Надеюсь, вы ничего не имеете против морковки? Других овощей сегодня на кухне нет. Вам готовят пюре из картошки и морковки, с мясным бульоном. Вам что, мешает солнце? Или я вас утомила?
— Нет, я…
Голос у него звучит нормально. Но он не может подобрать слова, не знает, что ответить. Ему нужно закрыть глаза и полежать молча и неподвижно, ни о чем не думая.
А ведь он был так уверен, что с ним покончено!
Глава 8
Наверно, это ребячество, но такое иногда с ним бывает, и тогда ребячество кажется ему важнее самых важных дел. Сегодня понедельник. Он проснулся вовремя, как раз когда часы на церкви начали бить шесть.
Жозефа спит на своей раскладушке. У Могра есть его полчаса. Он может без помех думать о чем угодно. Но почему он чувствует какое-то недовольство?
Вчера он долго не решался попросить Анжель никому не рассказывать, что он говорит, ему хотелось сделать сюрприз м-ль Бланш. Он все откладывал и откладывал, и в результате, опоздав на десять минут, прибежала Жозефа в новом красном демисезонном пальто, которое еще пахло магазином. Берет на медно-рыжих волосах был тоже красный. Она никак не могла перевести дух, словно за ней кто-то гнался.
— Простите меня, Анжель, я опоздала… Вы из-за меня задержались.
— Ничего, с тех пор как моя дочка вышла замуж, я живу одна.
— А как вы, господин Могра? Хорошо провели день?
Анжель так хитро посмотрела на него, что у Могра не хватило духу ее разочаровать.
— Очень хорошо, — ответил он.
Вновь обретенный дар речи уже не доставлял ему такого удовольствия. К концу дня стало казаться, что голос у него неестественный, хриплый, словно он болеет тяжелой ангиной. Некоторые слоги выходили неважно, наезжали друг на друга.
— Ну, что скажете? — воскликнула Анжель.
— Я так рада!
Вспоминать об этом ему неприятно. Проснувшись, он обнаружил, что теперь перед ним еще больше всяких проблем. Будут ли ухаживать за ним все с той же заботой? Не заберут ли у него м-ль Бланш, которая, наверное, нужна другому больному?
Вчера Анжель говорила, что медсестер не хватает, и не только в общих палатах, но и для тех, кто может позволить себе роскошь иметь собственную сиделку.
— Понимаете, не так-то просто найти девушку, которая согласилась бы работать по двенадцать часов в сутки.
А работа тяжелая, спору нет. Но ему как-то не хочется думать о том, что м-ль Бланш сидит с ним целыми днями только потому, что это ее профессия.
Бессон тоже не станет теперь ездить ежедневно через весь Париж, чтобы его навестить.
Могра опасается, что образовавшийся вокруг него мирок может распасться и он останется в еще большем одиночестве. Сегодня утром он ощутил, что у него не осталось храбрости снова углубляться в себя. Попытался вновь обрести определенное состояние, которое ему трудно описать, но не получилось.
Лежа в теплой постели, Могра принялся было за подведение своего рода итогов, но быстро понял, что сделать это — хладнокровно не сумеет.
Но разве такого не бывает со всеми? Человек ложится в постель, ни о чем особенно не думая. Пытается заснуть. Ворочается с боку на бок, уже толком не соображая, бодрствует или уже дремлет. Постепенно мысли приобретают совсем иное направление, чем днем, одолевают такие видения, что оставаться бесстрастным он уже не может, и раньше или позже почти всегда наступает прозрение, когда все становится ясно как днем.
А утром человек тщетно пытается вспомнить, что же было ночью, но если вспомнит, то тут же постарается выбросить это из головы, чтобы не терзаться целыми днями.
Могра рассеянно смотрит на спящую Жозефу, прислушивается ко всяким звукам и шорохам, но тоже рассеянно и безо всякого удовольствия. У Одуара всего две отдельные палаты — а вдруг ему понадобится та, в которой лежит Могра?
А он только начал привыкать. Анжель слишком много говорила. С несколько утомительным воодушевлением рассказала всю свою жизнь, потом жизнь дочери.
Может, для первого дня он тоже слишком много разговаривал? Первые восторги прошли, и это больше не доставляет ему радости.
Жозефа откидывает одеяло, протирает глаза, смотрит на часы.
— С добрым утром! Удивительно, как это вы всегда просыпаетесь раньше меня? Наверное, привыкли вставать ни свет ни заря?
— Вчера я проснулся позже.
