Онд жена почтальона.
Алиса позвонила прислуге - пусть подает второе - и досадливо уставилась на скатерть. Для Жиля, напротив, краткий антракт этого вечера кончился: его вновь захватила драма, участником которой он стал с самого приезда в Ла-Рошель.
Ему тоже не раз хотелось побывать в Ниёле, где родился его отец. Еще накануне, по дороге в Энанд и обратно, они проехали через эту деревню.
- Она хорошая женщина, - продолжала Колетта. - Сразу меня узнала. Тем не менее пригласила в дом, угостила стаканчиком "пино". Похоже, Мовуазен обещал кое-что оставить ее детям. Их у нее шестеро.
Алиса с трудом скрывала нетерпение. Вся эта история с Мовуазенами ей наскучила. Но Жиль, поглощенный своими мыслями, ничего не замечал.
Он провел немало вечеров в спальне дяди, на его месте за бюро с цилиндрической крышкой. Он просиживал там долгие часы, силясь понять, разобраться.
Он нигде не нашел портрета Октава Мовуазена - покойник терпеть не мог сниматься. Лишь у тетки Элуа он наткнулся на фотографию обоих братьев Октава и Жерара, сделанную в те времена, когда старшему было лет десять. Снимок выцвел, черты расплылись. Отец Жиля был выше ростом, но уже тогда чувствовалось, что волевое начало представлено Октавом: голова массивная, фигура коренастая.
Какой же была подлинная жизнь этого человека? Существование родителей Жиля сводилось к погоне за грошом, за хлебом насущным, к вечным заботам, как починить обувь, на что одеться.
А дядя один в особняке на набережной Урсулинок...
Какое чувство двигало им, когда он женился на Колетте? Что у них сложились за отношения? Были ли они когда-нибудь по-настоящему близки?
Жиль отвел глаза. Возникнет ли эта близость у них с Алисой?
Тетка продолжала:
- Я вам не надоела, Алиса?
- Что вы, тетя!
- Мовуазен действительно каждую неделю наезжал к кузине Анриетте, и она не раз спрашивала себя - зачем. Она живет в довольно обветшалом доме на берегу моря. Все ее односельчане хорошо знали эту машину: она останавливалась на обочине, Жан оставался за рулем и читал газету. Мовуазен входил в дом и, кажется, даже не давал себе труда поцеловать детей. Он их просто не замечал. Только когда они слишком шумели, он хмурился, и мать выставляла их на улицу. Он не ' привозил им ни конфет, ни шоколада, ни игрушек - даже под Рождество...
Жиль наяву переживал сцену. Он забыл о еде, и Алиса впервые изобразила на лице улыбку покорной жены.
- В дверях он осведомлялся: "Все в порядке, Анриетта?"-и садился у камина в плетеное кресло с зачиненными веревочкой прорехами... По-моему, это кресло его отца - недаром он не позволял купить новое... Потом раскуривал трубку или сигару. Котелок с головы не снимал. Если кузина порывалась оставить работу, он бросал: "Занимайся своим делом..." Эти визиты вошли у него в привычку. Случалось, он приезжал и находил дом запертым. Тем не менее, вернувшись, мадам Анрике заставала кузена на обычном месте: он знал, что окно, выходящее в сад, плохо закрывается. Он почти всегда молчал. Лишь изредка задавал самые простые вопросы, вроде: "Сколько сняла в этом году фасоли?" Или интересовался кроликами... Я спрашивала себя, Жиль, неужели он никогда не заговаривал о своих делах. Ведь так редко встречаешь человека, который ни с кем не общается!
Не о том же ли думал и Жиль, когда сиживал в дядиной спальне? Ему тоже казалось, что в этой нечеловеческой глыбе неизбежно должна обнаружиться трещина.
Даже страсть к деньгам или к власти, которую они дают, не объясняла, на взгляд Жиля, такого беспощадного одиночества, такого отказа от всякой разрядки, от всякой раскованности.
И вот, благодаря интуиции Колетты, они теперь знают, какую разрядку позволял себе Мовуазен. Он уезжал в деревню, в лачугу, где родился и провел детство, садился там в отцовское кресло и молча, не двигаясь, час-другой жил жизнью бедной семьи.
Как-то раз, однако, он заметил, хотя Анриетта не очень-то поняла - к чему: "Жаль, что твои дети не Мовуазены..."
В противном случае он, несомненно, завещал бы состояние им, а не племяннику, которого никогда не видел...
- А что нового здесь, Жиль?
- Ничего существенного.
- Эксгумация будет?
- По-моему, да.
Они кончили обедать. Тетка поднялась.
