Ты что, считала его святым угодником?— Нет, естественно, но я себе не представляю, чтобы Турок мог разрезать мужика на куски. Замочить — да, возможно. Он такой нервный… Но это разрезание на части не похоже на работу блатных! Это не в их стиле!Я размышляю над тем, о чем она говорит, и это меня беспокоит…Вот почему я уверен, что ее сутенер сработал не один, а в банде…— Не надо напрягать серые клеточки, девочка, — шепчу я. — Достаточно просто подождать…— И вы уверены, что ваша хитрость удастся? Я улыбаюсь. В общем-то она славная девчонка… Я вполне представляю ее замужем за каким-нибудь работягой… Она бы содержала в порядке квартиру, рожала мужу средних французиков и откладывала деньги на отпуск… Она была бы такой же женщиной, как и все… На ней была бы своего рода невидимая униформа “обычной жизни”, надетая на любого обывателя или обывательницу… Она бы имела право на страховку, на уважение, на карточку избирателя и на то, чтобы бросать монетки в церковную кружку.Ну и дальше что?— Почему вы мне не отвечаете 7 — настаивает она. — О чем вы думаете?Она изображает примерную девочку: глазки опущены, губки поджаты…— Обо мне?— Это долго объяснять… Ты откуда приехала? Из деревни, правда?Устроилась в городе горничной. Хозяин тебя трахнул.., или ты встретила бойкого парня… А потом…Она улыбается.— Странный вы народ, мужики, что легавые, что нет! Как только начинаете разговаривать с веселой девицей, сразу пытаетесь узнать, что ее довело до этой жизни… Можно подумать, мы для вас полная тайна!— Это правда, — подтверждаю я, — вы тайна… Огромная тайна!— Почему?— Это невозможно объяснить именно потому, что это тайна.Она становится задумчивой.— Да… Странно. Мои клиенты, как сговорившись, твердят одно и то же: “Ты давно занимаешься этим ремеслом? Почему ты им занимаешься? У тебя были неприятности?” Не было у меня никаких неприятностей. Я всегда была распутницей, вот и все… Скорее неприятности начались у меня сейчас…Ее слова звучат совершенно искренне.— Всегда одно и то же: они поднимаются со мной, чтобы ненадолго забыть о том, как погано им живется… Ты думаешь, у них это получается?Заметив, что обратилась на “ты” к офицеру полиции, она извиняется:— Ой, прошу прощения…— Ничего страшного…— После этого они еще грустнее, чем до… Они говорят, чтобы попытаться забыть обиды и огорчения; говорят о чем угодно: о своих женах, начальниках…Она снова роется в воспоминаниях, но пронзительный голос старухи снизу зовет:— Мадам Падо, к телефону! Я вздрагиваю.— Ого! Даже раньше, чем я думал. Ну, ты все поняла?— Не беспокойтесь.И кричит старухе: “Иду!"Она направляется к двери, я следом за ней.— Вы впутываете меня в темное дело, — говорит мадам Падо.— Пойми, девочка, это не ради моего удовольствия. Она пожимает плечами и спускается по лестнице. Я за ней. Хозяйка гостиницы удивлена, что видит нас вместе, но, должно быть зная профессию Мари-Жанны, быстро находит объяснение.Аппарат стоит на столике в глубине холла. Мари-Жанна берет трубку.— Слушаю…Она хмурит брови, действительно слушает, потом бросает на меня заговорщицкий взгляд.— Да, это я… Нет, он здесь… Он так велел говорить из-за этих писак, которые охотятся за ним… Погоди, я его позову…Она кладет трубку на стол и подходит ко мне.— Это Меме Греноблец.— Как его зовет Падовани? Меме или Греноблец?— Просто Греноблец…— О'кей…Сказать вам, что мое сердчишко не начало биться сильнее, значило бы соврать. Я прочищаю горло и беру трубку. Хотя у меня неплохие способности имитатора, а подделать акцент Падовани совсем не трудно, я все-таки опасаюсь, что не смогу сыграть свою роль безукоризненно.— Алло, — говорю, — это ты, Греноблец? Звучит надтреснутый голос, который в Опере распугал бы всю публику:— Что это за бардак, Турок?— Какой-то сукин сын хотел устроить мне неприятности… К счастью, я чист, как снег. Эти господа чуть ли не извинялись передо мной…Тот посмеивается:— На них это непохоже…— Ты видел, какой цирк был в “Баре Друзей”?— Нет, но слышал…— Они там чуток перестарались. Заметь, что у них даже ордера не было…Греноблец выдает грязное ругательство, после чего в ясных выражениях сообщает, что думает о мусорах. Поскольку я все это слышал уже неоднократно, то почти не удивляюсь.