Он
попытался еще раз.
- Я упал, - сказал он. - Упал. Никто! Никто! Я упал.
Когда доктор ушел, Майкл Шапиро вернулся и наклонился к нему. Его
еврейские глаза потемнели от жалости и еще чего-то, может быть,
восхищения.
- Я заберу тебя к себе, Джонни. Все будет в порядке.
Две недели он провел под присмотром жены Майкла Шапиро Элен. Царапины
заживали, синяки стали темно-желтыми, но нос его так и остался сломанным,
с горбинкой на переносице. Он рассматривал свой новый нос в зеркале, и он
ему понравился. Похоже на боксера, подумал Джонни, или на пирата. Однако
прошло много месяцев, прежде чем спала опухоль и он смог прикасаться к
носу.
- Послушай, Джонни, ты отправляешься в новую школу. Хороший пансионат
в Грехемстауне. - Майкл Шапиро старался говорить оживленно и бодро.
Грехемстаун находился в пятистах милях. - В каникулы будешь работать в
Намакваленде; узнаешь все об алмазах и о том, как их добывают. Тебе ведь
это понравится?
Джонни с минуту подумал, изучая лицо Шапиро и видя, что тому стыдно.
- Значит, домой я не вернусь? - Он имел в виду дом на Винберг-Хилл.
Майкл покачал головой.
- Когда я увижусь... - Джонни колебался, подбирая слова, - когда я
снова с ними увижусь?
- Не знаю, Джонни, - честно ответил Майкл.
Как Майкл и пообещал, школа оказалась хорошей.
В первое же воскресенье после церковной службы он вместе с остальными
мальчиками пошел в класс для обязательного написания писем. Остальные
немедленно начали писать родителям. Джонни с несчастным видом сидел, пока
к нему не подошел дежурный учитель.
- Ты не хочешь писать домой, Ленс? - мягко спросил он. - Я уверен,
там будут рады получить твое письмо.
Джонни послушно взял ручку и задумался над чистым листом.
Наконец он написал:
"Надеюсь, вам будет приятно узнать, что я теперь в школе. Кормят нас
хорошо, но постели очень жесткие.
Каждый день мы ходим в церковь и играем в регби.
Искренне ваш Джонни."
С тех пор и в школе, и в университете три года спустя он каждую
неделю писал Старику. Каждое письмо начиналось с одних и тех же слов:
"Надеюсь, вам будет приятно узнать". Ни на одно письмо он не получил
ответа.
В конце каждого учебного года он получал написанное на машинке письмо
от Майкла Шапиро, в котором сообщалось, как он проведет каникулы. Обычно
это означало дорогу поездом в сотни миль через пустыню Карру в
какую-нибудь отдаленную деревню в обширной сухой местности, где его ждал
легкий самолет компании "Ван дер Бил Дайамондз", чтобы отвезти еще дальше
в глушь - в какую-нибудь из концессий компании. Как и пообещал Майкл
Шапиро, Джонни узнал все об алмазах и их добыче.
И когда пришло время поступать в универсетет, было вполне
естественно, что он выбрал геологию.
И все это время он не виделся с семьей Ван дер Билов, не встречал
никого из них - ни Старика, ни Трейси, ни даже Бенедикта.
И вот в один полный событий день он увидел сразу всех троих. Был
последний его год в университете. С первого курса он шел в списках первым.
Он был избран старшим среди студентов Стелленбошского университета, но
теперь его ждала еще большая честь.
Через десять дней национальные селекторы должны были объявить состав
команды регби, которая встретится со "Всеми Черными" из Новой Зеландии. И
место Джонни как крайнего нападающего было так же верно, как и его диплом
по геологии.
Спортивная пресса прозвала Джонни "Собакой Джаг" - в честь свирепого
хищника африканских степей, охотничьей собаки кейпов, невероятно
выносливого и целеустремленного животного, которое всегда настигает свою
добычу. Прозвище подходило ему, и Джонни стал любимцем болельщиков.
В составе команды Кейптаунского университета был другой любимец
болельщиков, чье место в национальной сборной для встречи во "Всеми
Черными" казалось тоже неоспоримым. В своей роли защитника Бенедикт Ван
дер Бил господствовал на игровом поле с артистизмом и почти божественной
грацией. Он вырос высоким и широкоплечим, с сильными длинными ногами и
красивым смуглым лицом.
