Были проступки и посерьезнее: разбивали стекла в доме старухи, бросали в ее открытые окна очистки… Она не раз жаловалась в полицию. Лейтенант приходил ко мне, чтобы найти виновников.
— И вы называли ему их имена?
— Я говорил ему, что повинны в этом более или менее все, и если она перестанет возмущаться и грозить палкой, то, возможно, озорники и угомонятся.
— Что же произошло во вторник?
— Вскоре после полудня, около половины второго, Мария, полька-поденщица, у которой трое детей, пришла, как обычно, к матушке Бирар. Окна были открыты, и я услышал из школы вопли Марии, какие-то непонятные слова, которые она выкрикивает на своем языке всякий раз, когда чем-то взволнована. Мария — зовут ее Мария Шмелкер — приехала в нашу деревню работать на ферме, когда ей было шестнадцать лет. Замужем она никогда не была, и все ее дети от разных отцов.
— Итак, во вторник, в половине второго, Мария позвала на помощь?
— Да. Я не вышел из класса, так как заметил, что другие поспешили к старухе. Позже я увидел, как подкатила к дому Бирар малолитражка доктора.
— Вы не пошли поинтересоваться, что же случилось?
— Нет. А теперь некоторые упрекают меня в этом и говорят, что раз я не пошел туда, значит, заранее знал, что случилось.
— Вы, наверно, не могли отлучиться во время занятий?
— Мог. Иногда мне приходится оставлять ненадолго класс, чтобы подписать в мэрии кое-какие бумаги.
В конце концов, я мог бы позвать жену, и та заменила бы меня.
— Она тоже учительница?
— Была учительницей.
— В деревне?
— Нет. Мы вместе работали в школе Курбевуа и прожили там семь лет. Но после того, как мы переехали в деревню, жена оставила работу.
— Почему вы уехали из Курбевуа?
— У моей жены плохое здоровье.
По-видимому, разговор об этом был ему неприятен, ибо отвечал он коротко и неохотно.
— Итак, вы не позвали, как обычно, жену и остались в классе с учениками?
— Совершенно верно.
— Что же произошло потом?
— Целый час длилась невообразимая суматоха. Обычно в деревне тихо. Любой шум слышен издалека. У кузнеца Маршандона перестал стучать молот. Люди переговаривались через заборы. Вам, безусловно, знакомо, как это происходит, когда случается подобное событие. Чтобы ученики не волновались, я закрыл окна.
— Скажите, из окон школы виден дом Леони Бирар?
— Да, из одного окна.
— Что же вы увидели?
— Прежде всего полицейского, и это меня очень удивило, потому что он давно уже не разговаривал с теткой своей жены. Ну а потом увидел Тео, помощника полицейского, который после десяти утра всегда пьян, доктора, соседей… Все они толпились в одной из комнат и почему-то смотрели на пол. Позже из Ла-Рошели приехал полицейский лейтенант с двумя помощниками. Но его я увидел только тогда, когда он, опросив уже многих людей, постучал в дверь класса.
— Он обвинил вас в убийстве Леони Бирар?
Гастен с укоризной взглянул на комиссара, как бы говоря: «Вы же прекрасно знаете, что все это происходит совсем не так». И глуховатым голосом он пояснил:
— Я сразу же заметил, что он смотрит на меня как-то очень странно. Первое, что он спросил: «Господин Гастен, есть у вас карабин?» Я ответил, что нет, но у моего сына Жан-Поля карабин есть. Это опять весьма запутанная история. Вы знаете, как это бывает с детьми? В один прекрасный день кто-нибудь приходит в класс с шариками, и на следующий день все мальчишки играют в шарики и все карманы у них набиты этими шариками. В следующий раз кто-то приносит в класс бумажного змея, и все целыми днями запускают змея.
Так вот, этой осенью кто-то из ребят достал карабин 22-го калибра и стал стрелять по воробьям. Через месяц в классе было уже полдюжины таких же карабинов.
Моему сыну тоже хотелось получить к Рождеству карабин. И я не мог отказать ему в этом…
Даже карабин напомнил комиссару Мегрэ детство, с той только разницей, что у него тогда был не карабин, а духовое ружье, пули которого только взъерошивали птичьи перья.
— Я сказал лейтенанту, что, насколько мне известно, карабин лежит в комнате Жан-Поля. Он послал одного из своих помощников убедиться в этом. Мне бы надо было прежде всего спросить сына, но я как-то не подумал об этом. Оказалось, карабина на месте не было, так как сын оставил его в сарайчике на огороде, где хранится тачка и огородный инвентарь.
