Каттай натянул сапожки и попробовал осторож
но пройтись, и у него получилось. Он помог Харгеллу таскать воду для костр
а и собрал в кустах сухих веток на растопку. «Всегда будь полезен своему г
осподин ну, Ц говорила мать. Ц Не сиди без дела, это грешно!»
Несколько раз он проходил мимо клетки; с мальчишками из «дикого племени,
рекомого веннами». Каттаю хотелось заговорить с ними, но он не отваживал
ся. Да и как с ними заговоришь?.. Чего доброго, ещё зарычат или залают в ответ
. Сами они большей частью сидели тихо, лишь изредка перебрасываясь слово
м-другим. Каттай внимательно и с любопытством вслушивался в их речь. И наш
ёл, что она в самом деле была ни на что не похожа. А уж он в родном Гарната-ка
те каких только купцов не видал!..
В конце концов столковаться с новоприобретёнными сумел не кто иной, как
Харгелл. И, если подумать, ничего удивительного в том не было. Надсмотрщик
у приходится иметь дело с рабами из самых разных народов, и грош ему цена,
если он не сумеет объяснить каждому, что от него требуется!
Когда начали раздавать кашу, Харгелл подошёл к клетке и стал обращаться
к мальчишкам поочерёдно на всех наречиях, которые знал, начиная со своег
о родного нарлакского. И скоро пришёл к выводу, что народ веннов обитал де
йствительно где-то далеко и притом в отчаянном захолустье, там, где не име
ли понятия о языках великих торговых держав. Харгелл был уже готов махну
ть на свою затею рукой, потом вспомнил, что продавшие рабов вроде бы упоми
нали северные края, и решил наудачу испытать сегванскую речь. Хотя на сег
ванов Ц что береговых, что островных Ц юные невольники были похожи мен
ьше всего…
И вот тут ему неожиданно повезло. При первых же словах на лице напряжённо
слушавшего Волчонка отразилось искреннее облегчение.
Ц Я понимаю тебя, Ц сказал он Харгеллу. Выговор был довольно неуклюжим (
как, впрочем, и у самого надсмотрщика), но вполне членораздельным.
Ц Ты забыл добавить «господин», Ц наставительно поправил Харгелл. Жиз
нь научила его: в таких вещах раба следовало вразумлять без промедления.
И без поблажек.
Ц Я… недавно, Ц медленно ответил Волчонок. Ц Я ещё не привык…
Ц Господин!
Ц Г-господин…
В руках у Харгелла была длинная палка, необходимая в его ремесле. А может,
просто урок оказался не первым.
Довольный надсмотрщик посмотрел на Щенка и обратил внимание, что тот, ок
азывается, впервые утратил невозмутимость: сидел напрягшись всем телом,
и глаза у него были весьма нехорошие. Харгелл даже подумал, что парень был
странно похож на своего четвероногого тёзку… на взъерошенного пёсьего
детёныша, из которого обещает вырасти ого-го какой Пёс. С во-о-от такими зу
бами… Харгеллу это не понравилось. Строптивые юнцы, если сразу не выбить
из них дурь, очень скоро превращаются в опасных рабов. Не успеешь оглянут
ься, как щенячью шёрстку заменит щетина свирепого кобеля… «Впрочем, Ц с
казал он себе, Ц мне-то что за печаль? Всё равно скоро его продавать…»
Ц А этот, Ц спросил он Волчонка, Ц тоже понимает меня?
Ц Да… господин. Он умеет говорить по-сегвански.
Ц Тогда почему он ведёт себя так, словно Боги забыли наделить его речью?

Ц Он не любит сегванов…
Ц Не слышу! Волчонок спохватился:
Ц Он не любит сегванов, господин. У них было немирье, и он поклялся о мести.

Ц А почему ты сидишь просто так, а он Ц на цепи? Из-за побегов небось? Гово
рят, он даже кровь кому-то пустил?
Волчонок оглянулся на своего товарища. Надо было отвечать, и он проговор
ил неохотно, словно совершая вынужденное предательство:
Ц Он сын кузнеца, господин, и дважды открывал замок, которым запирается к
летка,
Ц Это правда? Ц Харгелл живо повернулся к Щенку. Ц Ты! Тебя спрашиваю!
Тот не пожелал открыть рот, и Харгелл ткнул его палкой. Ткнул умело, больно
, в рёбра. Со второго раза Щенок поймал и перехватил палку. Надсмотрщик, по
нятно, её тотчас высвободил, но про себя отметил, что рука у Щенка оказалас
ь на удивление сильная. Паренёк между тем посмотрел на него серо-зелёным
и глазами и плюнул сквозь решётку. Не в Харгелла Ц просто так, наземь. И от
вернулся.
