Он продолжал стоять, в то время как Мегрэ и Буасье сидели в полумраке гостиной; Мегрэ заметил, что у зубного врача такой же толстый подбородок, как и у мужчины на портрете, и такие же густые брови. Для забавы комиссар попытался представить его себе с бакенбардами.
— Я не помню, когда был установлен сейф, и это никого не касается.
— Войдя к вам, я заметил, что на вашей двери надежный запор и цепочка.
— Такое можно увидеть во многих домах.
— Ваша спальня и спальня вашей матери находятся на втором этаже?
Серр демонстративно не желал отвечать.
— Ваш кабинет и приемная находятся на первом?
По жесту старой дамы Мегрэ догадался, что эти комнаты граничат с гостиной.
— Вы разрешите мне туда заглянуть?
Серр колебался, потом открыл рот, и Мегрэ был уверен, что сейчас последует отказ. Видимо, и старуха это почувствовала, потому что сразу же вмешалась:
— Почему же не удовлетворить желание господ?
Пусть они сами убедятся, что никакой кражи не было.
Зубной врач пожал плечами с тем же упрямым и недовольным видом. Он не последовал за ними в соседние комнаты.
Мадам Серр сначала ввела их в кабинет, такой же старомодный, такой же темный, как и гостиная. За стулом с черным кожаным сиденьем возвышался большой темно-зеленый сейф старинной модели. Буасье подошел к нему и профессиональным жестом коснулся металла.
— Теперь вы видите, что все в порядке, — сказала старуха. — Не обижайтесь на моего сына, он в скверном настроении, но…
Она замолчала, заметив, что сын стоит в дверях и смотрит на них злобным взглядом.
Указав на книги в переплетах, стоявшие на полках, она продолжала, стараясь быть любезной:
— Не удивляйтесь, что здесь больше всего книг по праву. Это библиотека моего мужа. Он был адвокатом.
Наконец старуха открыла последнюю дверь. Здесь обстановка была куда проще. Обычный кабинет дантиста с вертящимся креслом и зубоврачебными инструментами. Оконные стекла до половины были матовые.
Проходя на обратном пути через кабинет, Буасье подошел к одному из окон и, проведя рукой по стеклу, многозначительно посмотрел на Мегрэ.
— Давно вы заменили это стекло? — спросил комиссар.
Старуха ответила не колеблясь:
— Четыре дня назад. Окно было открыто во время этой ужасной грозы, которую вы, конечно, помните.
— Вам пришлось вызвать стекольщика?
— Нет.
— Кто же вставил стекло?
— Мой сын. Он любит такую работу. Он сам всегда занимается всякими поделками в доме.
И тут Гийом Серр нетерпеливым голосом произнес:
— Эти господа не имеют никакого права нам надоедать, мама. Не отвечайте им больше.
Незаметно для сына она одарила Мегрэ улыбкой, которая должна была означать: «Не обращайте внимания. Я же вам говорила».
Она проводила их до двери — ее сын остался стоять посреди гостиной — и на прощанье, подойдя к Мегрэ вплотную, прошептала:
— Если вам нужно будет со мной поговорить, приходите, когда его нет дома.
Они снова вышли на солнце и сразу почувствовали, что рубашка прилипает к телу.
Пройдя через калитку — ее легкий скрип невольно напомнил калитку в монастыре, — они сразу заметили на противоположном тротуаре зеленую шляпку Эрнестины, сидящей на террасе бистро.
Мегрэ колебался. Они могли свернуть влево, чтобы избежать встречи. А так могло создаться впечатление, что они подошли к ней, чтобы отчитаться.
И все же, видимо, из какого-то чувства справедливости комиссар проворчал:
— Пойти, что ли, выпить кружку пива?
Эрнестина с вопрошающим видом смотрела, как они приближались к бистро.
Глава 3
в которой Эрнестина стыдливо набрасывает на себя халат, а старая дама из Нейи наносит визит Мегрэ
— Что ты сегодня делал? — спросила мадам Мегрэ, когда они уселись за стол у открытого окна.
В домах напротив люди тоже ужинали. Мужчины сбросили пиджаки, и в темноте резко выделялись светлые пятна их рубашек. Другие, уже успевшие поесть, облокотившись о подоконник, смотрели на улицу. Слышались звуки музыки, передаваемой по радио, крик грудного ребенка, шум голосов. У некоторых дверей на стульях, вынесенных на тротуар, сидели консьержки.
— Ничего особенного, — ответил Мегрэ. — История с одной голландкой. Может быть, она убита, а может быть, где-то и существует.