— А я в выходной валяюсь в постели часов до десяти. Как хорошо, когда можешь проспать ночь, как все нормальные люди!
Она встает, застегивает лифчик, поправляет халат, потом приглаживает волосы. Берется за ручку двери, и в этот миг появляется м-ль Бланш, уже в халате. Не кажется ли она оживленнее, чем обычно? Может, это результат дня, проведенного вне больницы?
— С добрым утром! — здоровается она, усаживаясь у его постели и лукаво поглядывая на Могра.
Он колеблется, гадая, знает она уже или нет, и наконец довольно брюзгливо произносит:
— С добрым утром.
— Продолжайте. Скажите что-нибудь еще.
Она не удивлена. Значит, уже в курсе.
— Что сказать?
— Что вы на меня не сердитесь за то, что я не предупредила вас и взяла выходной.
Он и в самом деле ведет себя нелепо. Отдав наконец себе в этом отчет, он отвечает ей улыбкой.
— Простите меня.
— Вы довольны?
— Да, конечно. Мне кажется…
Жозефа попрощалась и ушла. Начинается ежедневная рутина: судно, градусник, пульс.
— Вы, кажется, ели пюре?
Жозефа ей об этом не говорила. С Анжель она тоже вряд ли виделась. Это означает одно: все, что происходит у него в палате, известно всей больнице.
— Мне следовало бы предупредить вас в субботу. Но я не решилась. Боялась, вы будете плохо спать. Больные не любят новых людей. Я была уверена, что с Анжель у вас будет все в порядке. Что вы о ней скажете?
Он не отвечает просто потому, что ему нечего сказать.
— Она немного шумная, но я хотела бы знать свое дело, как она. Ей можно доверить самых тяжелых больных.
Догадывается ли она, о чем он думает, внимательно наблюдая за ней? Ему очень хочется знать, как она провела время. Но спросить не осмеливается. В конце концов она сама косвенно касается этой темы.
— Совсем забыла — у меня есть для вас небольшой подарок.
Она достает из кармана маленькую коробочку из блестящего картона с золотыми узорами и надписью: «Ив». Он ничего не понимает и с тревогой начинает гадать: неужто у нее есть ребенок? И при чем тут он?
— Это драже. Вчера я была у своей сестры в Мелане на крестинах ее третьего сына, которому только что исполнился месяц. Я была крестной.
Выходит, зря он терзался. Накануне, да и сегодня утром, до ее прихода, Могра нарочно представлял себе м-ль Бланш в эротических позах с мужчиной.
Как когда-то это у него было с г-жой Ремаж. Он чувствовал потребность очернить м-ль Бланш. Может, теперь нужно попросить у нее прощения?
— Моя сестра, она меня моложе, пять лет назад вышла за школьного учителя.
Тогда она и сама работала учительницей в Ориньи, деревушке близ Мелана. Два года, даже после рождения первого ребенка, она продолжала работать, и ее муж каждый вечер ездил на велосипеде за ней в Ориньи. Когда родился второй ребенок, им стало совсем невмоготу, и ей пришлось отказаться от места.
Теперь они с тремя сыновьями живут в крошечном домике во дворе школы, там еще рядом растет старая липа.
Это очень напоминает ему Фекан. Сегодня солнце такое яркое, как вчера.
— Если бы меня не попросили быть крестной, я ни за что не взяла бы выходной.
— Благодарю…
Она записывает температуру на карточку, и он в первый раз спрашивает:
— Сколько?
— Тридцать шесть и шесть. Но вообще-то я не должна вам этого говорить.
Пульс у вас тоже нормальный. Ну что, возьмемся за туалет?
Обтерев его губкой с головы до ног, она, так же как вчера Анжель, начинает разминать ему пальцы.
— А теперь попробуйте ими пошевелить… Да нет же, вы можете… Еще…
Речь идет о правой, парализованной руке. Могра смотрит на нее и видит, что пальцы чуть-чуть сгибаются в суставах. Потом она просит его пошевелить пальцами на ноге, но это удается ему хуже.
— А теперь я вам помогу. Не бойтесь.
Одной рукой она подхватывает его ноги, затем, повернувшись к нему, просовывает руку ему под спину. Могра встревожен, но не сопротивляется, и в результате обнаруживает, что сидит на кровати, свесив ноги вниз.
Начинает кружиться голова. Если она его отпустит, он упадет на бок или даже вперед. Сестра крепко обнимает его за плечи, и он чувствует ее теплую выпуклую грудь.
Могра едва узнает собственные ноги — так быстро и сильно они исхудали.
