И в ней я не вызвал страха. Впрочем, ничего удивительного - в
сравнении с ее папашей я мог показаться довольно пригожим. У нее был, как
оказалось, изрядный темперамент, да и я, поверив в себя, время зря не
тратил. Уже через две недели я был с Примулой в весьма близких отношениях,
во время которых она любила дергать меня за уши и выкрикивать: "Загрызи
меня, мой зверь!", "Растерзай меня, бестия!" и тому подобную чепуху. Я в
перерывах бегал к зеркалу, но вообрази себе, Геральт, смотрел в него с
растущим беспокойством. Все больше я тосковал по моему прежнему, менее
впечатляющему облику. Видишь ли, Геральт, прежде я был рыхлым, а сделался
здоровенным мужиком. Прежде я беспрестанно болел, кашлял и сопливил -
теперь ничто меня не брало. А зубы? Ты не поверил бы, какие у меня были
порченые зубы! А теперь? Я могу перегрызть ногу от кресла. Хочешь, я
перегрызу ногу от кресла?
- Нет, не хочу.
- Может, это и к лучшему, - разинуло пасть чудовище. - Барышни
пугались, когда я начинал рисоваться перед ними, и в доме осталось страшно
мало целых кресел.
Нивеллен зевнул, свернув язык трубочкой.
- Утомомила меня эта болтовня, Геральт. Короче, потом были еще две -
Илька и Венимира. Все было в точности также, аж до тошноты. Сперва смесь
страха и осторожности, потом нить симпатии, усиленная небольшими, хотя и
дорогими подарками, потом "Загрызи меня, съешь меня всю", потом
возвращение папочки, нежное прощание и все более ощутимый убыток в
сокровищнице. Я решил делать больше перерывы на уединение. Конечно, в то,
что девичий поцелуй изменит мой облик, я уже перестал верить. И примирился
с этим. Больше того, я пришел в заключению, что хорошо так, как есть, и
никаких перемен не нужно.
- Никаких, Нивеллен?
- Ах, если бы ты знал. Говорил я тебе - здоровье, как у быка, это
раз. Два - мои отличные дела с девицами. Не смейся! Я больше чем уверен,
что, будь я человеком, должен был бы здорово набегаться, чтобы добраться
до такой, для примера, Венимиры, которая была весьма и весьма статной
барышней. Сдается мне, что на такого, как на том портрете, она бы даже не
взглянула. И, в третьих, безопасность. У папаши были враги - несколько
осталось в живых. Те, которых отправила в землю дружина под моим жалким
руководством, имели родственников. В погребах есть золото. Если бы не
ужас, который я внушаю, кто-нибудь за ним бы пришел. Да хоть селяне с
вилами.
- Кажется, ты полностью уверен, - сказал Геральт, поигрывая пустым
бокалом, - что в обычном облике никому бы не доставил хлопот. Ни одному
купцу, ни одной дочке. Ни одному родственнику или жениху дочки. А,
Нивеллен?
- Оставь, Геральт, - возмутилось чудовище. - О чем ты говоришь? Отцы
не помнили себя от радости. Говорил я тебе - я был таким щедрым, что
нельзя себе представить. А дочери? Ты не видел их, когда они сюда
приезжали - в грубых поношенных платьишках, с лапками, выщелоченными от
работы, ссутуленных от переноски бадей. У Примулы еще после двух недель
пребывания у меня на плечах и ляжках оставались следы ремня, которым ее
драл папаша-рыцарь. А у меня они ходили как княжны, в руки брали
исключительно веер, даже не ведали, где здесь кухня. Я одевал их и
увешивал безделушками. Наколдовывал по первому требованию горячую воду в
жестяной ванне, которую папаня своровал еще для моей мамы в Ассенгарде.
Представляешь - жестяная ванна! Редко какой правитель округа, да что я
говорю, - редко какой властелин имел у себя жестяную ванну. Для них это
был дом из сказки, Геральт. А что касается постели, то ... Зараза,
невинность в наше время встречается реже, чем скальный дракон.
- Но ты думал, что кто-то мне за тебя заплатил. Кто мог заплатить?
- Прохвост, который пожелал получить остатки моей сокровищницы, а не
имел больше дочерей, - отчетливо произнес Нивеллен. - Людская алчность не
знает границ.
- И никто другой?
- И никто другой.
Оба молчали, вглядываясь в нервно подрагивающее пламя свечей.
- Нивеллен, - неожиданно сказал ведьмак. - Сейчас ты один?