Рано еще было об этом говорить. В общем, он вел себя сегодня довольно лениво. Они долго просидели на террасе маленького бистро в Нейи, он, Буасье и Эрнестина. Из всех троих больше всего была возбуждена Долговязая.
Она возмущалась:
— Значит, он сказал, что это вранье?
Хозяин принес кружки с пивом.
— По правде говоря, он ничего не сказал. Разговаривала с нами его мать, а сам зубной врач скорее выставил нас за дверь.
— Он утверждает, что в его кабинете не было трупа?
Видимо, Эрнестина уже успела расспросить хозяина бистро об обитателях дома за оградой.
— Тогда почему же он не сообщил в полицию, что его пытались ограбить?
— Он говорит, что никто и не пытался его ограбить.
Она, видимо, знала привычки Фреда Унылого:
— А разве в окне не вырезали стекло?
Буасье посмотрел на Мегрэ, словно советуя молчать, но Мегрэ не обратил на это внимания.
— Одно стекло действительно недавно заменили.
Но, кажется, оно было разбито четыре или пять дней назад, в тот вечер, когда была ужасная гроза.
— Он врет!
— Ну конечно, кто-то здесь врет.
— Вы думаете, это я?
— Я этого не сказал. Может быть, и Альфред.
— А к чему тогда он плел мне эту историю по телефону?
— Может быть, он ее и не рассказывал, — вмешался в разговор Буасье, пытливо глядя на Долговязую.
— С чего бы я все это придумала? Вы тоже так считаете, месье Мегрэ?
— Я ничего не считаю.
Комиссар неопределенно улыбался.
Пиво было отменное. В тени пахло свежестью, как в деревне. Может быть, из-за близости Булонского леса.
Так они бездельничали всю вторую половину дня.
Выпили по две кружки пива. Потом, чтобы не оставлять Эрнестину одну так далеко от центра, подвезли ее на такси до Шатле.
— Позвоните мне, как только получите письмо.
Он чувствовал, что разочаровал ее. Она, конечно, представляла его себе иным. Наверное, подумала, что он постарел, стал таким же, как другие, и если и займется ее делом, то вяло, с прохладцей.
— Вы хотите, чтобы я задержался в Париже? — спросил Буасье.
— Наверное, ваша жена уже упаковала багаж?
— Багаж уже на вокзале. Мы предполагали выехать завтра утром шестичасовым поездом.
— И дочь с вами?
— Конечно.
— Поезжайте!
— А я вам не понадоблюсь?
— Ведь вы мне оставили досье.
Буасье распрощался и вышел из кабинета, а Мегрэ, оставшись один, чуть было не задремал в своем кресле. Оса уже больше не жужжала. Солнце перешло теперь на другую сторону набережной. Люка еще днем сдал дела и уехал отдыхать. Комиссар позвал Жанвье, который отгулял свой отпуск первым, в июне — ему нужно было съездить на свадьбу к родственникам.
— Садись, Жанвье. У меня к тебе дело. Составил рапорт?
— Только что закончил.
— Ладно! Записывай! Прежде всего нужно найти в мэрии Нейи девичью фамилию одной голландки, которая два с половиной года назад вышла замуж за некоего Гийома Серра, проживающего на улице Ла-Ферм, дом номер 436.
— Нет ничего проще.
— Вероятно. До этого она уже какое-то время жила в Париже. Постарайся узнать, где она жила, что делала, как родные, есть ли у нее состояние и так далее…
— Понял, патрон.
— Нам сказали, что во вторник, между восьмью и девятью часами вечера, она уехала из дома на улице Ла-Ферм и должна была сесть на ночной поезд, идущий в Голландию. Еще говорят, что она сама пошла за такси на угол бульвара Ришар-Валлас, чтобы увезти свой багаж.
Жанвье записывал все это в столбик на странице своей записной книжки.
— Это все?
— Нет. Пусть тебе кто-нибудь поможет, чтобы выиграть время. Еще мне бы хотелось, чтобы порасспросили людей, живущих поблизости от Серров, поставщиков…
— Сколько их в семье?
— Двое. Мать и сын. Матери уже около восьмидесяти. Сын — зубной врач. Попытайся разыскать это такси. Надо также навести справки на вокзале, поговорить с персоналом, обслуживающим этот поезд.
— Могу я взять машину?
— Конечно.
Больше Мегрэ почти ничего и не делал. Только попросил соединить его с бельгийской полицией, куда были переданы приметы Фреда Унылого. В полиции ответили, что пока на след напасть не удалось. Был у него еще долгий разговор с комиссаром, визировавшим паспорта на границе, в Жемоне. Комиссар в тот день лично осматривал поезд, на котором собирался уехать Альфред, но пассажира, напоминавшего специалиста по сейфам, припомнить не мог.