Джонни вывел команду гостей на гладкий зеленый бархат поля и, делая
пробежки и разминая спину и плечи, посмотрел на заполненные трибуны,
отыскивая там первосвященников регби. Он увидел доктора Дейни Крейвена в
специальной ложе возле прессы. А перед доктором, разговаривая с ним, сидел
премьер-министр.
Встреча двух университетов была одним из самых значительных событий в
сезоне регби, и болельщики за тысячи миль приезжали на нее.
Премьер-министр улыбнулся и кивнул, потом, наклонившись, коснулся
плеча большого седовласого человека, сидевшего перед ним.
Джонни почувствовал, как по его спине пробежал электрический ток:
белая голова поднялась и посмотрела прямо на него. Впервые за семь лет с
той ужасной ночи Джонни увидел Старика.
Джонни приветственно поднял руку, и Старик несколько долгих секунд
смотрел на него, потом отвернулся и что-то сказал премьер-министру.
Рядами на поле вышли барабанщицы. В белых ботинках, одетые в цвета
Кейптаунского университета, в коротких развевающихся юбочках и высоких
шляпах, молодые хорошенькие девушки, раскрасневшись от возбуждения и
усилий, шагали по полю, высоко поднимая ноги.
Рев толпы в ушах Джонни смешался с гулом крови, потому что в первом
ряду барабанщиц шла Трейси Ван дер Бил. Он сразу узнал ее, несмотря на
прошедшие годы, на то, что она превратилась в молодую женщину. Руки и ноги
у ее были загорелыми, волосы свободно падали на плечи. Она подпрыгивала,
топала, поворачивалась, выкрикивая традиционные приветствия, и молодая
грудь колыхалась с невинной непринужденностью, а толпа свистела и кричала,
приводя себя почти в истерическое состояние. Джонни смотрел на Трейси. В
поднявшемся реве он совершенно застыл. Он никогда не видел женщины
прекрасней.
Представление окончилось, барабанщицы убежали на трибуны, и на поле
вышла команда хозяев.
Присутствие Старика и Трейси добавило ненависти во взгляд, брошенный
Джонни на одетую в белое фигуру, которая отбежала назад, в позицию
защитника команды Кейптауна.
Бенедикт Ван дер Бил занял свое место и обернулся. Из носка,
доходившего до середины икры, он достал расческу и провел ею по своим
темным волосам. Толпа ревела и свистела: ей нравятся такие театральные
жесты. Бенедикт вернул расческу на место и встал, упершись руками в бока,
высокомерно рассматривая команду противников.
Неожиданно он перехватил взгляд Джонни, поза его изменилась, он
опустил взгляд и переступил на месте.
Прозвучал свисток, и игра началась. В ней было все, чего ждала толпа:
такой матч запоминается надолго, о нем потом много говорят. Мощные
защитники, как броня, противостоящие нападающим, длинные проверочные рейды
крайних, когда овальный мяч перелетает из рук в руки, пока сильный толчок
не бросает игрока с мячом на поле. Жесткая, быстрая игра перекатывалась с
одной половины поля на другую, сотни раз зрители, как один, вскакивали на
ноги, глаза и рты раскрывались в невыносимом напряжении, потом болельщики
со стоном опускались, когда отчаявшиеся защитники останавливали мяч в
дюймах от линии гола.
Счет не открыт, до конца игры три минуты, нападающий Кейптауна
начинает атаку из схватки. прорывается сквозь защиту и по крутой
траектории посылает мяч вверх; крайний нападающий хозяев ловит мяч, не
прерывая бега. Ноги его мелькают по зеленому газону, и зрители снова
встают.
Джонни плечом ударил его низко, над коленом. Они вдвоем покатились по
полю, поднимая облако белой извести, которой прочерчены линии, и толпа со
стоном снова опустилась на места.
Пока они ждали броска, Джонни шептал хриплые приказы. Его
темно-бордовая с золотом футболка потемнела от пыли, кровь из пораненного
бедра запачкала белые шорты.
- Отступайте побыстрей. Не бегите все за мячом. Передача на Дэви.
Дэви, бросай повыше.
Джонни высоко подпрыгнул, прервал полет мяча и кулаком точно отправил
его в руки Дэви, в то же мгновение повернувшись, чтобы преградить своим
телом дорогу нападающим противника.
