высокий, подтянутый, с длинным носом, чувственными губами и завитком волос на бледном лбу. Невзирая на время года и жару, на нем был традиционный твидовый британский костюм, который казался дорогим и хорошо сшитым, но скроенным на человека двадцатью фунтами тяжелее. Флеминг курил сигарету в мундштуке, и то, как он стискивал мундштук в зубах либо размахивал им, подчеркивая свои слова, наводило меня на мысль о том, что он подражает манерам Рузвельта. Я лишь надеялся, что он не сядет рядом со мной в кресло у прохода.
— Позволишь к тебе присоединиться, Джозеф?
— Разумеется. — Я отвернулся от иллюминатора, в котором зелень прибрежного мелководья сменялась синевой глубин Залива, и бросил взгляд через плечо. Четыре ряда кресел за нашими спинами были свободны; самолет шел практически пустым. Наш разговор никто не мог подслушать из-за гула двигателей и пропеллеров.
— Забавно, что мы встретились здесь. Куда ты направляешься?
— Это рейс до Кубы, Ян. А ты куда летишь?
Он стряхнул пепел в проход и взмахнул мундштуком:
— Возвращаюсь домой через Бермуды. Решил выкроить немного времени для чтения.
Куба была так же далека от его пути, как если бы он летел через Бермуды в нью-йоркскую контору БКРГ, но его слова о чтении были мне понятны. Одним из самых крупных успехов Британской координационной группы безопасности за последние три года была организация огромного перлюстрационного пункта на Бермудах. Вся переписка между Южной Америкой и Европой, включая дипломатическую почту всех посольств, шла через эти острова. Уильям Стефенсон открыл на Бермудах пункт перехвата, где корреспонденцию вскрывали, фотографировали либо копировали, после чего ее обрабатывала большая группа шифровальщиков, а иногда, прежде чем отправить в Берлин, Рим, Мадрид или Бухарест, в нее вносились изменения.
Меня лишь удивило, почему Флеминг говорит об этом едва ли не открытым текстом.
— Кстати, Джозеф, — произнес британец, — на прошлой неделе я виделся с Уильямом, и он просил передать тебе привет, если наши дороги пересекутся. По-моему, ты был его любимчиком, старина. Самым лучшим, умным и все такое прочее.
Жаль только, что не все ваши парни отличаются такой сообразительностью Я познакомился с Яном Флемингом в канадском Лагере "X". Нас представил друг другу Уильям Стефенсон. Флеминг был еще одним из тех одаренных любителей, которых британцы — особенно Черчилль — предпочитали упорным и методичным, но медлительным профессионалам. Флеминга «открыл» не Черчилль, а адмирал Джон Годфри, глава английской морской разведки, коллега и противник Канариса, руководителя германского Абвера. Как мне рассказывали, в 39-м, когда разразилась война, Флемингу исполнился тридцать один год, и он был лондонским хлыщом, тяготившимся своей работой в семейной брокерской конторе. Также он слыл одним из тех вечных юнцов, которые ищут развлечений на горнолыжных склонах, за рулем скоростных автомобилей и в постелях прекрасных дам. Вероятно, адмирал Годфри увидел в этом денди творческую жилку, потому что он присвоил молодому брокеру звание морского офицера и назначил его своим личным помощником по особым поручениям, после чего отпустил в свободный поиск с заданием генерировать идеи.
Некоторые идеи Флеминга открыто обсуждались в Лагере "X". Воплощением одной из них стала штурмовая группа номер 30 — отряд из бродяг и преступников, которых готовили для совершения поистине невероятных операций в германском тылу. Группа Флеминга, заброшенная во Францию после того, как страну захватили фашисты, похищала целые корабли с самой современной военной техникой. Ходили слухи, что Флеминг нанимал швейцарских астрологов, дабы убедить крайне суеверного Рудольфа Гесса, будто бы лучшее, что он может сделать для своего фюрера, — это заключить мир между Германией и Англией. В результате Гесс совершил свой безумный перелет в одиночку до британских островов, был сбит над Шотландией и навсегда заключен в тюрьму, где он выдал службам MI5 и MI6 множество сведений о внутреннем мире германской иерархии.
— Главная трудность с теми парнями, которых Эдгар присылал в лагерь после тебя, старина, — продолжал тянуть Флеминг, называя «Эдгаром» директора ФБР, — заключается в том, что их отправляют в поле с единственным напутствием — «пойти и посмотреть». Все парни Эдгара отлично умеют смотреть, но лишь немногие из них способны «видеть».