- Прошу прощения, что помешала. Поверьте, Жиль, мне лучше есть одной наверху, как раньше. Я настолько привыкла к одиночеству...
Жиль упрямо покачал головой.
- Вы так веселились, когда я пришла!.. Ну, мне пора наверх. Доброй ночи, Алиса! Доброй ночи, Жиль! Он ждал момента, когда ее, как всегда, чересчур горячая рука опять окажется в его руке. Потом, когда Колетта ушла, наступило молчание. Алиса вздохнула. Жиль все еще стоял посреди столовой, и, взглянув на него, она, видимо, инстинктивно почувствовала, что сердцем он с теткой - провожает ее по лестнице, поднимается с ней наверх, что все эти истории с Мовуазенами вновь захватили его.
- Поиграешь мне еще?
Жиль воспользовался случаем, сел за рояль, пробежал длинными пальцами по клавишам, и гостиную огласили меланхоличные и страстные пассажи Шопена.
Проснулся он рано, но на этот раз не осмелился встать прежде жены и долго лежал, глядя на бледный свет в прорезях ставень, сотрясаемых ветром. Потом он услышал звонок. Марта отперла входную дверь, но посетитель поднялся прямо наверх и тут же снова ушел.
Наконец полусонная Алиса протянула руку, убедилась, что муж рядом, и улыбнулась.
- Ты здесь! - благодарно шепнула она. И разом стряхнула с себя сон.
- Зажги свет, Жиль. Кажется, непогода не унимается. Что, если нам позавтракать в постели? Я всегда об этом мечтала, да отец не разрешал. Приходилось ждать, пока не заболеешь... Позвони, пожалуйста, Марте.
У Жиля не хватило духу отказать. Однако ему стало неловко при мысли, что посторонняя девушка увидит его с женой в постели.
- Что будем сегодня делать? Знаешь, что я надумала, засыпая? Возьмем машину и объездим все магазины. Я уже составила список, что нужно купить.
Жиль слышал, как ходит наверху мадам Ренке.
- Кто приходил?
- Почтальон, месье. Принес заказное письмо для мадам Мовуазен.- И, сообразив, что может получиться путаница, Марта простодушно добавила: Для той, что наверху.
Лишь через полчаса, когда Алиса уселась за туалет, Жиль сумел подняться к Колетте. Тетка была уже одета. Она протянула ему полученное утром официальное письмо.
Следователь извещал ее, что вынесено постановление об эксгумации Октава Мовуазена, которая состоится завтра в десять утра, и что она имеет право присутствовать на кладбище лично или прислать туда своего поверенного.
VI
В воскресенье днем дождь все еще шел - газеты писали, что погода наладится не раньше новолуния, и Жиль с Алисой отправились в кино. Впереди, через несколько рядов от них, сидели "девочки", как Алиса именовала своих подружек, а расположившиеся за ними молодые люди фамильярно облокачивались на спинки их кресел.
Среди этих молодых людей находился и Жорж, то и дело посматривавший на новобрачных. Волосы у него были прилизанные, брови черные, кожа матовая, взгляд, как у всякого фата, тупой и вызывающий. Алиса украдкой вложила свою руку в руку мужа - не для того ли, чтобы искупить нескончаемые поцелуи в рыболовной гавани?
Колетта ушла на улицу Эвеко, к матери. Жиль видел мать своей тетки только раз, когда она брала молоко у торговки. Эта невероятно расплывшаяся женщина с опухшими от водянки ногами, в юбке из толстой ткани, не ходила, а выступала; лицо у нее было одутловатое, бледное, волосы того же белесого оттенка, глаза ясные, как у ребенка; на отвислых губах застыла блаженная улыбка.
- Ты все еще на меня дуешься?
- За что?
- За Жоржа... Пойми же, мы встречались только потому, что мне хотелось отбить его у Линетты.
Девушки, сидевшие впереди, вели себя шумно. Раздавались смешки. Даже в полутьме можно было различить, как они наклоняются друг к другу и перешептываются. Их забавлял любой пустяк. Они то и дело поворачивались в сторону молодоженов, и теперь Жиль с изумлением видел, чем была его жена еще несколько дней тому назад.
- Ты меня любишь? - шепнула Алиса, ощутив долгое и нежное пожатие его руки.
- Люблю...
Потом публика, толкаясь, высыпала на улицу, и они зашли в "Кафе де ла Пе", где с трудом отыскали свободные места, - наступал час предобеденного аперитива. Алиса была очень оживлена. Она впервые показывалась с мужем в таком многолюдном месте и чувствовала, что на них смотрят, отпускают на их счет замечания.
