Он говорит мне, что полицейские годятся лишь для того, чтобы изображать из себя крутых парней, что они терроризируют лишь честных людей и что настоящие преступники плевать на них хотели. Он считает, что в действительности мы — организация жалких и ничтожных маразматиков…Хозяин забегаловки хохочет, как на международном конгрессе горбунов.А ублюдок Толстяк издает жалобное «Тс-с.., тс-с…» на волне такой частоты, которую очень легко заглушить.И ваш друг Сан-Антонио начинает подумывать, не превратить ли ему торговца притираниями в паштет или в пельмени.Я хватаю его за галстук и, придушив слегка, чтобы притормозить его сарказм, говорю ему тоном, не допускающим возражений:— Ты, клизма, замолчи, или то, что от тебя останется, может испариться!Он мгновенно умолкает, и лицо его принимает такой же прекрасный зеленый цвет, как его настойки на папоротнике.— Теперь рассказывайте, — говорю я Толстухе.Если бы Берта могла отшлепать меня по заднице, она бы не колебалась! Ее выпуклый взгляд напоминает вывеску магазина оптики.— Не стоит разыгрывать из себя огородное пугало, — говорит она мне. — Альфред прав: все вы (и она указывает на своего супруга и на меня одновременно), легавые — мастера на язык. Но что касается дела… Вы знаете, что со мной случилось?— Я вас об этом спрашиваю уже десять минут, дорогая мадам!Она проводит своим чудовищным пальцем по усам, слегка одергивает юбку, укладывает на место выскользнувшую сиську и начинает рассказывать, облизывая жирные губы, чтобы смазать слоги:— В понедельник я пошла по магазинам и, в частности, зашла в магазин Коро…— Именно так, — лает Толстяк, желая придать достоверность утверждениям своей потаскухи, — я только что проверил, продавщица со второго этажа, очаровательная блондинка…— Помолчи, кретин! — говорит Берта. Берю тут же накладывает шов на свой рот. Баба-гаубица продолжает:— Я уже выходила из магазина тканей и прошла арку, когда какой-то мужчина, довольно приличный, но не говорящий по-французски, попросил меня следовать за ним в его машину.— Как вы поняли то, что он вам сказал, если он не говорит по-французски?Предплечьем она приподнимает как можно выше правую сиську, потом опускает ее, что производит шум, подобный шуму сброшенного с высоты шесть тысяч метров мешка с мукой для снабжения продовольствием оказавшихся в изоляции людей.— Вы забываете, комиссар, что есть международный язык — язык жестов. Господин, о котором я вам говорю, указал мне на машину, стоящую на боковой аллее в двух шагах. Это был прекрасный американский автомобиль, выкрашенный в голубой и желтый цвета с красными полосами и зелеными чехлами на сиденьях… За рулем сидел еще один мужчина.— И вы пошли за этим иностранным типом? — говорю я, адресуя ей один из тех взглядов, которые приближаются к температуре абсолютного нуля.Она хлопает своими щетками для сметания крошек:— Я вам объясню сейчас, уважаемый… Этот человек был очень забавен. Он смеялся, и, хотя я не понимала точного смысла того, что он мне говорил, я догадалась, что речь идет о невинном предложении…Прокатиться, например, в Булонский лес…Ну и стерва эта мамаша Берю! Всегда готова лечь под любого мужика, стоит ему только поманить! От этого можно звездануться, как говорил один мой знакомый астроном.— Дальше!Самое смешное, что эта мегера пытается говорить напыщенно. Она уже видит себя раздающей интервью телевидению, крупным газетам, сводкам новостей «Дурной тон»!— Итак, я сажусь в эту роскошную машину, — продолжает она, расстегивая при помощи своего большого пальца крючок корсета, — и мужчина, который меня пригласил, садится рядом со мной. Автомобиль движется вверх по Елисейским Полям, сворачивает на проспект Великой Армии и мчится по направлению к Дефанс.Представляя себя великой трагической актрисой, готовящейся произнести главный монолог, она умолкает и подпирает ладонями щеки, чтобы усилить драматическую насыщенность рассказа. Ей хочется, чтобы я ее подстегнул, но я делаю вид, что мне это в высшей степени безразлично. Между нами — мной и аэропортом Орли, — я не верю ни единому слову из того, что плетет эта сирена, больше похожая на мешок с требухой.Мое глубокое убеждение состоит в том, что мамаша Берю имела любовное приключение с каким-нибудь мужиком, у которого в этот день было повышенное половое давление. И, чтобы усыпить подозрение своего мужа и своего Альфреда, она придумала историю в духе Ника Картера.Тут уж ничего не поделаешь, придется ждать, пока она выговорится, чтобы увидеть, куда она дойдет в своих фантазиях.— Мы огибаем Дефанс, проезжаем Коломб! («Голуби» — название квартала) Голубка! У нее действительно вид голубки, у этой Толстухи! Самое смешное, что оба ее недокормленных кретина упиваются ее рассказом, как гренадином. У них даже слюна пузырится, как вода в унитазе!— После Коломба мы минуем Уй, потом Мэзон-Лаффит. Затем покидаем трассу и въезжаем в лес…Я делаю робкую попытку прервать ее:— Они с вами не разговаривали?— Нет. Я спрашивала у них, куда они меня везут, но каждый раз тот тип, который пригласил меня в машину, мило улыбался — Ладно, дальше.— Вот машина останавливается в укромном месте. Вокруг не видать никого. Все тихо… Светит солнце…Теперь она изображает из себя маркизу де Севинье (Сказочный персонаж, дочь короля), наша Берта с большими ногами!