Икр вообще почти не видно.
— Старайтесь держаться прямо. Это для вас первое упражнение. Завтра попробуете встать на ноги.
Его сильно смущает то обстоятельство, что ниже пояса он голый. Он боится, что из-за близости медсестры произойдет эрекция, которую уже нельзя будет извинить бессознательным состоянием или сильным жаром.
Едва он об этом подумал, как все так и происходит, и он смущенно бормочет:
— Извините меня…
— Ничего… Я привыкла…
Выходит, даже его интимные рефлексы — это часть процесса, каждый этап которого известен заранее!
— Ладно, на сегодня достаточно.
Она укладывает его обратно в постель и накрывает одеялом.
— Какие каши вы больше любите — на молоке или на воде?
Он что-то ей ответил. Она принесла плошку слишком на его вкус сладкой каши и стала кормить с ложечки.
Он еще ест, когда входит старшая медсестра.
— Кажется, тут дела идут неплохо.
М-ль Бланш докладывает:
— Он просидел на краю кровати почти пять минут.
— Хорошо! Очень хорошо!
И, указывая на капельницу с глюкозой, добавляет:
— Это уже можете убрать.
Могра кажется, что слишком уж они его торопят. Такое впечатление, что он за ними не поспевает. Они спешат вернуть Могра в мир, который так долго был его миром. Но он к этому не готов, не верит, что у него получится, и к тому же подозревает их в желании поскорее от него избавиться.
Приходят две итальянки со своими тряпками и швабрами. В коридоре работает пылесос. Раньше он его не слышал и теперь делает вывод, что им пользуются раз иди два в неделю. Какой-то мужчина вкатывает пылесос к нему в палату, и, пока он работает, у Могра гудит в голове.
Сразу после уборки приходит парикмахер.
— Хотите, я вас подстригу?
— Не сегодня.
— Смотрите-ка, мадемуазель Бланш, ваш больной-то заговорил!
И, обращаясь к Могра, парикмахер добавил:
— Здорово, правда? Я видел таких, которые от радости буквально обливались слезами.
Могра не уверен, что это были слезы радости. Разве другие не испытывали, так же как и он, страха, когда барьер внезапно исчез? Это ведь первый шаг насильственного возвращения к людям. А что еще они будут заставлять его делать?
В палату широким шагом входит вчерашний врач с глазами-шариками за толстыми стеклами очков и обращается сперва к сиделке:
— Ну, как прошло воскресенье? Окрестили?
— Да, было очень весело.
— А как вы сегодня себя чувствуете?
У Могра плохое настроение, которое после прихода врача испортилось еще больше. Чуть раньше, когда м-ль Бланш рассказывала о своей сестре, он спросил у нее:
— А вы? Не подумываете насчет того, чтобы выйти замуж?
— Ну, во-первых, для брака нужны двое. Да и обстоятельства должны позволять…
Когда она говорила это, в глазах у нее таилась грусть, и теперь Могра, кажется, понял ее причину. Ему почудилось, что между девушкой и студентом-практикантом существует некая близость, которую нельзя объяснить только тем, что они работают в одной больнице. Он обращается к ней на «вы».
Она тоже. Но это напоминает игру. Могра готов поклясться, что взглядами они сказали друг другу примерно следующее:
«Не показался ли тебе день слишком длинным? Ты хоть иногда вспоминала обо мне?»
«Все время, дурачок. А ты? У тебя было много работы?»
Могра не уверен, что прав. Ему уже доводилось встречать подобные пары на улице, и он всегда был ими очарован. Они не держатся за руки, идут как все, и тем не менее с первого же взгляда чувствуется, что эти двое находятся в полной гармонии и образуют словно бы ядрышко в гуще толпы. Могра иногда шел вслед за такой парой, следил завистливым взглядом, будто желая проникнуть в их секрет, но раньше или позже они скрывались в метро или кинотеатре.
— Теперь от вашей афазии остались лишь неприятные воспоминания. Вы рады?
Все они почему-то считают, что он должен этому радоваться. Будет ли это ложью, если ответить им утвердительно? Сумеет ли объяснить, как обстоит дело в действительности?
Впрочем, в каком-то смысле он и впрямь рад. И тем не менее будет продолжать защищаться, не позволит им вытолкнуть его в жизнь раньше времени.
Рене пока не уверен даже, хочется ли ему туда возвращаться.
— Профессор осмотрит вас позже, сейчас он очень занят. Один за другим прибыли два очень тяжелых больных.