— А Леони Бирар была убита из карабина 22-го калибра?
— В этом-то самое удивительное. Но и это еще не все.
Лейтенант спросил меня, выходил ли я утром из класса, и я, к сожалению, сказал, что не выходил.
— Значит, вы выходили?
— Всего на десять минут, сразу после перемены. Когда вам задают подобный вопрос, вы ведь не задумываетесь над ним. Перемена кончилась в десять часов. Немного позже, примерно минут через пять, ко мне зашел Пьедебёф, фермер из Гро-Шена, и попросил подписать ему справку, по которой он получает пенсию как инвалид войны. Обычно печать находится у меня в классе. Но в это утро ее на месте не оказалось, и я пошел с фермером в контору мэрии. Дети вели себя тихо. Так как жена была нездорова, я зашел потом к ней — справиться, не нужно ли ей что-нибудь.
— У вашей жены плохое здоровье?
— В основном нервы… В общей сложности я отсутствовал не больше десяти — пятнадцати минут, скорее, десяти.
— Вы ничего не слышали?
— Помню, что Маршандон подковывал лошадь, потому что слышал удары молота по наковальне, а в воздухе противно пахло паленым. Ведь кузница-то находится рядом с церковью, почти против школы.
— И именно в это время была убита Леони Бирар?
— Да. Кто-то из сада или через открытое окно выстрелил в нее, когда она была в кухне, расположенной в задней части дома.
— Она умерла от пули 22-го калибра?
— Да, и это просто поразительно. Пуля не могла причинить ей большого вреда, так как стреляли со значительного расстояния. Пуля вошла ей в голову через левый глаз и расплющилась о черепную коробку.
— Вы хорошо стреляете?
— Так думают все жители деревни, потому что видели, как зимой я стрелял в цель вместе с сыном. Но вообще-то я стрелял из карабина только на ярмарке.
— Лейтенант не поверил вам?
— Он не обвинил меня сразу, но удивился, почему я скрыл, что выходил из класса. А затем в мое отсутствие он опросил всех учеников и, не сказав мне о результатах опроса, вернулся в Ла-Рошель. На следующий день, то есть вчера, он объявился в моей конторе в мэрии вместе с Тео — помощником полицейского.
— Где же вы были все это время?
— На уроке в классе. Из тридцати двух учеников на занятия пришло только восемь. Два раза меня вызывали, чтобы задать те же вопросы, и во второй раз заставили подписать мои свидетельские показания. Допросили также и мою жену. Спросили, как долго я пробыл у нее.
Сына тоже расспросили о карабине.
— Но вас не арестовали?
— Вчера — нет. Но я уверен, что сегодня, останься я в Сент-Андре, они бы сделали это. Ночью нам в окно бросали камни… Жена очень расстроилась.
— Вы уехали один, а жена осталась там с сыном?
— Да. Надеюсь, что с ними ничего худого не случится. А если меня арестуют, то я просто не смогу защитить себя. Когда меня упрячут за решетку, все связи с внешним миром будут отрезаны. Они сделают со мной все, что захотят.
Лоб его снова покрылся испариной, а пальцы он так сжал в кулак, что они даже побелели.
— Возможно, я ошибаюсь… Но мне казалось, что если я расскажу вам все, то вы, может, согласитесь приехать и установить истину. Я не предлагаю вам денежного вознаграждения, я знаю, что не это вас интересует… Клянусь вам, господин комиссар, я не убивал старуху!
Комиссар Мегрэ нерешительно протянул руку к телефону и в конце концов снял трубку.
— Как фамилия вашего лейтенанта полиции?
— Даньелу.
— Алло! Соедините меня с полицией в Ла-Рошели.
Если лейтенанта Даньелу нет на месте, вы можете найти его в мэрии Сент-Андре-сюр-Мер. Попросите его позвонить мне в рабочий кабинет Люка.
Он повесил трубку, закурил и подошел к окну. Казалось, его совсем не интересовал учитель, который несколько раз порывался поблагодарить его, но так ничего и не сказал.
Мало-помалу прозрачная голубизна парижского неба медленно таяла, переходя в золотистые тона, и фасады домов по ту сторону Сены обретали кремовый цвет. А в окнах высоких мансард сверкало ослепительным блеском отраженное солнце.
— Вы просили соединить вас с Сент-Андре-сюр-Мер?
— Да, Люка… Подождите минутку.
Он перешел в соседнюю комнату.
— Лейтенант Даньелу? Это комиссар Мегрэ из парижской сыскной полиции. Вы, кажется, кого-то разыскиваете?