Это еще ничего не значило. Нужно было ждать.
Подписав несколько бумажек за начальника полиции, Мегрэ, в компании с одним сотрудником из справочного отдела, выпил аперитив в пивной «У дофины», а потом сел в автобус и возвратился домой.
— Что будем делать? — спросила мадам Мегрэ, убрав со стола.
— Пойдем прогуляться.
Это означало, что они не спеша дойдут до Больших бульваров, а там посидят на террасе какого-нибудь кафе.
Солнце уже зашло. Воздух стал свежее. Только от камней тротуаров, казалось, еще исходило тепло. Двери и окна кафе были приотворены, и оттуда доносились обрывки мелодии, которую исполнял жалкий оркестрик.
Большинство посетителей, как и супруги Мегрэ, молча сидели за круглыми столиками, глядя на прохожих.
В сумерках лица становились все более и более неясными. Потом зажглись фонари, и все приняло иной вид.
Посидев, они, как и другие пары, медленно направились домой. Рука мадам Мегрэ опиралась на руку мужа.
На следующий день солнце светило все так же ярко.
Вместо того чтобы отправиться в уголовную полицию, Мегрэ сделал крюк и, пройдя через набережную Жемапп, у шлюза Сен-Мартен отыскал выкрашенное зеленой краской бистро с вывеской «Вина и закуски в любое время», и, войдя, облокотился о стойку.

— Белого вина!
И тут же задал вопрос. Овернец, обслуживавший его, не колеблясь, ответил:
— Точно не скажу, который это был час, но телефон действительно звонил. Уже рассвело. Мы с женой не стали подходить. В такое время нам никто не может звонить, а Эрнестина спустилась, и я слышал, как она долго разговаривала.
По крайней мере, тут уж Долговязая не соврала!
— В котором часу Альфред ушел из дому накануне?
— В одиннадцать, что ли? А может быть, немного раньше. Помню, что он уехал на велосипеде.
Дверь из бистро выходила прямо в коридор, откуда лестница вела в верхние этажи. Стены на лестнице были выбелены, как в деревне. Слышался гул подъемного крана, разгружавшего стоящую неподалеку баржу с песком.
Мегрэ постучал, дверь тут же приоткрылась, и на пороге показалась Эрнестина в одной рубашке.
— Ах, это вы! — нисколько не удивившись, сказала она и, взяв с неубранной постели халат, быстро надела его.
Может быть, Мегрэ улыбнулся, вспомнив прежнюю Эрнестину?
— Знаете, это я, чтобы пощадить вас. Теперь на все это не так уж приятно смотреть, — пояснила она.
Окно в комнате было открыто. На подоконнике стояла ярко-красная герань. Покрывало на постели тоже было красное. Из комнаты дверь вела в маленькую кухню, откуда доносился вкусный запах кофе.
Он и сам хорошенько не знал, зачем пришел сюда.
— Вчера вечером ничего не получили до востребования?
Она ответила с тревогой в голосе:
— Нет. Ничего.
— Вам не кажется странным, что он не написал?
— Быть может, это он из осторожности. Видимо, Фред удивлен, что обо всем этом ничего не пишут в газетах. Он, наверное, думает, что за мной следят. Я сейчас как раз собиралась сходить на почту.
В углу валялся старый чемодан.
— Это его вещи?
— И его, и мои. У нас обоих не больно-то густо.
Потом, многозначительно посмотрев на него, заметила:
— Вам хочется устроить обыск? Ну что ж. Я понимаю. Вам это нужно сделать. Здесь есть кое-какие инструменты. Они у него в двух экземплярах. Еще два старых костюма, несколько платьев, немного белья.
Продолжая говорить, она выкладывала на стол содержимое чемодана, открывала ящики комода.
— Я подумала и поняла то, что вы вчера говорили.
Кто-то здесь, конечно, наврал, иначе быть не может.
Либо эти люди, мать и сын, либо Альфред или я. У вас нет никаких оснований верить нам больше, чем им.
— Есть у Альфреда родственники в деревне?
— Да у него вообще нет родственников. Он знал только мать, но она умерла уже двадцать лет назад.
— Вы с ним никогда не уезжали из Парижа?
— Никогда дальше Корбея.
В Корбее он скрываться не мог. Слишком это близко от Парижа. Мегрэ уже начинал думать, что и в Бельгию он не уехал.
— Не называл ли он вам какие-нибудь места, где хотел бы побывать?
— Он частенько говорил, что хочет навсегда поселиться в деревне, но не уточнял где. Это было его давнишней мечтой.
— Вы родились в деревне?
