Гувер перелистнул обратно несколько страниц.
— Кривицкий, — негромко произнес он, словно обращаясь к самому себе.
Я промолчал. Если меня ждали неприятности, то, вероятно, дело именно в том человеке, которого только что назвал Гувер. Он продолжал листать толстую папку.
Генерал Вальтер Григорьевич Кривицкий возглавлял НКВД. советскую разведывательную службу в Западной Европе, вплоть до конца 1937 года, когда он вынырнул из тени в Гааге и попросил убежища на Западе, сообщив репортерам, что «порвал со Сталиным». Ни один человек не мог бы порвать со Сталиным и остаться в живых. Кривицкий пошел по стопам Льва Троцкого, гибель которого в Мехико-сити стала самым ярким подтверждением этому неумолимому правилу.
Абвер, германская военная разведка, заинтересовалась сведениями, которыми располагал Кривицкий. Один из лучших абверовских агентов, Трауготт Андреас Рихард Протце, некогда служивший в «Marine Nachrichtendienst», военно-морской разведке Германии, поручил своим людям завербовать Кривицкого, который полагал, что, находясь у всех на виду в Париже, он может ничего не опасаться. Однако его надежды были напрасны. Теперь, когда за ним охотились убийцы из ГПУ, а вокруг кишели абверовские агенты — один из них вошел в контакт с Кривицким, представившись евреем-беженцем, которого разыскивают как нацисты, так и коммунисты, — жизнь бывшего агента НКВД значительно обесценилась.
Кривицкий переметнулся из Парижа в Штаты, и теперь, кроме ГПУ и Абвера, за этим низкорослым худощавым человеком с косматыми бровями стало гоняться еще и ФБР. И вновь Кривицкий решил, что его лучшей защитой будет жизнь на глазах у широкой общественности. Он написал книгу «Я был сталинским агентом», печатал статьи в «Сэтердей Ивнинг Пост» и даже выступал свидетелем перед Комитетом Диаса по антиамериканской деятельности. При каждом появлении на публике Кривицкий заявлял всем, кто его слушал, что за ним охотятся агенты ГПУ.
Разумеется, за ним следили, и эту охоту возглавлял киллер по кличке Ганс Красный Иуда, который только что приехал из Европы, убив там Игнатия Рейсса, еще одного перебежчика из советских секретных служб и близкого друга Кривицкого.
К тому времени, когда в 1939 году в Европе разразилась война, Кривицкий не мог выйти к газетному киоску на углу за экземпляром «Взгляда», чтобы при этом ему через плечо не заглядывали с полдюжины агентов, американских и зарубежных.
Я должен был выслеживать не Кривицкого — мне пришлось бы стоять в хвосте длинной очереди, — а Ганса Красного Иуду, который разыскивал Кривицкого. Его настоящее имя было доктор Ганс Веземанн; прежде он был марксистом и отличался по-европейски галантными светскими манерами.
Теперь он занимался похищениями и убийствами эмигрантов. Веземанн прибыл в Штаты по паспорту журналиста, и хотя ФБР узнало о его появлении в момент въезда в страну, о нем забыли до тех пор, пока не стало очевидно, что ему нужен бывший советский генерал.
Итак, в сентябре 1939 года меня вызвали в США и подключили к совместной операции ФБР и Британской координационной разведывательной группы (БКРГ), целью которой было обратить ситуацию с Кривицким и Красным Иудой к нашей пользе. Должно быть, Веземанн почувствовал, что его охота за Кривицким стала объектом внимания множества людей, поскольку он обратился к своему шефу Протце за разрешением покинуть Штаты и залечь на дно. Мы узнали об этом лишь впоследствии — британцам удалось разгадать немецкие шифры, и они время от времени скармливали нам крупицы сведений. Протце обсудил возникшее положение с главой Абвера адмиралом Канарисом, и в конце сентября 1939 года Веземанн отправился в Токио на японском судне. Там мы не могли следить за ним, но британской военно-морской разведке и БКРГ это удалось, и они немедленно сообщили нам, что сразу по прибытии в Японию Веземанн получил телеграмму от Протце с приказом возвращаться в Америку.
