Жорж Сименон: «Четыре дня бедного человека»

Жорж Сименон
Четыре дня бедного человека



Жорж Сименон«Четыре дня бедного человека» ЧАСТЬ ПЕРВАЯДва дня на улице Деламбра Глава 1 Блуждая взглядом по белизне стен и потолка, она произнесла без всякого выражения, как бы речитативом:— Господин Маген доволен тобой?Франсуа не ожидал этого вопроса. Вернее, ее слова дошли до него не сразу: он опять погрузился в туман.И все же в больнице, у постели жены, он постоянно был начеку. После секундного замешательства, сообразив, что это очередная ловушка, он чуть заметно нахмурил брови и ответил:— Господин Маген не мог сообщить мне, доволен он мной или недоволен: его нет в Париже.Впрочем, никакого значения это не имеет. Он уже привык. Даже в свой смертный час она будет пытаться поймать его.— Извини, Франсуа. Я совсем забыла, что он уехал на Лазурный берег.Врет! Она никогда ничего не забывает, особенно здесь, в больнице. Может быть, проходя когда-то по улице Гласьер, она тоже прочла на одном из домов вывеску: «Оскар Маген, плетельщик стульев». Франсуа вспомнил эту фамилию, когда жена поинтересовалась, нашел ли он место. Он не умел сочинять от начала и до конца. Ему нужна была хоть одна подлинная деталь. Поэтому он старательно выискивал всякие редкие фамилии: ему казалось, что они придают убедительность его выдумкам. Вероятно, ей все известно, но она, по своему обыкновению, будет молчать — недели, месяцы, даже годы, а потом вдруг с истерикой и слезами выложит вместе со всем, что у нее накопилось. Хотя, если учесть ее нынешнее местопребывание, есть надежда, что и не выложит.Франсуа ждал звонка, возвещающего конец свидания.Жермена лежала на первой от двери койке, а дверь была открыта, так что он мог, чуть наклонившись вперед, посмотреть на часы в глубине коридора. Они показывали без семи восемь. Палата № 15 — на шесть человек. На койке, что у самой стены, в воскресенье кто-то лежал; сейчас она свободна. Когда Франсуа пришел, Жермена как-то по-особенному взглянула на нее, и он понял. Что ж, здесь это случается часто.Жермена дала ему знак наклониться и зашептала на ухо:— Скажи несколько слов мадмуазель Трюдель. К ней никто не приходит, а она так мила со мной. В следующий раз принеси ей какой-нибудь гостинец — апельсинчик или конфет. Ты только не беспокойся, Франсуа. Я ни капельки не боюсь. Спроси мадмуазель Трюдель. Это же седьмая операция за год. Все будет хорошо, вот увидишь. Завтра в десять за мной придут, а в двенадцать я уже снова буду здесь. Там и вырезать-то почти нечего. — Голос Жермены с трудом пробивался сквозь туман, окутывавший Франсуа. Эти ее слова тоже были частью ритуала. — Надеюсь, служанкой вы довольны?Не верит она и в служанку. Жермена упомянула о ней, вероятнее всего, для м-ль Трюдель. А может, потому, что так же, как он, ждет звонка. Они существуют в разных мирах. Тем не менее за одиннадцать месяцев он не пропустил ни одного свидания: вечером в четверг приходит один, по воскресеньям с сыном, а продолжительность воскресных посещений два часа.Возможно, этой операции она не выдержит. Сперва Франсуа объяснили, что именно будут оперировать, и он приходил в ужас, слушая перечисление органов, которые необходимо у нее вырезать. Но теперь врачи не дают себе труда объяснять. Все слишком усложнилось. Создается ощущение, что она стала принадлежностью больницы. Может быть, на ней проводят какие-нибудь эксперименты? Но если ей суждено умереть, пусть уж лучше это произойдет, когда она будет под наркозом.— Ты просто позвони в полдень и спроси у старшей сестры, как дела.— Нет, я приду.— Зачем, Франсуа? Ты еще слишком мало работаешь у господина Магена, чтобы отпрашиваться.Нет, он все равно будет завтра сидеть в вестибюле у справочного окошка, как всякий раз, когда ей делают операцию.