Харгелл отлично знал подобное состояние, которое переживает иной пленн
ик, только что проданный в рабство: «Ну, бейте, убивайте меня, я вам покажу, к
ак умирают воины моего рода…» Нет уж. Пускай этим занимаются, если глупос
ти хватит, надсмотрщики там, в Самоцветных горах. У него, Харгелла, работа
другая Ц доставить туда всех рабов живыми и по возможности невредимыми.
Он, конечно, обломает тех, кто даст ему повод. Но с большинством пускай воз
ятся их новые господа…
Он кивнул, довольный, что сумел-таки объясниться с мальчишками и, что гора
здо важнее, разведать нрав того и другого. Уважающему себя надсмотрщику
следует знать всё о своих подопечных. Хотя бы им предстояло путешествова
ть вместе всего несколько дней… Он пошёл прочь, кивнув Каттаю, безмолвно
присутствовавшему в сторонке:
Ц Накорми их.
Каттай помчался было бегом, но стёртые ноги тотчас напомнили о себе, отоз
вавшись болью. Всё же он поспешил как мог и вскоре вернулся с миской и ложк
ами. Тут оказалось, что миска между прутьями не проходила, а каша была дост
аточно жидкая: наклонишь Ц немедленно выльется. Тогда Каттай натянул ру
ки ив курточки на ладони, чтобы не жечь рук, и сказал по-сегвански:
Ц Ешьте, я подержу.
«Всегда будь полезен другим рабам, Ц учила мать. Ц Особенно таким, кото
рые в неволе Недавно. Они могут не знать обычаев и по незнанию совершить п
роступок, за который будут наказаны…»
Юные венны, проголодавшиеся за день, с готовностью взяли деревянные ложк
и. Щенку, с его цепью, было трудно зачерпывать сквозь решётку, он ел медлен
нее, и Каттаю показалось, что Волчонку досталась большая доля. Щенок ниче
го по этому поводу не сказал. Каттай вымыл миску и принёс мальчишкам глин
яный кувшин с водой из реки.
Вечерами Ксоо Тарким иногда позволял себе пороскошествовать, Ц если, к
онечно, позади был удачно прожитый день, за который не грех себя немного п
обаловать. Нынешний вечер был как раз из таких. Его караван безбедно одол
ел дневной переход: никто не свалился замертво, не поранился, не заболел, п
ослушная пегая кобыла ни разу даже не споткнулась… и от рудников его отд
еляло чуть меньшее расстояние, нежели накануне. Тарким полулежал у костр
а, блаженно вытянувшись на ковре (шутка ли Ц день-деньской провести в сед
ле, присматривая за людьми!), не спеша жевал только что поджаренную лепёшк
у и копчёное мясо, очень тонко, как он любил, нарезанное старательным Бели
ром. Тарким ужинал не спеша, растягивая удовольствие. Он смотрел на огонь
сквозь большой стеклянный бокал, любуясь отсветами огня. Он был доволен
собой. Те двое торговцев, что продали ему веннских мальчишек, определённ
о присочинили себе больного товарища, чтобы он, Ксоо Тарким, не уличил их в
неопытности. Конечно, они просто боялись застрять в Самоцветных горах, з
апертые снегом, который сделает перевалы непроходимыми. Тарким отхлебн
ул ещё немного славного мельсинского вина, в меру хмельного, сохранившег
о золотой аромат любовно возделанного винограда. Он-то был опытным торг
овцем и в Самоцветные горы шёл не впервые. А потому очень хорошо умел выбр
ать время для подобной поездки Ц в самом конце лета, в месяце Яблок, котор
ый обычно считают неподходящим для путешествия по горам. Это мнение тех,
кто редко высовывается за городские ворота. Послушать их, так надо было б
ы вести караван весной, когда только-только устанавливается тепло. Глуп
цы! Где ж им знать, что лишь к поздним Яблокам на перевалах успевает просох
нуть талая грязь, в ущельях успокаиваются безумные реки и можно более не
опасаться лавин, а воздух ещё остаётся более-менее тёплым, пригодным для
дыхания!.. К тому же Тарким давно следил за погодой и знал приметы, позволя
ющие судить, каковы окажутся ниспосланные Небом лето и осень. Эти примет
ы описаны в книгах, и горе купцам, не читающим книг, ибо те составлены мудр
ецами. Такими, например, как достославный Зелхат, домашний лекарь и наста
вник саккаремского шада… Таркиму не нравилось слово «шад», он, как и мног
ие образованные саккаремцы, полагал его варварским сокращением от «шул
хада» Ц воистину державного, произнести-то приятно, титула государя со
седней страны. Видно, правы те, кто помнит, сколько раз Халисун древности в
оевал Ц и порой завоёвывал! Ц ничем не знаменитых в ту пору соседей, дар
я им на память слова для обозначения правителя, советника, военачальника
… И самые красивые родовые имена, такие, например, как у него, Ксоо Таркима.