На другом конце провода полицейский никак не мог прийти в себя от изумления.
— Разве вы уже об этом знаете?
— Речь идет об учителе?
— Так точно. Мне не следовало его упускать. Я никак не думал, что он улизнет. Вчера вечером он уехал поездом в Париж и…
— Вы выдвигаете против него тяжкое обвинение?
— Да. Сегодня утром я получил очень веское свидетельское показание.
— От кого?
— От одного из его учеников.
— Он что-нибудь видел?
— Да.
— Что именно?
— Что учитель вышел во вторник, приблизительно в десять часов двадцать минут, из сарайчика с садовым инвентарем. А именно в десять часов пятнадцать минут помощник полицейского услышал выстрел из карабина.
— Вы спросили ордер на арест у следователя?
— Я как раз собирался ехать за этим в Ла-Рошель, когда вы позвонили… А как вы узнали об этом деле?
Разве в газетах…
— Я не читал сегодня газет. Жозеф Гастен у меня в полиции.
Наступило молчание, потом лейтенант выдавил:
— А!..
Лейтенанту, конечно, страшно хотелось спросить, что и как, но он сдержался и промолчал. Мегрэ также не знал, что ему сказать. Он еще ничего не решил. Если бы сегодня утром солнце не светило так ярко, если бы он не выкурил только что хорошую трубку и не побывал бы мысленно в Фурра с его устрицами и белым вином и если бы за последние десять месяцев у него было бы хоть три дня отпуска, то…
— Алло! Вы меня слушаете?
— Так точно. Что вы собираетесь с ним делать?
— Привезти вам его обратно.
— Вы сами с ним поедете?
Сказано это было без особого энтузиазма, и комиссар улыбнулся.
— Вы не думаете, что он…
— Не знаю. Может быть, он виновен. Может быть, нет. Во всяком случае я его вам привезу.
— Благодарю. Буду встречать вас на вокзале.
У себя в комнате он застал Люка, который с любопытством рассматривал учителя.
— Подождите меня еще минутку. Мне нужно переговорить с начальником.
Ему повезло: срочной работы не предстояло и он без труда получил отпуск на несколько дней. Возвратясь в комнату, он спросил у Гастена:
— Надеюсь, в Сент-Андре есть какая-нибудь деревенская гостиница?
— Конечно. Гостиница «Уютный уголок», ее содержит Луи Помель. Там хорошо кормят, но в комнатах нет водопровода…
— Вы уезжаете, патрон?
— Соедините меня с женой.
Все это было столь неожиданно, что растерявшийся до изумления бедняга Гастен не мог даже радоваться.
— Что он вам сказал?
— Наверно, он вас арестует, когда мы приедем.
— Но вы… вы поедете со мной?
Мегрэ утвердительно кивнул и взял телефонную трубку, которую протягивал ему Люка:
— Это ты? Приготовь мне, пожалуйста, чемоданчик с бельем и туалетными принадлежностями… Да… да… Не знаю… Возможно, два или три дня… — И весело добавил: — Я еду на побережье, в департамент Шаранты. В страну устриц и ракушек. А пока позавтракаю сейчас в городе. До скорой встречи…
Можно было подумать, будто он собирается над кем-то посмеяться, как те самые мальчишки, которые так долго дразнили старую Леони Бирар.
— Пойдемте перекусим немного, — сказал он наконец учителю.
Тот встал и последовал за ним словно во сне.
Глава 2
Служанка из «Уютного уголка»
В Пуатье поезд остановился у здания вокзала. Смеркалось. Вдруг по всей платформе, ярко осветив ее, вспыхнули станционные фонари. И лишь позже, когда поезд шел уже по равнине, наступила полная темнота и в окнах одиноких ферм, будто мерцающие звезды, замелькали приветливые огоньки.
А потом, не доезжая нескольких километров до Ла-Рошели, в темное открытое окно вагона пахнуло ни с чем не сравнимой морской свежестью. Вдали на мгновение мигнул свет маяка.
В их купе сидели еще двое — мужчина и женщина.
Всю дорогу они читали, только изредка поднимая голову, чтобы перекинуться ленивыми, незначительными фразами. Если в начале их пути Жозеф Гастен иногда отвлекался, то в конце он уже не сводил усталых глаз с комиссара.
Поезд загромыхал на стрелках. Перед окном потянулись низенькие домики. Наконец поезд выбрался из путаницы разбегавшихся путей и подкатил к перрону вокзала с его обычными надписями на дверях и толпой встречающих…
Так было и на всех предыдущих станциях.