Дэви отскочил на два шага и пнул. Сила удара была такова, что его
правая нога поднялась выше головы, от толчка он полетел вперед, раскидывая
нападающих. Мяч поднимался медленно, летел, как стрела, не поворачивался,
не качался в воздухе, достиг зенита своей траектории над серединой поля и
полетел к земле.
Двадцать тысяч голов поворачивались вслед за его полетом, и в этой
неестественной тишине Бенедикт Ван дер Бил отступал в глубину своей
территории внешне неторопливыми шагами, предвидя место падения мяча; все
его движения были рассчитаны, как у прирожденного спортсмена.
Мяч плавно опустился ему в руки, и он лениво начал отходить в сторону
для броска. По-прежнему над полем висела напряженная тишина. Все внимание
сосредоточилось на Бенедикте Ван дер Биле.
- Собака Джаг! - прозвучал чей-то возглас, и тысячи голов
повернулись.
- Собака Джаг! - теперь ревела вся толпа. Джонни далеко оторвался от
преследователей, размахивая руками, широкими шагами он несся на Бенедикта.
Напрасная попытка - невозможно перехватить на таком расстоянии игрока
класса Бенедикта, но Джонни напрягал все силы. Лицо его превратилось в
залитую потом маску решительности, клочья земли летели из-под молотящих
поле ног.
И тут случилось то, на что никто не рассчитывал. Это было почти
невероятно. Бенедикт Ван дер Бил оглянулся и увидел Джонни. Он сделал два
неровных шага и попробовал увернуться. Вся уверенность, вся грация и
мастерство покинули его тело. Он споткнулся, пошатнулся, чуть не упал, мяч
выскользнул из его рук и поскакал по полю.
Бенедикт тянулся за ним, лихорадочно шарил руками, оглядываясь через
плечо. На лице его появилось выражение ужаса. Джонни был уже очень близко.
На каждом шагу он ревел, как подстреленный лев, плечи его уже напряглись,
готовясь к удару, губы оттянулись назад в пародии на улыбку.
Бенедикт Ван дер Бил опустился на колени и закрыл лицо руками,
прижимаясь к зеленому газону.
Джонни, не останавливаясь, пролетел мимо него, легко нагнувшись на
бегу за мячом.
Когда Бенедикт отвел руки от лица и, все еще стоя на коленях, поднял
голову, Джонни стоял в десяти ярдах от него между столбами ворот и смотрел
на него. Потом медленно положил мяч на землю, чтобы формально обозначить
тачдаун.
И тут, будто сговорившись, Джонни и Бенедикт посмотрели на главную
трибуну. Они видели, как Старик встал и медленно начал пробираться сквозь
возбужденную толпу к выходу.
На следующий день после матча Джонни отправился в пустыню.

Он стоял на дне пятнадцатифутовой пробной траншеи в пустыне. В
траншее было угнетающе жарко, и Джонни разделся, оставшись в поношенных
шортах цвета хаки. Его загорелое тело лоснилось от пота, но он работал
безостановочно. Он устанавливал контуры и профиль древней морской террасы,
тысячелетия назад погребенной под песком. Здесь, на дне, он надеялся
обнаружить тонкий слой содержащего алмазы гравия.
Он услышал звук приближающегося джипа, потом шаги. Джонни выпрямился
и потер руками болящие мышцы спины.
На краю траншеи стоял Старик и смотрел на него. В его руке была
сложенная газета. Впервые за все эти годы Джонни видел его так близко, и
его поразила перемена в Старике. Густые волосы побелели, лицо стало
морщинистым, как у мастифа, а большой крючковатый нос выделялся, как
скала. Но в его теле не было следов старости, а глаза сохранили загадочную
холодную голубизну.
Он бросил в траншею газету, Джонни поймал ее, по-прежнему глядя на
Старика.
- Прочти! - сказал Старик.
Газета была сложена так, что выделялся крупный заголовок:
СОБАКА ДЖАГ В КОМАНДЕ. ВАН ДЕР БИЛ НЕ ВКЛЮЧЕН
Джонни почувствовал блаженство, будто погрузился в прекрасный горный
ручей. Он в составе сборной и скоро наденет зелено-золотую форму с
изображением газели...
Гордый и счастливый, с непокрытой головой, он стоял на солнцепеке и
ждал слов Старика.