Иные люди, не читавшие книг, ныне полагали, будто Саккарем ВСЕГДА был могу
щественным и великим. Тарким слышал краем уха: не так давно эти невежды, ск
лонившие к себе ухо молодого шада, отправили в ссылку Зелхата Мельсинско
го. Тот якобы оскорблял державность Саккарема, описывая его некогда униж
енное положение и не усматривая в том ничего стыдного. Всякой стране, гов
орил Зелхат, свойственно переживать эпохи величия и упадка. Ну и что с тог
о, если несколько столетий назад Халисун был воинственней и сильней? Где
теперь былые завоеватели и бывшие покорённые?.. И что станется с ними, если
подождать ещё полтысячи лет?..
«Надо будет, Ц подумал Тарким, Ц по возвращении домой раздобыть его пос
леднюю книгу. Конечно, через кого-нибудь, чтобы не обвинили в крамоле. Но е
сли он и об истории написал так же занятно, как о земном устроении, рискнут
ь, право же, стоит…»
Ощутив, что под влиянием отдыха и вина мысли всё более устремляются проч
ь от насущных забот завтрашнего дня к возвышенному и радующему пытливый
ум, молодой торговец улыбнулся и подозвал верного Белира:
Ц Принеси каррикану. Слуга исчез в сгустившейся темноте, чтобы вскоре в
ернуться, бережно неся на ладонях истинное сокровище своего господина. К
аррикану отличала благородная красота формы, выработанной столетиями.
Это совсем особенная красота. Каждая крохотная деталь служит своему наз
начению, ни одной невозможно убрать, чтобы не нарушить целостности, но и п
рибавить что-либо решительно невозможно. Для подобного совершенства су
щее надругательство даже шёлковый бант, который в последнее лето так пол
юбили столичные щеголи, те, что покупают себе дорогой инструмент, а сами т
олком в руках-то его держать не умеют, уже не говоря об игре…
Каррикана, которую любовно устраивал на коленях Тарким, стоила, пожалуй,
побольше, чем весь нынешний его караван. Она была редкостным старинным и
зделием, достойным искушённого ценителя. Дека со струнами была посажена
на точёный деревянный короб, округлый и гладкий, своими очертаниями неул
овимо напоминающий прекрасное женское тело. По одну его сторону блестел
полировкой длинный ряд клавиш. Стальные язычки нависали над струнами, го
товые своими поцелуями пробудить их к звучанию. Тарким держал каррикану
, словно хрупкую бабочку или птицу, готовую улететь. Потом закрыл глаза и о
пустил пальцы на клавиши.
Каррикана от его прикосновения ожила и издала звук густого медового тон
а. Тарким смаковал его, как смакуют изысканное вино. Первый звук ещё дрожа
л в темноте, расходясь вместе со светом и дымом догорающего костра, когда
вдогонку ему полетели другие. Таркиму, наверное, всё же далеко было до при
дворных музыкантов шулхада, ну так те с рассвета до заката не выпускают с
вои карриканы из рук, совершенствуя тонкости мастерства. А ему, чтобы поз
волять себе вот такие мгновения, целый день приходится посвящать грязно
й, малопочтенной и к тому же небезопасной работе. Сопровождать три десят
ка висельников в Самоцветные горы! Это вам не в шулхадовых виноградниках
о поэзии рассуждать…
Золотые угли дышали щедрым теплом. Они ещё выдыхали языки пламени: в царс
тве огня возникали и рушились города, вспыхивали косматые солнца, провал
ивались в небытие величественные хребты…
Всё же Ксоо Тарким играл так, как дано немногим любителям. Каррикана в его
руках пела сразу тремя голосами. Голоса сплетались и расплетались, следу
я прихотливому течению мысли великого Хпаа Вурната, оставившего эту муз
ыку людям. Сведущие знатоки уверяли Таркима, что Лунному Небу было угодн
о наделить его безошибочным слухом и тонким пониманием красоты. Без сомн
ения, они правы: его место не здесь, среди пустоши с её вечно воющим ветром,
во главе каравана грубых скотов, ошибочно именуемых людьми. Когда-нибуд
ь он скопит достаточно денег, Отойдёт от дел и примется коротать неспешн
ые дни в цветущем саду, с любимой карриканой и книгами. Может, он даже сам н
апишет книгу о своих путешествиях. Он назовёт её «Пыль на моих сапогах»…

…Ах, этот несносный ветер. И зачем он воет так громко, мешая приобщаться к
бессмертию великого сына Хпаа…
Ветер?..