Едва дверь вагона открылась, как в купе ворвался влажный морской воздух. Казалось, будто он вырывался прямо из черной дыры, где кончались рельсы и где можно было с трудом различить корабельные мачты и медленно покачивающиеся трубы. В темноте слышались крики чаек, воздух был пропитан запахами стоячей воды и дегтя…
У вокзальных дверей неподвижно стояли три человека в форме. Лейтенант Даньелу оказался совсем еще молодым человеком с черными усиками и густыми бровями. Когда комиссар Мегрэ и его спутник подошли к ним ближе, лейтенант двинулся вперед и по-военному отдал Мегрэ честь:
— Весьма польщен, господин комиссар.
Мегрэ, заметив, что один из полицейских вытащил из кармана наручники, потихоньку шепнул лейтенанту:
— Думается, что в этом нет необходимости.
Лейтенант жестом дал понять своему подчиненному, что наручники не нужны. Кое-кто из пассажиров и встречающих обернулся в их сторону. Но таких оказалось мало. Люди с чемоданами в руках толпой шли к выходу, пересекая по диагонали зал ожидания.
— Я, лейтенант, ни в коей мере не собираюсь вмешиваться в ваше расследование. Полагаю, вы меня правильно поняли. Я приехал сюда не как официальное лицо.
— Я знаю. Мы уже говорили об этом со следователем.
— Надеюсь, он не слишком огорчен?
— Напротив, он рад, что вы хоть чем-то нам поможете. Но сейчас нам ничего не остается, как только арестовать его.
Жозеф Гастен, стоявший поблизости, делал вид, что не слушает их, но невольно все слышал.
— Во всяком случае, это в его интересах. В тюрьме он будет в большей безопасности, чем где-либо в другом месте. Вы же сами знаете, как воспринимают подобные события в деревнях и маленьких городишках.
Атмосфера была несколько натянутой. Даже Мегрэ испытывал какую-то неловкость.
— Вы уже обедали?
— Да, в поезде.
— А ночевать вы будете в Ла-Рошели?
— Мне сказали, что в Сент-Андре есть гостиница.
Лейтенант согласно кивнул и отдал какое-то распоряжение своим людям, которые уже подошли к учителю. А так как комиссару нечего было сказать последнему, то он только сочувственно посмотрел на него и сказал, как бы извиняясь:
— Вы слышали. Надо пройти и через это. Я постараюсь вам помочь.
И Гастен также посмотрел на него, а потом, оглянувшись еще раз, вышел наконец из здания вокзала в сопровождении двух полицейских.
— Нам лучше пройти в буфет, — предложил Даньелу. — Или, может быть, пойдем ко мне?
— Как-нибудь в другой раз.
В плохо освещенном зале обедали несколько пассажиров.
Они уселись в углу за стол, уже накрытый для обеда, и заказали немного вина. Когда вино подали, лейтенант в замешательстве спросил:
— Вы думаете, он невиновен?
— Понятия не имею.
— Пока у нас не было показаний мальчика, мы считали возможным оставить его на свободе. К сожалению, эти показания занесены в протокол. Мальчик как будто был искренен, и у него нет никаких оснований лгать.
— Когда он дал свои показания?
— Сегодня утром, во время вторичного опроса всего класса.
— А вчера он ничего не сказал?
— Он был напуган. Вы сами увидите. Если не возражаете, то завтра утром, когда я туда поеду, я привезу вам протокол допроса. Большую часть дня я нахожусь в мэрии.
Обоюдная неловкость не исчезала. Казалось, что лейтенант подавлен массивной фигурой комиссара и его известностью.
— Вы привыкли к делам и людям Парижа. Не знаю, представляете ли вы себе атмосферу маленьких деревушек.
— Я родился в деревне. А вы?
— В Тулузе. — Он натянуто улыбнулся. — Хотите, я отвезу вас в гостиницу?
— Пожалуй, не стоит. Я постараюсь найти такси.
— Как хотите. У вокзала всегда есть такси.
Они расстались у машины, которая двинулась вдоль набережной, и Мегрэ пригнулся, чтобы разглядеть в темноте рыбачьи суда.
Его огорчило, что он приехал поздно вечером. Когда они выехали за город, оставив позади себя море, машина побежала по самой обычной сельской местности и, миновав две деревни, остановилась у какого-то темного здания. В одном из окон горел свет.
— Это здесь?
— Вы ведь спрашивали об «Уютном уголке»?
Какой-то толстяк рассматривал его через застекленную дверь. Не открывая ее, он наблюдал, как Мегрэ взял свой чемодан, расплатился с шофером и, наконец, направился к дому…
За одним из столиков в углу мужчины играли в карты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
— И вы называли ему их имена?