- Ведьмак, - ответило чудовище немного помолчав, - я думаю, что в
принципе я должен обругать тебя сейчас последними словами, взять за
шиворот и спустить с лестницы. Знаешь за что? За отношение ко мне как к
недоумку. С самого начала вижу, как ты прислушиваешься, как посматриваешь
на дверь. Ты хорошо знаешь, что я живу не один. Я прав?
- Прав. Извини.
- Зараза с твоими извинениями. Видел ее?
- Да. В лесу, возле ворот. Это та причина, по которой купцы с дочками
с некоторых пор уезжают отсюда ни с чем?
- Стало быть и об этом ты знаешь? Да, причина в этом.
- Позволь тебя спросить ...
- Нет. Не позволю.
Снова молчание.
- Что-ж, твоя воля, - сказал, наконец, ведьмак, вставая. - Благодарю
за гостеприимство, хозяин. Время трогаться в путь.
- Правильно, - Нивеллен тоже встал. - По некоторым причинам я не могу
предложить тебе ночлег в замке, а ночевать в этих лесах не советую. С тех
пор, как округа обезлюдела, ночью тут нехорошо. Ты должен вернуться на
тракт до сумерек.
- Я буду осторожен. Ты уверен, что тебе не нужна моя помощь?
Создание поглядело на него искоса.
- А ты уверен, что мог бы мне помочь? Смог бы снять это с меня?
- Не только такую помощь я имел в виду.
- Ты не ответил на мой вопрос. Хотя ... Пожалуй, ответил. Не смог бы.
Геральт посмотрел ему прямо в глаза.
- Вам тогда не повезло, - сказал он. - Из всех святынь Гелиболя и
долины Нимнар вы выбрали именно храм Цорам Агх Тера, Львиноголового Паука.
Чтобы снять заклятие, наложенное жрицей Цорам Агх Тера, нужны знания и
способности, которыми я не обладаю.
- А кто обладает?
- Однако тебя ведь это не интересует? Ты говорил, что хорошо так, как
есть.
- Как есть - да. Но не как может быть. Я опасаюсь ...
- Чего ты опасаешься?
Чудовище остановилось в дверях комнаты, повернулось к Геральту.
- Мне надоели твои вопросы, ведьмак, которые ты все время задаешь
вместо ответа на мои. Видно нужно тебя соответственно спрашивать. Слушай -
с некоторых пор у меня паскудные сны. Может, слово, "чудовищные" подошло
бы лучше. Правильно я опасаюсь? Коротко, прошу.
- Утром, как проснешься, не бывало у тебя испачканных ног? Хвои в
постели?
- Нет.
- А не бывало у тебя ...
- Нет. Коротко, прошу.
- Ты правильно опасаешься.
- Можно этому помочь? Коротко, прошу.
- Нет.
- Наконец-то. Идем, я провожу тебя.
На подворье, когда Геральт поправлял вьюки, Нивеллен погладил лошадь
по ноздрям, похлопал по шее. Плотка, обрадованная ласке, наклонила голову.
- Любит меня зверье, - похвасталось чудовище. - И я их тоже люблю.
Моя кошка, Жарлочка, хоть и убежала сперва, потом вернулась ко мне. Долгое
время это было единственное живое существо, разделявшее со мной мою
горькую участь. Вереена тоже ...
Замолчал, скривил пасть. Геральт усмехнулся.
- Тоже любит кошек?
- Птиц, - ощерил зубы Нивеллен. - Проговорился, зараза. Э-э, да что
там. Это тебе не купеческая дочка, Геральт, и не еще одна попытка найти
зерно правды в старых байках. Это кое-что поважнее. Любим друг друга. Если
засмеешься, дам тебе в морду.
Геральт не засмеялся.
- Твоя Вереена, - сказал он, - вероятно, русалка. Знаешь об этом?
- Догадываюсь. Худощавая. Черная. Говорит редко, на языке, которого
не знаю. По целым дням пропадает в лесу, потом возвращается. Это типично?
- Более-менее, - ведьмак подтянул подпругу. - Наверное, думаешь, что
не вернулась бы, если бы ты стал человеком.
- Уверен. Знаешь ведь, как русалки боятся людей. Мало кто видел
русалку вблизи. А я и Вереена ... Эх, зараза. Бывай, Геральт.
- Бывай, Нивеллен.
Ведьмак пихнул лошадь пяткой в бок, поехал к воротам. Чудовище
вперевалку шло рядом с ним.
- Геральт?
Слушаю тебя.
- Я не так глуп, как ты полагаешь. Ты приехал сюда следом за одним из
купцов, который тут недавно побывал. С ним что-то случилось?
- Да.
