Заметив, что дверь в квартиру Арлетты приоткрыта, она удивилась.
На набережной Жавель Лапуэнт был рассеян, чем-то озабочен, и Люкас, обратив внимание на странный вид инспектора, поинтересовался, уж не болен ли тот.
— Кажется, простыл.
Они еще продолжали опрашивать обитателей домов по соседству со взломанным складом, когда в кабинете Мегрэ зазвонил телефон.
— Комиссариат квартала Сен-Жорж. Участок на улице Ларошфуко, куда зашла Арлетта в половине пятого утра и где заснула на скамейке.
— Секретарь передал мне, что сегодня утром к вам отправляли девицу — Жанну Леле, по прозвищу Арлетта, ту, что подслушала какой-то разговор об убийстве графини.
— Да, я в курсе, — Мегрэ нахмурился. — Убита?
— Задушена в своей квартире. Только что обнаружили.
— Она была в постели?
— Нет.
— Одета?
— Да.
— В шубке?
— Нет В черном шелковом платье. По крайней мере так говорят мои люди. Я там еще не был. Решил сначала позвонить вам. Дело, по-моему, серьезное.
— Конечно, серьезное.
— Насчет графини ничего нового?
— Пока ничего. Может, долго еще не будет.
— Вас не затруднит сообщить в прокуратуру?
— Сейчас позвоню и сразу же выезжаю на место.
— Я думаю, так лучше. Странное дело, правда? Бригадир, дежуривший ночью, не особенно волновался — она была пьяна. До встречи.
— До встречи.
Мегрэ хотел взять с собой Люкаса, но перед его пустым кабинетом вспомнил о расследовании на набережной Жавель. Не было на месте и Лапуэнта. Жанвье только что вернулся и еще не успел снять мокрый, холодный плащ.
— Поехали!
Как обычно, в карман он сунул две трубки.
Жанвье остановил машину уголовной полиции у тротуара, и оба мужчины, одновременно повернув головы, чтобы проверить номер дома, удивленно переглянулись. Нигде — ни перед зданием, ни под аркой, ни во дворе — они не увидели ни одного человека, и только в отдалении прохаживался полицейский, направленный сюда комиссариатом для поддержания порядка.
Причина такого спокойствия выяснилась довольно быстро. На пороге привратницкой их встретил г-н Бёлан, комиссар квартала. За ним стояла крупная невозмутимая женщина с умным лицом.
— Госпожа Буэ, — представил Бёлан. — Жена нашего сержанта. Обнаружив труп, она закрыла дверь своим ключом и сразу же позвонила нам. В доме еще никто ничего не знает.
Словно благодаря за комплимент, женщина слегка наклонила голову.
— Наверху есть кто-нибудь? — поинтересовался Мегрэ.
— Инспектор Лоньон с судебно-медицинским экспертом. А я тут беседую с госпожой Буэ, и мы вместе думаем, что же это за графиня.
— В нашем квартале никаких графинь нет, — заявила привратница.
Ее осанка, голос, манера речи — все говорило о том, что она считает своим долгом быть безукоризненным свидетелем.
— Девушка была тихая. Правда, мы с ней мало общались: она ведь возвращалась под утро и почти весь день проводила в постели.
— Давно она здесь поселилась?
— Два года назад. У нее двухкомнатная квартирка в корпусе Б, в глубине двора.
— У нее часто бывали люди?
— В общем-то, никогда.
— А мужчины?
— Если и приходили, я не видела. Разве что на первых порах. Когда она переехала и уже устроилась, я раза два замечала пожилого мужчину, невысокого, широкоплечего, которого приняла сначала за ее отца. Ко мне он никогда не обращался и, насколько я знаю, больше не появлялся. В доме много жильцов, полно контор, особенно в корпусе А, — разве всех упомнишь.
— Я попозже зайду поговорить с вами.
Дом был старый. Из-под арки одна лестница вела налево, другая — направо, обе темные, с мраморными и эмалированными табличками, извещающими, что на первом этаже — дамский парикмахер, на втором — массажистка, на третьем — мастерская искусственных цветов, юридическая контора и даже ясновидица экстракласса. Плиты двора блестели от дождя; напротив, через двор, виднелась дверь, над которой чернела буква «Б».
Оставляя мокрые следы на ступеньках, они поднялись на четвертый этаж. Пока они поднимались, открылась лишь одна дверь. Полная женщина с редкими, накрученными на бигуди волосами, выглянув, удивленно посмотрела на них и тотчас закрылась на ключ.