Выпитое вино, жар костра и паче того музыка успели увести мысли Таркима в
есьма далеко в область приятного, но не настолько, чтобы торговец рабами
вовсе утратил привычную бдительность. (А будь по-другому, давно бы лежал г
де-нибудь с перерезанным горлом, отлучённый от жизни одним из тех, кого вё
л продавать.) Уловив некую неправильность в окружающем мире, Тарким тотч
ас насторожился и сел, обрывая мелодию.
Выл не ветер. В темноте пел свою одинокую песню волк.
Настоящей опасности для каравана волки не представляли: сытые в эту пору
, они самое большее напугают привязанную кобылу. Тем не менее Тарким нача
л поспешно подниматься, уже открывая рот, чтобы на всякий случай кликнут
ь Харгелла…
…И сообразил, что снова ошибся. Не волк.
Собака.
После долгого любования огненным царством ночь над пустошью была для ег
о глаз черней болотной воды, но воображение успело нарисовать ему эту со
баку. Огромного, мохнатого, страшного своей свирепостью пса с глазами, го
рящими бешеной зеленью. Не приведи Лунное Небо столкнуться с таким один
на один…
…Но тут слуха Ксоо Таркима достигли ругань Харгелла и резкий стук, котор
ый могла произвести только палка надсмотрщика, с силой шарахнувшая по де
ревянной решётке. Пугающее видение сразу пропало, зато вспомнилась клич
ка одного из приобретённых сегодня юных рабов: Щенок. Так вот, значит, кто
испоганил великую музыку, заставив опечаленно удалиться тень божестве
нного Вурната!..
По мнению Таркима, с людей, оказавшихся способными на подобное святотатс
тво, следовало живьём сдирать кожу.
Когда он подошёл к клетке, возле неё стоял разъярённый Харгелл. Надсмотр
щик тяжело дышал и с отвращением смотрел на свою палку, валявшуюся слома
нной под ногами. Новую здесь, посреди пустошей, вырезать было просто не из
чего. Перепуганный Каттай держал масляный светильник с фитильком, выдви
нутым до отказа. Ветер колебал плюющийся копотью огонёк. У Щенка всё лицо
было в крови, губы разбиты. Но молящего взгляда, свойственного наказанно
му рабу, не было и в помине. Если бы не клетка и цепь Ц точно бросился бы на
Харгелла… чтобы тут же погибнуть, конечно. Съёжившийся Волчонок плотно в
жался в свой угол, стараясь отодвинуться от него как можно дальше…
Ц Ты! Ц неожиданно сказал ему Харгелл, и он вздрогнул. А надсмотрщик под
нял и протянул ему тот из обломков своей палки, что был покороче: Ц Ну-ка в
сыпь ему! Двадцать раз, и я буду считать!
Волчонок спрятал в коленях лицо и попытался отодвинуться, укрыться, наск
олько позволяла теснота клетки.
Ц А не то я отлуплю его сам! Ц рявкнул Харгелл. И громыхнул палкой по прут
ьям: Ц А потом выколочу пыль из тебя! И ты получишь в полтора раза больше, ч
ем он!
Гнев, снедавший Таркима, поневоле уступил любопытству. Хозяин каравана о
становился и стал ждать, чем кончится дело. Когда доходило до сбивания сп
еси со слишком дерзких рабов, равного Харгеллу было трудно найти.
Волчонок между тем принял какое-то решение и протянул руку за палкой. При
мерился, сглотнул, трудно перевёл дух… и ударил вскинувшего руки Щенка п
о плечу.
Ц Раз… два… Ц начал считать Харгелл. И вдруг заорал: Ц А ну стой, ублюдок
прокажённого и горбуньи!!! Я сказал Ц БИТЬ, а не мух отгонять!.. Бей в полную
силу, не то живо раком поставлю и…
По части угроз многоопытный нарлак тоже был мастером, какого не всякий д
ень встретишь. Где же сообразить перепуганному мальчишке Ц увечить тов
ар, предназначенный для продажи, не станут уже потому, что это невыгодно. О
н видит лишь всклокоченную седоватую бороду, занесённую палку и рот, из к
оторого яростно брызжет слюна и летят чудовищные непотребства. Он спосо
бен думать лишь о том, что случится, если этот могучий и страшный человек р
азойдётся уже как следует…
1 2 3 4 5