— Спасибо, Анджей… Теперь мне бы хотелось передать вам еще одну просьбу Юзефа… Не сочли бы вы возможным посетить Бурцева?— Это нужно для вашей партии? Или для Юзефа лично?Рыдз закурил.— Неразделимые понятия.— Конечно, готов… Хотя в отличие от Меньшикова и Бакая я оказывал такую помощь Юзефу… вашей партии, которая по законам империи подлежит суду… Скорее всего военному. Я ведь преступил присягу, так что охран… охранка, включив меня в розыскные листы, вполне может потребовать моей выдачи и у французской полиции, если узнает о моих контактах с Бурцевым.— Я встречусь с Бурцевым и объясню ему вашу ситуацию. Думаю, он отнесется к вашему особому положению с пониманием.— Да, такой визит был бы весьма уместен.— Хотя, — Рыдз снова улыбнулся своей мягкой, женственной улыбкой, — я тоже в розыскных листах, ушел из-под виселицы…— Тогда не надо! Ни в коем случае, — воспротивился Турчанинов. — Я все устрою сам, спишусь с ним, договорюсь о встрече на нейтральной почве, вам рисковать нельзя.— Спасибо, Анджей, это так трогательно. Тем не менее сейчас я отвечаю за вашу безопасность, а не наоборот… Давайте увидимся здесь же, завтра, в девять. Вас это время устроит?— В десять. Я сдаю свой пост в девять… Я теперь служу ночным портье, смена кончается не ранее девяти пятнадцати… Пока все передашь сменщикам, то да се…— Денег на жизнь хватает?— Вполне, благодарю.— А на ветчину? — Рыдз снова улыбнулся. — Юзеф уполномочил меня передать вам некоторую сумму… Лицо Турчанинова замерло.— Видите ли, я какой-никакой, но русский дворянин… Я не умею принимать вспомоществование от кого бы то ни было. Так что просил бы вас более к сему предмету не возвращаться. Завтра в десять здесь же, честь имею.— Минуту, — остановил его Рыдз. — Вы напрасно сердитесь, Анджей. В нашем обществе взаимная выручка не считается обидной. Мы живем несколько иными, скажем так, нравственными категориями. Они основаны на абсолютном доверии друг к другу… Вам, возможно, понадобятся деньги для работы… Для нашей работы. Вот в чем дело. И это не есть какая-то подачка… Или тем более оплата услуги… Рациональная оценка сложившейся ситуации, всего лишь. Ваше бывшее звание в охранке ротмистр?— Точно так.— Никаких документов, удостоверяющих вашу личность, не сохранилось?— Все сохранилось, как же иначе… Иначе на острове Сен Луи Отдел городской полиции Парижа.
не дадут продления вида на жительство.— Но вы здесь обосновались не под своим именем?— Конечно. У меня вполне надежный паспорт, — Турчанинов усмехнулся, — выкраден из охран охранки.— До завтра, ладно?Турчанинов не удержался, шутливо передразнил Рыдза.— «Вадно». Поляка сразу можно определить по вполне французским буквам — "в" и "л".Рыдз рассмеялся.— До встречи, Анджей. 2 Квартира Владимира Львовича Бурцева, которую он снимал на Ваграме, являла собою Румянцевскую библиотеку в миниатюре стены трех комнат, широкого коридора, даже кухни были заставлены самодельными стеллажами, набитыми книгами, журналами, большими папками с газетными вырезками, бюллетенями заседаний Государственной думы, выпусками правительственных вестников; запах кофе был постоянным; Бурцев варил его по-студенчески, на спиртовке; пил из крохотной чашки, всего на два глотка, длинные зубы от постоянного курения и крепчайшего кофе были желты, подшучивал над собою «Вроде старого коня — не заметил, как жизнь просквозила».Рыдза признал сразу же, но, однако, настоящим именем называть не стал, осведомился, как следует обращаться; выслушав ответ— «Мацей», удовлетворенно кивнул и, пригласив устраиваться в кабинете где свободного пространства почти не было, оттого что кипы новых не проработанных еще газет валялись на полу, между скрипучими разностильными стульями, отправился готовить кофе.Вернувшись со своей крохотной чашечкой и стаканом для Рыдза осведомился:— Чем могу служить?