Обо всем этом ему не то что говорить, но и вспоминать не хотелось — настолько его роль казалась теперь гнусной и комичной.
Но всю ночь в каюте, освещенной только ночником, когда виски текло рекой, а тела содрогались от яростных любовных желаний, Мишель отнюдь не выглядел смешным, — судя по тому что м-с Лэмпсон тоже смягчилась.
Ведь хотела же она вручить ему маленький шелковый бумажник, от которого он отказался? А после явно мелодраматической сцены — не просила ли прощения за свой поступок?
Разумеется, оба были пьяны. Но все было именно так.
Она должна была его запомнить. Разве не об этом говорило то, что утром в бухте Панамы, когда он уходил из каюты, она прошептала как обещание:
— Я думаю вернуться этим же пароходом.
Значит, из-за него она отказывалась от поездки в Латинскую Америку, о которой говорила вначале.
Она сказала, что будет ждать его писем на промежуточных остановках. Первое он должен был ей отправить самолетом в Гуаякиль. Но это Рене уже не касалось.
Однако у нее был нюх, потому что, вставая, она произнесла:
— Держу пари, что она побывает здесь на обратном пути.
— Она обещала.
Комната Рене была почти голая, как и квартира Фершо. Белые стены, москитник, несколько фотографий вокруг зеркала.
— Подай шлепанцы, пожалуйста. Тебя не шокирует, что я одеваюсь при тебе?
Как раз напротив. Вся эта достаточно паскудная сцена была просто нужна ему, чтобы запачкать прошлое и то, что будет составлять его жизнь еще некоторое время.
Налицо был наилучший способ оторваться от прошлого. Кончился определенный период в его жизни, как закончился период Валансьенна, когда он с друзьями отмечал попойкой свой отъезд в Париж, как закончился парижский период, когда они продали одежду и белье Лины, чтобы купить билеты в Кан.
Останавливали ли его когда-нибудь препятствия? Что он думал, бросая Лину в Дюнкерке? Он не жалел об этом, а ведь любил ее, часто вспоминал с нежностью.
А почему, в сущности, нет? Часть пути они прошли вместе. Но Лина не была создана для того, чтобы последовать за ним дальше. Как и эта славная Рене, которая тоже не останется с ним надолго.
Он бросал их не со злости, напротив — сохраняя взволнованное воспоминание.
Однако было еще одно обстоятельство, о котором ему не хотелось думать. Только что в поезде, представляя себе возвращение в Колон, он не переставал размышлять, как должен себя вести, если Рене вдруг не захочет с ним жить или вдруг окажется в отлучке. Как ни глупо, но следовало предусмотреть запасной вариант, и он вспомнил бретонку из особого квартала, ту, что бросала на него нежные взгляды.
Конечно, он отдавал предпочтение Рене. Осуществлялась его давняя мечта, но как раз в тот момент, когда такая перспектива перестала казаться идеалом, когда он шел на это не от хорошей жизни, а в ожидании лучшего будущего.
Одеваясь, Рене продолжала с ним разговаривать:
— Моя сумочка в шкафу. Там сто долларов в маленьком кармашке.
Он спокойно взял сумочку, не проявляя любопытства к лежащим письмам, нашел купюру, положил ее в свой бумажник, потом ополоснул лицо над раковиной и провел мокрой щеткой по волосам.
— Идем?
Кто знает, займет ли когда-нибудь м-с Лэмпсон место в его жизни? Может, она будет в ней целым этапом.
А может, очередным промахом. Так или иначе она приоткрыла ему вход в другой мир, в который он постарается проникнуть любой ценой.
Тогда он станет вспоминать отель Жефа точно так же, как теперь вспоминал меблирашки на улице Дам, откуда сбежал, не заплатив по счету, или нормандскую таверну, куда пришел проведать Лину лишь спустя три дня.
— Иди.
— Я обожду тебя.
По чистой случайности, ступив на лестницу, Рене нагнулась, чтобы застегнуть туфлю. Для этого она отдала ему свою сумку. А потом, спускаясь вниз впереди нее, он и не подумал вернуть ее, так и держал в руке, когда они вошли в помещение.
Жеф ужинал вместе с Фредом и Жюльеном. Давно закончивший есть Голландец сидел в своем углу и смотрел перед собой пустым и страшным взглядом.
— Напо!
— Несу, дамы-господа. Что желаете после спагетти?
Есть обжаренная в сухарях треска…
Мишель совершенно естественно взглянул на свою спутницу, а та точно так же поглядела на него, словно они давно были вместе.