В этот момент я вступил в игру. Меня вызвали в Вашингтон предыдущей осенью, поскольку мы надеялись, что Веземанн укроется в Мексике, служившей центром большинства операций Абвера в западном полушарии. Однако немецкий агент провел октябрь и ноябрь в Никарагуа, дожидаясь возможности вновь попасть в Штаты. Силы Абвера в этой стране были весьма скромны, и к этому времени Веземанн опасался за свою жизнь не меньше Кривицкого. Как-то вечером на него напали три головореза, и от серьезных травм его спасло только вмешательство разжалованного моряка торгового флота США, заброшенного на чужбину. Он влез в драку и сумел разогнать убийц, отделавшись сломанным носом и ножевым ранением между ребер. Этих трех громил наняли БКРГ и ОРС — столь велика была их уверенность в моем рукопашном искусстве. Три недоумка едва не угробили меня.
У меня было простое, но надежное прикрытие. Я действовал под видом недалекого, но крепкого матроса, бывшего боксера, которого списали на берег за нападение на боцмана.
Он умудрился потерять все свои документы и американский паспорт, его разыскивала полиция Манагуа, и он был готов на все, лишь бы вырваться из этой дыры и вернуться домой. Следующие два месяца, выполняя поручения Веземанна, я и впрямь делал «все, что угодно» — в том числе работал посыльным у разрозненной группы абверовцев в Панаме, два года наблюдавших за каналом, и однажды вновь защитил Веземанна, на сей раз от настоящего нападения советского агента, — прежде чем мой подопечный начал доверять мне и свободно говорить в моем присутствии. Будучи в преклонных летах и страдая мозговым расстройством, «старина Джо» едва говорил по-английски, зато специальный агент Лукас без труда понимал немецкий, испанский и португальский, которыми пользовалась группа.
В декабре 1940 года Веземанну дали «добро» на переброску в Америку, и я был единственным помощником на жалованье, которого он взял с собой. Благодаря любезности Абвера я обзавелся поддельным паспортом взамен «утерянного».
Я заметил, что Гувер листает последние страницы моего рапорта под грифом «О/К». Именно он в начале 1940 года учредил ОРС, Особую разведывательную службу — независимое подразделение ФБР для тесного сотрудничества с БКРГ при осуществлении контрразведывательных мероприятий в Латинской Америке. Однако организация работы ОРС напоминала скорее принципы деятельности британской разведки, нежели процедуры, принятые в ФБР, и я ничуть не сомневался, что это весьма тревожило Гувера. К примеру, агенты Бюро обязаны находиться на связи круглосуточно, и для Тома Диллона было бы немыслимо потерять контакт со своим руководством более чем на час-другой. Работая с Веземанном в Никарагуа, Нью-Йорке и Вашингтоне, я порой неделями не общался с начальством и контролерами. Таковы реалии глубоко законспирированной контрразведки.
Как бы то ни было, я встретил новый, 1940 год в Нью-Йорке вместе с Веземанном и еще тремя абверовскими агентами.
Славный доктор и его друзья посетили с полдюжины самых роскошных ночных клубов Нью-Йорка — от серьезных шпионов вряд ли можно ожидать подобной опрометчивости, — а старина Джо торчал в тени у машины, прислушиваясь к радостным воплям, доносившимся со стороны Таймс-сквер и надеясь, что его задница не успеет превратиться в ледышку к тому времени, когда четверо веселящихся фрицев решат, что им пора на боковую. Злополучный Вальтер Кривицкий уже стал досадной помехой не только для НКВД и Сталина, но также и для Абвера и ФБР. Перепуганный генерал выболтал все известные ему сведения пятилетней давности о советской шпионской сети в Европе и надеялся сохранить себе жизнь, выложив данные о германской разведке, борьбу с которой он некогда возглавлял. Убийцы ГНУ по-прежнему охотились за ним, и Канарис через Протце передал Веземанну, что отныне Кривицкого не требуется похищать или допрашивать, а только ликвидировать.
Веземанн поручил это задание самому доверенному, наивному, тупому и безжалостному из своих наемников. Он поручил его мне.
В конце января Кривицкий покинул Нью-Йорк и ударился в бега. Я проследовал за генералом до Виргинии, где вошел с ним в контакт, представившись агентом ФБР и ОРС, который сможет защитить его от Абвера и ГПУ. Мы вместе вернулись в Вашингтон, округ Колумбия, и воскресным вечером 9 февраля 1941 года он зарегистрировался в отеле «Бельвью» неподалеку от Юнион-Стейшн. Вечер был холодный. Я отправился в ближайшую забегаловку и принес бутерброды в белой промасленной бумаге и стаканчики с прогорклым кофе. Мы вместе закусили бутербродами в его номере на пятом этаже.
На следующее утро горничная обнаружила в постели труп Кривицкого; рядом с его ладонью лежал чужой пистолет. Дверь номера оказалась заперта, а пожарной лестницы у окна не было.