- Прими решение, - негромко сказал Старик. - Будешь играть в регби -
или работать в "Ван дер Бил Дайамондз". Делать то и другое нельзя. - Он
подошел к своему джипу и уехал.
Джонни послал телеграмму об отказе от участия в команде самому
доктору лично. В национальной прессе поднялась буря гневных протестов и
оскорблений, Джонни получил сотни ядовитых писем, его обвиняли в трусости,
предательстве и еще худших грехах. Он радовался своему одиночеству в
убежище пустыни.

Ни Джонни, ни Бенедикт больше никогда не играли в регби. Думая об
этом, даже после всех прошедших лет, Джонни испытывал боль разочарования.
Он так хотел надеть почетный зелено-золотой значок. Он резко повернул
"ягуар" к обочине, достал карту Лондона и отыскал Старк-стрит в районе
Кингз-роуд. По дороге он вспоминал, что чувствовал, когда Старик отобрал у
него это счастье. Тогда он с трудом переносил боль.
Его товарищами в пустыне были люди племени овамбо с севера и
несколько молчаливых белых, таких же жестких и упрямых, как пустынная
растительность или горные хребты.
Пустыни Намиб и Калахари принадлежат к наименее населенным районам
Земли, а ночи в пустыне долгие. Даже ежедневный беспрестанный физический
труд не мог избавить Джонни от снов о прекрасной девушке в короткой белой
юбочке и высоких ботинках - или о старом седовласом человеке с лицом как
гранитный утес.
Но эти долгие дни и еще более долгие ночи стали путевыми столбами,
обозначившими дорогу его карьеры. Он обнаружил новое алмазное поле,
небольшое, но богатое, в местности, которую никто не считал способной
порождать алмазы. Он раскопал месторождение урановой руды, которое "Ван
дер Бил Дайамондз" продали за два с половиной миллиона. Были и другие
результаты его усилий, почти такие же ценные, хотя и не столь заметные.
Когда ему было двадцать пять лет, имя Джонни Ленса произносилось в
запретных, закрытых для посторонних кругах алмазной индустрии как имя
одного из самых многообещающих молодых деятелей.
Были и предложения - младшее партнерство в фирме по геологическим
консультациям, должность полевого управляющего в одной из небольших
компаний, разрабатывающих пограничные земли в пустыне Карру. Он отверг все
эти предложения. Они были многообещающими, но он оставался со Стариком.
Потом его приметила крупная компания. Сто лет назад на поле фермы
бура Де Бира была обнаружена первая алмазная трубка с "голубой землей".
Старый Де Бир продал свою ферму за шесть тысяч фунтов; он и думать не мог,
что под его сухой землей скрывается сокровище стоимостью в триста
миллионов. Месторождение получило название Новый Прииск Де Бира, и орда
шахтеров, мелких дельцов, бродяг, искателей удачи, мошенников и бандитов
двинулась туда, чтобы купить и начать разрабатывать участки, каждый
размером с большую комнату.
Из этого прекрасного общества искателей счастья двое высоко поднялись
над всеми остальными. Вскоре они владели большинством участков на Новом
Прииске Де Бира. Когда эти двое - Сесиль Джон Родс и Барни Барнато -
наконец объединили свои ресурсы, родилось гигантское финансовое
предприятие. С такого скромного начала оно невероятно разрослось.
Богатство его было сказочно, влияние огромно, доходы достигали
астрономических сумм. Оно контролировало добычу алмазов всего мира. Оно
владело концессиями на сотни тысяч квадратных миль в Центральной и Южной
Африке, и его резервы еще не добытых драгоценных и основных минералов
никто не мог бы сосчитать. Маленьким алмазным компаниям позволяется
сосуществовать рядом с гигантом, пока они не достигают определенного
размера, - и потом они становятся частью гиганта, проглоченные им, как
тигровая акула проглатывает свою спутницу - рыбу-пилота, если та слишком
вырастает и становится аппетитной. Большая компания может позволить себе
покупать лучшие разработки, лучшую технику - и лучших людей. И вот одно из
ее многочисленных щупалец протянулось к Джонни Ленсу. Предложенная ему
плата вдвое превышала нынешнюю, а вскоре должна была еще повыситься.
Джонни, не раздумывая, отказался.
1 2 3 4