— Я говорил ему, что повинны в этом более или менее все, и если она перестанет возмущаться и грозить палкой, то, возможно, озорники и угомонятся.
— Что же произошло во вторник?
— Вскоре после полудня, около половины второго, Мария, полька-поденщица, у которой трое детей, пришла, как обычно, к матушке Бирар. Окна были открыты, и я услышал из школы вопли Марии, какие-то непонятные слова, которые она выкрикивает на своем языке всякий раз, когда чем-то взволнована. Мария — зовут ее Мария Шмелкер — приехала в нашу деревню работать на ферме, когда ей было шестнадцать лет. Замужем она никогда не была, и все ее дети от разных отцов.
— Итак, во вторник, в половине второго, Мария позвала на помощь?
— Да. Я не вышел из класса, так как заметил, что другие поспешили к старухе. Позже я увидел, как подкатила к дому Бирар малолитражка доктора.
— Вы не пошли поинтересоваться, что же случилось?
— Нет. А теперь некоторые упрекают меня в этом и говорят, что раз я не пошел туда, значит, заранее знал, что случилось.
— Вы, наверно, не могли отлучиться во время занятий?
— Мог. Иногда мне приходится оставлять ненадолго класс, чтобы подписать в мэрии кое-какие бумаги.
В конце концов, я мог бы позвать жену, и та заменила бы меня.
— Она тоже учительница?
— Была учительницей.
— В деревне?
— Нет. Мы вместе работали в школе Курбевуа и прожили там семь лет. Но после того, как мы переехали в деревню, жена оставила работу.
— Почему вы уехали из Курбевуа?
— У моей жены плохое здоровье.
По-видимому, разговор об этом был ему неприятен, ибо отвечал он коротко и неохотно.
— Итак, вы не позвали, как обычно, жену и остались в классе с учениками?
— Совершенно верно.
— Что же произошло потом?
— Целый час длилась невообразимая суматоха. Обычно в деревне тихо. Любой шум слышен издалека. У кузнеца Маршандона перестал стучать молот. Люди переговаривались через заборы. Вам, безусловно, знакомо, как это происходит, когда случается подобное событие. Чтобы ученики не волновались, я закрыл окна.
— Скажите, из окон школы виден дом Леони Бирар?
— Да, из одного окна.
— Что же вы увидели?
— Прежде всего полицейского, и это меня очень удивило, потому что он давно уже не разговаривал с теткой своей жены. Ну а потом увидел Тео, помощника полицейского, который после десяти утра всегда пьян, доктора, соседей… Все они толпились в одной из комнат и почему-то смотрели на пол. Позже из Ла-Рошели приехал полицейский лейтенант с двумя помощниками. Но его я увидел только тогда, когда он, опросив уже многих людей, постучал в дверь класса.
— Он обвинил вас в убийстве Леони Бирар?
Гастен с укоризной взглянул на комиссара, как бы говоря: «Вы же прекрасно знаете, что все это происходит совсем не так». И глуховатым голосом он пояснил:
— Я сразу же заметил, что он смотрит на меня как-то очень странно. Первое, что он спросил: «Господин Гастен, есть у вас карабин?» Я ответил, что нет, но у моего сына Жан-Поля карабин есть. Это опять весьма запутанная история. Вы знаете, как это бывает с детьми? В один прекрасный день кто-нибудь приходит в класс с шариками, и на следующий день все мальчишки играют в шарики и все карманы у них набиты этими шариками. В следующий раз кто-то приносит в класс бумажного змея, и все целыми днями запускают змея.
Так вот, этой осенью кто-то из ребят достал карабин 22-го калибра и стал стрелять по воробьям. Через месяц в классе было уже полдюжины таких же карабинов.
Моему сыну тоже хотелось получить к Рождеству карабин. И я не мог отказать ему в этом…
Даже карабин напомнил комиссару Мегрэ детство, с той только разницей, что у него тогда был не карабин, а духовое ружье, пули которого только взъерошивали птичьи перья.
— Я сказал лейтенанту, что, насколько мне известно, карабин лежит в комнате Жан-Поля. Он послал одного из своих помощников убедиться в этом. Мне бы надо было прежде всего спросить сына, но я как-то не подумал об этом. Оказалось, карабина на месте не было, так как сын оставил его в сарайчике на огороде, где хранится тачка и огородный инвентарь.
— А Леони Бирар была убита из карабина 22-го калибра?