— Будь внимателен, когда переходишь улицу. Ты такой рассеянный… Ах, мадмуазель Трюдель, если бы вы знали, какой он рассеянный!На сегодня, похоже, все. К концу Франсуа уже переминался с ноги на ногу; как обычно, весь час он простоял в позе, смахивающей на ту, какую когда-то принимал в церкви, держа обеими руками шляпу перед собой. Жермена всякий раз предлагала:— Положи шляпу мне в ноги…Но он не клал: кто-то сказал ему, что это приносит несчастье. Нет, он не был суеверен — все получалось чисто машинально. В коридоре гулко разнесся первый звонок, возвещающий, что посетителям осталось ровно пять минут. Жермена торопила:— Ступай, Франсуа, ступай. Сестры не любят, когда родственники сидят до последней минуты.Оба испытывали облегчение. Да, когда он наклонится поцеловать ее в лоб, надо будет поостеречься, чтобы она не почувствовала запаха. Он ведь поклялся ей, что со спиртным покончено. Только стоило ли? Она ведь все равно не поверила.— Держись, Франсуа!Уходя, он догадался улыбнуться м-ль Трюдель. По коридору старался идти неторопливо, чтобы не выглядело так, словно он убегает, отбыв неприятную повинность.Его уже не трогали ни больничный запах, ни больные, которыми битком набиты палаты.Как всегда, его мучил вопрос, будет ли еще открыта дверь двадцать седьмой палаты. Как повезет. Он уже уяснил себе, как идти по коридору, чтобы лучше было видно. Это отдельная палата, в ней всегда полно цветов, на лампе розовый абажур. Завернув за угол, он уже знает, открыта дверь или нет: если закрыта, цветы стоят в коридоре у стены.За год Франсуа привык, что женщины в больнице забывают про стыдливость. Но пациентка из двадцать седьмой не такая, как остальные. У нее всего-навсего нога в гипсе, которая первое время была подвешена на чем-то вроде блока. Молоденькая белокожая блондинка. Время проводит, покуривая сигареты и читая иллюстрированные журналы. Франсуа всего раза два-три видел ее лицо: оно все время скрыто журналом. Обычно она лежит откинув одеяло, а здоровую ногу подгибает так, что с определенного места из коридора видны волосы, ну и все прочее. В этот раз ему тоже удалось подглядеть, но шедшая навстречу сестра перехватила его взгляд, и Франсуа залился краской.Выйдя из больницы, он поразился, обнаружив, что ночь еще не завладела улицами. Солнце отсвечивало в окнах верхних этажей, воздух над тротуарами был синеватый и какой-то полупрозрачный.Франсуа зашел в лавку напротив, где овернец торговал вином, а заодно углем и дровами.— Стопку виноградной водки!Уже давно Франсуа не презирал себя, не грыз, не считал неудачником. Одним глотком он осушил стопку, и все внутри у него сжалось: водка была очень крепкая.Прежде он пил коньяк, но как-то обнаружил, что водка забирает быстрей и, следовательно, обходится дешевле.Хозяин бутылку не убрал и, пока Франсуа Лекуэн нашаривал в кармане монету, наполнил стопку вторично.Тут требуется наводка на резкость, невероятно тонкая, сравнимая разве что с наводкой фотоаппарата. Давно, когда Боб был еще маленьким, Франсуа часто его фотографировал. Дочку уже реже: стало хуже с деньгами.Утром Франсуа хватает двух стопок, первую он выпивает сразу же по выходе из дома на углу улиц Деламбра и Гэте. Ждать он не может, так как чувствует себя совершенно опустошенным, словно после обморока, и испытывает только одно желание: чтобы это как можно скорее прошло.Потом Франсуа бродит по улицам. Ходит он много.Никогда он столько не ходил, пока не стал безработным.Идет одним и тем же маршрутом, почти без изменений, с одними и теми же остановками. В половине второго встает в очередь у редакции газеты, чтобы в числе первых прочесть предложения работы. Это стало просто-напросто привычкой. По объявлениям не спешит, так как заранее знает результат.