Детективы вашингтонской полиции решили, что Кривицкий покончил жизнь самоубийством.
Доктор Ганс Веземанн был верен своему слову; он говорил, что вывезет меня из страны, и выполнил это обещание.
Поездом, машиной и пешком я добрался до Мексики, где должен был явиться к некому Францу Шиллеру и ждать дальнейших приказов. Я так и сделал. На протяжении десяти следующих месяцев, при поддержке БКРГ и местного отделения ФБР, мы выявили пятьдесят восемь абверовских агентов, практически полностью уничтожив разведывательную сеть немцев в Мексике...
Гувер оторвал взгляд от папки.
— Кривицкий, — повторил он, посмотрев на меня. Солнце вновь скрылось за облаками, и теперь я мог видеть темные глаза директора, буравящие меня. В рапорте было написано, как я трое суток уговаривал Кривицкого и наконец убедил его в безнадежности положения. Пистолет, найденный в его постели, разумеется, принадлежал мне. Я читал в темных глазах Гувера вопрос: «Не вы ли убили его, Лукас? Или попросту дали ему заряженный пистолет, не зная, выстрелит ли он в себя или в вас, и сидели в номере, пока он вышибал себе мозги?»
Молчание затянулось. Директор откашлялся и перевернул несколько страниц в папке.
— Вы проходили подготовку в Лагере "X".
— Да, — ответил я, хотя это был не вопрос, а утверждение.
— Что вы о нем думаете?
Лагерем "X" назывался британский центр секретных операций в Канаде, в предместьях Ошавы, на северном берегу озера Онтарио, неподалеку от Торонто. Его название напоминало мне дешевые кино-сериалы, однако там велась чертовски серьезная работа: обучение британских диверсантов и контрразведчиков, которым предстояло действовать по всему миру, а также агентов ФБР, для которых жестокое, кровавое ремесло шпионажа было внове. Все сотрудники ОРС прошли первоначальную подготовку в Лагере "X". Основной курс включал в себя слежку за корреспонденцией — перехват, копирование и возвращение ее в обычные почтовые каналы, — а также искусство тайного наблюдения: визуального, фотографического, электронного; кроме этого, нас учили убивать голыми руками, знакомили со сложными шифровальными системами, экзотическим оружием, радиотехникой и многим другим.
— Я получил там прекрасную подготовку.
— Лучше, чем в Квантико <Квантико — основной учебный центр ФБР.>?
— Там все было иначе.
— Вы знакомы со Стефенсоном, — сказал Гувер.
— Встречался с ним несколько раз, сэр. — Уильям Стефенсон, канадский миллионер, руководил всеми операциями Британской координационной разведывательной группы.
В 1940 году Уинстон Черчилль лично направил его в США с двумя заданиями: официально он должен был организовать масштабные операции MI6 для выслеживания в Штатах абверовских агентов, а вторая, секретная, задача состояла в том, чтобы любой ценой втянуть Америку в войну.
Эти замыслы меня не интересовали. Одной из моих целей в Лагере "X" было наблюдение за британцами, чем я и занимался — мне довелось сфотографировать не только секретную переписку Черчилля и Стефенсона, но и планы центра по внедрению диверсантов в Чехословакию в 1942 году для ликвидации шефа Гестапо Рейнхарда Гейдриха.
— Опишите его, — велел Гувер.
— Уильяма Стефенсона? — тупо переспросил я. Мне было известно, что Гувер знаком со Стефенсоном и работал с ним, когда канадец впервые появился в США. Гувер похвалялся, что именно он придумал название БКРГ.
— Опишите его, — повторил директор.
— Приятной внешности, — заговорил я. — Невысок ростом, в весе пера. Носит костюмы-тройки «Севиль Роу». Спокойный, но очень уверенный в себе. Никогда не позволяет себя фотографировать. К тридцатилетнему возрасту стал мультимиллионером... изобрел какой-то способ передачи изображений по радио. Специальной разведывательной подготовки не проходил, но обладает прирожденным талантом в этой области.
— Вы боксировали с ним в Лагере "X", — сказал Гувер, вновь заглянув в папку.
— Да, сэр.
— Кто кого?..
— Мы ограничились всего двумя раундами спарринга, сэр. Формально никто из нас не победил, поскольку...
— Но как вы сами считаете — кто сильнее?
— У меня длиннее руки и больше вес. Однако Стефенсон боксировал лучше. Если бы кто-нибудь вел счет, он бы выиграл оба раунда по очкам. Он без труда держал мои удары, оставаясь на ногах, и предпочитал ближний бой. Можно сказать, он победил.