Они переглядываются над его постелью, и Могра всякий раз кажется, что сердца их ликуют. Но ему-то какое до этого дело, ведь он не влюблен в м-ль Бланш? Ее личная жизнь его не касается. Он убежден, что у Жозефы есть любовники, но и это его не волнует, хотя решил, что если поправится, то непременно займется с ней любовью.
— Он ел что-нибудь?
— Поел каши, безо всякого труда.
— Отлично! Тогда мне лишь остается пожелать вам обоим хорошо провести день.
Она провожает студента до двери, но в коридор не выходит, по мнению Могра, намеренно: она явно поняла, что он разгадал их тайну. Потому-то, вернувшись к постели, м-ль Бланш выглядит немножко не так, как обычно, исподтишка поглядывает на Могра и в конце концов произносит:
— Славный парень. Профессор Одуар считает его своим лучшим ассистентом.
И достойным похвалы! Он же работает, чтобы было чем платить за учебу!
Будущий профессор! Анжель все это уже рассказала. Но ему-то что? Он ведь не собирается разводиться и жениться на м-ль Бланш.
«Для брака нужны двое», — сказала она. Их и есть двое. «Да и обстоятельства должны позволять…»
Может, практикант женат? Могра не посмотрел, есть ли у него на пальце обручальное кольцо. У м-ль Бланш нет. Быть может, они ждут, когда молодой врач обретет прочное положение? Они любовники или нет?
Сегодня утром все идет очень быстро. Сразу видно, что уже не воскресенье.
Можно подумать, что все вокруг стараются возместить свое вчерашнее отсутствие и принимаются за дела с удвоенной энергией. Все везде кипит.
Хлопают двери, по коридору чуть ли не бегом спешат медсестры. А вот и Одуар: он тоже спешит, но держится естественнее, чем прежде.
— Как вы себя чувствуете?
— Хорошо, доктор.
— Вы, кажется, уже сидели на краю кровати? Замечательно. Радует меня и то, что воспаление дыхательных путей прошло довольно быстро. Это вам позволит поскорее приняться за восстановление нарушенных функций. Наш друг Бессон еще не заходил?
М-ль Бланш по привычке отвечает вместо Могра:
— Пока нет.
Должно быть, и Бессон у себя в Бруссе наверстывает упущенное время.
— Я вижу, вы уже начали питаться обычным способом. Теперь вам будет не так противно здесь лежать. У вас хороший аппетит?
— Не очень.
Отвечает Могра не слишком уверенно. До сих пор его мнения никто не спрашивал. А теперь, когда обратились к нему, он сбит с толку, ему неловко, хочется привести в порядок свои мысли, однако оставлять его в покое пока никто вроде не собирается.
Окружающие уже кажутся иными. Одуар превратился в обычного человека.
Теперь это уже такой же врач, как и все другие, который, наклонив голову, машинально щупает пульс, выслушивает с помощью стетоскопа и безразличным голосом произносит слова, которые ему приходится повторять по сто раз на дню:
— Покашляйте… Дышите… Еще покашляйте… Хорошо…
Одуар тоже желает Могра хорошо провести день и отправляется помогать другому больному, потом следующему — и так вплоть до возвращения домой.
Уже полдень, а у Рене не было еще ни минуты покоя. По коридору с металлическим грохотом провозят тележки с кастрюлями. М-ль Бланш на несколько секунд выходит и возвращается с тарелкой бледно-зеленого пюре, которым, присев на краешек кровати, начинает кормить с ложечки Могра.
Именно этот миг и выбрал Бессон для своего появления; Могра сердит: он ощутил такую же неловкость, как утром, когда сестра его обмывала.
— Ну, что я тебе говорил, мой милый Рене?
Разумеется, говорил, а теперь торжествует!
— Надеюсь, ты понимаешь, почему я не был у тебя вчера. Ты же знаешь Ивонну… Если она проводит воскресенье вдали от «Мельницы» и своих внуков, то буквально заболевает… Теперь, когда ты снова обрел дар речи, твоя жизнь изменится. Я, например, не вижу ничего плохого в том, чтобы твой заместитель со смешной фамилией, которую я вечно забываю…
— Колер.
— …чтобы этот твой Колер приходил к тебе каждый день на несколько минут посоветоваться. Мадемуазель Бланш присмотрит, чтобы он не сидел слишком долго и тебя не утомлял. Я знаю, как ты страстно предан газете…
Не знает он этого и потому ошибается.
