Планшон помедлил с ответом, взвешивая, казалось, все «за» и «против».
— Выходит, вы считаете, что я на это не смогу пойти, — произнес он наконец. И закончил свою мысль, как крестьянин, торгующийся на ярмарке: — Понимаете, если я позвоню, чтобы сообщить вам…
— Отвечайте на мой вопрос…
— Хорошо, я вам позвоню…
— Это все, о чем я вас прошу… А теперь возвращайтесь домой…
— Сейчас я не могу…
— Почему?
— Еще не время… Они сидят в столовой… Что мне там сейчас делать?
— Вы собираетесь переждать какое-то время в одном из баров?
Планшон обреченно пожал плечами, бросив жадный взгляд на графин со сливянкой. Раздраженный Мегрэ налил ему последний стаканчик.
— Лучше пейте здесь, чем где-то…
Дерзка стакан в руке и чувствуя себя немного униженным, посетитель колебался.
— Вы меня презираете?
— Никого я не презираю…
— А если вам придется кого-нибудь презирать?..
— Уж конечно не вас…
— Вы говорите это, чтобы как-то меня приободрить?
— Нет. Я действительно так думаю.
Планшон поднялся, взял шляпу и осмотрелся вокруг, словно искал что-то.
— Вы не объясните своей жене…
Мегрэ легонько подталкивал его к двери.
— Я испортил вам весь вечер… И ей тоже…
У порога он остановился: человек маленького роста выглядел таким заурядным, что на улице никто бы не обратил на него внимания.
— До свидания, господин Мегрэ…
Уф! Дверь наконец закрылась, и мадам Мегрэ выпорхнула из кухни.
— Я думала, что он никогда не уйдет и ты от него не избавишься… Хотела даже войти в гостиную и под каким-нибудь предлогом вызволить тебя…
Она внимательно посмотрела на мужа:
— Ты чем-то озабочен?
— Да, так оно и есть…
— Он сумасшедший?
— Не думаю…
Жена редко задавала ему вопросы, на в этот раз Мегрэ беседовал с посетителем у них дома. Она принесла суп и рискнула спросить мужа тихим голосом:
— Зачем он приходил?
— Исповедоваться.
Она не подала виду, что удивлена, и уселась за стол.
— Почему ты не включаешь телевизор?
— Передача, наверное, уже заканчивается…
Раньше вечером по субботам, когда дела не задерживали Мегрэ на набережной Орфевр, супруги ходили в кинотеатр, не столько посмотреть фильм, а скорее вместе прогуляться. Рука об руку они направлялись к бульвару Бон-Нувель и чувствовали себя прекрасно даже тогда, когда шагали молча.
— Завтра, — объявил Мегрэ, — мы пойдем на Монмартр…
Как обычно, он возьмет жену под руку, и у них будет вид обычных прогуливающихся прохожих. Комиссару хотелось самому увидеть улицу Толозе, отыскать на ней стоящий в глубине двора дом, где жили Леонар Планшон, его жена, их дочь Изабелла и Роже Пру.
Правильно ли Мегрэ вел беседу или нет? Удалось ли ему найти слова, которые нужно было сказать Планшону? И нашел ли тот на бульваре Ришар-Ленуар то, для чего он, собственно, и приходил?
Сейчас он, вероятно, уже выпивал где-нибудь, мысленно перебирая в голове все, о чем рассказал комиссару.
Трудно было судить, принесло ли Планшону столь желанное и часто откладываемое свидание с комиссаром облегчение или, наоборот, этот визит стал, по его мнению, осечкой.
Впервые Мегрэ расстался с посетителем на пороге своей квартиры и задавал себе вопрос: не убьет ли позднее этот человек свою жену и ее любовника?
Это могло произойти и сегодня ночью, и в любую минуту, даже именно в тот момент, когда Мегрэ об этом подумал.
— Что с тобой?
— Ничего… Не нравится мне вся эта история…
Комиссар подумал, что ему не мешало бы позвонить в полицейское отделение восемнадцатого округа и дать указание установить за домом Планшона наблюдение. Но разве можно поставить наблюдателя в спальне?
Слежка же с улицы ничего бы не дала.
Глава 3
Это было самое обычное воскресное утро: тусклый рассвет за окном навевал ощущение полной безмятежности и покоя.
В такой день, если ему везло и он проводил его дома, Мегрэ любил понежиться в постели. Даже проснувшись, он не спешил вставать, так как хорошо знал, что жене не нравилось, когда он «путался под ногами» и мешал ей заниматься уборкой.