— Да. В поселке Сен-Мартен-де-Пре, близ Невера.
Она вытащила из ящика почтовую открытку с изображением деревенской церкви. Напротив церкви виднелся прудок, куда скот ходил на водопой.
— Вы ему это показывали?
Она поняла. Такие женщины, как Эрнестина, понимают сразу.
— Я бы очень удивилась, если бы он поехал туда.
Звонил он мне действительно из кафе возле Северного вокзала.
— Откуда вы знаете?
— Вчера вечером я отыскала этот бар. Это на улице Мобеж, рядом с магазином чемоданов. Называется он «Восточный бар». Хозяин вспомнил Фреда, потому что в этот день он был его первым клиентом.
Хозяин только успел включить кофеварку, как вошел Альфред. Кстати, не желаете ли чашечку кофе?
Ему не хотелось отказываться, но он только что выпил белого вина.
Мегрэ с трудом нашел такси и велел шоферу ехать в «Восточный бар».
— Да, помним такого, низенький, худощавый человек с печальным лицом и красными, словно заплаканными, глазами, — сказали ему.
Нет сомнения, Альфред Жюсьом, у которого часто краснели веки.
— Он долго говорил по телефону, потом выпил две чашечки кофе без сахару и направился в сторону вокзала, все время оглядываясь, словно боялся, что за ним следят. Он что-нибудь натворил?
Только в десять часов Мегрэ наконец поднялся по лестнице уголовной полиции. Проходя по коридору, он не посмотрел, как обычно, сквозь стеклянную перегородку в зал ожидания, направился прямо в комнату инспекторов, где почти никого не оказалось.
— Жанвье еще не приходил?
— Приходил около восьми и снова ушел. Он оставил на вашем столе записку.
В записке значилось:
«Женщину зовут Мария Ван Аэртс. Ей 51 год. Родилась она в Снееке, в Голландии. Я поехал в Нейи, в семейный пансион на улице Лоншан, где она проживала. Такси пока обнаружить не удалось. Вокзалом занимается Ваше».
В дверь просунулась голова Жозефа, рассыльного.
— Я не видел, как вы вошли, месье Мегрэ. А вас уже полчаса ожидает какая-то дама.
Он протянул комиссару бланк, на котором старая мадам Серр мелким остроконечным почерком проставила свое имя.
— Можно ей войти?
Мегрэ снова надел пиджак, который только что снял, затем встал, открыл окно, набил трубку и снова сел.
— Да, пусть войдет!
Мегрэ подумал, как она будет выглядеть вне стен своего дома, но, к его удивлению, вид у старой женщины оказался вполне благообразным. Она была не в черном, как накануне, а в платье из ткани с темным рисунком на белом фоне. Шляпка на ней совсем не казалась смешной, и держалась старая дама вполне непринужденно.
— Вы, наверное, ожидали увидеть меня здесь, не так ли, месье комиссар?
Он не ожидал ее и уклонился от ответа.
— Садитесь, мадам!
— Спасибо.
— Дым вам не помешает?
— Мой сын не выпускает изо рта сигары. Вчера я была так смущена тем, как он вас принял. Я знаками пыталась дать вам понять, чтобы вы не настаивали.
Ведь я его знаю.
Она казалась спокойной, говорила не спеша и иногда улыбалась комиссару так, как будто они должны были понимать друг друга.
— Мне кажется, я его плохо воспитала. Видите ли, у меня он один, а когда умер мой муж, сыну едва исполнилось семнадцать. Я его избаловала. Гийом был единственным мужчиной в доме. Если у вас есть дети, то вы…
Мегрэ смотрел на нее, пытаясь представить себе это, но не смог.
— Вы родились в Париже?
— Да, в доме, где вы были вчера.
Удивительное совпадение, что в этой истории были замешаны двое людей, родившихся в Париже. Обычно люди, с которыми ему приходилось иметь дело, были в большей или в меньшей степени связаны с провинцией.
— А ваш муж?
— Его отец еще до рождения сына уже имел адвокатскую контору на улице Токвиль в семнадцатом округе.
Так, значит, уже трое! И все-таки атмосфера дома на улице Ла-Ферм была совершенно провинциальной.
— Мы с сыном почти всегда жили вдвоем, и от этого, как мне кажется, он немного одичал.
— Но ведь он был женат в первый раз еще до этого брака?
— Да, но его жена прожила недолго.
— Через сколько лет после замужества она умерла?
Старая женщина открыла рот. Мегрэ понял, что внезапная мысль заставила ее заколебаться. Ему даже показалось, что на щеках у нее выступил легкий румянец.
— Через два года, — наконец произнесла она, — странно, не так ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13