- А я выпью портвейну. По воскресеньям после кино мы с девочками всегда заказывали портвейн.
Женщины большей частью были в меховых манто. Принаряженные мужчины держались увереннее, чем в будни. Однако здесь не было никого из знакомых Жиля, ни одного влиятельного в городе лица.
Эти в кафе не появлялись. Они жили в собственных особняках. Может быть, они вообще не ходят в кино?
Здесь собрались мелкие торговцы, бухгалтеры, приказчики, коммивояжеры, страховые агенты; несколько служащих "Грузоперевозок Мовуазена" смущенно привстали, здороваясь с хозяином.
Часов около семи, прижавшись друг к другу, молодожены возвращались под дождем домой на набережную Урсулинок. Когда они поравнялись с "Лотарингским баром", кремовая занавеска дрогнула. А когда Жиль с женой сделали еще несколько шагов, дверь распахнулась и чей-то голос окликнул:
- Месье Мовуазен!
На пороге, с черной сигарой в зубах, стоял Рауль Бабен. Он поклонился Алисе, по-прежнему державшей мужа под руку.
- Извините, мадам.
Потом повернулся к Жилю и, не приглашая его зайти, добавил:
- Я вот что хочу сказать. Может быть, сегодня вечером вам понадобится поговорить со мной. В таком случае вы до полуночи застанете меня у Армандины. Адрес помните? Городская площадь, тридцать семь.
И, попрощавшись жестом, который показался Жилю ироническим, Бабен вернулся в бар, служивший ему штаб-квартирой.
- Что он имел в виду?
- Не знаю.
Через несколько минут Жиль, озабоченный и слегка встревоженный, отпер своим ключом дверь особняка на набережной Урсулинок. Алиса тут же устремилась вверх по лестнице, отфыркиваясь и отряхивая снятую 'на ходу шляпу.
На площадке второго этажа их ждала мадам Ренке.
- Месье Жиль...
Она помолчала, не решаясь продолжать при Алисе, которая проследовала мимо нее к себе в спальню, чтобы поскорей переодеться в сухое.
- Мне нужно сказать вам два слова, пока не вернулась мадам Колетта. Только что я получила записку от брата. Он предпочитает больше сюда не ходить: это может навлечь на него неприятности - он ведь служит в полиции. Он хочет с вами встретиться: у него для вас важные новости. Спрашивает, не могли бы вы зайти сегодня к вашему тестю. Брат живет на улице Журдана, через два дома от Лепаров, и без труда сумеет незаметно увидеться с вами. В конце он пишет, что предупредил месье Лепара и тот вас ждет... Со своей стороны я считаю, что до встречи с ним вы не должны ничего говорить мадам Колетте - она и без того изнервничалась.
В половине восьмого вернулась тетка, и все сели за стол. Жизнь в доме начинала входить в русло. Чтобы не докучать Алисе своими делами, Колетта попросила ее пересказать фильм, который та смотрела днем.
Затем молодожены, словно давние супруги, оделись и вышли на улицу. Они пересекли город под хлещущим ветром и дождем, у которого был солоноватый привкус - с моря несло водяной пылью. Алиса не стала звонить, а просто постучала о почтовый ящик, как делала в детстве, и ее отец открыл дверь.
Новобрачные разделись у бамбуковой вешалки, и Алиса тут же порхнула на кухню, застекленная дверь которой виднелась в глубине коридора, а Жиля провели в гостиную.
Хотя Лепаров поздно предупредили о визите, они не преминули выставить на стол поднос с угощением - напитки, рюмочки с золотым ободком, сухие птифуры. Как всегда по воскресеньям, Эспри Лепар был в черном костюме и накрахмаленной манишке; но ни лысый череп, блестевший при свете лампы, ни густые брови, ни внушительные усы не мешали ему выглядеть тем, чем он был на самом деле - честным маленьким человеком без гроша за душой.
- Месье Ренке просил меня постучать к нему, как только вы появитесь... Садитесь, пожалуйста. Надеюсь, нальете себе сами?
На кухне раздался смех Алисы, затем отворилась входная дверь, которую Лепар не захлопнул за собой, и в гостиную, без пальто и шляпы, вошел инспектор полиции Поль Ренке.
Мужчина он был крупный, но дряблый и тусклый. Он принадлежал к той же породе, что Эспри Лепар: к маленьким людям, чья единственная, приправленная горечью радость - сознание исполненного долга и своей безупречной честности.
Эта тайная встреча смущала его. Ему было стыдно. Он искал оправданий своему поступку.
- Понимаете, моя сестра жизнь за мадам Колетту отдать готова. Вот почему, невзирая на профессиональную тайну...