— Это слишком тяжелая пища, — сказала Рене. — Приготовь пару яиц, Напо.
— Хорошо, мадам Рене.
Остальные все поняли. Казалось, Жеф был и удовлетворен и озабочен. Удовлетворен, потому что знал: это, приятно Рене, и озабочен, так как по-прежнему не считал Мишеля своим человеком. Моде оставался для него любителем, «мелочевкой».
— Сегодня вечером будет только один пароход. Португалец. Уйдет в полночь.
Мишель подумал о Фершо, таком одиноком в своей квартире с бутылкой молока в руке. Сколько он еще продержится, прежде чем пойдет на мировую?
Да и примет ли ее Мишель? Может быть. Сейчас было трудно сказать. Пока его это мало интересовало. Он смотрел дальше. В общем-то, все уже не имело значения и, поглядывая на себя в зеркало в новой роли, в которую нисколько не верит, ему хотелось лишь пожать плечами.
Сегодня он угостит всех и сядет играть в карты в ожидании Рене.
4
Они с Жефом были одни. Негр повар во дворе чистил овощи. Рене спала наверху, раскрыв дверь на деревянную галерею, чтобы стало немного прохладнее.
Было всего девять утра, но Мишель уже вернулся из города, весь взмок, и над губой его выступили капельки пота. Играя платком, он небрежно расхаживал взад и вперед по кафе, погруженному в синеватые тени, иногда присаживаясь на край стола или на секунду приближаясь к одному из мурлычащих вентиляторов.
Жеф за стойкой протирал рюмки и фужеры, полировал зеркала.
Атмосфера в помещении была пропитана какой-то вялостью, расслабленностью, которые Мишель всегда так любил. Мужчины спокойно беседовали, прерывая разговор длинными паузами. Побывавший у парикмахера, Мишель с удовлетворением рассматривал свое отражение в зеркалах, висевших над красными диванчиками вокруг всего зала. Далекий шум порта едва доносился сюда, а ближний — города — свидетельствовал о том, что все здесь погружено в дремоту, улицы же отданы в распоряжение заключенных, которые под надзором жандарма убирают помойки.
— Медсестра по-прежнему у него? — спросил Жеф.
— Она ночует в доме. Еще я заметил утром на веранде квартеронку, занятую хозяйством.
Подышав на фужеры для шампанского, Жеф с притворным безразличием пробормотал:
— Может, он действительно болен?
Мишель прекрасно знал, что его собеседник внимательно наблюдает за ним. Вернувшись из Панамы всего три дня назад, он, подобно человеку, оказавшемуся в чужой постели, тщетно пытался занять в доме Жефа удобное для себя место.
Все были с ним очень милы, считая членом их маленькой компании. Быть может, некоторые, такие недальновидные люди, как Фред и Жюльен, были даже искренни. Казалось, Ник тоже проявил сердечность, первым предложив перейти на «ты».
И тем не менее Мишель чувствовал себя не в своей тарелке. Он был неприятно удивлен в первый день, увидев, что Фершо не разыскивает его. Самолюбие его было уязвлено, и он послал Голландца Суску пошататься вокруг дома Со своим обычным безразличием Голландец сообщил, что старик, по-видимому, болен, потому что на веранде он заметил медсестру в голубой наколке.
Мишель был уверен, что Жеф, как обычно, наблюдает за ним Но теперь в его взгляде было что-то неприятное: бельгиец посматривал на него так же, как и Фершо.
Впрочем, не совсем так. Взгляд Фершо с самого начала был полон волнения, иногда в нем мелькала улыбка, если только вообще можно было говорить об улыбке у Фершо! «Человек из Убанги» узнавал в секретаре свои черты в молодости.
Но было между ними и что-то общее. Как и Фершо, Жеф был неразговорчив, с явным пренебрежением относился к социальным условностям. Оба они испытывали полное безразличие к одежде, словно нарочно стараясь выглядеть грязными, вызывающими отвращение, дыша прямо в лицо собеседнику.
— Теперь ты даже из вежливости не сможешь отступить!
Они оба не отличались особой вежливостью. Не говорили «здравствуйте» или «доброй ночи». Иной раз Жеф жал руки, в другой — и не думал обращать внимание на человека, который сидел у него добрый час. Изредка в кафе заходили приезжие.
— Официант! — звал кто-либо из них.
И Жеф с тряпкой в руке, со спущенными на животе, вот-вот готовыми упасть брюками бросал им:
— Тут нет официанта!
— А кто обслуживает? Можно у вас поесть?
— Нет.
— Но ведь это ресторан?