— В этом-то самое удивительное. Но и это еще не все.
Лейтенант спросил меня, выходил ли я утром из класса, и я, к сожалению, сказал, что не выходил.
— Значит, вы выходили?
— Всего на десять минут, сразу после перемены. Когда вам задают подобный вопрос, вы ведь не задумываетесь над ним. Перемена кончилась в десять часов. Немного позже, примерно минут через пять, ко мне зашел Пьедебёф, фермер из Гро-Шена, и попросил подписать ему справку, по которой он получает пенсию как инвалид войны. Обычно печать находится у меня в классе. Но в это утро ее на месте не оказалось, и я пошел с фермером в контору мэрии. Дети вели себя тихо. Так как жена была нездорова, я зашел потом к ней — справиться, не нужно ли ей что-нибудь.
— У вашей жены плохое здоровье?
— В основном нервы… В общей сложности я отсутствовал не больше десяти — пятнадцати минут, скорее, десяти.
— Вы ничего не слышали?
— Помню, что Маршандон подковывал лошадь, потому что слышал удары молота по наковальне, а в воздухе противно пахло паленым. Ведь кузница-то находится рядом с церковью, почти против школы.
— И именно в это время была убита Леони Бирар?
— Да. Кто-то из сада или через открытое окно выстрелил в нее, когда она была в кухне, расположенной в задней части дома.
— Она умерла от пули 22-го калибра?
— Да, и это просто поразительно. Пуля не могла причинить ей большого вреда, так как стреляли со значительного расстояния. Пуля вошла ей в голову через левый глаз и расплющилась о черепную коробку.
— Вы хорошо стреляете?
— Так думают все жители деревни, потому что видели, как зимой я стрелял в цель вместе с сыном. Но вообще-то я стрелял из карабина только на ярмарке.
— Лейтенант не поверил вам?
— Он не обвинил меня сразу, но удивился, почему я скрыл, что выходил из класса. А затем в мое отсутствие он опросил всех учеников и, не сказав мне о результатах опроса, вернулся в Ла-Рошель. На следующий день, то есть вчера, он объявился в моей конторе в мэрии вместе с Тео — помощником полицейского.
— Где же вы были все это время?
— На уроке в классе. Из тридцати двух учеников на занятия пришло только восемь. Два раза меня вызывали, чтобы задать те же вопросы, и во второй раз заставили подписать мои свидетельские показания. Допросили также и мою жену. Спросили, как долго я пробыл у нее.
Сына тоже расспросили о карабине.
— Но вас не арестовали?
— Вчера — нет. Но я уверен, что сегодня, останься я в Сент-Андре, они бы сделали это. Ночью нам в окно бросали камни… Жена очень расстроилась.
— Вы уехали один, а жена осталась там с сыном?
— Да. Надеюсь, что с ними ничего худого не случится. А если меня арестуют, то я просто не смогу защитить себя. Когда меня упрячут за решетку, все связи с внешним миром будут отрезаны. Они сделают со мной все, что захотят.
Лоб его снова покрылся испариной, а пальцы он так сжал в кулак, что они даже побелели.
— Возможно, я ошибаюсь… Но мне казалось, что если я расскажу вам все, то вы, может, согласитесь приехать и установить истину. Я не предлагаю вам денежного вознаграждения, я знаю, что не это вас интересует… Клянусь вам, господин комиссар, я не убивал старуху!
Комиссар Мегрэ нерешительно протянул руку к телефону и в конце концов снял трубку.
— Как фамилия вашего лейтенанта полиции?
— Даньелу.
— Алло! Соедините меня с полицией в Ла-Рошели.
Если лейтенанта Даньелу нет на месте, вы можете найти его в мэрии Сент-Андре-сюр-Мер. Попросите его позвонить мне в рабочий кабинет Люка.
Он повесил трубку, закурил и подошел к окну. Казалось, его совсем не интересовал учитель, который несколько раз порывался поблагодарить его, но так ничего и не сказал.
Мало-помалу прозрачная голубизна парижского неба медленно таяла, переходя в золотистые тона, и фасады домов по ту сторону Сены обретали кремовый цвет. А в окнах высоких мансард сверкало ослепительным блеском отраженное солнце.
— Вы просили соединить вас с Сент-Андре-сюр-Мер?
— Да, Люка… Подождите минутку.
Он перешел в соседнюю комнату.
— Лейтенант Даньелу? Это комиссар Мегрэ из парижской сыскной полиции. Вы, кажется, кого-то разыскиваете?
На другом конце провода полицейский никак не мог прийти в себя от изумления.
