза цветные очки и потому с апломбом заявлявшего, что мир розовый.
Смерть Кати, каким бы ничтожным событием не являлась на фоне яркой и все имевшей в своем активе жизни, неожиданно произвела на меня впечатление удивившее меня самого. Я стал воспринимать последние события всерьез. Странно, да?
Я отвлекся; стали прибывать мои полковники, некоторые со своими рядовыми. Рабочий день в банке - и так обычно короткий - закончился, служащие отправились по домам или в увеселительные заведения, тем самым предоставив всю площадь здания, кроме операционных залов и нижнего этажа с сейфа, в распоряжение размоножившихся бойцов. Скоро и на улице, на детской площадке, где ещё сохранились отдельные деревья и кустарники, подойти незамеченным стало невозможно. Подъезжали все новые и новые машины, бойцы невидимого ранее фронта собирались группами на улице, курили, обсуждали предстоящее дело. Удивительно, сколько оказывается людей можно вот так мобилизовать! Я подумал, что собравшиеся здесь, даже исключая руководящий состав, тоже не совсем рядовые. Многие, во всяком случае. За ними тоже кто-то стоит, кто-то кормится, а в итоге собираются такие вот силы, которые скрепляются по чисто мафиозному принципу. Кстати, весьма аморфному, в данном случае. Вся структура организации частично держится на моем личном авторитете, но больше - на постоянном заработке. Стоит убрать меня, заменить меня на нового человека, как хочет генерал Романов Семен Зелимханович, или кто там за ним стоит, как все заработает так же чисто и эффективно. Нет ни родственных связей, как в итальянских моделях, ни диктата жестокости, как в китайских триадах - голое стрихийное стремление к сильной организации, которая рухнула в государственном масштабе. Если я докажу сейчас, что не просто случайный функциональный винтик в структуре, что смогу, если не по итальянскому образцу, так хоть по китайско-сталинскому доказать, что не зря стою во главе, нынешние события неизбежно меня сметут. Не важно, как сегодня закончится столкновение: у тех, кто пытается запустить сюда лапу, конечно, и денег больше и власти. Не мытьем, так катаньем... Уговором одного, другого... Меня могут убить из-за угла...
Я оглядывался на снующих вокруг, звонящих кому-то, спорящих с кем-то подчиненных, смотрю на них новыми глазами; вон растелили на соседним столе принесенную карту Княжеских угодий (достали, ведь!), все столпились вокруг, стали распределять места дислокаций между отдельными группами. Может я, действительно, привык слишком либеральничать? Или так хорошо, так продуманно заставил функционировать свою организацию, что на взгляд некоторых стал сам ненужен? Может и убийство Кати - как раз следствие моего отстраненного либерализма?.. Мысли, ничем не отвлекаемые, текли этим вот руслом... я, вдруг, закрыл глаза, сам ошеломленный силой захлестнувшего меня гнева, потом поднялся и, с трудом заглушив гомон, сказал:
- Будем делать так!..
Я решил - мгновенно, по наитию - убить одним ударом двух зайцев: отомстить убийцам Кати, всем этим мерзавцам, нарушившим равновесие сил в городе, и одновременно, этим же самым ударом, укрепить свою, крепнущую волею Бога империю, империю в масштабах одного города.
Я решил: либо жить свободным, не сгибаясь ни перед чьей бы то ни было волей, уважая себя и свое место в этом мире, либо сдохнуть рабом моментально ли, сразу - какая разница! И когда я стал распоряжаться, давать указания по проведению ночной операции, меня уже слушались с новым чувством, прежде не испытанным, - с готовностью, с желанием, с уверенностью, что я, исполненный внушительности и силы уже победил, потому что не победить не могу.
ГЛАВА 35
ВСТРЕЧА С ДОЗОРОМ
К восьми часам все детали были обговорены. Каждый знал свое место, знал, что делать. Было решено через час-полтора начать выезд отдельными машинами к месту дислокации. Народу при тщетельном подсчете, оказалось не так уж много, но когда решили отказаться от первоначального смелого плана окружения всего лесного массива, пришли к выводу, что сил достаточно. Вряд ли майор Вараскин и генерал Романов смогли привести больше пятнадцати-двадцати человек, так что для их полной нейтрализации вполне должно было хватить той сотни бойцов, что собрались в помещении банка и на прилегающей территории.