Клиент косился на занятые столики, вдыхая аромат вкусной еды, доносящийся из кухни. Жеф не отвечал, даже не смотрел в сторону пришедших, ходил взад-вперед на опухших ногах, раскачиваясь, как медведь.
— Так есть здесь кто-нибудь? — нетерпеливо вздыхал клиент.
— Вам же сказали — нет.
— Значит, здесь нельзя поесть?
— Нет. Я уже сказал вам — нет.
Разве Фершо не поступал точно так же? Быть может, в действиях Жефа было больше позы. Поэтому он не мог сдержать ликующей улыбки, подмигивая своим.
Как и Фершо, он тоже держал Мишеля на коротком поводке. Сейчас он позволял ему прохаживаться по кафе. В своей безупречной белой паре (Мишель ежедневно надевал свежий костюм), в синем в горошек галстуке и белых замшевых туфлях, придававших легкость походке, он распространял запах лосьона. Свеженаманикюренные ногти отливали блеском. Он казался непринужденным, удовлетворенным своим отражением в зеркалах, и тем не менее его не оставляло чувство неловкости, от которого никак не удавалось освободиться.
Он не уходил нарочно. Ему нужно было объясниться с Жефом. Пусть тот раз и навсегда скажет ему, что думает. Тогда посмотрим.
— Ты чем-то обеспокоен?
Мишель вздрогнул, словно Жеф угадал его мысли.
— Что вы сказали?
— Ты обеспокоен тем, что старик не скулит под дверью и не умоляет тебя вернуться к нему?
Это было так — и не совсем так. Но Жеф сбил его с толку. Хотя и не слишком.
— По мне это одно и то же, — возразил он.
— Что значит «одно и то же»?
— А то, как он себя ведет. Старик хитер, как обезьяна. Он понял, что скулить под дверью бесполезно. Тогда он решил пойти козырем… Вызвал медсестру, словно действительно болен. Весь день лежит на веранде, нанял прислугу. Всю квартиру перевернул вверх дном, и…
— И ты психуешь!
— Нет.
Мишель лгал. Он действительно психовал. Ему хотелось узнать правду. Утром, стараясь, чтобы его не увидели, он несколько раз прошелся вдоль бульвара по тротуару со стороны негритянского квартала. И издалека понаблюдал за верандой. Он заметил ходившую туда-сюда медсестру, которую Фершо пригласил из американского госпиталя в Кристобале.
Как это было не похоже на старого каймана! Каким несчастным он должен был себя чувствовать в компании двух женщин!
— Знаешь, что мне не нравится в тебе, малыш? Ты неискренен.
Мишель увидел в зеркале, что покраснел, как рак.
С этой способностью краснеть, как во времена, когда он лгал матери, ему так и не удалось справиться. Однако это вполне согласовывалось с выражением искренности, почти наивности, которые были на его лице, когда он того хотел. Например, когда заплакал в каюте м-с Лэмпсон.
В такие минуты он был обезоруживающе искренен. М-с Лэмпсон попалась на удочку и так разволновалась, что сама едва не зарыдала.
Жефа провести было труднее. Однако он произнес слова, которых Мишель ждал от него. Теперь было ясно, отчего, несмотря на все его усилия, они отказывались впустить его в свой круг: он был неискренен.
Ему была достаточно хорошо известна манера Жефа и его приятелей выражать свои мысли, чтобы должным образом оценить смысл каждого слова. Речь шла не об искренности во время разговора. То же слово Жеф употреблял и в другом значении. Он мог бы, например, сказать, что Мишель не отличается прямотой характера, что ему нельзя доверять и что он способен, вопреки чужим и своим собственным интересам, идти извилистым путем.
— Почему это я неискренен?
— Разве сам не знаешь?
— Потому что бросил старика?
Неужели Жеф, непременный участник всех грязных махинаций в Колоне, станет упрекать его за отсутствие благодарности к патрону, которого сам называл старым кайманом? Или за отсутствии сердечности?
— Я говорю, что ты неискренен, потому что ты неискренен. Скажем, сейчас ты сам не знаешь, на какой ноге танцевать. Ты пришел к нам, потому что не к кому было идти. Но ты неискренен с нами. Наступит день, когда ты станешь говорить о нас те же гадости, какие говоришь о своем патроне.
— Я не говорю гадостей.
— Но ты же оставил его подыхать одного.
— У него достаточно сил, чтобы справиться и без моей помощи.