Уже двенадцать лет он живет на Монпарнасе, причем девять — в одной и той же квартире на улице Деламбра.Родился он тоже на левом берегу, неподалеку отсюда — на Севрской улице.В дверях домов стояли люди, из распахнутых окон доносилось радио, в некоторых комнатах уже горел свет, но неяркий, похожий на отблески солнца. Франсуа нравится брести в толпе по улице Гэте, где уже загорелись рекламы. Там на углу есть небольшой бар «У Пополя», а в нем у телефонной кабинки столик, который Франсуа считает чуть ли не своим. Он вошел туда, сел, привалясь спиной к светло-зеленой стене, и заказал стопку виноградной водки.На той стороне толпа вливается в ярко освещенный зев кинотеатра. Прохожие едят мороженое. Тротуар здесь неширокий, и Франсуа хорошо видны лица пассажиров в проезжающих автобусах. С недавнего времени у всего появился легкий привкус пыли, лета и пота: стоит жара, и окна в домах на ночь оставляют открытыми.Ее нет. Есть только две другие — крупная блондинка, которую Франсуа мысленно окрестил Фельдфебелем, и малышка с внешностью служанки; она очень неумело мажется и вряд ли даже совершеннолетняя. Все это очень смахивает на балет. Сквозь стекло, на котором он видит наоборот буквы, слагающиеся в фамилию «Пополь», Франсуа наблюдает, как девушки идут по тротуару навстречу друг другу. Идут неторопливо, помахивая сумочками. Сойдясь, обмениваются, нет, не улыбками, скорей — гримасами. Гримаса служаночки означает: «Бедные мои ноги». Вот она улыбнулась прохожему, остановилась, пожала плечами и пошла дальше, чтобы у магазина мужских рубашек сделать разворот, а в это время Фельдфебель на другом конце дистанции на миг замерла в темноте поперечной улицы. Там есть гостиница: тусклая лампочка над дверью, справа окошечко портье, запах линолеума.Может быть, третья сейчас в гостинице с клиентом?Франсуа нравится представлять ее с клиентом. И еще ему нравится, как она с безразличным видом входит в бар и, прежде чем облокотиться на стойку, бросает быстрый взгляд на Франсуа, а потом произносит: «Пополь, мятной с минералкой!»— Виноградной водки! — постучав монетой по мраморной столешнице, крикнул Франсуа.Нет, он ничуть не пьян. Он никогда не перебирает. Он четко знает границу, до какой позволит себе дойти, — когда туман сгущается настолько, что и люди, и вещи выглядят такими, как ему хочется.Бездумно глядя в окно, он поднес стопку к губам и вдруг застыл, в горле у него пересохло. На улице прилип лицом к витрине мальчик, он стучит ладонями по стеклу, и этот мальчик — его сын! Франсуа вскочил, рванулся к двери, но, вспомнив, что не заплатил, возвратился к стойке. На углу, где девицы столковываются с клиентами, Боб подал ему руку.— К нам кто-то пришел, — сообщил он.— Кто?— Он не сказал, как его звать. Пришел с полчаса назад и спросил, твой ли я сын.— Почему ты не подождал меня дома?— Не знаю. Я испугался.У Франсуа Лекуэна вертелся на языке совсем другой вопрос; но он не осмелился его задать. Их дом находится метрах в двухстах, однако Франсуа ни разу не заходил к Пополю днем. Бобу полагается ложиться спать в восемь. Возвращаясь домой, отец всякий раз заставал сына в постели, и когда наклонялся поцеловать, впечатление у него было, что мальчик спит. При этом Франсуа очень следил, чтобы не дохнуть на сына.— Как он выглядит?— Толстый, волосатый. Говорит чудно. Так сердито спросил: «Полагаю, ты его сын?» — что я испугался, вдруг он меня ударит.— Что он делает? Ты оставил его одного?— Я сказал, что пойду поищу тебя. А он сел в твое кресло. И еще спросил, нет ли в доме чего-нибудь выпить.— А потом?— Дал мне денег и велел купить бутылку коньяка.— Ты купил?Боб протянул отцу банкноту, которую держал в сжатом кулаке. Они пошли быстрей. У винного магазина Франсуа остановился и подумал: может, правда купить на всякий случай бутылку?— Боб, а ты уверен, что никогда не видел его?— Да.Франсуа купил бутылку коньяка «три звездочки». Из-за неведомого гостя улица казалась ему чужой, чуть ли не фантасмагорической. В прохожих тоже была какая-то таинственность.— А как?..Нет, об этом не стоит. Но все-таки странно, что мальчик прилип лицом именно к витрине бара Пополя. Выходит, он знал?Живут они в самой тихой части улицы Деламбра.Привратница сидела в своей каморке и, широко расставив ноги, лущила горох.— Добрый вечер, госпожа Буссак! — бросает Франсуа, хотя прекрасно знает, что она не ответит, лишь пренебрежительно нахмурится: он уже полгода не платил за квартиру.Лифта в доме нет, но лестница чистая, с красной дорожкой, которая крепится медными штангами. Четвертый этаж, направо. Франсуа поискал в кармане ключ, потом увидел, что дверь открыта. Машинально повесил на вешалку шляпу, направился в столовую и на пороге вдруг наткнулся на насмешливый взгляд.