Обычно Мегрэ слышал, как около семи часов она осторожно, чтобы не разбудить его, вставала с постели, на цыпочках шла к двери, щелкала выключателем в соседней комнате, и полоса света проникала в спальню сквозь дверную щель на полу.
Так и не проснувшись окончательно, Мегрэ вновь засыпал. Подобное происходило каждое воскресное утро и стало уже традицией.
Воскресный сон не был похож на сон в другие дни: он был более глубоким и более приятным. Каждые полчаса до комиссара доносился звон колоколов, в полудреме он смутно ощущал пустоту улиц, отсутствие грузовиков, шум редких автобусов.
В такой день, когда он не вел никаких дел, ничто не заставляло его спешить.
Чуть позже где-то в квартире раздавалось жужжание пылесоса, а потом Мегрэ явственно ощущал приятный запах кофе, который готовила на кухне жена.
Такое происходило, наверное, во всех семьях, и разве подобный ритуал не помогал скрасить самый тусклый начинающийся день.
Мегрэ приснился Планшон. Это был даже не сон. Комиссару почудилось, что его недавний клиент стоит в их небольшой гостиной, но ведет себя совсем иначе, чем накануне. Вместо волнения, отчаяния его лицо, обезображенное заячьей губой, выражало ироническую хитрость. Хотя Планшон и не шевелил губами, Мегрэ казалось, что тот как бы говорил ему:
— Вы же сами видите, что я прав. Мне не остается ничего другого, как убить ее! Вы не можете в этом признаться, потому что служите в полиции и печетесь о своей репутации. Но вы не имеете права арестовать меня до тех пор, пока я не прикончу их обоих…
Чья-то рука легонько трясла Мегрэ за плечо, и знакомый голос, как всегда, произнес:
— Уже девять часов…
Жена протянула ему первую чашку кофе. Обычно он выпивал ее прямо в постели.
— Какая сегодня погода?
— Холодно и ветрено.
Свежая и умывшаяся, в светло-голубом халате мадам Мегрэ раздвинула занавески. Небо по цвету напоминало белый лед.
Не происходило ли то же самое в квартирах, расположенных по другую сторону бульвара Ришар-Ленуар, во всех семьях, которые жили в Париже и других городах? Разве можно было отказаться от этих привычек, устоявшихся воскресных традиций?
— Тебя что-то тревожит? — спросила жена, заметив, что вид у Мегрэ озабоченный и угрюмый. — Меня волнует вчерашний тип.
Жена Планшона не подавала своему мужу горячий кофе по утрам. Проснувшись после беспокойной ночи, проведенной на раскладушке в столовой и не совсем протрезвевший, он вставал первым и, наверное, слышал в соседней комнате ровное дыхание спящей жены и ее любовника, которые продолжали нежиться в теплой постели.
Казалось, такая картина взволновала Мегрэ больше, чем вчерашняя исповедь его собеседника. Планшон рассказывал, как он проводит свои будничные дни, чем он занимался по воскресеньям. У рабочих его мастерской были выходные. Да и он не работал в воскресенье. В доме у Планшона в этот день, наверное, любили поваляться в постели Рене и ее любовник.
Готовил ли Планшон кофе на всех, накрывал ли он стол на кухне? А его дочь в ночной рубашке и с еще сонным выражением лица, не помогала ли она ему готовить завтрак?
Планшон сказал, что вопросов она не задавала, но это не мешало Изабелле видеть все, что творится в доме. Что она думала о жизни любовников и о жизни своего отца?
Пока Мегрэ ел рогалики, мадам Мегрэ принялась готовить обед. Время от времени супруги переговаривались через дверь в кухню. Вечерние газеты, которые комиссар так и не успел прочитать, лежали на столе рядом с еженедельными журналами. Он всегда оставлял их на воскресное утро.
В полицейское управление он позвонил тоже по привычке. Но в этот раз он сделал это раньше, чем всегда, потому что его терзала тревога.
Дежурил Торранс. Мегрэ узнал его по голосу и представил, как тот сидит в пустом кабинете.
— Какие новости?
— Ничего особенного, шеф. Сообщили об одной краже драгоценностей этой ночью.
— Опять в «Крийоне»?
— Нет, в «Плацце», на авеню Монтеня…
Накануне комиссар распорядился послать в каждый из роскошных отелей на Елисейских полях по одному инспектору.
— Кто там был?
— Ваше.
— Он ничего необычного не заметил?
— Ничего. Метод ограбления тот же…
Разумеется, был изучен список всех предполагаемых похитителей драгоценностей, включая карточки Интерпола. Способ похищения не походил ни на один из способов, известных полиции, и речь наверняка шла о грабителе, который хотел за несколько дней украсть целое состояние и скрыться.