— Владимир Львович мы получили данные, которые бы хотелось перепроверить. Один наш товарищ видел как глава боевки социалистов-революционеров садился в экипаж некоего полицейского чина носящего цивильную форму.— Это вы про Азефа?— Да.— Ну и что?Рыдз опешил.— То есть как?— А так, — хохотнул Бурцев. — Для меня совершенно ясно что Азеф — провокатор. И я про это как вам, по-видимому известно, неоднократно заявлял. Но ведь ЦК постоянно берет его под защиту.— Чем вы это можете объяснить?Бурцев разбросал руки, словно драчливый петух крылья.— А вы?— Партия переживает кризис, — ответил Рыдз убежденно. — Мы об этом писали неоднократно.— Я, как бывший эсер слушаю это с болью, но увы Ленин тут прав, — вздохнул Бурцев, — именно кризис.— Мне тоже это больно слышать Владимир Львович. Я имею множество друзей эсеров, честнейшие люди огромного личного мужества и чести.— Да уж этого не занимать.— Однако. Владимир Львович, товарищ, получившии информацию об Азефе крайне щепетилен в вопросе обвинения кого бы тот ни было, да тем более в провокации. Этот товарищ просит вас встретиться с человеком который бежал из охранки после того, как оказал нам реальную помощь. Вполне серьезную. Он в розыскных листах ему грозит военно-полевой суд. Если французы выдадут его Петербургу надо ждать еще одного обвинительного приговора. Мы можем надеяться, что использование вами этого человека не нанесет ему ущерба?— Хотите чтобы я встретился с анонимом?— Да.— Как правило я работаю с теми, кто принимает на себя ответственность товарищ Рыдз.— Этот человек возможно еще пригодится нам для борьбы. Мы стараемся оберечь его от провала.— Проверяли его? Надежен?Рыдз ответил вопросом.— А вы Меньшикова с Бакаем проверяли? Надежны?— Да.— Двойной игры с их стороны быть не может?— Нет. Ведь именно они помогли мне разоблачить провокатора Зинаиду Жуженко.— Адъютанта «Казбека»?— Да.— «Казбек» — это Сладкопевцев?— Он же в борьбе. Я не вправе открывать псевдонимы тех, кто продолжает бой с самодержавием.— Простите.Бурцев начал ловко лавировать между кипами газет по-петушиному забросив руки за голову чудом сидевшую на тоненькой шее остановился перед Рыдзом нагнулся к нему спросил:— Ну хорошо допустим я встретился с вашим человеком анонимно. Он дал мне новую информацию, которая понудит ЦК социалистов-революционеров хоть как-то откликнуться на новые улики. Но ведь тогда Чернов с Савинковым неминуемо потребуют встречи с моим с вашим свидетелем. Как быть?— Давайте начнем а? За это время я снесусь с моими товарищами.— Что ж попробуем.— У меня кстати есть внешний портрет того полицейского чина который встречался с Азефом. Это была не случайная встреча он его в извозчике ждал в экипаже.— Послушаем, — откликнулся Бурцев. — Давайте-ка портрет.— Глаза стальные с прищуром веки припухлые усы чуть правленные вниз, нос прямой лоб высокий выражение лица сосредоточенное особых примет нет крепкого телосложения, довольно широкоплеч рост высокий по здешним меркам под метр восемьдесят пять, с аршинами я путаюсь.— Хм. После девятьсот пятого года новые начальники департамента и охраны не очень-то позволяют печатать свои фотографические портреты. На Виссарионова не похож на Комиссарова тоже.— Кто из чинов полиции был на процессе депутатов первой Думы?— Информация не поступала но кто-то был вокруг здания кишели филеры, ждали кого-то.— Не Герасимова?— У меня есть только одна его фотография Давняя когда он в начале девяностых годов служил адъютантом при Самарском жандармском управлении. Усы у него были стрельчатые, бородка клинышком, волос кучерявый, шатен, весьма привлекателен…Поднявшись, Рыдз сказал?— Человек, который к вам придет, живет под чужим именем. Его зовут Федор Мокеевич. Это псевдоним. Когда соблаговолите его принять?— Давайте завтра, часов в девять, я птица ранняя.— Ему далеко добираться, живет в пригороде. Если разрешите, он будет в одиннадцать тридцать.