Я скептически кивнул, хотя был готов согласиться с мнением Флеминга и Стефенсона о способностях сотрудников ФБР к разведывательной деятельности. Невзирая на утверждения Гувера о том, что мы — следственная служба, а не силовая, Бюро в сущности оставалось полицейской организацией.
ФБР арестовывало шпионов — Гувер даже хотел арестовать Стефенсона, когда выяснилось, что именно он распорядился ликвидировать нацистского агента в Нью-Йорке. Этот агент передавал сведения о маршрутах конвоев, на нем лежала вина за гибель тысяч тонн грузов союзников, и тем не менее директор не желал нарушать законы США. Если не считать нескольких сотрудников ОРС, никто в Бюро не мыслил категориями разведки и не был склонен следить за шпионами, перевербовывать или ликвидировать их, вместо того чтобы просто арестовывать.
— И уж если речь зашла о способности видеть, — продолжал Флеминг, — то я вижу, что этот ваш писатель, который обретается в Гаване, может попасть в сферу наших профессиональных интересов.
Я уверен, что мое лицо осталось бесстрастным, хотя в глубине души был искренне изумлен. С тех пор, когда Хемингуэй впервые обратился со своим предложением в гаванское посольство, прошло... сколько? Неделя?
— Вот как? — произнес я.
Флеминг вынул мундштук изо рта и бросил мне кривую ухмылку.
— Ах да, я и забыл, старина. Если не ошибаюсь, мы говорили об этом в Канаде. Ты ведь не читаешь беллетристику?
— Я покачал головой. Зачем, черт возьми, он столь откровенно выведывает мои намерения? Почему Стефенсона и БКРГ так интересует бессмысленное задание, которое мне поручили?
— Джозеф, — голос Флеминга зазвучал тише, серьезнее, почти без этого раздражающего меня акцента, — ты помнишь наш разговор об излюбленном приеме Желтого адмирала, который он использует против своих конкурентов?
— Смутно. — Да, я помнил эту беседу. Флеминг, Стефенсон и еще несколько человек говорили в лагере о потрясающей способности Канариса — именно его называли Желтым адмиралом — столкнуть лбами соперничающие с ним разведывательные службы, в данном случае — М15 и М16, английские органы внутренней и, соответственно, внешней разведки.
— Впрочем, неважно, — сказал Флеминг, стряхивая пепел. — Недавно мне в голову пришла интересная мысль. Хочешь, я расскажу тебе одну историю, Джозеф?
— С удовольствием послушаю, — ответил я. Флеминг начинал свою шпионскую карьеру как любитель, но он был отнюдь не дурак — по крайней мере в том, что касалось разведки, — и теперь, после трех лет войны, он стал настоящим специалистом своего дела. Я ничуть не сомневался, что история, которую он вознамерился мне рассказать, и была истинной причиной его «случайной» встречи со мной на борту самолета до Кубы.
— В августе прошлого года, — заговорил Флеминг, — я оказался в Лиссабоне. Ты бывал в Португалии, Джозеф?
Я покачал головой, уверенный в том, что ему известно, что я никогда не покидал Западное полушарие.
— Интересный город. Особенно сейчас, во время войны, если ты понимаешь, что я имею в виду. Как бы то ни было, в ту пору там находился югослав по фамилии Попов. Я несколько раз столкнулся с ним нос к носу. Тебе что-нибудь говорит эта фамилия, старина?
Я сделал вид, будто напрягаю память, и вновь покачал головой. Должно быть, «история» Флеминга имеет огромную важность, если он решился упоминать настоящие имена в присутствии посторонних. Даже в практически пустом салоне, наполненном гулом моторов и винтов, я чувствовал себя так, словно мы занимаемся чем-то едва ли не постыдным.
— Совсем ничего, Джозеф?
— К сожалению, — ответил я.
Душан Попов родился в Югославии, но был заслан Абвером в Англию и действовал там в условиях глубокой конспирации. Практически сразу после заброски Попов начал работать на Англию как двойной агент. К тому времени, о котором говорил Флеминг — в августе прошлого, 1941 года, — Попов передавал Германии правдивые и ложные сведения уже в течение трех лет.