Инспектор Лоньон из квартала Сен-Жорж встретил их с мрачной, как всегда, миной, и во взгляде его Мегрэ прочел: «Это должно было случиться».
Но он имел в виду не убийство женщины, а то, что, поскольку преступление совершено в этом квартале, сюда прислали его, Лоньона, но вот теперь прибыл сам Мегрэ, и дело у него заберут.
— Я ни к чему не прикасался, — сухо сообщил он. — Врач еще в комнате.
Ни одна квартира не показалась бы радостной в такую погоду. Был тот хмурый день, когда невольно задаешься вопросом, зачем люди вообще существуют на земле и тратят столько сил, чтобы на ней задержаться.
Первая комната представляла собой мило обставленную, необыкновенно опрятную гостиную в идеальном, против ожидания, порядке. Что сразу бросалось в глаза, так это пол, натертый тщательно, словно в монастыре. Приятно пахло мастикой. «Не забыть спросить у привратницы, сама ли Арлетта убирала квартиру», — подумал Мегрэ.
В приоткрытую дверь они увидели доктора Паскье, который, уже в пальто, складывал в саквояж инструменты. У неразобранной кровати, на белой козьей шкуре, лежал труп женщины — черное атласное платье, неестественной белизны рука, медного отлива волосы.
Самой трогательной бывает обычно какая-нибудь смешная деталь. Так вот, одна нога убитой была в туфле на высоком каблуке, а другая — отчего у Мегрэ защемило сердце — без туфли; через шелковый, забрызганный капельками грязи чулок со спущенной от пятки до колена петлей просвечивали пальцы.
— Мертва, — заключил врач. — Убийца довел дело до конца.
— Когда примерно это случилось?
— Часа полтора назад, не больше. Трупное окоченение еще не наступило.
У кровати, за дверью, Мегрэ увидел открытый шкаф, где висели платья, в основном вечерние и почти все черные.
— Вы думаете, на нее напали сзади?
— Вероятно — я не вижу следов борьбы. Заключение прислать вам, господин Мегрэ?
— Да, пожалуйста.
Премиленькая комнатка ничуть не напоминала обиталище танцовщицы из кабаре. Как и в гостиной, кругом порядок, только искусственная шубка брошена на кровать, а сумочка — на кресло.
Мегрэ пояснил:
— С набережной Орфевр она ушла около половины десятого. Если взяла такси, то уже к десяти могла добраться до дома. На автобусе или метро, без сомнения, позже. И сразу на нее напали.
Он подошел к шкафу, внимательно осмотрел пол.
— Ее ждали — здесь кто-то прятался — и схватили за горло, едва она сняла шубку.
Это произошло совсем недавно. Так быстро прибыть на место преступления удается редко.
— Я вам больше не нужен? — осведомился врач. Он ушел. В свою очередь полицейский комиссар, поинтересовавшись, надо ли ему оставаться до прибытия прокуратуры, не замедлил вернуться в участок, находившийся рядом. И только Лоньон, стоя в углу с недовольным видом, ждал, когда ему скажут, что он тоже не нужен.
— Ничего не нашли? — спросил его Мегрэ, набивая трубку.
— Я посмотрел ящики. Загляните в тот, что слева, в комоде.
Ящик был полон фотографий Арлетты. Некоторые, вроде тех, что на фасаде «Пикреттс», предназначались для рекламы. На снимках она была в черном шелковом платье, не в простом, как сейчас, а в вечернем, облегающем фигуру.
— Вы, Лоньон, — ведь это ваш квартал — видели ее номер в кабаре?
— Нет, но знаю, что он собой представляет. Можете судить по фотографиям сверху. Во время танца она вертелась, более или менее в такт, медленно снимая платье, под которым ничего не было. И в конце концов раздевалась догола.
Казалось, что длинный, шишковатый нос Лоньона шевелится и краснеет.
— По-моему, это проделывают девицы в американском бурлеске. Когда она оставалась в чем мать родила, свет тушили.
И Лоньон нерешительно добавил:
— Вы посмотрели бы ей под платье. Удивленный, Мегрэ ждал.
— Врач позвал меня во время осмотра и показал: у нее удалены все волосы. А выходя на улицу, она ничего под низ не надевала.
Неизвестно почему, все трое чувствовали себя неловко. Не сговариваясь, они избегали смотреть на распростертый труп женщины: в нем было что-то похотливое. Мегрэ мельком взглянул на остальные, меньшего размера фотографии, без сомнения любительские, где Арлетта, везде обнаженная, была запечатлена в самых эротических позах.
— Конверта не найдется? — спросил он.