Лепар деликатно встал и хотел было уйти на кухню к жене.
- Останьтесь, папа, - остановил его Жиль. - От вас у нас нет секретов, не так ли, месье Ренке?
Инспектор, склонный к некоторой торжественности, сделал жест, означавший: "Вам одному судить..."
Сесть на маленький раззолоченный стульчик он не решался.
- Капельку спиртного?
И Лепар, как и полагается радушному хозяину, наполнил крошечные рюмки. На то, чтобы все освоились и атмосфера потеплела, ушло несколько минут.
- Так вот, месье Мовуазен. Вам известно, что вскрытие вашего дяди было поручено доктору Виталю. А любой подтвердит вам, что Виталь приятель месье Плантеля и обедает у него каждую пятницу. Однако при вскрытии присутствовал и адвокат доктора Соваже. Упоминаю о нем потому, что это исключает известные гипотезы. Внутренности, как вы понимаете, были отправлены в Париж, в институт судебной медицины. Официальное заключение в ла-рошельскую прокуратуру еще не поступило. Зато к нам, в полицию, был звонок...
Ренке держал в руке рюмочку с золотым ободком, не решаясь ни поднести ее к губам, ни поставить на стол.
- Я был в кабинете у комиссара, когда ему позвонили, и тут же решил предупредить вас, месье Мовуазен. Экспертиза обнаружила во внутренностях мышьяк.
Эспри Лепар потупился. Из кухни по-прежнему доносилась болтовня Алисы.
- Вы хотите сказать, что мой дядя действительно отравлен? - спросил Жиль.
- Так показывает экспертиза... А первыми нас предупредили потому, что теперь расследование неизбежно приобретет новый размах.
На мгновение перед глазами Жиля встала легкая фигурка Колетты. На мгновение он засомневался, и кровь отхлынула у него от лица.
- Ничего не понимаю! Немыслимо, чтобы...
- Я тоже так считаю... Уже завтра мадам Колетту, без сомнения, вызовут на допрос. Полиции дано задание восстановить картину жизни Октава Мовуазена в последние дни перед смертью. К сожалению, это трудно, может быть, вовсе невозможно-с тех пор прошло больше полугода. Во всяком случае, предположение, будто доктор Соваже собственноручно отравил вашего дядю, начисто отпадает: ходу на набережную Урсулинок ему больше не было, и с Мовуазеном он не встречался.
И Поль Ренке продолжал:
- Вы позволите мне поделиться с вами своими соображениями, месье Жиль? Я человек маленький - всего лишь инспектор полиции - и не больно ученый. Но Ла-Рошель я знаю. Я бываю в местах, куда вы не ходите, - в маленьких кафе, в барах, на рынках - всюду, где люди ведут разговоры и не слишком меня опасаются. До сегодняшнего вечера я полагал, что вас хотят вывернуть наизнанку.
- Вывернуть наизнанку? - переспросил Жиль, силясь понять, что это значит.
- Выражение из жаргона спортсменов. Когда с соперником не справиться, с ним начинают поступать так подло, ему делают столько мелких гадостей, что он теряет хладнокровие, выходит из себя и в конце концов падает духом. Вам, конечно, известно, что в Ла-Рошели есть лица, заинтересованные в том, чтобы удалить вас отсюда.
Лепар поднял голову и растерянно уставился на собеседников: всю жизнь он был скромным служащим и вот теперь, к замешательству своему, оказался впутан в дела сильных мира сего.
Инспектор решился наконец отхлебнуть из рюмочки.
- Понимаете, месье Мовуазен, ваш дядя сумел занять важное, пожалуй слишком важное, место в здешней деловой жизни. Не знаю, вправе ли я...
- Прошу вас...
- Его ненавидели все - и люди большие, и люди маленькие. Ни одна душа в городе не вспомнит о нем добрым словом. Конечно, люди маленькие ничего не могли. Тем не менее к нам шли анонимные письма, где утверждалось, что ваш дядя - вор и место ему в тюрьме.
Дорого бы дал Лепар, чтобы оказаться сейчас на кухне вместе с семьей! Он не понимал смелости инспектора, не понимал, почему мелкая сошка вроде него позволяет себе так говорить.
- Когда, например, он повысил цены на перевозки, в городе только что не вспыхнул бунт, и полиция целых две недели охраняла дом на набережной Урсулинок. На дороге в Лозьер толпа опрокинула и даже пыталась поджечь один из его грузовиков. Но...
- Но?