— Разумеется, речь не идет о том, чтобы ты принимал посетителей с утра до вечера и чтобы твоя комната превратилась в редакцию, но человека два-три в день…
Какие два-три человека?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
— Нет, я…
Голос у него звучит нормально. Но он не может подобрать слова, не знает, что ответить. Ему нужно закрыть глаза и полежать молча и неподвижно, ни о чем не думая.
А ведь он был так уверен, что с ним покончено!
Глава 8
Наверно, это ребячество, но такое иногда с ним бывает, и тогда ребячество кажется ему важнее самых важных дел. Сегодня понедельник. Он проснулся вовремя, как раз когда часы на церкви начали бить шесть.
Жозефа спит на своей раскладушке. У Могра есть его полчаса. Он может без помех думать о чем угодно. Но почему он чувствует какое-то недовольство?
Вчера он долго не решался попросить Анжель никому не рассказывать, что он говорит, ему хотелось сделать сюрприз м-ль Бланш. Он все откладывал и откладывал, и в результате, опоздав на десять минут, прибежала Жозефа в новом красном демисезонном пальто, которое еще пахло магазином. Берет на медно-рыжих волосах был тоже красный. Она никак не могла перевести дух, словно за ней кто-то гнался.
— Простите меня, Анжель, я опоздала… Вы из-за меня задержались.
— Ничего, с тех пор как моя дочка вышла замуж, я живу одна.
— А как вы, господин Могра? Хорошо провели день?
Анжель так хитро посмотрела на него, что у Могра не хватило духу ее разочаровать.
— Очень хорошо, — ответил он.
Вновь обретенный дар речи уже не доставлял ему такого удовольствия. К концу дня стало казаться, что голос у него неестественный, хриплый, словно он болеет тяжелой ангиной. Некоторые слоги выходили неважно, наезжали друг на друга.
— Ну, что скажете? — воскликнула Анжель.
— Я так рада!
Вспоминать об этом ему неприятно. Проснувшись, он обнаружил, что теперь перед ним еще больше всяких проблем. Будут ли ухаживать за ним все с той же заботой? Не заберут ли у него м-ль Бланш, которая, наверное, нужна другому больному?
Вчера Анжель говорила, что медсестер не хватает, и не только в общих палатах, но и для тех, кто может позволить себе роскошь иметь собственную сиделку.
— Понимаете, не так-то просто найти девушку, которая согласилась бы работать по двенадцать часов в сутки.
А работа тяжелая, спору нет. Но ему как-то не хочется думать о том, что м-ль Бланш сидит с ним целыми днями только потому, что это ее профессия.
Бессон тоже не станет теперь ездить ежедневно через весь Париж, чтобы его навестить.
Могра опасается, что образовавшийся вокруг него мирок может распасться и он останется в еще большем одиночестве. Сегодня утром он ощутил, что у него не осталось храбрости снова углубляться в себя. Попытался вновь обрести определенное состояние, которое ему трудно описать, но не получилось.
Лежа в теплой постели, Могра принялся было за подведение своего рода итогов, но быстро понял, что сделать это — хладнокровно не сумеет.
Но разве такого не бывает со всеми? Человек ложится в постель, ни о чем особенно не думая. Пытается заснуть. Ворочается с боку на бок, уже толком не соображая, бодрствует или уже дремлет. Постепенно мысли приобретают совсем иное направление, чем днем, одолевают такие видения, что оставаться бесстрастным он уже не может, и раньше или позже почти всегда наступает прозрение, когда все становится ясно как днем.
А утром человек тщетно пытается вспомнить, что же было ночью, но если вспомнит, то тут же постарается выбросить это из головы, чтобы не терзаться целыми днями.
Могра рассеянно смотрит на спящую Жозефу, прислушивается ко всяким звукам и шорохам, но тоже рассеянно и безо всякого удовольствия. У Одуара всего две отдельные палаты — а вдруг ему понадобится та, в которой лежит Могра?
А он только начал привыкать. Анжель слишком много говорила. С несколько утомительным воодушевлением рассказала всю свою жизнь, потом жизнь дочери.
Может, для первого дня он тоже слишком много разговаривал? Первые восторги прошли, и это больше не доставляет ему радости.
Жозефа откидывает одеяло, протирает глаза, смотрит на часы.
— С добрым утром! Удивительно, как это вы всегда просыпаетесь раньше меня? Наверное, привыкли вставать ни свет ни заря?
— Вчера я проснулся позже.
— А я в выходной валяюсь в постели часов до десяти. Как хорошо, когда можешь проспать ночь, как все нормальные люди!