Лоньон, болван, ухмыльнулся, словно осуждая комиссара: забирает, мол, фотографии, чтобы вволю полюбоваться ими у себя в кабинете.
В соседней комнате Жанвье начал тщательный осмотр места происшествия и во всем находил несоответствие между тем, что было перед глазами, и этими фотографиями, между внутренним миром Арлетты и ее профессиональной жизнью.
В стенном шкафу оказалась керосинка, две начищенные кастрюли, тарелки, чашки, столовые приборы — значит, она все-таки готовила дома. В ящике за окном во двор — яйца, масло, сельдерей и две отбивные.
Другой шкаф забит швабрами, тряпками, банками с мастикой, что наводило на мысль об аккуратной хозяйке, чистюле, которая гордится своей квартирой.
Ни писем, ни бумаг они не нашли. В комнате валялось несколько журналов, но никаких книг, кроме поваренной, да франко-английского словаря. Не было и фотографий родственников, друзей, поклонников, как в большинстве домов.
Много обуви, почти вся новая и на очень высоком каблуке: Арлетта или питала страсть к обуви, или не могла подобрать ничего подходящего для своих чувствительных ног.
В сумочке — пудреница, ключи, губная помада, удостоверение личности и носовой платок без инициалов. Удостоверение личности Мегрэ положил к себе в карман. В тесных, жарко натопленных комнатах ему было не по себе. Он повернулся к Жанвье.
— Дождись прокуратуру. Возможно, я скоро вернусь. Антропометрическая служба прибудет с минуты на минуту.
Не найдя конверта, он сунул фотографии в карман пальто, улыбнулся Лоньону, прозванному коллегами Невезучим, и вышел на лестницу.
Работа в доме предстоит долгая и кропотливая: опросить всех жильцов, в том числе полную женщину в бигуди, которая, видимо, проявляет интерес к происходящему на лестнице и, возможно, видела убийцу, когда он поднимался или спускался.
Мегрэ заглянул в привратницкую и с разрешения г-жи Буэ воспользовался телефоном, стоявшим возле кровати под фотографией сержанта Буэ в форме.
— Люкас не вернулся? — осведомился он, набрав номер уголовной полиции.
Комиссар по удостоверению личности продиктовал дежурному установочные данные жертвы.
— Позвони в Мулен. Постарайся выяснить, есть ли у нее родственники. Пусть разыщут людей, которые могли ее знать, сообщат родителям. Если они живы, наверняка приедут.
Он уже шел по тротуару, направляясь к улице Пигаль, когда сзади остановилась машина. Прокуратура. Сейчас подъедут и антропометристы. Ему не хотелось быть там, где в двух маленьких комнатках толкутся двадцать человек и все еще лежит труп.
Слева — булочная, справа — желтый фасад винной лавки. Из-за неоновой рекламы, резко выделявшейся на фоне темных зданий, «Пикреттс» ночью выглядел чем-то внушительным. Днем же пройдешь и не заметишь.
Узенький фасад — дверь да окно; под дождем, в сине-зеленой подсветке, вывешенные фотографии казались пошлыми и сомнительными.
Перевалило за полдень. Мегрэ удивился, увидев, что дверь открыта. Внутри горела одна лампочка, между столиками подметала пол женщина.
— Хозяин здесь? — спросил комиссар.
Женщина с метлой в руке спокойно взглянула на него.
— Зачем он вам?
— Хотелось бы переговорить.
— Он спит. Я его жена.
Ей было далеко за пятьдесят, скорее даже под шестьдесят. Дородная, но очень подвижная, с прекрасными каштановыми глазами на одутловатом лице.
— Комиссар Мегрэ. Уголовная полиция. Она и глазом не моргнула.
— Присядьте, пожалуйста.
В полутьме зала красный цвет стен и мебельной обивки казался почти черным. Лишь у самого входа сквозь раскрытую дверь в помещение проникал дневной свет, освещал бутылки в баре.
Зал с низким потолком был какой-то вытянутый; на узенькой эстраде — пианино и аккордеон в футляре; полутораметровые перегородки вокруг танцплощадки образовывали нечто вроде кабинетов, где посетители могли чувствовать себя более или менее изолированно.
— Фреда будить обязательно?
Она была в тапочках, старом платье и сером переднике, еще не умыта и не причесана.
— Вы были здесь ночью? Она ответила просто:
— Я слежу за туалетом и при необходимости, когда посетители хотят есть, готовлю.
— Живете здесь же?
— Наверху. Из кухни в квартиру ведет лестница. Но у нас дом в Буживале, мы ездим туда по выходным.