— Но и это тоже несущественно, — продолжал Флеминг. — Ты мог и не знать Попова. Так вот, возвращаясь к моей истории — я никогда не был хорошим рассказчиком, старина, и тебе придется потерпеть, — в Лиссабоне этот Попов, известный под кличкой «Трехколесный велосипед», получил от своих работодателей на континенте шестьдесят тысяч долларов для расчетов со своими людьми. В приступе щедрости он решил подарить эти деньги нашей конторе.
Я слушал нудный голос Флеминга, попутно переводя его слова. Ходили слухи, что именно Флеминг дал Попову кличку Трехколесный велосипед за то, что он, будучи поклонником женской красоты, практически никогда не ложился в постель один и предпочитал делать это в компании сразу двух дам.
«Работодателем с континента» был Абвер, полагавший, что Попов и поныне руководит шпионской сетью в Британии.
Шестьдесят тысяч долларов, которые ему передали в Лиссабоне, предназначались для его мифических информаторов.
«Подарить деньги нашей конторе» означало, что Попов собирался отдать наличность службе М16.
— Неужели? — скучающим тоном отозвался я, сунув в рот палочку жевательной резинки. Предполагалось, что салон герметизирован, однако каждая перемена высоты полета нещадно терзала мои уши.
— Именно так, — сказал Флеминг. — Беда в том, что, прежде чем отдать деньги, нашему приятелю Велосипеду пришлось задержаться в Португалии. Наши коллеги из «пятерки» и «шестерки» оказались в хвосте очереди желающих развлекать бедолагу, и в итоге именно мне выпало пасти его вплоть до возвращения домой.
Перевод: службы М15 и М16 ввязались в юридическую схватку из-за того, кто должен наблюдать за Поповым и проследить, чтобы деньги были доставлены по адресу. Флеминг, работавший в более или менее юридически нейтральной военно-морской разведке, получил задание надзирать за двойным агентом в течение нескольких дней августа, пока у Попова не появится возможность выехать в Англию и привезти деньги.
— Все ясно, — сказал я. — Некто загреб в Лиссабоне кучу деньжищ и решил передать их Англии в качестве благотворительного дара. Надеюсь, тебе доставило удовольствие показать ему Португалию?
— Не я, а он показывал мне Португалию. Вслед за ним я добрался до Эстроли. Слышал о таком?
— Нет, — честно ответил я.
— Это маленький симпатичный курортный городок на португальском побережье, — объяснил Флеминг. — Приличные пляжи и роскошные казино. А уж Велосипед знал толк в игорных домах.
Я сдержал улыбку. Попов славился своим азартом. Получив деньги от Абвера, он посулил их службе MI6 и поставил на кон.
— Он выиграл? — Я не забывал об осторожности, но рассказ начинал увлекать меня.
— В общем-то, да, — ответил Флеминг, вставляя новую сигарету в длинный черный мундштук. — Я просидел там ночь напролет, наблюдая, как Попов обирает до нитки бедного литовского графа, которого он невзлюбил. В один момент наш трехколесный приятель выложил на стол пятьдесят тысяч наличными... несчастный литовец не смог поддержать ставку и был вынужден с позором удалиться. Это зрелище показалось мне довольно поучительным.
Я не сомневался в этом. Флеминг всегда ценил отвагу превыше большинства иных добродетелей.
— Какова же мораль? — спросил я. Звук двигателей изменился. Мы начали снижение перед посадкой на Кубе.
Флеминг пожал плечами.
— По-моему, никакой морали тут нет, дружище. Я провел восхитительную ночь в Эстроли за счет своей конторы. Но порой результат бывает не столь удачным.
— Да?
— Ты знаком с еще одним Уильямом, по фамилии Донован? — спросил Флеминг.
— Нет, — ответил я. — Мы никогда не встречались. — Он говорил об Уильяме Доноване по прозвищу «Дикий буйвол», главе одной из американских организаций по борьбе со шпионажем, Координационной службе контрразведки (КСК) и самом грозном сопернике Гувера. Донован был любимчиком Франклина Делано Рузвельта — именно с ним президент совещался в ночь трагедии Пирл-Харбора — и тяготел к образу действий Уильяма Стефенсона и Яна Флеминга, экстравагантному, дерзкому, чуть безумному, в противоположность бюрократической методичности, которой придерживалось ФБР и его директор. Я знал, что Стефенсон и БКРГ все более сближались с Донованом и КСК, в то время как Гувер постепенно терял интерес к сотрудничеству с британцами.