Она встает, застегивает лифчик, поправляет халат, потом приглаживает волосы. Берется за ручку двери, и в этот миг появляется м-ль Бланш, уже в халате. Не кажется ли она оживленнее, чем обычно? Может, это результат дня, проведенного вне больницы?
— С добрым утром! — здоровается она, усаживаясь у его постели и лукаво поглядывая на Могра.
Он колеблется, гадая, знает она уже или нет, и наконец довольно брюзгливо произносит:
— С добрым утром.
— Продолжайте. Скажите что-нибудь еще.
Она не удивлена. Значит, уже в курсе.
— Что сказать?
— Что вы на меня не сердитесь за то, что я не предупредила вас и взяла выходной.
Он и в самом деле ведет себя нелепо. Отдав наконец себе в этом отчет, он отвечает ей улыбкой.
— Простите меня.
— Вы довольны?
— Да, конечно. Мне кажется…
Жозефа попрощалась и ушла. Начинается ежедневная рутина: судно, градусник, пульс.
— Вы, кажется, ели пюре?
Жозефа ей об этом не говорила. С Анжель она тоже вряд ли виделась. Это означает одно: все, что происходит у него в палате, известно всей больнице.
— Мне следовало бы предупредить вас в субботу. Но я не решилась. Боялась, вы будете плохо спать. Больные не любят новых людей. Я была уверена, что с Анжель у вас будет все в порядке. Что вы о ней скажете?
Он не отвечает просто потому, что ему нечего сказать.
— Она немного шумная, но я хотела бы знать свое дело, как она. Ей можно доверить самых тяжелых больных.
Догадывается ли она, о чем он думает, внимательно наблюдая за ней? Ему очень хочется знать, как она провела время. Но спросить не осмеливается. В конце концов она сама косвенно касается этой темы.
— Совсем забыла — у меня есть для вас небольшой подарок.
Она достает из кармана маленькую коробочку из блестящего картона с золотыми узорами и надписью: «Ив». Он ничего не понимает и с тревогой начинает гадать: неужто у нее есть ребенок? И при чем тут он?
— Это драже. Вчера я была у своей сестры в Мелане на крестинах ее третьего сына, которому только что исполнился месяц. Я была крестной.
Выходит, зря он терзался. Накануне, да и сегодня утром, до ее прихода, Могра нарочно представлял себе м-ль Бланш в эротических позах с мужчиной.
Как когда-то это у него было с г-жой Ремаж. Он чувствовал потребность очернить м-ль Бланш. Может, теперь нужно попросить у нее прощения?
— Моя сестра, она меня моложе, пять лет назад вышла за школьного учителя.
Тогда она и сама работала учительницей в Ориньи, деревушке близ Мелана. Два года, даже после рождения первого ребенка, она продолжала работать, и ее муж каждый вечер ездил на велосипеде за ней в Ориньи. Когда родился второй ребенок, им стало совсем невмоготу, и ей пришлось отказаться от места.
Теперь они с тремя сыновьями живут в крошечном домике во дворе школы, там еще рядом растет старая липа.
Это очень напоминает ему Фекан. Сегодня солнце такое яркое, как вчера.
— Если бы меня не попросили быть крестной, я ни за что не взяла бы выходной.
— Благодарю…
Она записывает температуру на карточку, и он в первый раз спрашивает:
— Сколько?
— Тридцать шесть и шесть. Но вообще-то я не должна вам этого говорить.
Пульс у вас тоже нормальный. Ну что, возьмемся за туалет?
Обтерев его губкой с головы до ног, она, так же как вчера Анжель, начинает разминать ему пальцы.
— А теперь попробуйте ими пошевелить… Да нет же, вы можете… Еще…
Речь идет о правой, парализованной руке. Могра смотрит на нее и видит, что пальцы чуть-чуть сгибаются в суставах. Потом она просит его пошевелить пальцами на ноге, но это удается ему хуже.
— А теперь я вам помогу. Не бойтесь.
Одной рукой она подхватывает его ноги, затем, повернувшись к нему, просовывает руку ему под спину. Могра встревожен, но не сопротивляется, и в результате обнаруживает, что сидит на кровати, свесив ноги вниз.
Начинает кружиться голова. Если она его отпустит, он упадет на бок или даже вперед. Сестра крепко обнимает его за плечи, и он чувствует ее теплую выпуклую грудь.
Могра едва узнает собственные ноги — так быстро и сильно они исхудали.
Икр вообще почти не видно.
— Старайтесь держаться прямо. Это для вас первое упражнение. Завтра попробуете встать на ноги.