- Жаль, что вы так мало знаете Ла-Рошель. Есть вопросы, которых я предпочел бы не касаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Алиса позвонила прислуге - пусть подает второе - и досадливо уставилась на скатерть. Для Жиля, напротив, краткий антракт этого вечера кончился: его вновь захватила драма, участником которой он стал с самого приезда в Ла-Рошель.
Ему тоже не раз хотелось побывать в Ниёле, где родился его отец. Еще накануне, по дороге в Энанд и обратно, они проехали через эту деревню.
- Она хорошая женщина, - продолжала Колетта. - Сразу меня узнала. Тем не менее пригласила в дом, угостила стаканчиком "пино". Похоже, Мовуазен обещал кое-что оставить ее детям. Их у нее шестеро.
Алиса с трудом скрывала нетерпение. Вся эта история с Мовуазенами ей наскучила. Но Жиль, поглощенный своими мыслями, ничего не замечал.
Он провел немало вечеров в спальне дяди, на его месте за бюро с цилиндрической крышкой. Он просиживал там долгие часы, силясь понять, разобраться.
Он нигде не нашел портрета Октава Мовуазена - покойник терпеть не мог сниматься. Лишь у тетки Элуа он наткнулся на фотографию обоих братьев Октава и Жерара, сделанную в те времена, когда старшему было лет десять. Снимок выцвел, черты расплылись. Отец Жиля был выше ростом, но уже тогда чувствовалось, что волевое начало представлено Октавом: голова массивная, фигура коренастая.
Какой же была подлинная жизнь этого человека? Существование родителей Жиля сводилось к погоне за грошом, за хлебом насущным, к вечным заботам, как починить обувь, на что одеться.
А дядя один в особняке на набережной Урсулинок...
Какое чувство двигало им, когда он женился на Колетте? Что у них сложились за отношения? Были ли они когда-нибудь по-настоящему близки?
Жиль отвел глаза. Возникнет ли эта близость у них с Алисой?
Тетка продолжала:
- Я вам не надоела, Алиса?
- Что вы, тетя!
- Мовуазен действительно каждую неделю наезжал к кузине Анриетте, и она не раз спрашивала себя - зачем. Она живет в довольно обветшалом доме на берегу моря. Все ее односельчане хорошо знали эту машину: она останавливалась на обочине, Жан оставался за рулем и читал газету. Мовуазен входил в дом и, кажется, даже не давал себе труда поцеловать детей. Он их просто не замечал. Только когда они слишком шумели, он хмурился, и мать выставляла их на улицу. Он не ' привозил им ни конфет, ни шоколада, ни игрушек - даже под Рождество...
Жиль наяву переживал сцену. Он забыл о еде, и Алиса впервые изобразила на лице улыбку покорной жены.
- В дверях он осведомлялся: "Все в порядке, Анриетта?"-и садился у камина в плетеное кресло с зачиненными веревочкой прорехами... По-моему, это кресло его отца - недаром он не позволял купить новое... Потом раскуривал трубку или сигару. Котелок с головы не снимал. Если кузина порывалась оставить работу, он бросал: "Занимайся своим делом..." Эти визиты вошли у него в привычку. Случалось, он приезжал и находил дом запертым. Тем не менее, вернувшись, мадам Анрике заставала кузена на обычном месте: он знал, что окно, выходящее в сад, плохо закрывается. Он почти всегда молчал. Лишь изредка задавал самые простые вопросы, вроде: "Сколько сняла в этом году фасоли?" Или интересовался кроликами... Я спрашивала себя, Жиль, неужели он никогда не заговаривал о своих делах. Ведь так редко встречаешь человека, который ни с кем не общается!
Не о том же ли думал и Жиль, когда сиживал в дядиной спальне? Ему тоже казалось, что в этой нечеловеческой глыбе неизбежно должна обнаружиться трещина.
Даже страсть к деньгам или к власти, которую они дают, не объясняла, на взгляд Жиля, такого беспощадного одиночества, такого отказа от всякой разрядки, от всякой раскованности.
И вот, благодаря интуиции Колетты, они теперь знают, какую разрядку позволял себе Мовуазен. Он уезжал в деревню, в лачугу, где родился и провел детство, садился там в отцовское кресло и молча, не двигаясь, час-другой жил жизнью бедной семьи.
Как-то раз, однако, он заметил, хотя Анриетта не очень-то поняла - к чему: "Жаль, что твои дети не Мовуазены..."
В противном случае он, несомненно, завещал бы состояние им, а не племяннику, которого никогда не видел...
- А что нового здесь, Жиль?
- Ничего существенного.
- Эксгумация будет?
- По-моему, да.
Они кончили обедать. Тетка поднялась.