Она не проявляла и тени беспокойства, наоборот, казалась явно заинтригованной тем, что видит перед собой столь важную шишку из полиции. Однако, привычная ко всему, терпеливо ждала.
— Давно содержите кабаре?
— В следующем месяце отметим одиннадцатилетие.
— Много у вас посетителей?
— Когда как.
Он заметил небольшую картонку. Надпись печатными буквами гласила:
Finish the night at «Picratt»'s, The hottest spot in Paris.
Скромные познания в английском тем не менее помогли Мегрэ понять написанное:
Проводите ночи в «Пикреттс», Самом волнующем уголке Парижа.
Перевод «волнующем» был не совсем точен. Английский вариант звучал выразительнее. Скорее, самый «тепленький» уголок Парижа, если слово «тепленький» употребить в определенном смысле.
Хозяйка смотрела на комиссара все так же спокойно.
— Чего-нибудь выпьете?
Она не сомневалась, что он откажется.
— Где вы распространяете свои проспекты?
— Раздаем портье в крупных отелях, а уж они, незаметно, — клиентам, в основном американцам. Ночью, поздно ночью, когда иностранцам начинают надоедать шумные заведения, но они не знают, куда пойти. Кузнечик — он обычно бродит поблизости — сует карточку в руки или подбрасывает в автобус, в такси. Таким образом, когда другие уже закрываются, мы только приступаем к работе. Понимаете?
Он, разумеется, понимал. Здесь оказывались те, кто, побродив по Монмартру, но не получив желаемого, надеялся на последний шанс.
— Большинство ваших посетителей приходят, должно быть, уже нетрезвыми?
— Конечно.
— А вчера ночью много было народу?
— В понедельник-то? Почти никого.
— Оттуда, где вы сидите, можно видеть зал?
Она указала ему в глубине, слева от эстрады, дверь с надписью «Туалеты». На другой двери, справа, в пандан первой, надписи не было.
— Я почти все время там. Мы, в общем-то, не готовим, но случается, посетители заказывают иногда луковый суп, гусиный паштет или холодного лангуста. Вот я и иду на кухню.
— А в остальное время находитесь в зале?
— Чаще всего. Наблюдаю за девочками и в подходящий момент подхожу с коробкой конфет, цветами или атласной куколкой. Да вы и сами знаете, как это делается.
Она не собиралась лукавить. Сняв тапочку с распухшей бесформенной ноги, женщина сидела с явным облегчением на лице.
— Что еще вы хотите узнать? Нет, я вас не тороплю, но скоро будить Фреда. Он мужчина и должен спать больше меня.
— В котором часу вы легли?
— Около пяти. Иногда задерживаемся и до семи.
— А когда встали?
— Час назад. Как раз успела подмести.
— Ваш муж лег вместе с вами?
— На пять минут раньше.
— Утром он никуда не выходил?
— Не вылезал из постели.
Почувствовав, с какой настойчивостью комиссар расспрашивает ее о муже, она заволновалась.
— Надеюсь, вы пришли не из-за него?
— Нет. Меня интересуют двое мужчин, которые были здесь ночью, около двух часов, и сидели в одном из кабинетов. Не заметили?
— Двое мужчин?
Она окинула взглядом столики, словно пытаясь вспомнить.
— Не скажете, где находилась Арлетта перед вторым своим выходом?
— Сидела с молодым человеком. Я даже шепнула ей, что она напрасно теряет время.
— Он часто приходит?
— За последнее время я видела его раза три-четыре. Да, бывает: зайдет человек сюда и влюбится в какую-нибудь из наших девочек. А я им постоянно твержу: если подфартит, уходите, но чтобы ваши кавалеры здесь снова не появлялись. Они сидели спиной к улице в третьем от нас кабинете, в шестерке. Я наблюдала за ними со своего места. Он держал ее за руки и что-то рассказывал, млея от восторга, как, впрочем, все в таких случаях.
— А кто был в соседнем кабинете?
— Никого.
— За весь вечер?
— Это легко проверить: столы еще не протерты. Если там кто-то был, в пепельнице должны остаться окурки, а на столе — следы бокалов.
Проверять пошел сам Мегрэ — она не шелохнулась.
— Чисто.
— В другие дни я не была бы столь категорична, но по понедельникам так мало народу, что мы даже подумываем вообще не открываться. Посетителей вчера набралось едва ли с дюжину, представляете? Муж вам подтвердит.
— Вы знаете Оскара? — неожиданно спросил Мегрэ.
Лицо ее осталось непроницаемым, но у комиссара сложилось впечатление, что откровенности в ней поубавилось.