О «пригороде» сказал неспроста; Владимир Львович — человек увлекающийся, Монмартр в Париже один, а пригородов много, страховка не помешает. 3 — Владимир Львович? — осведомился Турчанинов, разглядывая Бурцева.— Именно так. С кем имею честь"?— Я Федор Мокеевич.— Кто?— Вчера вам говорили обо мне. Вы назначили встречу на одиннадцать тридцать.Бурцев посторонился, пропуская гостя в квартиру.— Да, да, верно. Прошу.Вчера вечером Турчанинов спустился квартирою ниже, там жили две проститутки, Мадлен и Мари (перекрытия потолка слабенькие, все слышно, гостей у девушек не было), попросил утюг с угольями Мадлен вызвалась погладить ему пиджак и брюки «Я же работала прачкой, все сделаю вмиг». Турчанинов поблагодарил, ответив, что стеснен в средствах, лучше уж сам. «С соседей не берем, — расхохоталась Мари, — даже за любовь не берем с соседей» Поэтому к Бурцеву пришел выутюженный, в свежей сорочке и галстуке, военная косточка, привычка — вторая натура.— Нуте-с, Федор Мокеевич, с чем пожаловали?Турчанинов усмехнулся.— С головою, Владимир Львович. В коей есть информация, которая может помочь вашей борьбе с провокацией.— Ага. Ну, что ж Вы с Бакаем и Меньшиковым знакомы?— Шапочно. Они были в Петербурге, а я служил в Привисленском крае.— Вы в розыскных списках девятьсот седьмого года?— Да.— Так что ж вы и ваши польские друзья от меня конспирируете, милостивый государь?! Вы Андрей Егорович Турчанинов, адъютант при бывшем начальнике варшавской охраны полковнике Глазове, а затем какое-то время при Попове, до того, как он был казнен. Из привисленских только один вы и значитесь в списках.Турчанинов вздохнул.— Ну, и слава богу… Сразу легче стало с вами говорить.— К ликвидации Попова имеете отношение?— Да.— Чем вам это грозит?— Если докажут, — расстрелом.— Тогда вернемся к Федору Мокеевичу, дело нешуточное… Скажите, пожалуйста, как вы относитесь к тем материалам, которые мне передали Бакай и Меньшиков?— Положительно. Вы базировались на их показаниях, когда разоблачили Жуженко?— На их тоже.— А показания об Азефе они вам давали?— Да.— У нас в варшавской охран…ке… об Азефе вообще ничего не было известною— Это и понятно… Агент такого уровня действует под руководством непосредственно главного шефа. В России никогда тайн не было, на язык горазды.— Потому что никогда не было свободной печати.Бурцев удивился:— Не вижу связи…— Прямая связь, — возразил Турчанинов. — Поскольку все везде закрыто, люди стремятся утвердить себя причастностью к секретам — проявление обычного человеческого самолюбия, форма самовыявления.— Занятно, — откликнулся Бурцев, оглядев Турчанинова еще раз, глаза его потеплели, прежней настороженности в них не было. — Вы оригинально мыслите. Скажите-ка, а вы с Герасимовым встречались?— Дважды.— Где?— В северной столице. Был командирован за дополнительными материалами по государственной преступнице Розалии Люксембург, когда она была схвачена в Варшаве.— Опишите-ка мне его, пожалуйста.— Извольте. Высокого роста, шатен с легкой проседью, усы подбривает, чтобы повторяли форму рта, губы чувственные, полные, нос прямой, особых примет на лице нет. Во время выездов на конспиративные встречи и самоличного наблюдения за интересующими его персонами имитировал хромоту…— Сходится, — Бурцев даже в ладони хлопнул (пальцы длинные, как у пианиста). — Он хромал и на процессе против социал-демократических депутатов, когда вторую Думу разогнали!— Меня уполномочили попросить вас, Владимир Львович, если почтете возможным, передать раннюю фотографическую карточку Герасимова, поры его службы в Самаре.— Передать не передам, а вот сходить в мастерскую портретов мсье Жаклюзо — можем. Если хорошо оплатите, он сделает копию в два дня, работает виртуозно. 4 "Дорогой Юзеф!После того, как Ядзя начала работу с Влодеком, выявилось множество интереснейших подробностей.Начну с того, что Нэлли, оказывается, передавала дедушке Герасиму про все шалости толстяка, особенно когда они собирались на чай.