— Разве вы уже об этом знаете?
— Речь идет об учителе?
— Так точно. Мне не следовало его упускать. Я никак не думал, что он улизнет. Вчера вечером он уехал поездом в Париж и…
— Вы выдвигаете против него тяжкое обвинение?
— Да. Сегодня утром я получил очень веское свидетельское показание.
— От кого?
— От одного из его учеников.
— Он что-нибудь видел?
— Да.
— Что именно?
— Что учитель вышел во вторник, приблизительно в десять часов двадцать минут, из сарайчика с садовым инвентарем. А именно в десять часов пятнадцать минут помощник полицейского услышал выстрел из карабина.
— Вы спросили ордер на арест у следователя?
— Я как раз собирался ехать за этим в Ла-Рошель, когда вы позвонили… А как вы узнали об этом деле?
Разве в газетах…
— Я не читал сегодня газет. Жозеф Гастен у меня в полиции.
Наступило молчание, потом лейтенант выдавил:
— А!..
Лейтенанту, конечно, страшно хотелось спросить, что и как, но он сдержался и промолчал. Мегрэ также не знал, что ему сказать. Он еще ничего не решил. Если бы сегодня утром солнце не светило так ярко, если бы он не выкурил только что хорошую трубку и не побывал бы мысленно в Фурра с его устрицами и белым вином и если бы за последние десять месяцев у него было бы хоть три дня отпуска, то…
— Алло! Вы меня слушаете?
— Так точно. Что вы собираетесь с ним делать?
— Привезти вам его обратно.
— Вы сами с ним поедете?
Сказано это было без особого энтузиазма, и комиссар улыбнулся.
— Вы не думаете, что он…
— Не знаю. Может быть, он виновен. Может быть, нет. Во всяком случае я его вам привезу.
— Благодарю. Буду встречать вас на вокзале.
У себя в комнате он застал Люка, который с любопытством рассматривал учителя.
— Подождите меня еще минутку. Мне нужно переговорить с начальником.
Ему повезло: срочной работы не предстояло и он без труда получил отпуск на несколько дней. Возвратясь в комнату, он спросил у Гастена:
— Надеюсь, в Сент-Андре есть какая-нибудь деревенская гостиница?
— Конечно. Гостиница «Уютный уголок», ее содержит Луи Помель. Там хорошо кормят, но в комнатах нет водопровода…
— Вы уезжаете, патрон?
— Соедините меня с женой.
Все это было столь неожиданно, что растерявшийся до изумления бедняга Гастен не мог даже радоваться.
— Что он вам сказал?
— Наверно, он вас арестует, когда мы приедем.
— Но вы… вы поедете со мной?
Мегрэ утвердительно кивнул и взял телефонную трубку, которую протягивал ему Люка:
— Это ты? Приготовь мне, пожалуйста, чемоданчик с бельем и туалетными принадлежностями… Да… да… Не знаю… Возможно, два или три дня… — И весело добавил: — Я еду на побережье, в департамент Шаранты. В страну устриц и ракушек. А пока позавтракаю сейчас в городе. До скорой встречи…
Можно было подумать, будто он собирается над кем-то посмеяться, как те самые мальчишки, которые так долго дразнили старую Леони Бирар.
— Пойдемте перекусим немного, — сказал он наконец учителю.
Тот встал и последовал за ним словно во сне.
Глава 2
Служанка из «Уютного уголка»
В Пуатье поезд остановился у здания вокзала. Смеркалось. Вдруг по всей платформе, ярко осветив ее, вспыхнули станционные фонари. И лишь позже, когда поезд шел уже по равнине, наступила полная темнота и в окнах одиноких ферм, будто мерцающие звезды, замелькали приветливые огоньки.
А потом, не доезжая нескольких километров до Ла-Рошели, в темное открытое окно вагона пахнуло ни с чем не сравнимой морской свежестью. Вдали на мгновение мигнул свет маяка.
В их купе сидели еще двое — мужчина и женщина.
Всю дорогу они читали, только изредка поднимая голову, чтобы перекинуться ленивыми, незначительными фразами. Если в начале их пути Жозеф Гастен иногда отвлекался, то в конце он уже не сводил усталых глаз с комиссара.
Поезд загромыхал на стрелках. Перед окном потянулись низенькие домики. Наконец поезд выбрался из путаницы разбегавшихся путей и подкатил к перрону вокзала с его обычными надписями на дверях и толпой встречающих…
Так было и на всех предыдущих станциях.