- Прошу прощения, что помешала. Поверьте, Жиль, мне лучше есть одной наверху, как раньше. Я настолько привыкла к одиночеству...
Жиль упрямо покачал головой.
- Вы так веселились, когда я пришла!.. Ну, мне пора наверх. Доброй ночи, Алиса! Доброй ночи, Жиль! Он ждал момента, когда ее, как всегда, чересчур горячая рука опять окажется в его руке. Потом, когда Колетта ушла, наступило молчание. Алиса вздохнула. Жиль все еще стоял посреди столовой, и, взглянув на него, она, видимо, инстинктивно почувствовала, что сердцем он с теткой - провожает ее по лестнице, поднимается с ней наверх, что все эти истории с Мовуазенами вновь захватили его.
- Поиграешь мне еще?
Жиль воспользовался случаем, сел за рояль, пробежал длинными пальцами по клавишам, и гостиную огласили меланхоличные и страстные пассажи Шопена.
Проснулся он рано, но на этот раз не осмелился встать прежде жены и долго лежал, глядя на бледный свет в прорезях ставень, сотрясаемых ветром. Потом он услышал звонок. Марта отперла входную дверь, но посетитель поднялся прямо наверх и тут же снова ушел.
Наконец полусонная Алиса протянула руку, убедилась, что муж рядом, и улыбнулась.
- Ты здесь! - благодарно шепнула она. И разом стряхнула с себя сон.
- Зажги свет, Жиль. Кажется, непогода не унимается. Что, если нам позавтракать в постели? Я всегда об этом мечтала, да отец не разрешал. Приходилось ждать, пока не заболеешь... Позвони, пожалуйста, Марте.
У Жиля не хватило духу отказать. Однако ему стало неловко при мысли, что посторонняя девушка увидит его с женой в постели.
- Что будем сегодня делать? Знаешь, что я надумала, засыпая? Возьмем машину и объездим все магазины. Я уже составила список, что нужно купить.
Жиль слышал, как ходит наверху мадам Ренке.
- Кто приходил?
- Почтальон, месье. Принес заказное письмо для мадам Мовуазен.- И, сообразив, что может получиться путаница, Марта простодушно добавила: Для той, что наверху.
Лишь через полчаса, когда Алиса уселась за туалет, Жиль сумел подняться к Колетте. Тетка была уже одета. Она протянула ему полученное утром официальное письмо.
Следователь извещал ее, что вынесено постановление об эксгумации Октава Мовуазена, которая состоится завтра в десять утра, и что она имеет право присутствовать на кладбище лично или прислать туда своего поверенного.
VI
В воскресенье днем дождь все еще шел - газеты писали, что погода наладится не раньше новолуния, и Жиль с Алисой отправились в кино. Впереди, через несколько рядов от них, сидели "девочки", как Алиса именовала своих подружек, а расположившиеся за ними молодые люди фамильярно облокачивались на спинки их кресел.
Среди этих молодых людей находился и Жорж, то и дело посматривавший на новобрачных. Волосы у него были прилизанные, брови черные, кожа матовая, взгляд, как у всякого фата, тупой и вызывающий. Алиса украдкой вложила свою руку в руку мужа - не для того ли, чтобы искупить нескончаемые поцелуи в рыболовной гавани?
Колетта ушла на улицу Эвеко, к матери. Жиль видел мать своей тетки только раз, когда она брала молоко у торговки. Эта невероятно расплывшаяся женщина с опухшими от водянки ногами, в юбке из толстой ткани, не ходила, а выступала; лицо у нее было одутловатое, бледное, волосы того же белесого оттенка, глаза ясные, как у ребенка; на отвислых губах застыла блаженная улыбка.
- Ты все еще на меня дуешься?
- За что?
- За Жоржа... Пойми же, мы встречались только потому, что мне хотелось отбить его у Линетты.
Девушки, сидевшие впереди, вели себя шумно. Раздавались смешки. Даже в полутьме можно было различить, как они наклоняются друг к другу и перешептываются. Их забавлял любой пустяк. Они то и дело поворачивались в сторону молодоженов, и теперь Жиль с изумлением видел, чем была его жена еще несколько дней тому назад.
- Ты меня любишь? - шепнула Алиса, ощутив долгое и нежное пожатие его руки.
- Люблю...
Потом публика, толкаясь, высыпала на улицу, и они зашли в "Кафе де ла Пе", где с трудом отыскали свободные места, - наступал час предобеденного аперитива. Алиса была очень оживлена. Она впервые показывалась с мужем в таком многолюдном месте и чувствовала, что на них смотрят, отпускают на их счет замечания.