Впрочем, Влодек говорит, что Нэлли ябедничала не столько дедушке Герасиму, сколько дяде Климу, а тот уже передавал старику.Таким образом, плуты выдавали зоркому родительскому оку, каким по праву являются дедушка Герасим и дядя Клим, все, что происходило, когда детвора встречалась, чтобы придумать новые проказы.Толстяк про Нэллечку ничего не говорил, жалел бедненькую, вот ведь какая доброта и благородство! Только он не знал, утверждает Влодек, что она сама шептала обо всех проделках Климу.Фотографию дедушки Герасима я тебе отправил с Халинкой, передаст в собственные руки, постарел ли он, как ты находишь?Как поступать дальше с нашими шалунами? Ты у меня славный и мудрый педагог, подскажи.Твой Големба".
«Ядзя» — Турчанинов.«Влодек» — Бурцев.«Нэлли» — 3. Жуженко, член партии соц. -революционеров, провокатор охранки«Дедушка Герасим» — А. В. Герасимов«Шалости» — выступления на заседаниях ЦК эсеров, работа по выработке резолюций.«Толстяк» — Азеф.«Собрались на чай» — съезд эсеров.«Ябедничала» — писала донесения.«Дядя Клим» — генерал Климович, начальник московской охранки.«Детвора» — члены ЦК и делегаты эсеровских съездов.«Жуженко знала от Климовича, что Азеф является агентом охранки, в то время как Герасимов не открыл ему принадлежность Жуженко к охранке»«Големба» — Рыдз, Розиньский. 5 "Дорогой Мацей!Спасибо за письмо. Очень рад, что твоя учеба идет так хорошо.Наша беда в том, что мы мало и недальновидно думаем о будущем, когда нам понадобятся высокоталантливые исследователи. Не называй меня фантазером. Я в это верю. А все то, во что по-настоящему веришь, — сбывается, если в подоплеке веры лежит не смрадное суеверие, но знание, базируемое на науке.Теперь по поводу наших шалунов.Поскольку Халинка еще не приехала (видимо, остановилась в Берлине у сестры), я лишен возможности полюбоваться на любимого дедушку.Жаль, конечно, потому что я не смогу ответить на твой вопрос, насколько он постарел и осталось ли в его чертах сходство с портретами молодости.В твоем письме для меня немало интересного. Но я ставлю один главный вопрос: если проказница Нэлли знала о том, что толстяк наушничает милому дедушке, то отчего Влодек, рассказав про другие ее шалости, об этой до сих пор таит, даже после того, как девушка удалилась из монастырской школы?До тех пор, пока она открыто не подтвердит Влодеку недостойное ябедничество толстяка, мы не можем журить его: самое досадное — зазря обидеть человека. Хотя чем больше я думаю о том, что мне довелось видеть своими глазами в Пальмире, тем тверже убеждаюсь, что мое предположение, увы, правильно. Признаюсь, мне это очень горько. Можно любить человека или не любить, симпатизировать ему или выражать антипатию, но обвинять в проступке такого рода, о каком идет речь, дело чрезвычайно серьезное.Ты знаешь, что меня связывает давняя дружба с Наташей, а она всегда истово защищала и защищает толстяка, считая, что его все не любят за вздорный нрав, но мальчишка он на самом деле чистый и высоко честный.Надо быть крайне осторожным в обвинениях; лучше простить виноватого, чем наказать невиновного…Хорошо было бы свести воедино мнения всех ребятишек, знавших толстяка, а уж потом пригласить его на дружескую беседу за круглый стол с чаем.Хотя есть и другой путь. Если Влодек так уж уверен в своей правоте, — я ведь знаю его, человек он честный, но очень неорганизованный, поддающийся настроениям других, резко меняющий свои мнения, — пусть предложит Витэку и Боре, чтобы те поначалу пригласили его самого на кофе. Коли он убежден в своей правоте, пусть идет на это. Такого рода застолье не может не вызвать отклика, глядишь, еще кто чего расскажет.Сердечно приветствую тебя,Юзеф".