— Ты послал кого-нибудь в помощь Ваше?
— К нему поехал Дюпё. Но сейчас они ничего не смогут сделать. Многие клиенты в отеле еще спят.
Следующий вопрос показался, должно быть, Торрансу странным:
— А в восемнадцатом округе ничего не произошло?
— Ничего, насколько я помню. Подождите, я посмотрю записи. Так… Берси… Берси… Я просматриваю все Берси…
На полицейском языке это означало задержание пьяниц, которые буянили в той или иной степени и которых отвозили провести остаток ночи в полицейском отделении.
— Драка в четверть четвертого на площади Пигаль… Кража… Еще одна… Поножовщина после танцев на бульваре Ро шешуар…
Обычная сводка происшествий за субботний вечер.
— Убийств не было?
— В журнале об этом ничего не говорится.
— Благодарю тебя. Желаю спокойного дежурства. Позвони мне, если будет что-то новое в «Плацце»…
Как только комиссар положил телефонную трубку, в проеме двери появилась мадам Мегрэ и спросила:
— Переживаешь за типа, что приходил вчера?
Когда вчера они ложились спать, комиссар рассказал ей историю Планшона самым безразличным тоном, словно не принимал ее всерьез.
— Ты не находишь, что он слегка чокнутый?
— Не знаю. Я не психиатр.
— Как ты думаешь, почему он пришел к тебе? Увидев его на лестничной площадке, я сразу поняла, что этот посетитель не похож: на других, и, признаюсь, он меня напугал…
К чему тревожиться? Разве его это касалось? Пока еще нет, во всяком случае. Мегрэ дал жене уклончивый ответ и, удобно устроившись в кресле, углубился в чтение газет.
Минут через десять комиссар встал, нашел телефонный справочник, а в нем — строчку с адресом Леонара Планшона, маляра-подрядчика, проживающего на улице Толозе.
Маляр не схитрил и назвал свое подлинное имя. Минуту поколебавшись, Мегрэ набрал номер, и, пока в трубке звучали длинные гудки, он почувствовал, как у него от волнения перехватило дыхание.
Вначале Мегрэ подумал, что ему никто не ответит, потому что трубку долго не брали. Наконец раздался щелчок, и чей-то голос спросил:
— Вас слушают. Кто говорит?
К телефону подошла женщина и чувствовалось, что у нее плохое настроение.
— Я хотел бы поговорить с господином Планшоном…
— Его здесь нет…
— Это мадам Планшон?
— Да, это я…
— Вы не знаете, когда вернется ваш муж?
— Он только что вышел из дома со своей дочерью…
Мегрэ подметил, что она сказала «со своей дочерью», а не с «моей» или «нашей». Он догадался, что в комнате кто-то подсказывал женщине:
— Спроси, кто звонит…
И в самом деле, после короткой паузы, она спросила:
— Кто со мной говорит?
— Один клиент… Я позвоню попозже…
Комиссар повесил трубку. Итак, Рене была жива, Роже Пру, наверное, тоже, а Планшон ушел погулять с дочерью. Значит, на улице Толозе, как и в других семьях, существовали свои воскресные традиции.
Все оставшееся утро Мегрэ старался не думать о Планшоне. Прочитав без большого интереса газеты, он постоял немного у окна, разглядывая, как люди возвращались с воскресной мессы: они шли быстро, наклонившись вперед, и их лица посинели от холода. Затем комиссар принял ванну, оделся, ощущая, как приятные запахи готовящегося обеда проникали во все уголки квартиры.
В полдень супруги пообедали, сидя напротив друг друга, так как телевизор они не включали. Они поговорили о дочери доктора Пардона, ожидавшей второго ребенка, потом о других мелочах, о которых Мегрэ уже не помнил.
Около трех часов, когда посуда была вымыта, а квартира вновь приведена в порядок, он предложил:
— Ты не желаешь прогуляться?
Мадам Мегрэ надела каракулевую шубу. Комиссар выбрал себе самый толстый шарф.
— Куда ты хочешь меня повести?
— На Монмартр.
— А ведь верно. Ты говорил мне об этом вчера. Мы поедем на метро?
— Да, там потеплее…
Они вышли на станции «Плас Бланш» и начали медленно подниматься по улице Лепик. Все лавки там были закрыты ставнями.
Возле улицы Аббес улица Лепик сильно изгибалась, а улица Толозе продолжала идти круто вверх и пересекалась с ней возле «Мулен де ля Галет».
— Он живет здесь?