— Какого Оскара?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
На набережной Жавель Лапуэнт был рассеян, чем-то озабочен, и Люкас, обратив внимание на странный вид инспектора, поинтересовался, уж не болен ли тот.
— Кажется, простыл.
Они еще продолжали опрашивать обитателей домов по соседству со взломанным складом, когда в кабинете Мегрэ зазвонил телефон.
— Комиссариат квартала Сен-Жорж. Участок на улице Ларошфуко, куда зашла Арлетта в половине пятого утра и где заснула на скамейке.
— Секретарь передал мне, что сегодня утром к вам отправляли девицу — Жанну Леле, по прозвищу Арлетта, ту, что подслушала какой-то разговор об убийстве графини.
— Да, я в курсе, — Мегрэ нахмурился. — Убита?
— Задушена в своей квартире. Только что обнаружили.
— Она была в постели?
— Нет.
— Одета?
— Да.
— В шубке?
— Нет В черном шелковом платье. По крайней мере так говорят мои люди. Я там еще не был. Решил сначала позвонить вам. Дело, по-моему, серьезное.
— Конечно, серьезное.
— Насчет графини ничего нового?
— Пока ничего. Может, долго еще не будет.
— Вас не затруднит сообщить в прокуратуру?
— Сейчас позвоню и сразу же выезжаю на место.
— Я думаю, так лучше. Странное дело, правда? Бригадир, дежуривший ночью, не особенно волновался — она была пьяна. До встречи.
— До встречи.
Мегрэ хотел взять с собой Люкаса, но перед его пустым кабинетом вспомнил о расследовании на набережной Жавель. Не было на месте и Лапуэнта. Жанвье только что вернулся и еще не успел снять мокрый, холодный плащ.
— Поехали!
Как обычно, в карман он сунул две трубки.
Жанвье остановил машину уголовной полиции у тротуара, и оба мужчины, одновременно повернув головы, чтобы проверить номер дома, удивленно переглянулись. Нигде — ни перед зданием, ни под аркой, ни во дворе — они не увидели ни одного человека, и только в отдалении прохаживался полицейский, направленный сюда комиссариатом для поддержания порядка.
Причина такого спокойствия выяснилась довольно быстро. На пороге привратницкой их встретил г-н Бёлан, комиссар квартала. За ним стояла крупная невозмутимая женщина с умным лицом.
— Госпожа Буэ, — представил Бёлан. — Жена нашего сержанта. Обнаружив труп, она закрыла дверь своим ключом и сразу же позвонила нам. В доме еще никто ничего не знает.
Словно благодаря за комплимент, женщина слегка наклонила голову.
— Наверху есть кто-нибудь? — поинтересовался Мегрэ.
— Инспектор Лоньон с судебно-медицинским экспертом. А я тут беседую с госпожой Буэ, и мы вместе думаем, что же это за графиня.
— В нашем квартале никаких графинь нет, — заявила привратница.
Ее осанка, голос, манера речи — все говорило о том, что она считает своим долгом быть безукоризненным свидетелем.
— Девушка была тихая. Правда, мы с ней мало общались: она ведь возвращалась под утро и почти весь день проводила в постели.
— Давно она здесь поселилась?
— Два года назад. У нее двухкомнатная квартирка в корпусе Б, в глубине двора.
— У нее часто бывали люди?
— В общем-то, никогда.
— А мужчины?
— Если и приходили, я не видела. Разве что на первых порах. Когда она переехала и уже устроилась, я раза два замечала пожилого мужчину, невысокого, широкоплечего, которого приняла сначала за ее отца. Ко мне он никогда не обращался и, насколько я знаю, больше не появлялся. В доме много жильцов, полно контор, особенно в корпусе А, — разве всех упомнишь.
— Я попозже зайду поговорить с вами.
Дом был старый. Из-под арки одна лестница вела налево, другая — направо, обе темные, с мраморными и эмалированными табличками, извещающими, что на первом этаже — дамский парикмахер, на втором — массажистка, на третьем — мастерская искусственных цветов, юридическая контора и даже ясновидица экстракласса. Плиты двора блестели от дождя; напротив, через двор, виднелась дверь, над которой чернела буква «Б».
Оставляя мокрые следы на ступеньках, они поднялись на четвертый этаж. Пока они поднимались, открылась лишь одна дверь. Полная женщина с редкими, накрученными на бигуди волосами, выглянув, удивленно посмотрела на них и тотчас закрылась на ключ.
Инспектор Лоньон из квартала Сен-Жорж встретил их с мрачной, как всегда, миной, и во взгляде его Мегрэ прочел: «Это должно было случиться».