«Сестра в Берлине» — Роза Люксембург.«Любимый дедушка» — Герасимов.«Нэлли» — провокатор 3. Жуженко.«Монастырская школа» — охранка.«Недостойное ябедничество» — провокация Азефа.«Пальмира» — Петербург.«Наташа» — Марк Натансон, член ЦК эсеров.«Ребятишки» — в данном случае Меньшиков, Бакай, Турчанинов.«Дружеская беседа за круглым столом с чаем» — партийный суд ЦК соц. — революционеров.«Влодек» — Бурцев.«Витэк и Боря» — члены ЦК соц. — рев. В. М. Чернов и Б. В. Савинков.«Кофе» — третейский суд. 6 "Дорогой Юзеф!Имел беседу с Влодеком. Твое предложение ему понравилось. Он написал. Витэку, что готов пожаловать на кофе.Ядзя и ребятишки встречались у Влодека, свели все свои соображения воедино, Влодек очень этому рад.Получил ли портрет нашего дедули?Твой Мацей". 7 "Дорогой Мацей!Портрет, который мне передали, свидетельствует о том, как мало изменился наш дедушка Герасим. Передай Влодеку, что я могу это свидетельствовать за чашкой чая, если смогу вернуться.Юзеф". 8 Рано утром в дверь бурцевской квартиры резко постучали: сразу понял, что пришел русский, — звонок, не признает, рукой слышней.— Кто там? — спросил Владимир Львович.— Это я, — услышал он знакомый голос; открыл дверь; на пороге стояла Рита Саблина, член Боевой Организации эсеров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
не дадут продления вида на жительство.— Но вы здесь обосновались не под своим именем?— Конечно. У меня вполне надежный паспорт, — Турчанинов усмехнулся, — выкраден из охран охранки.— До завтра, ладно?Турчанинов не удержался, шутливо передразнил Рыдза.— «Вадно». Поляка сразу можно определить по вполне французским буквам — "в" и "л".Рыдз рассмеялся.— До встречи, Анджей. 2 Квартира Владимира Львовича Бурцева, которую он снимал на Ваграме, являла собою Румянцевскую библиотеку в миниатюре стены трех комнат, широкого коридора, даже кухни были заставлены самодельными стеллажами, набитыми книгами, журналами, большими папками с газетными вырезками, бюллетенями заседаний Государственной думы, выпусками правительственных вестников; запах кофе был постоянным; Бурцев варил его по-студенчески, на спиртовке; пил из крохотной чашки, всего на два глотка, длинные зубы от постоянного курения и крепчайшего кофе были желты, подшучивал над собою «Вроде старого коня — не заметил, как жизнь просквозила».Рыдза признал сразу же, но, однако, настоящим именем называть не стал, осведомился, как следует обращаться; выслушав ответ— «Мацей», удовлетворенно кивнул и, пригласив устраиваться в кабинете где свободного пространства почти не было, оттого что кипы новых не проработанных еще газет валялись на полу, между скрипучими разностильными стульями, отправился готовить кофе.Вернувшись со своей крохотной чашечкой и стаканом для Рыдза осведомился:— Чем могу служить?— Владимир Львович мы получили данные, которые бы хотелось перепроверить. Один наш товарищ видел как глава боевки социалистов-революционеров садился в экипаж некоего полицейского чина носящего цивильную форму.— Это вы про Азефа?— Да.— Ну и что?Рыдз опешил.— То есть как?— А так, — хохотнул Бурцев. — Для меня совершенно ясно что Азеф — провокатор. И я про это как вам, по-видимому известно, неоднократно заявлял. Но ведь ЦК постоянно берет его под защиту.— Чем вы это можете объяснить?Бурцев разбросал руки, словно драчливый петух крылья.— А вы?— Партия переживает кризис, — ответил Рыдз убежденно. — Мы об этом писали неоднократно.— Я, как бывший эсер слушаю это с болью, но увы Ленин тут прав, — вздохнул Бурцев, — именно кризис.— Мне тоже это больно слышать Владимир Львович. Я имею множество друзей эсеров, честнейшие люди огромного личного мужества и чести.— Да уж этого не занимать.— Однако. Владимир Львович, товарищ, получившии информацию об Азефе крайне щепетилен в вопросе обвинения кого бы тот ни было, да тем более в провокации. Этот товарищ просит вас встретиться с человеком который бежал из охранки после того, как оказал нам реальную помощь. Вполне серьезную. Он в розыскных листах ему грозит военно-полевой суд. Если французы выдадут его Петербургу надо ждать еще одного обвинительного приговора. Мы можем надеяться, что использование вами этого человека не нанесет ему ущерба?