Кто-то подал дельную мысль, что неплохо бы перекусить. Тут же отрядили несколько человек на микроавтобусе за сухим пайком. Те вернулись через полчаса доверху груженные. Личный состав оживленно занялся разгрузкой снеди. Купили, конечно, пару ящиков водки, но я рассудил, что лишние сто грамм никому не повредят, а лишь добавят храбрости. А пива привезли достаточно.
Между тем погода к вечеру стала портиться, очень незаметно наползли тучи, потемнело и пришлось включать свет. В кабинетах весело переругивались, звенели стаканы, кто-то бойко нарезал колбасу, вскрывал банки консервов. Война - счастье для мужчин! Все ощущали здоровое оживление, подъем, все были довольны.
Я вновь теребил помощников-командиров, уточнял детали. Звонить по телефону только в крайнем случае. В лесу отключить всем свои мобильники. А то невзначай у всех зазвенит одновременно. С места чтобы никто не уходил. Дорогу заблокировать глухо, если разведчики московских гостей начнут шнырять по лесу, брать в плен не боясь покалечить. Потом все спишется. Если я не выйду на связь через два часа после начала операции, то в час ночи начинать общее наступление на усадьбу, чтобы вызволить из плена уже меня лично. А также Аркадия Куницына и, конечно, вдову Князя, Елену Прекрасную.
Все подтвердили усвоенное, все чокались за славное дело. К половине десятого за окнами стало совсем темно, пора было двигаться. Общая команда расшевелила массу людей. Один за другим уезжали "джипы", микроавтобусы, иной легкий транспорт битком набитый решительными парнями. Следом за последними машинами поехал на своем белом американце и я.
Подрулив к лесу не увидел никого. Народ рассредоточился, умело скрыв за деревьями-кустарниками личный транспорт. Это порадовало. Я нашел себе кусты погуще, въехал как можно дальше, царапая бока машины ветками. Вышел из машины и стал проверять амуницию. Кроме автомата с глушителем, взял пистолет. В сумке лежали несколько ручных гранат и запасные обоймы.
Ну всё. Попрыгал на месте. Даже гранаты и запасные обоймы, аккуратно уложенные по гнездам в сумке, не звенели. Пора.
Дорога была от меня слева, заблудиться было нельзя. Я, конечно, терял время, но эти полчаса, которые уйдут на дорогу, ничего не значили: впереди была вся ночь. Кроме того, я был настолько уверен в поджидавщих меня где-нибудь впереди засадах и дозорах, что предпочитал быть предельно осторожным. Приходилось напрягать все слуховые и обонятельные способности, ловя каждый звук, каждый шорох, продвигаясь вперед лишь после того, как слух, зрение и обоняние говорили мне, что впреди все спокойно. Вряд ли, конечно, майор стал бы сюда выдвигать своих людей, но и недооценивать противника не следовало.
В лесу казалось, что ночь совсем пришла. Воздух был влажный, сырой. Дождь ожидался с минуты на минуту. Блеснула голубоватая зарница, неожиданно раскрыв небо в пролетах крон, всю глубину леса до самых отдаленных дубов и вдруг залила все такой чернотой, что закружилась голова. Я невольно отступил к темному стволу гигантского дерева, ещё помня свою беззащитную, только что ярко высветленную фигуру. Где-то низко, гулко, загремел гром. Постояв несколько секунд, я различил вновь выступающие из мрака стволы деревьев, тусклые просветы между ними и пошел вперед все быстрее, мимо оврага, мимо скрипящих мачтовых сосен, туда, где глухо темнела роща дубов. На голову, на плечи посыпался дождь. И опять распахнулась черная тьма, застыли вокруг корявые ветки с резными лиистьями - растопыренные, словно ладонь, и круглые, словно сердечко, и длинные, овальные, словно наконечники копий - все они на мгновение застыли, четкие, повисшие, приклеенные к воздуху, небу и вновь исчезли, растворились во тьме.
Подгоняемый дождем, я пошел быстрее и минут через двадцать уже стал различать приметы культурного обустройства - следы деятельности садовников, начавших работу ещё со времен Князя. Вот расчищенная поляна, здесь возде дубов вырублен кустарник, и здесь же, уже сейчас, я едва не прошел мимо двух мужчин, вплотную прижавшихся к стволу дерева. Спасались от дождя и едва не спаслись от меня. Я их обнаружил только потому, что одному из дозорных вздумалось в этот момент прикуривать, хотя он и старался прятать огонек в ладонь.