- А я выпью портвейну. По воскресеньям после кино мы с девочками всегда заказывали портвейн.
Женщины большей частью были в меховых манто. Принаряженные мужчины держались увереннее, чем в будни. Однако здесь не было никого из знакомых Жиля, ни одного влиятельного в городе лица.
Эти в кафе не появлялись. Они жили в собственных особняках. Может быть, они вообще не ходят в кино?
Здесь собрались мелкие торговцы, бухгалтеры, приказчики, коммивояжеры, страховые агенты; несколько служащих "Грузоперевозок Мовуазена" смущенно привстали, здороваясь с хозяином.
Часов около семи, прижавшись друг к другу, молодожены возвращались под дождем домой на набережную Урсулинок. Когда они поравнялись с "Лотарингским баром", кремовая занавеска дрогнула. А когда Жиль с женой сделали еще несколько шагов, дверь распахнулась и чей-то голос окликнул:
- Месье Мовуазен!
На пороге, с черной сигарой в зубах, стоял Рауль Бабен. Он поклонился Алисе, по-прежнему державшей мужа под руку.
- Извините, мадам.
Потом повернулся к Жилю и, не приглашая его зайти, добавил:
- Я вот что хочу сказать. Может быть, сегодня вечером вам понадобится поговорить со мной. В таком случае вы до полуночи застанете меня у Армандины. Адрес помните? Городская площадь, тридцать семь.
И, попрощавшись жестом, который показался Жилю ироническим, Бабен вернулся в бар, служивший ему штаб-квартирой.
- Что он имел в виду?
- Не знаю.
Через несколько минут Жиль, озабоченный и слегка встревоженный, отпер своим ключом дверь особняка на набережной Урсулинок. Алиса тут же устремилась вверх по лестнице, отфыркиваясь и отряхивая снятую 'на ходу шляпу.
На площадке второго этажа их ждала мадам Ренке.
- Месье Жиль...
Она помолчала, не решаясь продолжать при Алисе, которая проследовала мимо нее к себе в спальню, чтобы поскорей переодеться в сухое.
- Мне нужно сказать вам два слова, пока не вернулась мадам Колетта. Только что я получила записку от брата. Он предпочитает больше сюда не ходить: это может навлечь на него неприятности - он ведь служит в полиции. Он хочет с вами встретиться: у него для вас важные новости. Спрашивает, не могли бы вы зайти сегодня к вашему тестю. Брат живет на улице Журдана, через два дома от Лепаров, и без труда сумеет незаметно увидеться с вами. В конце он пишет, что предупредил месье Лепара и тот вас ждет... Со своей стороны я считаю, что до встречи с ним вы не должны ничего говорить мадам Колетте - она и без того изнервничалась.
В половине восьмого вернулась тетка, и все сели за стол. Жизнь в доме начинала входить в русло. Чтобы не докучать Алисе своими делами, Колетта попросила ее пересказать фильм, который та смотрела днем.
Затем молодожены, словно давние супруги, оделись и вышли на улицу. Они пересекли город под хлещущим ветром и дождем, у которого был солоноватый привкус - с моря несло водяной пылью. Алиса не стала звонить, а просто постучала о почтовый ящик, как делала в детстве, и ее отец открыл дверь.
Новобрачные разделись у бамбуковой вешалки, и Алиса тут же порхнула на кухню, застекленная дверь которой виднелась в глубине коридора, а Жиля провели в гостиную.
Хотя Лепаров поздно предупредили о визите, они не преминули выставить на стол поднос с угощением - напитки, рюмочки с золотым ободком, сухие птифуры. Как всегда по воскресеньям, Эспри Лепар был в черном костюме и накрахмаленной манишке; но ни лысый череп, блестевший при свете лампы, ни густые брови, ни внушительные усы не мешали ему выглядеть тем, чем он был на самом деле - честным маленьким человеком без гроша за душой.
- Месье Ренке просил меня постучать к нему, как только вы появитесь... Садитесь, пожалуйста. Надеюсь, нальете себе сами?
На кухне раздался смех Алисы, затем отворилась входная дверь, которую Лепар не захлопнул за собой, и в гостиную, без пальто и шляпы, вошел инспектор полиции Поль Ренке.
Мужчина он был крупный, но дряблый и тусклый. Он принадлежал к той же породе, что Эспри Лепар: к маленьким людям, чья единственная, приправленная горечью радость - сознание исполненного долга и своей безупречной честности.
Эта тайная встреча смущала его. Ему было стыдно. Он искал оправданий своему поступку.
- Понимаете, моя сестра жизнь за мадам Колетту отдать готова. Вот почему, невзирая на профессиональную тайну...