Едва дверь вагона открылась, как в купе ворвался влажный морской воздух. Казалось, будто он вырывался прямо из черной дыры, где кончались рельсы и где можно было с трудом различить корабельные мачты и медленно покачивающиеся трубы. В темноте слышались крики чаек, воздух был пропитан запахами стоячей воды и дегтя…
У вокзальных дверей неподвижно стояли три человека в форме. Лейтенант Даньелу оказался совсем еще молодым человеком с черными усиками и густыми бровями. Когда комиссар Мегрэ и его спутник подошли к ним ближе, лейтенант двинулся вперед и по-военному отдал Мегрэ честь:
— Весьма польщен, господин комиссар.
Мегрэ, заметив, что один из полицейских вытащил из кармана наручники, потихоньку шепнул лейтенанту:
— Думается, что в этом нет необходимости.
Лейтенант жестом дал понять своему подчиненному, что наручники не нужны. Кое-кто из пассажиров и встречающих обернулся в их сторону. Но таких оказалось мало. Люди с чемоданами в руках толпой шли к выходу, пересекая по диагонали зал ожидания.
— Я, лейтенант, ни в коей мере не собираюсь вмешиваться в ваше расследование. Полагаю, вы меня правильно поняли. Я приехал сюда не как официальное лицо.
— Я знаю. Мы уже говорили об этом со следователем.
— Надеюсь, он не слишком огорчен?
— Напротив, он рад, что вы хоть чем-то нам поможете. Но сейчас нам ничего не остается, как только арестовать его.
Жозеф Гастен, стоявший поблизости, делал вид, что не слушает их, но невольно все слышал.
— Во всяком случае, это в его интересах. В тюрьме он будет в большей безопасности, чем где-либо в другом месте. Вы же сами знаете, как воспринимают подобные события в деревнях и маленьких городишках.
Атмосфера была несколько натянутой. Даже Мегрэ испытывал какую-то неловкость.
— Вы уже обедали?
— Да, в поезде.
— А ночевать вы будете в Ла-Рошели?
— Мне сказали, что в Сент-Андре есть гостиница.
Лейтенант согласно кивнул и отдал какое-то распоряжение своим людям, которые уже подошли к учителю. А так как комиссару нечего было сказать последнему, то он только сочувственно посмотрел на него и сказал, как бы извиняясь:
— Вы слышали. Надо пройти и через это. Я постараюсь вам помочь.
И Гастен также посмотрел на него, а потом, оглянувшись еще раз, вышел наконец из здания вокзала в сопровождении двух полицейских.
— Нам лучше пройти в буфет, — предложил Даньелу. — Или, может быть, пойдем ко мне?
— Как-нибудь в другой раз.
В плохо освещенном зале обедали несколько пассажиров.
Они уселись в углу за стол, уже накрытый для обеда, и заказали немного вина. Когда вино подали, лейтенант в замешательстве спросил:
— Вы думаете, он невиновен?
— Понятия не имею.
— Пока у нас не было показаний мальчика, мы считали возможным оставить его на свободе. К сожалению, эти показания занесены в протокол. Мальчик как будто был искренен, и у него нет никаких оснований лгать.
— Когда он дал свои показания?
— Сегодня утром, во время вторичного опроса всего класса.
— А вчера он ничего не сказал?
— Он был напуган. Вы сами увидите. Если не возражаете, то завтра утром, когда я туда поеду, я привезу вам протокол допроса. Большую часть дня я нахожусь в мэрии.
Обоюдная неловкость не исчезала. Казалось, что лейтенант подавлен массивной фигурой комиссара и его известностью.
— Вы привыкли к делам и людям Парижа. Не знаю, представляете ли вы себе атмосферу маленьких деревушек.
— Я родился в деревне. А вы?
— В Тулузе. — Он натянуто улыбнулся. — Хотите, я отвезу вас в гостиницу?
— Пожалуй, не стоит. Я постараюсь найти такси.
— Как хотите. У вокзала всегда есть такси.
Они расстались у машины, которая двинулась вдоль набережной, и Мегрэ пригнулся, чтобы разглядеть в темноте рыбачьи суда.
Его огорчило, что он приехал поздно вечером. Когда они выехали за город, оставив позади себя море, машина побежала по самой обычной сельской местности и, миновав две деревни, остановилась у какого-то темного здания. В одном из окон горел свет.
— Это здесь?
— Вы ведь спрашивали об «Уютном уголке»?
Какой-то толстяк рассматривал его через застекленную дверь. Не открывая ее, он наблюдал, как Мегрэ взял свой чемодан, расплатился с шофером и, наконец, направился к дому…
За одним из столиков в углу мужчины играли в карты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13