— Немного выше… прямо у подножия лестницы…
Почти на полдороге, чуть левее, Мегрэ заметил выкрашенный в фиолетовый цвет фасад и на нем буквы, которые освещались вечером: «Бал приятелей». Трое молодых людей стояли на тротуаре и, казалось, кого-то поджидали, а изнутри доносились звуки аккордеона. Танцы еще не начались, и аккордеонист в глубине полутемного зала только разминался.
Именно здесь девять лет назад страдавший от одиночества Планшон совершенно случайно повстречал Рене: в зале было слишком много людей, и официант в спешке посадил девушку за его столик.
Супруги Мегрэ продолжали подниматься вверх по улице и немного запыхались. Между зданиями в пять-шесть этажей еще сохранились несколько низких домов, построенных в те времена, когда Монмартр был еще деревней.
Наконец они достигли решетки, открывающейся в мощеный двор, в глубине которого возвышался каменный павильон, какие встречаются главным образом в предместьях. Это было одноэтажное строение, уже поблекшее, обветшалое. Стены вокруг окон были с чередованием выложены желтыми и красными кирпичами. Деревянные панели были выкрашены свежей краской голубого цвета, который не гармонировал со всем внешним видом здания.
— Он живет здесь?
Остановиться они не решились и осмотрели лишь то, что могли увидеть. Мадам Мегрэ позднее вспоминала, что занавески на окнах были очень чистыми. Комиссар же заметил стоящие во дворе малярные лестницы, тачку, деревянный сарай, за окнами которого виднелись бидоны с краской. Гаража во дворе не было, а грузовик куда-то исчез.
Занавески на окнах не шевелились, внутри дома — никаких признаков жизни. Может быть, Планшон, его жена, дочь Изабелла и Пру поехали все вместе на прогулку?
— А теперь куда пойдем?
Мегрэ и сам точно не знал. Ему хотелось посмотреть на дом, и он его увидел.
— Раз уж мы пришли сюда, то давай поднимемся до площади Тертр?
Там они распили в баре графинчик розового вина, и какой-то косматый художник предложил нарисовать их портрет.
В шесть часов вечера супруги вернулись домой. Комиссар позвонил на набережную Орфевр. Дюпё уже вернулся, но ничего нового в «Плацце» он не обнаружил: некоторые постояльцы отеля, прогуляв где-то всю ночь, теперь отсыпались, пропустив время завтрака.
На этот раз Мегрэ смог посмотреть телевизионную передачу. Показывали детективный фильм, но его сюжет был настолько незамысловат, что комиссар что-то недовольно бурчал себе под нос весь вечер.
В глубине души ему нравились воскресные дни своей монотонностью, но еще больше он любил момент, когда в понедельник утром снова входил в свой рабочий кабинет. Придя на летучку, он за руку поздоровался со своими коллегами, и каждый из них делился новостями, но Мегрэ предпочел ничего не рассказывать о визите к нему домой субботнего клиента. Может быть, не хотел выглядеть смешным, так как коллеги могли бы подумать, что он придавал этой истории слишком большое значение?
Понедельник был единственным днем недели, когда все здоровались друг с другом за руку. Мегрэ увидел Люка, Жанвье, юного Лапуэнта, всех других, и каждый, кроме тех, кто дежурил, провел, как и он, воскресенье в семейной обстановке.
После летучки Мегрэ пригласил Лапуэнта и Жанвье к себе в кабинет.
— У вас сохранились карточки, которые вам выдали в связи с делом Ремона?
С тех пор прошло несколько месяцев, ведь расследование велось в начале осени. Тогда задача заключалась в поиске улик против некоего Ремона, действовавшего под разными именами и совершившего ряд афер в нескольких странах Европы. Мошенник жил в однокомнатной меблированной квартире на улице Понтье, и, чтобы попасть в нее без ведома и не вызвав лишних подозрений, Жанвье и Лапуэнт однажды утром явились туда, предъявив удостоверения работай ков какой-то непонятной службы, занимавшейся пересчетом жилой площади.
— Нам нужно измерить каждую комнату, каждый коридор… — заявили они консьержке.
Подмышкой каждый из них держал папку, набитую бумагами. Молодой Лапуэнт с самым серьезным видом записывал данные, Жанвье тем временем измерял все рулеткой.
Действовали они не совсем законно; однако подобный трюк применялся не впервые и мог послужить еще раз.
— Вы пойдете на улицу Толозе… Там вверху, направо в глубине двора, увидите павильон…
Мегрэ очень хотелось самому побывать там, осмотреть и обнюхать все закоулки этого дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12