Высказав свое мнение, он спрашивает:— Ну, так чего будем делать с клиентом?В глубине моего существа звенит звонок тревоги.Из осторожности я спрашиваю:— А ты что предлагаешь?— Его нельзя оставлять там надолго, а то стало слишком тепло…— Вот именно!— Так чего делать?Думаю, еще никогда ни один вопрос не ставил меня в такое затруднительное положение.— Можно за ним съездить, — решаюсь я, спрашивая себя, логично ли выглядит мое предложение по отношению к правде, которую я не знаю.— Думаю, да, — соглашается Греноблец.— Тогда поехали? — настаиваю я. Наступает тишина, и меня охватывает страх, что я ляпнул что-то не то.— Алло! — кричу я в трубку.Он кашляет, потом таким Тихим голосом, что его еле слышно, отвечает:— Турок, ты че, мозги, что ль, перегрелись? Так и есть! Я сказал какую-то дурость… Черт! Как же исправить положение? О господи…Достаточно моему невидимому собеседнику заподозрить что-то неладное, он повесит трубку и дело погибнет. Дорога к правде проходит по этому телефонному проводу. Нажатие пальцем на рычажок — и хана моему расследованию.— Это мы еще посмотрим, у кого чего перегрелось! — ворчу я. Посмотрим!— Но раз жребий указал на тебя, — говорит Греноблец, — значит, ты и должен заканчивать работу… Уф! Я начинаю догадываться, в чем дело…— Если бы ты получил трепку, которую мне задали мусора, ты, может, смотрел бы на вещи по-другому! Жребий! Не смеши меня, Греноблец! Я считаю так: когда у одного неприятности, все должны ему помочь… Это нормально, черт возьми!Новое молчание.Чувствуя, что он колеблется, ору:— Если боишься замарать ручки, не суйся… Я и один справлюсь!— Я этого не говорил…— Ладно, если ты согласен мне пособить, давай договоримся о встрече и закончим это дело! Он вздыхает.— Ладно, Турок. Но только потому, что ты честный парень… В конце концов, попал ты в дерьмо или нет, а жребий есть жребий, так? Зачем тогда было устраивать лотерею?— Да, я знаю… Ты мне как брат, Греноблец… Раз ты согласен мне помочь, я в долгу не останусь. Баксы есть… Этот аргумент идет прямо к его сердцу.— Раз так, я готов…— Ладно. Когда встретимся?Он размышляет. Тем временем Мари-Жанна, неподвижная, с заострившимися чертами лица, с расплывшейся тушью на глазах, не отрываясь смотрит на меня.Старуха за стойкой перестает читать свой шедевр, почувствовав, что происходит нечто важное. Корсиканский акцент, вдруг появившийся у меня, ни о чем хорошем ей не говорит.— Алло! — произносит Греноблец.— Ну?— Мне кажется, в десять лучше всего. Будет поменьше народу. Где встречаемся?— Слушай, я предлагаю надежный план. После того, что произошло сегодня днем, надо быть поосторожнее.— Что за план?— Встречаемся в десять на площади Сент-Огюстен, справа от церкви… Жди меня в своей тачке. Я приеду чуть позже и посигналю тебе фарами… Ты поедешь первым, а я за тобой, если за мной не будет хвоста. Идет?— Ты боишься, будет хвост?— Нет, но лучше подстраховаться…— Ладно, Турок, как хочешь… Ну, чао! И он кладет трубку.Я делаю то же самое, потом сажусь в плетеное кресло, издающее стон под моим весом.Скрестив руки на животе, я анализирую ситуацию, какова она есть.Как я и полагал, у Падовани есть сообщники, по меньшей мере один.Они провернули мокрое дело, потом тянули жребий, кому придется избавляться от трупа. Судьба указала на Турка.По неизвестной мне причине Падовани расчленил жертву…Голову он спрятал там, где мы ее нашли… А другие части мертвеца остались в месте, известном другим (или, по меньшей мере, Гренобльцу), и разложение может выдать присутствие трупа… Так, это ясно… Под “клиентом” мой собеседник подразумевал труп, иначе бы не сказал, что “его нельзя оставлять там надолго, а то стало слишком тепло”.Я снимаю трубку телефона и быстро звоню в управление. Телефонист соединяет меня с моей Службой, но никто не отвечает. Я требую послать кого-нибудь в бистро напротив проверить, не пьют ли там Пинюш или Берюрье… Телефонист просит не класть трубку…Пока он ищет знаменитый тандем, Мари-Жанна подходит ко мне и садится напротив.— Господин комиссар, — бормочет она. Я смотрю на нее. Она так грустна, что может выжать слезу даже у фининспектора!— Что с тобой, красавица?