Лепар деликатно встал и хотел было уйти на кухню к жене.
- Останьтесь, папа, - остановил его Жиль. - От вас у нас нет секретов, не так ли, месье Ренке?
Инспектор, склонный к некоторой торжественности, сделал жест, означавший: "Вам одному судить..."
Сесть на маленький раззолоченный стульчик он не решался.
- Капельку спиртного?
И Лепар, как и полагается радушному хозяину, наполнил крошечные рюмки. На то, чтобы все освоились и атмосфера потеплела, ушло несколько минут.
- Так вот, месье Мовуазен. Вам известно, что вскрытие вашего дяди было поручено доктору Виталю. А любой подтвердит вам, что Виталь приятель месье Плантеля и обедает у него каждую пятницу. Однако при вскрытии присутствовал и адвокат доктора Соваже. Упоминаю о нем потому, что это исключает известные гипотезы. Внутренности, как вы понимаете, были отправлены в Париж, в институт судебной медицины. Официальное заключение в ла-рошельскую прокуратуру еще не поступило. Зато к нам, в полицию, был звонок...
Ренке держал в руке рюмочку с золотым ободком, не решаясь ни поднести ее к губам, ни поставить на стол.
- Я был в кабинете у комиссара, когда ему позвонили, и тут же решил предупредить вас, месье Мовуазен. Экспертиза обнаружила во внутренностях мышьяк.
Эспри Лепар потупился. Из кухни по-прежнему доносилась болтовня Алисы.
- Вы хотите сказать, что мой дядя действительно отравлен? - спросил Жиль.
- Так показывает экспертиза... А первыми нас предупредили потому, что теперь расследование неизбежно приобретет новый размах.
На мгновение перед глазами Жиля встала легкая фигурка Колетты. На мгновение он засомневался, и кровь отхлынула у него от лица.
- Ничего не понимаю! Немыслимо, чтобы...
- Я тоже так считаю... Уже завтра мадам Колетту, без сомнения, вызовут на допрос. Полиции дано задание восстановить картину жизни Октава Мовуазена в последние дни перед смертью. К сожалению, это трудно, может быть, вовсе невозможно-с тех пор прошло больше полугода. Во всяком случае, предположение, будто доктор Соваже собственноручно отравил вашего дядю, начисто отпадает: ходу на набережную Урсулинок ему больше не было, и с Мовуазеном он не встречался.
И Поль Ренке продолжал:
- Вы позволите мне поделиться с вами своими соображениями, месье Жиль? Я человек маленький - всего лишь инспектор полиции - и не больно ученый. Но Ла-Рошель я знаю. Я бываю в местах, куда вы не ходите, - в маленьких кафе, в барах, на рынках - всюду, где люди ведут разговоры и не слишком меня опасаются. До сегодняшнего вечера я полагал, что вас хотят вывернуть наизнанку.
- Вывернуть наизнанку? - переспросил Жиль, силясь понять, что это значит.
- Выражение из жаргона спортсменов. Когда с соперником не справиться, с ним начинают поступать так подло, ему делают столько мелких гадостей, что он теряет хладнокровие, выходит из себя и в конце концов падает духом. Вам, конечно, известно, что в Ла-Рошели есть лица, заинтересованные в том, чтобы удалить вас отсюда.
Лепар поднял голову и растерянно уставился на собеседников: всю жизнь он был скромным служащим и вот теперь, к замешательству своему, оказался впутан в дела сильных мира сего.
Инспектор решился наконец отхлебнуть из рюмочки.
- Понимаете, месье Мовуазен, ваш дядя сумел занять важное, пожалуй слишком важное, место в здешней деловой жизни. Не знаю, вправе ли я...
- Прошу вас...
- Его ненавидели все - и люди большие, и люди маленькие. Ни одна душа в городе не вспомнит о нем добрым словом. Конечно, люди маленькие ничего не могли. Тем не менее к нам шли анонимные письма, где утверждалось, что ваш дядя - вор и место ему в тюрьме.
Дорого бы дал Лепар, чтобы оказаться сейчас на кухне вместе с семьей! Он не понимал смелости инспектора, не понимал, почему мелкая сошка вроде него позволяет себе так говорить.
- Когда, например, он повысил цены на перевозки, в городе только что не вспыхнул бунт, и полиция целых две недели охраняла дом на набережной Урсулинок. На дороге в Лозьер толпа опрокинула и даже пыталась поджечь один из его грузовиков. Но...
- Но?
- Жаль, что вы так мало знаете Ла-Рошель. Есть вопросы, которых я предпочел бы не касаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18