Не удалось спрятать.
Абсолютно тихо, стараясь не потревожить ни веточки, ни листка, я обошел их по дуге. Надо было выйти им в спину. Одновременно приходилось прислушиваться, чтобы вовремя заметить приближающихся собак, если таковые объявятся, конечно. Но в отношение четвероногих стражей у меня были свои соображения. Как бы ни умны были немецкие овчарки, но дрессировка на постоянную недоверчивость даже к знакомым людям, вряд ли позволит выпускать их сейчас, когда понаехало совершенно новых людей. На всякий случай я отдал приказ своим подчиненным всремя от времени посвистывать. Не очень громко, но достаточно, чтобы привлечь чуткую собаку. Если такая, занятая свободным поискаом найдется, тем хуже для нее. Я приказал не церемониться и стрелять сразу. Благо оружие у всех с глушителем.
Между тем удалось подкрасться совсем близко. Теперь меня и этих двоих отделял только ствол дерева. Я очень медленно перетек на их сторону. Оба стояли, негромко разговаривая. Скорее обменивались репликами по поводу погоды, собачьей жизни и домашнего уюта. В последнем они намеревались отогреться после командировки во вражеский стан. То есть в Лермонтов.
Держа пистолет наготове, я негромко сказал:
- Не двигаться! Руки за голову! Медленно!
У одного оказалась превосходная реакция. Наверное, тут произошло сложение нескольких факторов, заставивших его действовать: то, что он стоял прикрытый напарником, и голос мой звучал чуть дальше, а может быть то, что автомат у него был под рукой, ну и уже упомянутая реакция хорошо тренированного бойца, который сначала действует, а потом думает. В данном случает это полезное качество оказалось гибельным. Я повел дулом глушителя, и мой пистолет тихо выплюнул две пули - одну за другой. Стоявший рядом со мной мужчина не двигался, сцепив руки за головой, а этот шустрик хрипел метрах в трех и не пытался стрелять, как опасался я. Кажется с ним было кончено.
Я быстро обыскал пленного, снял с его плеча автомат, из наплечной кобуры извлек пистолет, нашел две гранаты. После чего, не выпуская из под прицела почти сливающуюся с деревом фигуру, отступил к тихо хрипящему телу на земле. В этот момент вновь полыхнула зарница, мгновенно запечатлев на внутренностях век злобную физиономию распятого у ствола дуба бойца и искаженное болью лицо поверженного противника, рот которого был залит пузырящейся темной пеной. Автомат, потерянный при падении, лежал рядом. У мужчины было прострелено легкое и может быть, что-нибудь еще, ведь выстрелов было два.
Я быстро обыскал лежащего. Тот же набор, что и у первого. Только граната одна. Стоны и хрипы услились и действовали на нервы. Вернулся к уцелевшему.
Оба противника были опытные и решительные люди, если судить по быстроте реакции первого (ну, не повезло, бывает) и способности просчитать возможное будущее у второго; мне достаточно было предупредить, что я будет отстреливать по очереди коленные чашечки и локтевые суставы кааждый раз, когда мой вопрос останется без ответа, или когда ответ покажется недостаточно удовлетворительным, как пленный тут же заговорил. В словах моих он не усомнился ни на секунду.
И как же раздражали стоны умирающего!
Не известно, эти ли стоны, мои ли решительные действия, но язык второго развязался. Как и предполагалось, непосредственно командовал людьми майор Вараскин. Под его началом находилось сейчас до тридцати челвек, спешно собранных в усадьбе после прибытия вчера генерала Романова. Задача была поставлена следующая: очистить город Лермонтов от бандформирований, предводительствуемых местным авторитетом Быковым Сергеем Владимировичем по кличке Оборотень, чрезвычайно опасным преступником, убийцей и насильником. Я выслушал, но то, что меня выставляют насильником, задело. Кого он насиловал? Впрочем, и здесь пропаганда, как в войне НАТО с Югославией каждый старается очернить своего противника.
Сами насильники!
Раненый продолжал стонать, временами громко. Раздраженный, я сделал шаг к нему, приставил к виску дуло пистолета и выстрелил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
- Сейчас спрошу, - наконец-то разговор сдвинулся с порочного круга.