Но он имел в виду не убийство женщины, а то, что, поскольку преступление совершено в этом квартале, сюда прислали его, Лоньона, но вот теперь прибыл сам Мегрэ, и дело у него заберут.
— Я ни к чему не прикасался, — сухо сообщил он. — Врач еще в комнате.
Ни одна квартира не показалась бы радостной в такую погоду. Был тот хмурый день, когда невольно задаешься вопросом, зачем люди вообще существуют на земле и тратят столько сил, чтобы на ней задержаться.
Первая комната представляла собой мило обставленную, необыкновенно опрятную гостиную в идеальном, против ожидания, порядке. Что сразу бросалось в глаза, так это пол, натертый тщательно, словно в монастыре. Приятно пахло мастикой. «Не забыть спросить у привратницы, сама ли Арлетта убирала квартиру», — подумал Мегрэ.
В приоткрытую дверь они увидели доктора Паскье, который, уже в пальто, складывал в саквояж инструменты. У неразобранной кровати, на белой козьей шкуре, лежал труп женщины — черное атласное платье, неестественной белизны рука, медного отлива волосы.
Самой трогательной бывает обычно какая-нибудь смешная деталь. Так вот, одна нога убитой была в туфле на высоком каблуке, а другая — отчего у Мегрэ защемило сердце — без туфли; через шелковый, забрызганный капельками грязи чулок со спущенной от пятки до колена петлей просвечивали пальцы.
— Мертва, — заключил врач. — Убийца довел дело до конца.
— Когда примерно это случилось?
— Часа полтора назад, не больше. Трупное окоченение еще не наступило.
У кровати, за дверью, Мегрэ увидел открытый шкаф, где висели платья, в основном вечерние и почти все черные.
— Вы думаете, на нее напали сзади?
— Вероятно — я не вижу следов борьбы. Заключение прислать вам, господин Мегрэ?
— Да, пожалуйста.
Премиленькая комнатка ничуть не напоминала обиталище танцовщицы из кабаре. Как и в гостиной, кругом порядок, только искусственная шубка брошена на кровать, а сумочка — на кресло.
Мегрэ пояснил:
— С набережной Орфевр она ушла около половины десятого. Если взяла такси, то уже к десяти могла добраться до дома. На автобусе или метро, без сомнения, позже. И сразу на нее напали.
Он подошел к шкафу, внимательно осмотрел пол.
— Ее ждали — здесь кто-то прятался — и схватили за горло, едва она сняла шубку.
Это произошло совсем недавно. Так быстро прибыть на место преступления удается редко.
— Я вам больше не нужен? — осведомился врач. Он ушел. В свою очередь полицейский комиссар, поинтересовавшись, надо ли ему оставаться до прибытия прокуратуры, не замедлил вернуться в участок, находившийся рядом. И только Лоньон, стоя в углу с недовольным видом, ждал, когда ему скажут, что он тоже не нужен.
— Ничего не нашли? — спросил его Мегрэ, набивая трубку.
— Я посмотрел ящики. Загляните в тот, что слева, в комоде.
Ящик был полон фотографий Арлетты. Некоторые, вроде тех, что на фасаде «Пикреттс», предназначались для рекламы. На снимках она была в черном шелковом платье, не в простом, как сейчас, а в вечернем, облегающем фигуру.
— Вы, Лоньон, — ведь это ваш квартал — видели ее номер в кабаре?
— Нет, но знаю, что он собой представляет. Можете судить по фотографиям сверху. Во время танца она вертелась, более или менее в такт, медленно снимая платье, под которым ничего не было. И в конце концов раздевалась догола.
Казалось, что длинный, шишковатый нос Лоньона шевелится и краснеет.
— По-моему, это проделывают девицы в американском бурлеске. Когда она оставалась в чем мать родила, свет тушили.
И Лоньон нерешительно добавил:
— Вы посмотрели бы ей под платье. Удивленный, Мегрэ ждал.
— Врач позвал меня во время осмотра и показал: у нее удалены все волосы. А выходя на улицу, она ничего под низ не надевала.
Неизвестно почему, все трое чувствовали себя неловко. Не сговариваясь, они избегали смотреть на распростертый труп женщины: в нем было что-то похотливое. Мегрэ мельком взглянул на остальные, меньшего размера фотографии, без сомнения любительские, где Арлетта, везде обнаженная, была запечатлена в самых эротических позах.
— Конверта не найдется? — спросил он.