Его сильно смущает то обстоятельство, что ниже пояса он голый. Он боится, что из-за близости медсестры произойдет эрекция, которую уже нельзя будет извинить бессознательным состоянием или сильным жаром.
Едва он об этом подумал, как все так и происходит, и он смущенно бормочет:
— Извините меня…
— Ничего… Я привыкла…
Выходит, даже его интимные рефлексы — это часть процесса, каждый этап которого известен заранее!
— Ладно, на сегодня достаточно.
Она укладывает его обратно в постель и накрывает одеялом.
— Какие каши вы больше любите — на молоке или на воде?
Он что-то ей ответил. Она принесла плошку слишком на его вкус сладкой каши и стала кормить с ложечки.
Он еще ест, когда входит старшая медсестра.
— Кажется, тут дела идут неплохо.
М-ль Бланш докладывает:
— Он просидел на краю кровати почти пять минут.
— Хорошо! Очень хорошо!
И, указывая на капельницу с глюкозой, добавляет:
— Это уже можете убрать.
Могра кажется, что слишком уж они его торопят. Такое впечатление, что он за ними не поспевает. Они спешат вернуть Могра в мир, который так долго был его миром. Но он к этому не готов, не верит, что у него получится, и к тому же подозревает их в желании поскорее от него избавиться.
Приходят две итальянки со своими тряпками и швабрами. В коридоре работает пылесос. Раньше он его не слышал и теперь делает вывод, что им пользуются раз иди два в неделю. Какой-то мужчина вкатывает пылесос к нему в палату, и, пока он работает, у Могра гудит в голове.
Сразу после уборки приходит парикмахер.
— Хотите, я вас подстригу?
— Не сегодня.
— Смотрите-ка, мадемуазель Бланш, ваш больной-то заговорил!
И, обращаясь к Могра, парикмахер добавил:
— Здорово, правда? Я видел таких, которые от радости буквально обливались слезами.
Могра не уверен, что это были слезы радости. Разве другие не испытывали, так же как и он, страха, когда барьер внезапно исчез? Это ведь первый шаг насильственного возвращения к людям. А что еще они будут заставлять его делать?
В палату широким шагом входит вчерашний врач с глазами-шариками за толстыми стеклами очков и обращается сперва к сиделке:
— Ну, как прошло воскресенье? Окрестили?
— Да, было очень весело.
— А как вы сегодня себя чувствуете?
У Могра плохое настроение, которое после прихода врача испортилось еще больше. Чуть раньше, когда м-ль Бланш рассказывала о своей сестре, он спросил у нее:
— А вы? Не подумываете насчет того, чтобы выйти замуж?
— Ну, во-первых, для брака нужны двое. Да и обстоятельства должны позволять…
Когда она говорила это, в глазах у нее таилась грусть, и теперь Могра, кажется, понял ее причину. Ему почудилось, что между девушкой и студентом-практикантом существует некая близость, которую нельзя объяснить только тем, что они работают в одной больнице. Он обращается к ней на «вы».
Она тоже. Но это напоминает игру. Могра готов поклясться, что взглядами они сказали друг другу примерно следующее:
«Не показался ли тебе день слишком длинным? Ты хоть иногда вспоминала обо мне?»
«Все время, дурачок. А ты? У тебя было много работы?»
Могра не уверен, что прав. Ему уже доводилось встречать подобные пары на улице, и он всегда был ими очарован. Они не держатся за руки, идут как все, и тем не менее с первого же взгляда чувствуется, что эти двое находятся в полной гармонии и образуют словно бы ядрышко в гуще толпы. Могра иногда шел вслед за такой парой, следил завистливым взглядом, будто желая проникнуть в их секрет, но раньше или позже они скрывались в метро или кинотеатре.
— Теперь от вашей афазии остались лишь неприятные воспоминания. Вы рады?
Все они почему-то считают, что он должен этому радоваться. Будет ли это ложью, если ответить им утвердительно? Сумеет ли объяснить, как обстоит дело в действительности?
Впрочем, в каком-то смысле он и впрямь рад. И тем не менее будет продолжать защищаться, не позволит им вытолкнуть его в жизнь раньше времени.
Рене пока не уверен даже, хочется ли ему туда возвращаться.
— Профессор осмотрит вас позже, сейчас он очень занят. Один за другим прибыли два очень тяжелых больных.