Через несколько минут молчания по возникшим в трубке звукам я догадался, что трубку кто-то берет.
- Ало! Генерал-майор Романов слушает.
- Семен Зелимханович! Это я.
- А, Сергей, - узнал меня генерал, словно бы ему и не доложили, с кем будет говорить. Я не обращал уже никакого внимания на все эти несуразности. А голос в трубке все звучал. - Сергей! Ты где? В городе? Я думал, что ты уже едешь сюда. Ты вроде собирался.
- Собирался. Да обстоятельства изменились. Где там Елена Михайловна? И кто там хозяйничает вместо нее?
- Елена Михайловна? Да, да, Елена Михайловна немного приболела, сейчас отдыхает, подойти не может. Да ты сам приезжай, мы с тобой поговорим, найдем общий язык.
- Катю убили, - сказал вдруг я.
- Да, я слышал, - сочувственно отозвался Романов. - Прими мои соболезнования.
И вдруг я вспомнил то, что в ресторане, в Москве, когда речь зашла о Кате, генерал сам назвал её имя, хотя до этого нигде не мог его слышать. Во всяком случае, от меня. То есть генерал заранее знал, как зовут Катю. И тут, сейчас, уверенность, что за всем в Лермонтове стоит сам генерал Романов, разом укрепилась.
- А ведь это вы, Семен Аркадьевич, приказали её убить! - задыхаясь от силы своей ненависти сказал я.
Вновь гнев пронзил меня с ужасной силой. Я изо всех сил старался говорить спокойнее.
- Ты не прав, Сергей. Как раз это не мое распоряжение. Понимаешь, путаница вышла. Вообще, бардак страшный, - пожаловался Романов, словно бы речь шла не о смерти Кати, а о какой-то чепухе. - Могу тебе сказать, что это уже досадная оплошность. Тем более, что сейчас это уже не нужно. Я был не в курсе.
- А в курсе вы были, когда ждали майора Вараскина в машине? Это когда он поднимался ко мне в квартиру?
- Ты и это уже знаешь? - посетовал генерал. - Да, досадно. И все же, я прошу тебя приехать. Договоримся по старой дружбе. Ведь ничего нельзя уже изменить, слишком много усилий потрачено. Да и жертв принесено. Приезжай, я сына своего старого друга не обижу.
- Хорошо, приеду, - сказал я и бросил трубку. - Обязательно приезду, сказал я уже в пустоту кабинета. - Только я уж постараюсь вас обидеть. Обязательно.
Решение, к которому я был готов всегда, вдруг оформилось: я сам нападу на всех этих генералов и майоров, и их сателитов. Воевать - это не трудно. Решиться - вот в чем загвоздка, а воевать - это уже не проблема. Самое трудное всегда - решиться.
Стали поступать звонки моих генералов. Докладывали о готовности. У всех более-менее дело шло. Я посмотрел на часы: почти шесть. Часа через четыре стемнеет. И для меня начнется самое простое. Словно сто грамм опрокинуть.
Напоминание о спиртном заставило налить себе коньяк. Не много. Даже меньше ста грамм. А закурив, я несколько минут позволил себе сладость помечтать: как я разделаюсь с майором Вараскиным, тем крупногабаритным, неизвестного ему звания мужиком с родинкой на носу и напоследок - с генералом-майором Романовым. Я ещё немного помечтал об этом, пока не отвлек звонок с очередным докладом.
Потом я встал, прошел к своему оружейному сейфу и стал отбирать личное оружие.
ГЛАВА 34
ПОИСК СМЫСЛА
Меня зовут Быков Сергей Владимирович, русский, рост метр девяносто пять, вес сто семнадцать килограмм, двадцати восьми лет от роду, в жизни испытал многое. Я получил хорошее образование, высшим своим достижением в научной области была защита кандидатской диссертации по юриспрюденции. Я работал в милиции, учавствовал во множестве операциях по задержанию вооруженных бандитов, неоднократно посылался в горячие точки страны. Самой судьбоносной в жизни считал командировку на первую чеченскую войну, которая разубедила меня воевать по чьему бы то ни было приказу. После Чечни я недолго воевал в собственной войне... Что еще? Разбогател, обжился, едва не женился... Вот вроде и всё.