— Тебе стоило бы познакомиться с ним, Джозеф, — сказал Флеминг. — Я знаю, что тебе нравился Уильям С. Уильям Д. понравился бы тебе по тем же причинам.
— Имеет ли этот Уильям Д. какое-либо отношение к твоей истории, Ян?
— В общем-то, да, — сказал Флеминг, глядя поверх моего плеча на зеленый остров, который, казалось, поднимался навстречу нам. — Тебе ведь известно о... э-ээ... неодобрительном отношении Эдгара к методам Уильяма, старина?
Я пожал плечами. Вероятно, я знал о ненависти Гувера к Доновану больше, чем сам Флеминг. Одной из наиболее успешных операций КСК за последние полгода было тайное проникновение в вашингтонские посольства — как вражеские, так и союзные — и похищение их кодовых книг. В ближайшие недели Донован собирался вломиться в испанское посольство, коды которого оказались бы настоящим сокровищем для американской разведки, поскольку фашистская Испания регулярно отправляла шпионские донесения в Берлин.
От своих источников в ОРС я знал, что Гувер намерен объявиться там в ночь операции с полицией, сиренами и проблесковыми маячками и арестовать агентов КСК в момент проникновения в испанское посольство. Юридические соображения вновь заставляли Гувера поступиться национальными интересами.
— Главное в том, — продолжал Флеминг, — что вскоре после замечательной ночи в Эстроли в августе прошлого года наш приятель Велосипед, по-видимому, посетил Соединенные Штаты.
Я знал, что это действительно так. В прочитанных мной донесениях указывалось, что 12 августа 1941 года Душан Попов прибыл из Лиссабона в США на «летучей лодке» «Боинг-314», которую называли «Клипером Пан-Америкэн». В Америку Попова направил Канарис, поставив ему задачу организовать там шпионскую сеть наподобие той, которая «успешно действовала» в Англии. Шесть дней спустя, 18 августа, Попов встретился с заместителем директора ФБР Перси Фоксуортом по прозвищу «Бад». По сообщению Фоксуорта, Попов показал ему 58 тысяч долларов в мелких купюрах, полученные от Абвера в Лиссабоне, и еще 12 тысяч, которые, по словам Попова, он выиграл в казино. Попов готовился сыграть с американской разведкой в ту же игру, которую столь удачно провел в Британии.
В докладе упоминалось о «многообещающей информации», которую выдал Попов, но подробности не приводились, что, на мой взгляд, было весьма необычно для Бюро.
От друзей в ОРС и в вашингтонском отделении ФБР я узнал, что Уильям Донован и другие горячие головы из КСК потребовали, чтобы им предоставили возможность встретиться с Поповым и ознакомиться с переданной им информацией.
Донован послал к Гуверу сына Рузвельта Джимми в надежде вытрясти из директора Бюро сколько-нибудь достоверные данные. Гувер держался вежливо, но сведениями не поделился. Их утаили даже от собственной контрразведывательной службы ФБР.
Ян Флеминг внимательно наблюдал за мной. Он медленно кивнул, подался ко мне и зашептал, перекрывая усиливающийся рев моторов:
— Попов привез с собой вопросник, Джозеф. Это был жест помощи Желтого адмирала своим желтолицым союзникам...
Я перевел это так: Канарис и Абвер прислали с Поповым список вопросов для абверовских оперативников в Америке — вопросов, ответы на которые должны были помочь японцам. Такие случаи бывали, хотя и редко. В ту пору до нападения на Пирл-Харбор оставалось четыре месяца.
— Он был снят на микропленку, — шептал Флеминг. — Парни Эдгара... ваши ребята, Джозеф... закончили перевод 17 сентября. Хочешь увидеть вопросник, дружище?
Я посмотрел ему в глаза.
— Надеюсь, ты понимаешь, что я обязан доложить о нашем разговоре до последнего слова, Ян.
— Совершенно верно, приятель. — Взгляд Флеминга был холоден и невозмутим. — Ты сделаешь то, что тебе повелевает долг. Так ты хочешь увидеть вопросник?
Я промолчал.
Флеминг достал из кармана пиджака два сложенных листа бумаги и протянул их мне. Я прикрыл их от стюардессы, которая прошла мимо, возвещая, что мы вот-вот приземлимся в аэропорту Хосе Марти, и предлагая пассажирам пристегнуть ремни. Если кто-нибудь из нас не умеет, она к нашим услугам.
Флеминг отделался от нее шуткой, и я заглянул в листки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10