Гувер усмехнулся.
— Считаете ли вы его хорошим руководителем контрразведки?
«Лучшим в мире», — подумал я и сказал:
— Да, сэр.
— Известны ли вам имена кого-нибудь из американских знаменитостей, которых он завербовал?
— Да, сэр, — ответил я. — Эррол Флинн, Грета Гарбо, Марлен Дитрих... писатель Рекс Стаут... Если ему требуется пустить тот или иной слух, он пользуется услугами Уолтера Уинчелла и Уолтера Липпмана. На него работает несколько тысяч человек, среди них — около трехсот американцев-любителей, вроде тех, которых я назвал.
— Эррол Флинн, — пробормотал Гувер, качая головой. — Вы ходите в кино, Лукас?
— Изредка, сэр.
Гувер вновь криво ухмыльнулся.
— Значит, вы готовы поверить в выдуманную историю, когда ее показывают на экране, но отвергаете, если она напечатана на бумаге?
Я не знал, что сказать, и промолчал.
Гувер откинулся на спинку кресла и закрыл толстую папку.
— Специальный агент Лукас, у меня для вас задание на Кубе. Вы вылетаете туда завтра утром.
— Да, сэр, — отозвался я. Куба? Что стряслось на Кубе?
Я знал, что ФБР держит там своих людей, как и повсюду в Западном полушарии, но вряд ли их больше двадцати человек.
Я вспомнил, что резидентом Бюро на острове был Реймонд Ледди, атташе гаванского посольства. Но больше об операциях ФБР на Кубе я ничего не знал и сомневался, что Абвер ведет там сколько-нибудь активную деятельность.
— Знаете ли вы писателя по имени Эрнест Хемингуэй? — спросил Гувер, облокотившись о кресло правой рукой. Он так крепко стиснул челюсти, что мне почудился скрип зубов.
— Только по статьям в газетах, — ответил я. — Если не ошибаюсь, он — прославленный охотник-любитель. Делает большие деньги. Водит дружбу с Марлен Дитрих. Его книги экранизируются. По-моему, он живет в Ки-Уэст.
— Жил раньше, — поправил меня Гувер. — Несколько лет назад он перебрался на Кубу и годами находится там безвыездно. Сейчас он со своей третьей женой живет неподалеку от Гаваны.
Я ждал.
Гувер вздохнул, протянул руку, коснулся Библии, лежавшей на его столе, и опять вздохнул.
— Хемингуэй — лжец и выдумщик, специальный агент Лукас. Лжец, хвастун и, возможно, коммунист.
— В каком смысле — лжец? — спросил я, гадая, почему это так волнует Бюро.
Гувер вновь улыбнулся. Уголки его губ чуть раздвинулись, на мгновение показав мелкие белые зубы.
— Минуту спустя вы увидите его досье, — сказал он. — Впрочем, могу привести один пример. Во время войны Хемингуэй водил в Италии санитарный фургон. Рядом с ним взорвалась мина, и его доставили в госпиталь со шрапнельными ранами. Год спустя Хемингуэй заявил репортерам, что его вдобавок настигла очередь, выпущенная из крупнокалиберного пулемета — одна из пуль задела коленную чашечку, — и после этого он протащил раненого итальянского солдата сто пятьдесят шагов до командного поста и только там потерял сознание.
Мне оставалось лишь кивнуть. Если Хемингуэй и впрямь сказал такое, значит, он действительно лжец. Ранение в колено — самое болезненное из всех, какие только можно себе представить. Если в коленную чашечку Хемингуэя угодила шрапнель и он смог пройти несколько шагов, не говоря ужо том, чтобы тащить раненого, то он — чертовски крепкий сукин сын. Однако пулеметные пули — это массивные стремительные дьяволы, назначение которых — разрывать кости и мышцы и убивать дух. Если писатель утверждал, будто бы ему в колено и ногу попала очередь и он еще нес кого-то сто пятьдесят шагов, то он, несомненно, лжец. Но что из того?
Казалось, Гувер прочел мои мысли, хотя я был уверен, что на моем лице отражалось только вежливое внимание.
— Хемингуэй хочет организовать на Кубе группу по борьбе со шпионажем, — сказал директор. — В понедельник он говорил об этом в посольстве с Эллисом Бриггсом и Бобом Джойсом, а в пятницу его принял посол Спруилл Браден, и Хемингуэй официально предложил ему свой план.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10