Я всегда был победителем, неуловимой саламандрой, всегда готовой восстать из пепла в новом блестящем обличие. И вот ничтожный повод очередная смерть ближнего - потряс меня до глубины души, заставил осознать, что моя личная бравада заключала лишь инфантилизм скороспелого человечка, надевшего на глаза цветные очки и потому с апломбом заявлявшего, что мир розовый.
Смерть Кати, каким бы ничтожным событием не являлась на фоне яркой и все имевшей в своем активе жизни, неожиданно произвела на меня впечатление удивившее меня самого. Я стал воспринимать последние события всерьез. Странно, да?
Я отвлекся; стали прибывать мои полковники, некоторые со своими рядовыми. Рабочий день в банке - и так обычно короткий - закончился, служащие отправились по домам или в увеселительные заведения, тем самым предоставив всю площадь здания, кроме операционных залов и нижнего этажа с сейфа, в распоряжение размоножившихся бойцов. Скоро и на улице, на детской площадке, где ещё сохранились отдельные деревья и кустарники, подойти незамеченным стало невозможно. Подъезжали все новые и новые машины, бойцы невидимого ранее фронта собирались группами на улице, курили, обсуждали предстоящее дело. Удивительно, сколько оказывается людей можно вот так мобилизовать! Я подумал, что собравшиеся здесь, даже исключая руководящий состав, тоже не совсем рядовые. Многие, во всяком случае. За ними тоже кто-то стоит, кто-то кормится, а в итоге собираются такие вот силы, которые скрепляются по чисто мафиозному принципу. Кстати, весьма аморфному, в данном случае. Вся структура организации частично держится на моем личном авторитете, но больше - на постоянном заработке. Стоит убрать меня, заменить меня на нового человека, как хочет генерал Романов Семен Зелимханович, или кто там за ним стоит, как все заработает так же чисто и эффективно. Нет ни родственных связей, как в итальянских моделях, ни диктата жестокости, как в китайских триадах - голое стрихийное стремление к сильной организации, которая рухнула в государственном масштабе. Если я докажу сейчас, что не просто случайный функциональный винтик в структуре, что смогу, если не по итальянскому образцу, так хоть по китайско-сталинскому доказать, что не зря стою во главе, нынешние события неизбежно меня сметут. Не важно, как сегодня закончится столкновение: у тех, кто пытается запустить сюда лапу, конечно, и денег больше и власти. Не мытьем, так катаньем... Уговором одного, другого... Меня могут убить из-за угла...
Я оглядывался на снующих вокруг, звонящих кому-то, спорящих с кем-то подчиненных, смотрю на них новыми глазами; вон растелили на соседним столе принесенную карту Княжеских угодий (достали, ведь!), все столпились вокруг, стали распределять места дислокаций между отдельными группами. Может я, действительно, привык слишком либеральничать? Или так хорошо, так продуманно заставил функционировать свою организацию, что на взгляд некоторых стал сам ненужен? Может и убийство Кати - как раз следствие моего отстраненного либерализма?.. Мысли, ничем не отвлекаемые, текли этим вот руслом... я, вдруг, закрыл глаза, сам ошеломленный силой захлестнувшего меня гнева, потом поднялся и, с трудом заглушив гомон, сказал:
- Будем делать так!..
Я решил - мгновенно, по наитию - убить одним ударом двух зайцев: отомстить убийцам Кати, всем этим мерзавцам, нарушившим равновесие сил в городе, и одновременно, этим же самым ударом, укрепить свою, крепнущую волею Бога империю, империю в масштабах одного города.
Я решил: либо жить свободным, не сгибаясь ни перед чьей бы то ни было волей, уважая себя и свое место в этом мире, либо сдохнуть рабом моментально ли, сразу - какая разница! И когда я стал распоряжаться, давать указания по проведению ночной операции, меня уже слушались с новым чувством, прежде не испытанным, - с готовностью, с желанием, с уверенностью, что я, исполненный внушительности и силы уже победил, потому что не победить не могу.
ГЛАВА 35
ВСТРЕЧА С ДОЗОРОМ
К восьми часам все детали были обговорены. Каждый знал свое место, знал, что делать. Было решено через час-полтора начать выезд отдельными машинами к месту дислокации. Народу при тщетельном подсчете, оказалось не так уж много, но когда решили отказаться от первоначального смелого плана окружения всего лесного массива, пришли к выводу, что сил достаточно. Вряд ли майор Вараскин и генерал Романов смогли привести больше пятнадцати-двадцати человек, так что для их полной нейтрализации вполне должно было хватить той сотни бойцов, что собрались в помещении банка и на прилегающей территории.