— Предчувствие, — отвечает она.— Предчувствие?— Да. Мне кажется, Турок умер.Это для меня как удар молотком по башке.— Да с чего ты взяла?— Пока вы разговаривали по телефону, я слушала. Вы прекрасно имитировали его голос.., и я поняла, что он больше не заговорит…Никогда!.. Я не знаю, как вам это объяснить.Это ясновидение меня смущает. Я собираюсь возразить, но в трубке раздается голос Берю:— Я слушаю.— Это ты, Толстяк?— Он самый, из плоти и крови…— Ты забыл о жире! Ладно, у меня есть новости… Сегодня, в десять часов вечера, справа от церкви Сент-Огюстен будет сидеть в машине один парень. У меня с ним встреча… Я должен посигналить ему фарами, а потом поехать следом… Возьми тачку и стой на улице Пепиньер… Как увидишь, что я тронулся с места, езжай за мной… Понял?— Понял.— Вооружись поосновательнее: может начаться заварушка! И возьми с собой кого-нибудь. Чем больше народу, тем веселее…— Может, Пино?— Почему бы нет. Он еще там?— Мы вместе играли в белот… Все козыри так и прут ко мне. Я его уже два раза…Он не уточняет, что именно сделал с Пино.— Убирайте карты и приготовьтесь к экспедиции… Надеюсь, вы не надрались? Толстяк начинает злиться.— Что за оскорбительные намеки? Пинюш и я надрались? С чего? С десяти жалких стаканов аперитива? Ты нас принимаешь за баб, честное слово!— Почему вы до сих пор не ушли по домам?— Жена Пинюша поехала к своей сестре, а моя пошла в гости к подруге.У меня такое чувство, что подруга Берты Берюрье как две капли воды похожа на парикмахера Альфреда.— Пошли наверх, — говорю я Мари-Жанне. Проходя мимо стойки, я бросаю старушенции:— Не напрягайте серое вещество, мамаша, я из полиции. Все, о чем я вас прошу, — продолжайте читать, как будто ничего не было! Глава 11 Вернувшись в номер, я осторожно объясняю моей Помощнице, что произошло сегодня днем в моем кабинете. Она не рыдает и ничего не говорит. Мне кажется, мой рассказ приносит ей успокоение. Когда я подхожу к финалу, она открывает дверь и указывает мне на нее:— Пошел вон, мусор! Я так и обалдел.— Убирайся, если не хочешь, чтобы я тоже выбросилась из окна. Ты здорово одурачил меня своей трепотней! Значит, ты довел моего мужика до самоубийства и заставил меня сыграть эту мерзкую комедию! Я не могу тебя больше видеть… Можешь меня посадить. Делай со мной что хочешь.Все лучше, чем иметь перед глазами твою поганую морду! Я готова ее укусить…Кстати, об укусах. Лично я кусаю себе локти из-за того, что пустился с ней в откровения… Сентиментальщина — не моя специализация!Это вам доказывает, что у полицейского всегда должно быть острое чутье и сухое сердце!Чтобы избежать скандала, выхожу из комнаты.Снизу я звоню в контору попросить поставить кого-нибудь в холле гостиницы, чтобы не дать этой мочалке смыться…После этого жду, читая брехаловку, которую мне купила горничная. Я убеждаюсь в честности Ларута, но сквозь строчки просвечивает его нетерпение. Если я не проясню историю в следующие двенадцать часов, он сорвется с цепи. И тогда вашему любимому другу Сан-Антонио останется только писать мемуары в тихом местечке.Появляется любезный молодой блондин. Это новичок из соседнего отдела. Он с почтительным видом подходит ко мне.— Бертье, господин комиссар.— О'кей. Сидите здесь и следите за лестницей. Возможно, одна женщина, которую вам укажет мадам (я показываю на старуху) попытается выйти или позвонить. Ваша задача любым способом помешать ей сделать это. Ясно? Будет возникать — надень на нее браслеты или привяжи к кровати… Ну все, гуд бай!И вот я уже вдыхаю влажный воздух улицы.В Париже стоит чудесная весенняя ночь с обрывками тумана вокруг светящихся фонарей.Я глубоко вдыхаю воздух, чтобы проветрить легкие. Половина десятого. Значит, я могу начать готовиться к выходу на сцену…Застегиваю плащ на все пуговицы и надвигаю на лоб шляпу. Я редко ношу шляпы… Не люблю я их… Но бывают обстоятельства, когда приходится маскироваться по максимуму…Сажусь в машину и еду на площадь Клиши пропустить несколько стаканчиков до наступления часа “Ч”. Без пяти десять снова сажусь за руль и поворачиваю к церкви Сент-Огюстен. Я делаю вокруг нее первый круг, но не замечаю ни одной стоящей машины. А колокола только что прозвонили десять… В чем дело? Может, Греноблец передумал?