- Он был у меня три дня тому назад. С дочкой. Не самой красивой,
впрочем. Я приказал дому закрыть все двери и окна, не подал признаков
жизни. Они покрутились по двору и уехали. Девица сорвала одну розу с
тетиного куста и приколола себе на платье. Ищи их где-нибудь в другом
месте. Но остерегайся, места здесь паскудные. Я говорил тебе, ночью в лесу
небезопасно. Здесь происходят нехорошие вещи.
- Благодарю, Нивеллен. Буду помнить о тебе. Кто знает, может найду
кого-то, кто ...
- Может. А может нет. Это моя забота, Геральт, моя жизнь и моя кара.
Я научился ее выносить, привык. Если станет хуже, тоже привыкну. А как
станет совсем плохо, не ищи никого, приезжай сюда сам и закончи дело. По
своему, как ты умеешь. Бывай, Геральт.
Нивеллен повернулся и бодро зашагал в сторону особняка. Не оглянулся
уже больше ни разу.

3
Округа была безлюдной, дикой, зловеще враждебной. Геральт не вернулся
на тракт до сумерек - не хотел делать крюк, поехал напрямик через бор.
Ночь он провел на лысой вершине высокого холма, с мечом на коленях, при
свете небольшого костра, в который время от времени подкладывал пучки
аконита. В середине ночи далеко в долине он заметил огонь, услышал
безумные завывания и пение, а также вопль, который мог быть только криком
умирающей в мучениях женщины. Поехал туда едва засветало, но обнаружил
только вытоптанную поляну и обугленные кости в теплой еще золе. Кто-то
сидел в кроне могучего дуба, вопил и шипел. Это мог быть леший, но мог
быть и обычный лесной кот. Ведьмак не стал задерживаться, чтобы проверить.

4
Около полудня, когда он поил Плотку у родника, лошадь пронзительно
заржала, попятилась, оскаливая желтые зубы и грызя мундштук. Геральт
привычно успокоил ее Знаком и тогда заметил правильную окружность,
образованную торчащими из мха шляпками красноватых грибков.
- Ты становишься настоящей истеричкой, Плотка, - сказал он. - Это
ведь обычный чертов круг. К чему эти сцены?
Лошадь фыркнула, задирая к небу голову. Ведьмак потер лоб, наморщил
его, задумался. Потом одним прыжком оказался в седле, повернул коня,
быстро поскакал назад по своим собственным следам.
- Любит меня зверье, - пробормотал он. - Прости меня, лошадка.
Выходит, что ты разумней меня.

5
Лошадь прижимала уши, фыркала, рвала подковами землю, не хотела идти.
Геральт не успокаивал ее - соскочил с седла, перебросил поводья через
голову коня. За плечами уже не было старого меча в ножнах из кожи ящериц -
его место сейчас занимало сверкающее, красивое оружие с крестообразной
гардой и длинной, хорошо уравновешенной рукоятью, заканчивающейся
шаровидной головкой из белого металла.
На этот раз ворота не отворились перед ним. Они стояли открытыми так,
как он их оставил, уезжая.
Послышалось пение. Он не понимал слов, не мог даже узнать языка, на
который они походили. Да это и не требовалось - ведьмак знал, чувствовал и
понимал саму природу и суть этого пения, тихого, пронизывающего,
разливающегося по жилам волной тошнотворного страха.
Пение прекратилось неожиданно и тогда он ее увидел.
Она прильнула к спине дельфина в высохшем фонтане, обняв замшелый
камень маленькими ручками, такими белыми, что казались прозрачными. Из под
бури перепутанных черных волос блестели, уставивившись на него, огромные,
широко раскрытые глаза цвета антрацита.
Геральт медленно приблизился мягким, элластичным шагом, заходя
полукругом со стороны стены, мимо куста голубых роз. Создание, прильнувшее
к спине дельфина, поворачивало за ним свое личико с выражением неописуемой
тоски, полное прелести, которая показывала, что песня еще не окончена,
хотя маленькие бледные губки были сомкнуты и из-за них не доносилось ни
малейшего звука.
Ведьмак остановился на расстоянии десяти шагов. Меч, мало-помалу
доставаемый из черных эмалированных ножен, ярко засветился и засверкал над
его головой.
- Серебро, - сказал он. - Этот клинок из серебра.
Бледное личико не вздрогнуло, антрацитовые глаза не сменили
выражения.
- Ты так сильно походишь на русалку, - продолжал спокойно ведьмак, -
что обманешь любого, черноволосая. Но лошади никогда не ошибаются. Узнают
таких как ты инстинктивно и безошибочно. Кто ты? Думаю, что муль или альп.
Обычный вампир не вышел бы на солнце.