Кто-то подал дельную мысль, что неплохо бы перекусить. Тут же отрядили несколько человек на микроавтобусе за сухим пайком. Те вернулись через полчаса доверху груженные. Личный состав оживленно занялся разгрузкой снеди. Купили, конечно, пару ящиков водки, но я рассудил, что лишние сто грамм никому не повредят, а лишь добавят храбрости. А пива привезли достаточно.
Между тем погода к вечеру стала портиться, очень незаметно наползли тучи, потемнело и пришлось включать свет. В кабинетах весело переругивались, звенели стаканы, кто-то бойко нарезал колбасу, вскрывал банки консервов. Война - счастье для мужчин! Все ощущали здоровое оживление, подъем, все были довольны.
Я вновь теребил помощников-командиров, уточнял детали. Звонить по телефону только в крайнем случае. В лесу отключить всем свои мобильники. А то невзначай у всех зазвенит одновременно. С места чтобы никто не уходил. Дорогу заблокировать глухо, если разведчики московских гостей начнут шнырять по лесу, брать в плен не боясь покалечить. Потом все спишется. Если я не выйду на связь через два часа после начала операции, то в час ночи начинать общее наступление на усадьбу, чтобы вызволить из плена уже меня лично. А также Аркадия Куницына и, конечно, вдову Князя, Елену Прекрасную.
Все подтвердили усвоенное, все чокались за славное дело. К половине десятого за окнами стало совсем темно, пора было двигаться. Общая команда расшевелила массу людей. Один за другим уезжали "джипы", микроавтобусы, иной легкий транспорт битком набитый решительными парнями. Следом за последними машинами поехал на своем белом американце и я.
Подрулив к лесу не увидел никого. Народ рассредоточился, умело скрыв за деревьями-кустарниками личный транспорт. Это порадовало. Я нашел себе кусты погуще, въехал как можно дальше, царапая бока машины ветками. Вышел из машины и стал проверять амуницию. Кроме автомата с глушителем, взял пистолет. В сумке лежали несколько ручных гранат и запасные обоймы.
Ну всё. Попрыгал на месте. Даже гранаты и запасные обоймы, аккуратно уложенные по гнездам в сумке, не звенели. Пора.
Дорога была от меня слева, заблудиться было нельзя. Я, конечно, терял время, но эти полчаса, которые уйдут на дорогу, ничего не значили: впереди была вся ночь. Кроме того, я был настолько уверен в поджидавщих меня где-нибудь впереди засадах и дозорах, что предпочитал быть предельно осторожным. Приходилось напрягать все слуховые и обонятельные способности, ловя каждый звук, каждый шорох, продвигаясь вперед лишь после того, как слух, зрение и обоняние говорили мне, что впреди все спокойно. Вряд ли, конечно, майор стал бы сюда выдвигать своих людей, но и недооценивать противника не следовало.
В лесу казалось, что ночь совсем пришла. Воздух был влажный, сырой. Дождь ожидался с минуты на минуту. Блеснула голубоватая зарница, неожиданно раскрыв небо в пролетах крон, всю глубину леса до самых отдаленных дубов и вдруг залила все такой чернотой, что закружилась голова. Я невольно отступил к темному стволу гигантского дерева, ещё помня свою беззащитную, только что ярко высветленную фигуру. Где-то низко, гулко, загремел гром. Постояв несколько секунд, я различил вновь выступающие из мрака стволы деревьев, тусклые просветы между ними и пошел вперед все быстрее, мимо оврага, мимо скрипящих мачтовых сосен, туда, где глухо темнела роща дубов. На голову, на плечи посыпался дождь. И опять распахнулась черная тьма, застыли вокруг корявые ветки с резными лиистьями - растопыренные, словно ладонь, и круглые, словно сердечко, и длинные, овальные, словно наконечники копий - все они на мгновение застыли, четкие, повисшие, приклеенные к воздуху, небу и вновь исчезли, растворились во тьме.
Подгоняемый дождем, я пошел быстрее и минут через двадцать уже стал различать приметы культурного обустройства - следы деятельности садовников, начавших работу ещё со времен Князя. Вот расчищенная поляна, здесь возде дубов вырублен кустарник, и здесь же, уже сейчас, я едва не прошел мимо двух мужчин, вплотную прижавшихся к стволу дерева. Спасались от дождя и едва не спаслись от меня. Я их обнаружил только потому, что одному из дозорных вздумалось в этот момент прикуривать, хотя он и старался прятать огонек в ладонь.