Я объезжаю площадь, что позволяет мне увидеть Берю и Пинюша в их машине… Через лобовое стекло смутно видны их тупые физиономии…Сбавляю скорость, чтобы дать им возможность заметить меня, потом начинаю третий круг вокруг церкви. Закончив его, я — о счастье! — замечаю серый “пежо 404”, стоящий справа от здания. В нем сидит один человек.Я вижу его силуэт через заднее стекло.Торможу, останавливаюсь в десяти метрах и трижды мигаю фарами…Парень заводит свою машину и мягко трогается с места. Я следую за ним… В моей груди гудит концерт для хора с оркестром. На этот раз, ребята, я точно ухватился за кончик ниточки!Гордый, как индюк, я еду следом за моим гидом… Мы проезжаем по площади. Он включает указатель правого поворота, но в эту секунду я вижу женскую фигуру, несущуюся к нему, размахивая руками… Греноблец включает фары, чтобы осветить ее, и у меня вырывается ругательство.Это малышка Мари-Жанна… Греноблец узнает ее в тот же момент, что и я, и останавливается. Она вскакивает в его машину! Я чуть не плачу!Все, конец, хана, полный финиш! Эта стерва, снедаемая жаждой мести, сумела удрать от Бертье.Я решаю играть ва-банк, то есть брать Гренобльца… Возможно, его удастся расколоть…Прибавляю скорость, чтобы обогнать его, но он гонит достаточно быстро, и настигнуть его не просто.Жму на педаль газа изо всех сил. Моя тачка издает вой и делает рывок вперед. Но Греноблец имеет большой отрыв… Он на бешеной скорости летит по улице Генерала Фуа, которая еще никогда не видела такого ралли, сворачивает на улицу Монсо, потом на улицу Константинополь и, наконец, резко поворачивает на бульвар Курсель… Я понимаю, насколько гениальным был его первоначальный замысел повернуть направо, но там путь закрывает автобус, и он сворачивает налево, описав дугу и едва не отправив к предкам ажанарегулировщика… Тот хватается за свое орудие труда и издает пронзительную трель… Все, то есть Греноблец, Сан-Антонио и пара его помощничков, на нее плюют и продолжают гонку.Греноблец управляет машиной, как чемпион мира. Хотя моя тачка мощнее, чем его, мне никак не удается его догнать.Он проскакивает на красный свет. Я собираюсь сделать то же самое, но передо мной пытается проскочить не в меру торопливое такси, в которое я со всего маху врезаюсь… Тачка моих помощников тормозит рядом со мной, и я запрыгиваю в нее, оставив таксиста ругаться над остатками наших экипажей.— Гони! Гони! — кричу я Берю.Не знаю, говорил ли я вам об этом раньше, но за рулем Толстяк выглядит более чем прилично…Он стискивает зубы, его глаза напряженно смотрят на дорогу.— Давай! Давай! — подгоняю его я.— Мы расшибемся насмерть, — замечает Пино.— Замолчи, старая перечница, ты уже и так зажился!— Нам их никогда не догнать, — пророчествует старый козел.Тут я замечаю, что в машине, на которой мы едем, есть окно на крыше.— Дай мне дудору! — приказываю я.Пино протягивает мне новенький “томпсон” с новеньким магазином.Задние огни “404-ки” удаляются. Расстояние между нами увеличивается.— Ты не можешь стрелять, — кричит Пино. — С такого расстояния ты попадешь в кого угодно, кроме него…Он прав. Мне в лицо хлещет ветер, и моя шляпа улетает, как опавший листок.Вдруг Берю издает львиный рык. С улицы Токвиль выворачивает тяжелый грузовик, заставивший “404-ку” сбавить скорость. Греноблец резко тормозит. Его машина идет опасными зигзагами, но он, не теряя ни полсекунды, огибает грузовик, водитель которого, высунув голову из окна дверцы, выдает все, что думает о его манере вождения. Берю идет на огромный риск. Не глядя, едет ли еще что-нибудь слева, он объезжает грузовик сзади. Он не сбавлял скорость, и мы приблизились к “пежо”.Я наклоняюсь:— Включай фары, Толстяк!Он врубает фары на всю мощность. Улица пустынна. Ладно, рискну.Прижимаю приклад автомата к плечу и даю очередь.Все маслины вылетают, как один плевок.— Попал! — орет Пино.Берюрье едва успевает затормозить. “404-ка” Гренобльца начинает вилять, выписывает неподражаемые виражи, вылетает на тротуар и врезается в железный ставень какого-то магазина.Наша машина останавливается рядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11