На мгновение его пронзила неожиданная мысль. Ему показалось, что хитрый великан сам вызвал его на объяснение, и теперь, затеяв разговор о Фершо, вел игру в нужном направлении Всю жизнь он попадал в подобные ситуации. Интуиция его не обманывала, но он отказывался прислушаться к ней, увлекаемый собственным темпераментом, а может быть, но молодости лет — Если бы вы его знали..
— Обрати внимание, я ни о чем тебя не спрашиваю.
Жеф презирал его — Мишель был совершенно уверен.
И именно это больше всего мучило его Подобно Фершо, тот обнаружил у него неприятные черты характера. Но Фершо не демонстрировал свое презрение, а лишь становился печален.
Теперь Мишель еще лучше понял, что общего было между этими двумя людьми: оба отличались прозорливостью, холодной прозорливостью, и видели его нутро, обнаруживая вещи, которые Мишель хотел бы скрыть. И тем самым походили на его мать, которая не давала спуску, уличив сына в неблаговидных поступках.
Красный от стыда, он непременно хотел оправдаться, любой ценой завоевать уважение бывшего каторжника.
— Я уверен, вы способны хранить тайну…
— Ты так думаешь? — насмешливо спросил тот, размещая разноцветные флажки в фужерах для шампанского на полках.
— Знаете ли вы, кто такой этот, как вы его называете, старый кайман? Это Дьедонне Фершо.
На какое-то мгновение рука Жефа замерла, но ненадолго. Освободившись от трех американских флажков, он обернулся:
— Великий Фершо?
Его слова пришлись не по душе Мишелю. Величие Фершо как бы подчеркивало его собственную незначительность. Неужто его станут попрекать тем, что он дурно обошелся с таким человеком?
Жеф задумался. Мысли его витали далеко. Он словно позабыл о своем собеседнике. С его вялых губ слетело привычное для него слово:
— Вот дерьмо!
Но адресовано оно было не Мишелю, ни тем более Фершо. Даже напротив. Оно имело отношение к жизни, к судьбе.
Жеф был действительно потрясен открытием. Он машинально налил себе спиртного и залпом проглотил его, вытерев губы грязной тряпкой.
— Как же получилось, что ты с ним?
Как удалось Мишелю связать свою судьбу с великим Фершо? Вот что его интересовало.
— Я в последнее время был его секретарем во Франции. Не знаю, следили ли вы за делом?
— По газетам.
— Он ни за что не хотел уступать. Брат посоветовал ему уехать в Латинскую Америку, куда заранее перевел деньги.
Говоря так, Мишель пытался защитить себя.
— Я думаю, его гордыня…
— Ты о чем?
— Я думаю, его гордыня оказалась сильнее. Но разразилась катастрофа. Было возбуждено уголовное дело.
Брат покончил с собой. И вот однажды ночью в Дюнкерке…
— Он увез тебя с собой?
Жеф смотрел ему прямо в глаза с каким-то непонятным выражением. Похоже, в его взгляде был гнев.
— Он спросил, хочу ли я ехать с ним. Он был одинок и несчастен…
— Шутишь!
— Уверяю вас. Конечно, может показаться, что такой человек, как он… Но я знаю его, наверное, я один знаю его. Мне неизвестно, как он вел себя в Африке. Крах состарил его. Он почти умолял меня…
— Вот дерьмо! — повторил Жеф.
Ну и дерьмо же эта судьба, если она толкает такого человека, как Фершо, заискивать перед Мишелем, чтобы тот остался с ним! Жеф не стал щадить его. Он словно решил выпотрошить его до конца.
— У него еще были деньги?
Это означало, что его хотят обвинить в том, будто он последовал за патроном из корысти. Так ли все было на самом деле? Не совсем. Но ему все равно никто не поверит.
— У него осталось около пяти миллионов да бриллианты, мешочек с неограненными бриллиантами. Их украли во время переезда. Мы сели на испанское грузовое судно, направлявшееся в Карибское море. Капитан явно рылся в наших вещах. Уверен, что он…
— Во всяком случае, не ты. Дальше?
— Мы месяц прятались в Тенерифе, затем на греческом судне добрались до Рио-де-Жанейро. Как раз в тот момент начался процесс. Но судили его не за финансовые дела — таких обвинений ему не предъявляли вообще.
В суде присяжных слушалось дело об убийстве трех негров. Вы в курсе?
Жеф лишь пожал плечами. Конечно, он был в курсе!
Мог ли кто лучше него понять эту историю?
— Постепенно шумиха стихла. Враги братьев Фершо, возбудившие дело, или те, кто подталкивал колесо, добились того, чего хотели. Компании были переданы под опеку управляющего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28