Не удалось спрятать.
Абсолютно тихо, стараясь не потревожить ни веточки, ни листка, я обошел их по дуге. Надо было выйти им в спину. Одновременно приходилось прислушиваться, чтобы вовремя заметить приближающихся собак, если таковые объявятся, конечно. Но в отношение четвероногих стражей у меня были свои соображения. Как бы ни умны были немецкие овчарки, но дрессировка на постоянную недоверчивость даже к знакомым людям, вряд ли позволит выпускать их сейчас, когда понаехало совершенно новых людей. На всякий случай я отдал приказ своим подчиненным всремя от времени посвистывать. Не очень громко, но достаточно, чтобы привлечь чуткую собаку. Если такая, занятая свободным поискаом найдется, тем хуже для нее. Я приказал не церемониться и стрелять сразу. Благо оружие у всех с глушителем.
Между тем удалось подкрасться совсем близко. Теперь меня и этих двоих отделял только ствол дерева. Я очень медленно перетек на их сторону. Оба стояли, негромко разговаривая. Скорее обменивались репликами по поводу погоды, собачьей жизни и домашнего уюта. В последнем они намеревались отогреться после командировки во вражеский стан. То есть в Лермонтов.
Держа пистолет наготове, я негромко сказал:
- Не двигаться! Руки за голову! Медленно!
У одного оказалась превосходная реакция. Наверное, тут произошло сложение нескольких факторов, заставивших его действовать: то, что он стоял прикрытый напарником, и голос мой звучал чуть дальше, а может быть то, что автомат у него был под рукой, ну и уже упомянутая реакция хорошо тренированного бойца, который сначала действует, а потом думает. В данном случает это полезное качество оказалось гибельным. Я повел дулом глушителя, и мой пистолет тихо выплюнул две пули - одну за другой. Стоявший рядом со мной мужчина не двигался, сцепив руки за головой, а этот шустрик хрипел метрах в трех и не пытался стрелять, как опасался я. Кажется с ним было кончено.
Я быстро обыскал пленного, снял с его плеча автомат, из наплечной кобуры извлек пистолет, нашел две гранаты. После чего, не выпуская из под прицела почти сливающуюся с деревом фигуру, отступил к тихо хрипящему телу на земле. В этот момент вновь полыхнула зарница, мгновенно запечатлев на внутренностях век злобную физиономию распятого у ствола дуба бойца и искаженное болью лицо поверженного противника, рот которого был залит пузырящейся темной пеной. Автомат, потерянный при падении, лежал рядом. У мужчины было прострелено легкое и может быть, что-нибудь еще, ведь выстрелов было два.
Я быстро обыскал лежащего. Тот же набор, что и у первого. Только граната одна. Стоны и хрипы услились и действовали на нервы. Вернулся к уцелевшему.
Оба противника были опытные и решительные люди, если судить по быстроте реакции первого (ну, не повезло, бывает) и способности просчитать возможное будущее у второго; мне достаточно было предупредить, что я будет отстреливать по очереди коленные чашечки и локтевые суставы кааждый раз, когда мой вопрос останется без ответа, или когда ответ покажется недостаточно удовлетворительным, как пленный тут же заговорил. В словах моих он не усомнился ни на секунду.
И как же раздражали стоны умирающего!
Не известно, эти ли стоны, мои ли решительные действия, но язык второго развязался. Как и предполагалось, непосредственно командовал людьми майор Вараскин. Под его началом находилось сейчас до тридцати челвек, спешно собранных в усадьбе после прибытия вчера генерала Романова. Задача была поставлена следующая: очистить город Лермонтов от бандформирований, предводительствуемых местным авторитетом Быковым Сергеем Владимировичем по кличке Оборотень, чрезвычайно опасным преступником, убийцей и насильником. Я выслушал, но то, что меня выставляют насильником, задело. Кого он насиловал? Впрочем, и здесь пропаганда, как в войне НАТО с Югославией каждый старается очернить своего противника.
Сами насильники!
Раненый продолжал стонать, временами громко. Раздраженный, я сделал шаг к нему, приставил к виску дуло пистолета и выстрелил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27