Они переглядываются над его постелью, и Могра всякий раз кажется, что сердца их ликуют. Но ему-то какое до этого дело, ведь он не влюблен в м-ль Бланш? Ее личная жизнь его не касается. Он убежден, что у Жозефы есть любовники, но и это его не волнует, хотя решил, что если поправится, то непременно займется с ней любовью.
— Он ел что-нибудь?
— Поел каши, безо всякого труда.
— Отлично! Тогда мне лишь остается пожелать вам обоим хорошо провести день.
Она провожает студента до двери, но в коридор не выходит, по мнению Могра, намеренно: она явно поняла, что он разгадал их тайну. Потому-то, вернувшись к постели, м-ль Бланш выглядит немножко не так, как обычно, исподтишка поглядывает на Могра и в конце концов произносит:
— Славный парень. Профессор Одуар считает его своим лучшим ассистентом.
И достойным похвалы! Он же работает, чтобы было чем платить за учебу!
Будущий профессор! Анжель все это уже рассказала. Но ему-то что? Он ведь не собирается разводиться и жениться на м-ль Бланш.
«Для брака нужны двое», — сказала она. Их и есть двое. «Да и обстоятельства должны позволять…»
Может, практикант женат? Могра не посмотрел, есть ли у него на пальце обручальное кольцо. У м-ль Бланш нет. Быть может, они ждут, когда молодой врач обретет прочное положение? Они любовники или нет?
Сегодня утром все идет очень быстро. Сразу видно, что уже не воскресенье.
Можно подумать, что все вокруг стараются возместить свое вчерашнее отсутствие и принимаются за дела с удвоенной энергией. Все везде кипит.
Хлопают двери, по коридору чуть ли не бегом спешат медсестры. А вот и Одуар: он тоже спешит, но держится естественнее, чем прежде.
— Как вы себя чувствуете?
— Хорошо, доктор.
— Вы, кажется, уже сидели на краю кровати? Замечательно. Радует меня и то, что воспаление дыхательных путей прошло довольно быстро. Это вам позволит поскорее приняться за восстановление нарушенных функций. Наш друг Бессон еще не заходил?
М-ль Бланш по привычке отвечает вместо Могра:
— Пока нет.
Должно быть, и Бессон у себя в Бруссе наверстывает упущенное время.
— Я вижу, вы уже начали питаться обычным способом. Теперь вам будет не так противно здесь лежать. У вас хороший аппетит?
— Не очень.
Отвечает Могра не слишком уверенно. До сих пор его мнения никто не спрашивал. А теперь, когда обратились к нему, он сбит с толку, ему неловко, хочется привести в порядок свои мысли, однако оставлять его в покое пока никто вроде не собирается.
Окружающие уже кажутся иными. Одуар превратился в обычного человека.
Теперь это уже такой же врач, как и все другие, который, наклонив голову, машинально щупает пульс, выслушивает с помощью стетоскопа и безразличным голосом произносит слова, которые ему приходится повторять по сто раз на дню:
— Покашляйте… Дышите… Еще покашляйте… Хорошо…
Одуар тоже желает Могра хорошо провести день и отправляется помогать другому больному, потом следующему — и так вплоть до возвращения домой.
Уже полдень, а у Рене не было еще ни минуты покоя. По коридору с металлическим грохотом провозят тележки с кастрюлями. М-ль Бланш на несколько секунд выходит и возвращается с тарелкой бледно-зеленого пюре, которым, присев на краешек кровати, начинает кормить с ложечки Могра.
Именно этот миг и выбрал Бессон для своего появления; Могра сердит: он ощутил такую же неловкость, как утром, когда сестра его обмывала.
— Ну, что я тебе говорил, мой милый Рене?
Разумеется, говорил, а теперь торжествует!
— Надеюсь, ты понимаешь, почему я не был у тебя вчера. Ты же знаешь Ивонну… Если она проводит воскресенье вдали от «Мельницы» и своих внуков, то буквально заболевает… Теперь, когда ты снова обрел дар речи, твоя жизнь изменится. Я, например, не вижу ничего плохого в том, чтобы твой заместитель со смешной фамилией, которую я вечно забываю…
— Колер.
— …чтобы этот твой Колер приходил к тебе каждый день на несколько минут посоветоваться. Мадемуазель Бланш присмотрит, чтобы он не сидел слишком долго и тебя не утомлял. Я знаю, как ты страстно предан газете…
Не знает он этого и потому ошибается.
— Разумеется, речь не идет о том, чтобы ты принимал посетителей с утра до вечера и чтобы твоя комната превратилась в редакцию, но человека два-три в день…
Какие два-три человека?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23