Лоньон, болван, ухмыльнулся, словно осуждая комиссара: забирает, мол, фотографии, чтобы вволю полюбоваться ими у себя в кабинете.
В соседней комнате Жанвье начал тщательный осмотр места происшествия и во всем находил несоответствие между тем, что было перед глазами, и этими фотографиями, между внутренним миром Арлетты и ее профессиональной жизнью.
В стенном шкафу оказалась керосинка, две начищенные кастрюли, тарелки, чашки, столовые приборы — значит, она все-таки готовила дома. В ящике за окном во двор — яйца, масло, сельдерей и две отбивные.
Другой шкаф забит швабрами, тряпками, банками с мастикой, что наводило на мысль об аккуратной хозяйке, чистюле, которая гордится своей квартирой.
Ни писем, ни бумаг они не нашли. В комнате валялось несколько журналов, но никаких книг, кроме поваренной, да франко-английского словаря. Не было и фотографий родственников, друзей, поклонников, как в большинстве домов.
Много обуви, почти вся новая и на очень высоком каблуке: Арлетта или питала страсть к обуви, или не могла подобрать ничего подходящего для своих чувствительных ног.
В сумочке — пудреница, ключи, губная помада, удостоверение личности и носовой платок без инициалов. Удостоверение личности Мегрэ положил к себе в карман. В тесных, жарко натопленных комнатах ему было не по себе. Он повернулся к Жанвье.
— Дождись прокуратуру. Возможно, я скоро вернусь. Антропометрическая служба прибудет с минуты на минуту.
Не найдя конверта, он сунул фотографии в карман пальто, улыбнулся Лоньону, прозванному коллегами Невезучим, и вышел на лестницу.
Работа в доме предстоит долгая и кропотливая: опросить всех жильцов, в том числе полную женщину в бигуди, которая, видимо, проявляет интерес к происходящему на лестнице и, возможно, видела убийцу, когда он поднимался или спускался.
Мегрэ заглянул в привратницкую и с разрешения г-жи Буэ воспользовался телефоном, стоявшим возле кровати под фотографией сержанта Буэ в форме.
— Люкас не вернулся? — осведомился он, набрав номер уголовной полиции.
Комиссар по удостоверению личности продиктовал дежурному установочные данные жертвы.
— Позвони в Мулен. Постарайся выяснить, есть ли у нее родственники. Пусть разыщут людей, которые могли ее знать, сообщат родителям. Если они живы, наверняка приедут.
Он уже шел по тротуару, направляясь к улице Пигаль, когда сзади остановилась машина. Прокуратура. Сейчас подъедут и антропометристы. Ему не хотелось быть там, где в двух маленьких комнатках толкутся двадцать человек и все еще лежит труп.
Слева — булочная, справа — желтый фасад винной лавки. Из-за неоновой рекламы, резко выделявшейся на фоне темных зданий, «Пикреттс» ночью выглядел чем-то внушительным. Днем же пройдешь и не заметишь.
Узенький фасад — дверь да окно; под дождем, в сине-зеленой подсветке, вывешенные фотографии казались пошлыми и сомнительными.
Перевалило за полдень. Мегрэ удивился, увидев, что дверь открыта. Внутри горела одна лампочка, между столиками подметала пол женщина.
— Хозяин здесь? — спросил комиссар.
Женщина с метлой в руке спокойно взглянула на него.
— Зачем он вам?
— Хотелось бы переговорить.
— Он спит. Я его жена.
Ей было далеко за пятьдесят, скорее даже под шестьдесят. Дородная, но очень подвижная, с прекрасными каштановыми глазами на одутловатом лице.
— Комиссар Мегрэ. Уголовная полиция. Она и глазом не моргнула.
— Присядьте, пожалуйста.
В полутьме зала красный цвет стен и мебельной обивки казался почти черным. Лишь у самого входа сквозь раскрытую дверь в помещение проникал дневной свет, освещал бутылки в баре.
Зал с низким потолком был какой-то вытянутый; на узенькой эстраде — пианино и аккордеон в футляре; полутораметровые перегородки вокруг танцплощадки образовывали нечто вроде кабинетов, где посетители могли чувствовать себя более или менее изолированно.
— Фреда будить обязательно?
Она была в тапочках, старом платье и сером переднике, еще не умыта и не причесана.
— Вы были здесь ночью? Она ответила просто:
— Я слежу за туалетом и при необходимости, когда посетители хотят есть, готовлю.
— Живете здесь же?
— Наверху. Из кухни в квартиру ведет лестница. Но у нас дом в Буживале, мы ездим туда по выходным.