— Хотите чтобы я встретился с анонимом?— Да.— Как правило я работаю с теми, кто принимает на себя ответственность товарищ Рыдз.— Этот человек возможно еще пригодится нам для борьбы. Мы стараемся оберечь его от провала.— Проверяли его? Надежен?Рыдз ответил вопросом.— А вы Меньшикова с Бакаем проверяли? Надежны?— Да.— Двойной игры с их стороны быть не может?— Нет. Ведь именно они помогли мне разоблачить провокатора Зинаиду Жуженко.— Адъютанта «Казбека»?— Да.— «Казбек» — это Сладкопевцев?— Он же в борьбе. Я не вправе открывать псевдонимы тех, кто продолжает бой с самодержавием.— Простите.Бурцев начал ловко лавировать между кипами газет по-петушиному забросив руки за голову чудом сидевшую на тоненькой шее остановился перед Рыдзом нагнулся к нему спросил:— Ну хорошо допустим я встретился с вашим человеком анонимно. Он дал мне новую информацию, которая понудит ЦК социалистов-революционеров хоть как-то откликнуться на новые улики. Но ведь тогда Чернов с Савинковым неминуемо потребуют встречи с моим с вашим свидетелем. Как быть?— Давайте начнем а? За это время я снесусь с моими товарищами.— Что ж попробуем.— У меня кстати есть внешний портрет того полицейского чина который встречался с Азефом. Это была не случайная встреча он его в извозчике ждал в экипаже.— Послушаем, — откликнулся Бурцев. — Давайте-ка портрет.— Глаза стальные с прищуром веки припухлые усы чуть правленные вниз, нос прямой лоб высокий выражение лица сосредоточенное особых примет нет крепкого телосложения, довольно широкоплеч рост высокий по здешним меркам под метр восемьдесят пять, с аршинами я путаюсь.— Хм. После девятьсот пятого года новые начальники департамента и охраны не очень-то позволяют печатать свои фотографические портреты. На Виссарионова не похож на Комиссарова тоже.— Кто из чинов полиции был на процессе депутатов первой Думы?— Информация не поступала но кто-то был вокруг здания кишели филеры, ждали кого-то.— Не Герасимова?— У меня есть только одна его фотография Давняя когда он в начале девяностых годов служил адъютантом при Самарском жандармском управлении. Усы у него были стрельчатые, бородка клинышком, волос кучерявый, шатен, весьма привлекателен…Поднявшись, Рыдз сказал?— Человек, который к вам придет, живет под чужим именем. Его зовут Федор Мокеевич. Это псевдоним. Когда соблаговолите его принять?— Давайте завтра, часов в девять, я птица ранняя.— Ему далеко добираться, живет в пригороде. Если разрешите, он будет в одиннадцать тридцать.О «пригороде» сказал неспроста; Владимир Львович — человек увлекающийся, Монмартр в Париже один, а пригородов много, страховка не помешает. 3 — Владимир Львович? — осведомился Турчанинов, разглядывая Бурцева.— Именно так. С кем имею честь"?— Я Федор Мокеевич.— Кто?— Вчера вам говорили обо мне. Вы назначили встречу на одиннадцать тридцать.Бурцев посторонился, пропуская гостя в квартиру.— Да, да, верно. Прошу.Вчера вечером Турчанинов спустился квартирою ниже, там жили две проститутки, Мадлен и Мари (перекрытия потолка слабенькие, все слышно, гостей у девушек не было), попросил утюг с угольями Мадлен вызвалась погладить ему пиджак и брюки «Я же работала прачкой, все сделаю вмиг». Турчанинов поблагодарил, ответив, что стеснен в средствах, лучше уж сам. «С соседей не берем, — расхохоталась Мари, — даже за любовь не берем с соседей» Поэтому к Бурцеву пришел выутюженный, в свежей сорочке и галстуке, военная косточка, привычка — вторая натура.— Нуте-с, Федор Мокеевич, с чем пожаловали?Турчанинов усмехнулся.— С головою, Владимир Львович. В коей есть информация, которая может помочь вашей борьбе с провокацией.— Ага. Ну, что ж Вы с Бакаем и Меньшиковым знакомы?