— Хэлло, Франсуа!Боб прятался за спиной отца, вцепившись в полу его пиджака.— Здравствуй, Рауль.— Что, не ожидал? Бутылку-то хоть принес? Держу пари, я напугал мальчугана.— Боб, это твой дядя, — повернувшись к сыну, без особой радости сообщил Франсуа.— Какой дядя?— Мой брат Рауль. Тот, что был в Африке.— Непохоже, чтобы он был в восторге от знакомства со мной.— Это от неожиданности. Мне надо его уложить.Ему уже давно пора в постель. Когда ты пришел, он еще не спал?— Я как раз раздевался.— Иди ложись.— Иду, папочка. Ты придешь пожелать мне спокойной ночи?— А мне, племянничек, ты ничего не хочешь пожелать?— Спокойной ночи, сударь.— Кто? Кто?— Спокойной ночи, дядя.Боб не захлопнул дверь своей комнаты, отец прикрыл ее, и двое взрослых остались одни. Секретер, стоявший между окнами, был открыт, на круглом столе валялись разбросанные бумаги.— Может, для начала выпьем по рюмке? — предложил Рауль.Пиджак и галстук он снял, расстегнутая рубашка открывала жирную грудь. Он и вправду растолстел, заплыл нездоровым желтым жиром, свисающим складками по всему телу. Взгляд Франсуа задержался на черновиках писем, в беспорядке лежавших на доске открытого секретера.— Тебя это смущает? — поинтересовался старший брат. — Я это сразу понял. И даже не глядя на тебя: мы как-никак одной крови.Только теперь Франсуа произвел мысленный подсчет. Раулю должно быть лет сорок пять — сорок шесть, поскольку ему самому сейчас тридцать шесть. Словом, почти десять лет разницы. Машинально Франсуа открыл буфет, вынул две рюмки, нашел в ящике штопор.— И давно ты заделался таким?— Каким?— Как эти прохвосты наши деды.Франсуа предпочел не отвечать.— Не знал, что ты возвратился во Францию.— А ты и не знал, где я был. Впрочем, плевать на это.В шесть я прибыл на вокзал Монпарнас, отнес вещи в гостиницу «Рен» напротив вокзала и вспомнил твой адрес. Вот только не знал, не сменил ли ты его. Жена что, умерла?— В больнице. Я прямо от нее.— При смерти?— Не знаю.— Сколько мальчонке?— В прошлом месяце исполнилось девять.— А почему ты зовешь его Бобом? Насколько помнится, ты одарил его благозвучным именем Жюль.Да, действительно. Это имя их отца, и Франсуа дал его сыну, но привык звать мальчика Бобом.— Твое здоровье!Рауль залпом опрокинул рюмку, привстал с кресла, схватил бутылку и налил себе снова.— Что, не слишком рад нашей встрече?Он улыбнулся с каким-то злорадным удовольствием.Самым, пожалуй, поразительным, неприятным в Рауле был голос: у Франсуа возникло ощущение, что он никогда его не слышал.— Срабатывает? — поинтересовался Рауль, кивнув на черновики писем. По какой-то странной причуде Франсуа хранил их.— Папа! — позвал Боб из своей комнаты. Когда отец склонился над его кроватью, он прошептал:— Он мне не нравится. А тебе?На это лучше не отвечать. Нужно вернуться в ярко освещенную столовую и корчиться под безжалостным взглядом старшего брата.— Давно начал?— Не помню.— Марсель процветает?Это их брат. Адвокат, как они называли его, когда тот только начинал карьеру; сейчас он глава крупной юридической конторы и муниципальной советник.— Признайся, Марсель не клюнул?Франсуа промолчал.— И тогда ты, наивный болван, обратился к Рене!К жене Марселя, дочери старого Эберлена и наследнице его миллионов.— Ты поддерживаешь с ними отношения? — спросил Франсуа, чтобы переменить тему.— Было дело, переписывался. Когда в джунглях Габона узнал про смерть Эберлена. Редкая был сволочь!Пей!— Благодарю.— Разве ты уже пьян?— Я никогда не бываю пьян.— Я тоже так отвечал.— Послушай, Рауль…— Нет! Это ты будешь меня слушать! — Рауль схватил первый попавшийся черновик и, далеко отставив от глаз, как человек, страдающий дальнозоркостью, начал читать:— «Милостивый государь и друг…»— Рауль!— «Вы, несомненно, будете удивлены, получив после стольких лет это письмо. Поверьте, я сохранил незабываемые воспоминания о том времени, когда учился вместе с Вами в коллеже Станислава…»— Тише, — умоляющим голосом попросил Франсуа, указывая взглядом на дверь, за которой спал Боб.— Сын считает тебя важной персоной?— Прошу тебя!— «Я долго колебался, прежде чем решился обратиться к Вам в момент, когда на меня обрушились жесточайшие испытания…» Обрушились жесточайшие испытания… Это тебе ничего не напоминает? Мамочкин стиль чистой воды. Постой-ка! Сколько ты попросил у него? Его фамилия Аллэ. Кто он такой?— Заместитель директора страховой компании.— «Вам известно, что я получил хорошее образование.Я еще молод, полон сил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18