Она не проявляла и тени беспокойства, наоборот, казалась явно заинтригованной тем, что видит перед собой столь важную шишку из полиции. Однако, привычная ко всему, терпеливо ждала.
— Давно содержите кабаре?
— В следующем месяце отметим одиннадцатилетие.
— Много у вас посетителей?
— Когда как.
Он заметил небольшую картонку. Надпись печатными буквами гласила:
Finish the night at «Picratt»'s, The hottest spot in Paris.
Скромные познания в английском тем не менее помогли Мегрэ понять написанное:
Проводите ночи в «Пикреттс», Самом волнующем уголке Парижа.
Перевод «волнующем» был не совсем точен. Английский вариант звучал выразительнее. Скорее, самый «тепленький» уголок Парижа, если слово «тепленький» употребить в определенном смысле.
Хозяйка смотрела на комиссара все так же спокойно.
— Чего-нибудь выпьете?
Она не сомневалась, что он откажется.
— Где вы распространяете свои проспекты?
— Раздаем портье в крупных отелях, а уж они, незаметно, — клиентам, в основном американцам. Ночью, поздно ночью, когда иностранцам начинают надоедать шумные заведения, но они не знают, куда пойти. Кузнечик — он обычно бродит поблизости — сует карточку в руки или подбрасывает в автобус, в такси. Таким образом, когда другие уже закрываются, мы только приступаем к работе. Понимаете?
Он, разумеется, понимал. Здесь оказывались те, кто, побродив по Монмартру, но не получив желаемого, надеялся на последний шанс.
— Большинство ваших посетителей приходят, должно быть, уже нетрезвыми?
— Конечно.
— А вчера ночью много было народу?
— В понедельник-то? Почти никого.
— Оттуда, где вы сидите, можно видеть зал?
Она указала ему в глубине, слева от эстрады, дверь с надписью «Туалеты». На другой двери, справа, в пандан первой, надписи не было.
— Я почти все время там. Мы, в общем-то, не готовим, но случается, посетители заказывают иногда луковый суп, гусиный паштет или холодного лангуста. Вот я и иду на кухню.
— А в остальное время находитесь в зале?
— Чаще всего. Наблюдаю за девочками и в подходящий момент подхожу с коробкой конфет, цветами или атласной куколкой. Да вы и сами знаете, как это делается.
Она не собиралась лукавить. Сняв тапочку с распухшей бесформенной ноги, женщина сидела с явным облегчением на лице.
— Что еще вы хотите узнать? Нет, я вас не тороплю, но скоро будить Фреда. Он мужчина и должен спать больше меня.
— В котором часу вы легли?
— Около пяти. Иногда задерживаемся и до семи.
— А когда встали?
— Час назад. Как раз успела подмести.
— Ваш муж лег вместе с вами?
— На пять минут раньше.
— Утром он никуда не выходил?
— Не вылезал из постели.
Почувствовав, с какой настойчивостью комиссар расспрашивает ее о муже, она заволновалась.
— Надеюсь, вы пришли не из-за него?
— Нет. Меня интересуют двое мужчин, которые были здесь ночью, около двух часов, и сидели в одном из кабинетов. Не заметили?
— Двое мужчин?
Она окинула взглядом столики, словно пытаясь вспомнить.
— Не скажете, где находилась Арлетта перед вторым своим выходом?
— Сидела с молодым человеком. Я даже шепнула ей, что она напрасно теряет время.
— Он часто приходит?
— За последнее время я видела его раза три-четыре. Да, бывает: зайдет человек сюда и влюбится в какую-нибудь из наших девочек. А я им постоянно твержу: если подфартит, уходите, но чтобы ваши кавалеры здесь снова не появлялись. Они сидели спиной к улице в третьем от нас кабинете, в шестерке. Я наблюдала за ними со своего места. Он держал ее за руки и что-то рассказывал, млея от восторга, как, впрочем, все в таких случаях.
— А кто был в соседнем кабинете?
— Никого.
— За весь вечер?
— Это легко проверить: столы еще не протерты. Если там кто-то был, в пепельнице должны остаться окурки, а на столе — следы бокалов.
Проверять пошел сам Мегрэ — она не шелохнулась.
— Чисто.
— В другие дни я не была бы столь категорична, но по понедельникам так мало народу, что мы даже подумываем вообще не открываться. Посетителей вчера набралось едва ли с дюжину, представляете? Муж вам подтвердит.
— Вы знаете Оскара? — неожиданно спросил Мегрэ.
Лицо ее осталось непроницаемым, но у комиссара сложилось впечатление, что откровенности в ней поубавилось.
— Какого Оскара?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13