— Шапочно. Они были в Петербурге, а я служил в Привисленском крае.— Вы в розыскных списках девятьсот седьмого года?— Да.— Так что ж вы и ваши польские друзья от меня конспирируете, милостивый государь?! Вы Андрей Егорович Турчанинов, адъютант при бывшем начальнике варшавской охраны полковнике Глазове, а затем какое-то время при Попове, до того, как он был казнен. Из привисленских только один вы и значитесь в списках.Турчанинов вздохнул.— Ну, и слава богу… Сразу легче стало с вами говорить.— К ликвидации Попова имеете отношение?— Да.— Чем вам это грозит?— Если докажут, — расстрелом.— Тогда вернемся к Федору Мокеевичу, дело нешуточное… Скажите, пожалуйста, как вы относитесь к тем материалам, которые мне передали Бакай и Меньшиков?— Положительно. Вы базировались на их показаниях, когда разоблачили Жуженко?— На их тоже.— А показания об Азефе они вам давали?— Да.— У нас в варшавской охран…ке… об Азефе вообще ничего не было известною— Это и понятно… Агент такого уровня действует под руководством непосредственно главного шефа. В России никогда тайн не было, на язык горазды.— Потому что никогда не было свободной печати.Бурцев удивился:— Не вижу связи…— Прямая связь, — возразил Турчанинов. — Поскольку все везде закрыто, люди стремятся утвердить себя причастностью к секретам — проявление обычного человеческого самолюбия, форма самовыявления.— Занятно, — откликнулся Бурцев, оглядев Турчанинова еще раз, глаза его потеплели, прежней настороженности в них не было. — Вы оригинально мыслите. Скажите-ка, а вы с Герасимовым встречались?— Дважды.— Где?— В северной столице. Был командирован за дополнительными материалами по государственной преступнице Розалии Люксембург, когда она была схвачена в Варшаве.— Опишите-ка мне его, пожалуйста.— Извольте. Высокого роста, шатен с легкой проседью, усы подбривает, чтобы повторяли форму рта, губы чувственные, полные, нос прямой, особых примет на лице нет. Во время выездов на конспиративные встречи и самоличного наблюдения за интересующими его персонами имитировал хромоту…— Сходится, — Бурцев даже в ладони хлопнул (пальцы длинные, как у пианиста). — Он хромал и на процессе против социал-демократических депутатов, когда вторую Думу разогнали!— Меня уполномочили попросить вас, Владимир Львович, если почтете возможным, передать раннюю фотографическую карточку Герасимова, поры его службы в Самаре.— Передать не передам, а вот сходить в мастерскую портретов мсье Жаклюзо — можем. Если хорошо оплатите, он сделает копию в два дня, работает виртуозно. 4 "Дорогой Юзеф!После того, как Ядзя начала работу с Влодеком, выявилось множество интереснейших подробностей.Начну с того, что Нэлли, оказывается, передавала дедушке Герасиму про все шалости толстяка, особенно когда они собирались на чай.Впрочем, Влодек говорит, что Нэлли ябедничала не столько дедушке Герасиму, сколько дяде Климу, а тот уже передавал старику.Таким образом, плуты выдавали зоркому родительскому оку, каким по праву являются дедушка Герасим и дядя Клим, все, что происходило, когда детвора встречалась, чтобы придумать новые проказы.Толстяк про Нэллечку ничего не говорил, жалел бедненькую, вот ведь какая доброта и благородство! Только он не знал, утверждает Влодек, что она сама шептала обо всех проделках Климу.Фотографию дедушки Герасима я тебе отправил с Халинкой, передаст в собственные руки, постарел ли он, как ты находишь?Как поступать дальше с нашими шалунами? Ты у меня славный и мудрый педагог, подскажи.Твой Големба".