Кончики бледных уст дрогнули и слегка поднялись.
- Притягивает тебя Нивеллен в его облике, верно? Сны, о которых он
вспоминал, вызывала ты. Догадываюсь, что это были за сны и сочувствую ему.
Создание не шелохнулось.
- Любишь птиц, - продолжал ведьмак, - но это не мешает тебе
перегрызать глотку людям обоего пола, а? Поистине, ты и Нивеллен! Красивая
бы из вас была пара, чудище и вампирка, хозяева лесного замка. Подчинили
бы вмиг всю округу. Ты, вечно жаждущая крови, и он, твой защитник, убийца
по первому зову, слепое орудие. Но сперва он должен был стать настоящим
чудовищем, а не человеком в маске чудовища.
Большие, черные глаза сузились.
- Что с ним, черноволосая? Ты пела, значит пила кровь. Достигла самой
сердцевины или тебе не удалось покорить его разум? Я прав?
Черная головка легонько кивнула, почти неприметно, а кончики губ
поднялись еще выше. Маленькое личико приобрело жуткое выражение.
- Сейчас, наверное, считаешь себя хозяйкой этого замка?
Кивок, на этот раз более различимый.
- Ты муль?
Неторопливое отрицательное движение головой. Раздавшееся шипение
могло исходить только из бледного, кошмарно усмехающегося рта, хотя
ведьмак не заметил, чтобы он двигался.
- Альп?
Отрицание.
Ведьмак отступил, сильнее стиснул рукоять меча.
- Это значит, что ты ...
Уголки губ начали подниматься выше, еще выше, рот раскрылся.
- Брукса! - крикнул ведьмак, бросаясь к фонтану.
Из-за бледных губ блеснули белые, остроконечные клыки. Вампирка
взметнулась, выгнула спину как пантера и закричала.
Волна звука ударила в ведьмака как таран, лишая дыхания, сминая
ребра, пронзая уши и мозг шипами боли. Опрокидываясь назад, он сумел еще
скрестить обе руки в Знак Гелитропа. Колдовство в значительной мере
смягчило удар плечами о стену, но и так у него потемнело в глазах, а
остатки воздуха вырвались из легких вместе со стоном.
На спине дельфина, в каменном круге высохшего фонтана, на том месте,
где только что сидела миниатюрная девушка в белом платье, вытягивал
поблескивающее тело огромный черный нетопырь, раскрыв длинную узкую пасть,
наполненную белыми, острыми как иглы зубами. Болотного цвета крылья
развернулись, беззвучно захлопали, и существо ринулось на ведьмака как
стрела, выпущенная из арбалета. Геральт, чувствуя во рту железистый
привкус крови, выкрикнул заклятие, выбрасывая перед собой ладонь с
пальцами, раскрытыми в Знаке Квен. Нетопырь, шипя, резко повернул, с
хохотом взмыл вверх и тут же спикировал отвесно вниз, целя точно в шею
ведьмака. Геральт отскочил в сторону, ударил и не встретил препятствия.
Нетопырь плавно, грациозно, поджав одно крыло, развернулся, облетел его и
снова атаковал, раскрыв зубастую пасть. Геральт ждал, вытянув в сторону
чудовища меч, держа его двумя руками. В последнее мгновение он прыгнул -
не в сторону, а вперед, ударил наотмашь так, что завыл воздух.
Промахнулся. Это было настолько неожиданно, что он выпал из ритма, на долю
секунды опоздал с уклоном. Он почувствовал, как когти бестии разрывают ему
щеку, а бархатное влажное крыло хлещет по шее. Крутнулся на месте, перенес
тяжесть тела на правую ногу и рубанул резким взмахом назад, снова не попав
в фантастически увертливое существо.
Нетопырь забил крыльями, взвился, полетел к фонтану. В тот момент,
когда загнутые когти заскрежетали о камень бассейна, отвратительная,
слюнявая пасть уже размывалась, исчезала, хотя появлявщийся на ее месте
бледный ротик по-прежнему не скрывал смертоносных клыков.
Брукса пронзительно завыла, модулируя голос в ужасающую мелодию,
вытаращила на ведьмака переполненные ненавистью глаза и закричала снова.
Удар волны был таким могучим, что проломил Знак. В глазах Геральта
заплясали черные и красные круги, в висках и темени застучало. Сквозь
сверлящую уши боль он начал слышать голоса, плач и стоны, звуки флейты и
гобоя, шум вихря. Кожа на его лице занемела. Он упал на одно колено,
затряс головой.
Черный нетопырь беззвучно несся на него, в полете разевая зубастые
челюсти.
1 2 3 4