«Ядзя» — Турчанинов.«Влодек» — Бурцев.«Нэлли» — 3. Жуженко, член партии соц. -революционеров, провокатор охранки«Дедушка Герасим» — А. В. Герасимов«Шалости» — выступления на заседаниях ЦК эсеров, работа по выработке резолюций.«Толстяк» — Азеф.«Собрались на чай» — съезд эсеров.«Ябедничала» — писала донесения.«Дядя Клим» — генерал Климович, начальник московской охранки.«Детвора» — члены ЦК и делегаты эсеровских съездов.«Жуженко знала от Климовича, что Азеф является агентом охранки, в то время как Герасимов не открыл ему принадлежность Жуженко к охранке»«Големба» — Рыдз, Розиньский. 5 "Дорогой Мацей!Спасибо за письмо. Очень рад, что твоя учеба идет так хорошо.Наша беда в том, что мы мало и недальновидно думаем о будущем, когда нам понадобятся высокоталантливые исследователи. Не называй меня фантазером. Я в это верю. А все то, во что по-настоящему веришь, — сбывается, если в подоплеке веры лежит не смрадное суеверие, но знание, базируемое на науке.Теперь по поводу наших шалунов.Поскольку Халинка еще не приехала (видимо, остановилась в Берлине у сестры), я лишен возможности полюбоваться на любимого дедушку.Жаль, конечно, потому что я не смогу ответить на твой вопрос, насколько он постарел и осталось ли в его чертах сходство с портретами молодости.В твоем письме для меня немало интересного. Но я ставлю один главный вопрос: если проказница Нэлли знала о том, что толстяк наушничает милому дедушке, то отчего Влодек, рассказав про другие ее шалости, об этой до сих пор таит, даже после того, как девушка удалилась из монастырской школы?До тех пор, пока она открыто не подтвердит Влодеку недостойное ябедничество толстяка, мы не можем журить его: самое досадное — зазря обидеть человека. Хотя чем больше я думаю о том, что мне довелось видеть своими глазами в Пальмире, тем тверже убеждаюсь, что мое предположение, увы, правильно. Признаюсь, мне это очень горько. Можно любить человека или не любить, симпатизировать ему или выражать антипатию, но обвинять в проступке такого рода, о каком идет речь, дело чрезвычайно серьезное.Ты знаешь, что меня связывает давняя дружба с Наташей, а она всегда истово защищала и защищает толстяка, считая, что его все не любят за вздорный нрав, но мальчишка он на самом деле чистый и высоко честный.Надо быть крайне осторожным в обвинениях; лучше простить виноватого, чем наказать невиновного…Хорошо было бы свести воедино мнения всех ребятишек, знавших толстяка, а уж потом пригласить его на дружескую беседу за круглый стол с чаем.Хотя есть и другой путь. Если Влодек так уж уверен в своей правоте, — я ведь знаю его, человек он честный, но очень неорганизованный, поддающийся настроениям других, резко меняющий свои мнения, — пусть предложит Витэку и Боре, чтобы те поначалу пригласили его самого на кофе. Коли он убежден в своей правоте, пусть идет на это. Такого рода застолье не может не вызвать отклика, глядишь, еще кто чего расскажет.Сердечно приветствую тебя,Юзеф".
«Сестра в Берлине» — Роза Люксембург.«Любимый дедушка» — Герасимов.«Нэлли» — провокатор 3. Жуженко.«Монастырская школа» — охранка.«Недостойное ябедничество» — провокация Азефа.«Пальмира» — Петербург.«Наташа» — Марк Натансон, член ЦК эсеров.«Ребятишки» — в данном случае Меньшиков, Бакай, Турчанинов.«Дружеская беседа за круглым столом с чаем» — партийный суд ЦК соц. — революционеров.«Влодек» — Бурцев.«Витэк и Боря» — члены ЦК соц. — рев. В. М. Чернов и Б. В. Савинков.«Кофе» — третейский суд. 6 "Дорогой Юзеф!Имел беседу с Влодеком. Твое предложение ему понравилось. Он написал. Витэку, что готов пожаловать на кофе.Ядзя и ребятишки встречались у Влодека, свели все свои соображения воедино, Влодек очень этому рад.Получил ли портрет нашего дедули?Твой Мацей". 7 "Дорогой Мацей!Портрет, который мне передали, свидетельствует о том, как мало изменился наш дедушка Герасим. Передай Влодеку, что я могу это свидетельствовать за чашкой чая, если смогу вернуться.Юзеф". 8 Рано утром в дверь бурцевской квартиры резко постучали: сразу понял, что пришел русский, — звонок, не признает, рукой слышней.— Кто там? — спросил Владимир Львович.— Это я, — услышал он знакомый голос; открыл дверь; на пороге стояла Рита Саблина, член Боевой Организации эсеров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29