Итак, мы дошли до солнца, которое сверкает в кронах деревьев, тронутых осенней позолотой. Сейчас последует воркование птиц в ветвях деревьев и поскрипывание заржавевших флюгеров!Что же с ней стряслось, с пятитонной супругой Толстяка? Вероятно, она начиталась Ламартина или Сименона?Послушаем ее дальше.— Мой спутник перестает смеяться. Вот он нагибается, достает из-под сиденья металлическую коробку, открывает ее, выхватывает из нее губку и внезапно прикладывает ее к моему лицу…— И, пока он все это совершал, вы рисовали картинки или, как я предполагаю, вязали пуловер этому дяде?Она расстегивает второй крючок своих доспехов. Еще чуть-чуть — и ее корсет упадет на пол. Это называется ортопедический стриптиз.Обычно в таких случаях подобные типы, оголяясь, отстегивают свою искусственную ногу, вынимают челюсть и стеклянный глаз. Конец! Публика аплодирует, зажигается свет, и на сцену выходит новая стриптизерка, одетая в меха. Удивительно, как публике может нравиться, когда женщины, одетые в меха, раздеваются догола!— Итак, — говорю я, стараясь не улыбаться, — этот достойный человек накладывает вам на нос тампон… Предполагаю, что тампон был пропитан хлороформом?— Совершенно верно, — подтверждает Берта.— Черт возьми!— Вы мне не верите? — с крайним изумлением обнаруживает Берта Оба ее копьеносца негодуют. Как можно осмелиться подвергнуть сомнению утверждения человека столь высокой морали! Разве это мыслимо!Это коварный удар, нанесенный в непристойное место благопристойности!— Да нет, дорогая моя, я верю вам на слово!— Значит, верите? Так вот, я вдыхаю этот ужасный запах. Ах! При одной мысли об этом меня начинает тошнить! Она говорит хозяину:— Ну принесите же мне зеленого шартреза!Для Берю, полагаю, это шартрез рогоносца… Ей подают заказанный напиток. Она пьет.— Я теряю сознание, — продолжает она.— Мгновенно?— Да, почти.Это уже не из Ника Картера, это из гангстерских историй.Если бы она рассказывала это со сцены Альгамбры-Морис-Шевалье (Концертный зал, где выступал известный французский певец Морис Шевалье), от публики не было бы отбоя.— Ну а дальше, моя дорогая?— Я пришла в себя в какой-то комнате с закрытыми ставнями!Как это романтично! Прямо как в сказке «Спящая красавица»! Это вам не какой-нибудь там шутник похитил Толстуху, а сама фея Марголена.— Какая потрясающая история! — восклицаю я, ущипнув себя, чтобы не расхохотаться.— Мы же говорили тебе! — ликует Берюрье, переполненный гордостью обалдуй.— И что же они с вами сделали? — спрашиваю я у Усатой — Ничего, — вздыхает она, и голос ее выдает разочарование в три метра шестьдесят сантиметров высотой на два метра шириной.— Ничего?— Ничего!— Фантастично, не правда ли? — спрашивает меня Берю.— В самом деле…— Я оставалась взаперти вплоть до последнего момента, — продолжает героиня. — Мне давали есть, пить и читать…— Кто?— Человек, который меня похитил.— А потом?— А потом, сразу после полудня, ко мне пришел еще один мужчина вместе с первым. Он на меня посмотрел и стал негодующе вопить. Он на чем свет ругал своего сообщника. Я поняла, что он с ним в чем-то не согласен. И тогда эти господа завязали мне глаза. Меня поддерживали, чтобы я не споткнулась, а затем посадили в машину. Какое-то время мы ехали. Когда сняли повязку, я увидела, что мы находимся на берегу Сены, недалеко от Сен-Клу, в районе бывших заводов Бреге… Эти люди меня высадили… Мне пришлось идти пешком аж до моста Нейи и там взять такси, чтобы добраться домой. Представляете?Она расстегивает третий крючок своего панциря.— Вот и все. Теперь, господа полицейские, думаю, было бы неплохо, если бы вмешались вы. Глава 3 Когда мамаша Берю умолкает, устанавливается тишина и такое напряжение, какое испытывают штаны короля Фа-рука! (Египетский король, отрекшийся от престола в 1952 году) Альфред, чемпион шампуня на масле всех категорий, смотрит на свою Эгерию обволакивающим бархатным взглядом. Он горд тем, что спит с дамой, с которой приключаются такие необычные истории. Берю был бы тоже удовлетворен, если бы положение полицейского не обременяло его вполне оправданными комплексами. Разве его пройдоха не сказала только что, что нам, полицейским, надо стать на тропу войны.Я смотрю на Толстуху с ее огромными сиськами-поплавками, с ее могучей задницей, словно сделанной из латекса, с ее рылом ожиревшей маркитантки. То, что эта безобразная стареющая баба подобна неописуемому кошмару, это еще куда ни шло; то, что ей удается наполнить смыслом существование двух ничтожеств, я согласен; как говорил некто (не из самых великих, а простой продавец цветов) — это меня не касается. Но чтобы эта ходячая требуха устраивала нам сеанс дешевого кино с похищением в «кадиллаке», хлороформом в лесу, заточением и повязкой на глазах, — вот тут я уже пас.Будь ей двадцать лет, имей она смазливую мордашку и привлекательную внешность, я бы, возможно, согласился посмотреть с ней вдвоем вторую серию. Только сейчас мы имеем далеко не тот случай, и общий вид этого сооружения из требухи начинает у меня вызывать боязнь высоты.— Ты не знаешь Берту, — утверждает Толстяк. В глазах доброго поросенка стоят красные слезы.— Я ее достаточно знаю. Если бы я продолжил расследование, то наверняка оказался бы среди соискателей ее добродетели…— Она не способна выдумать подобную историю. Ее ноги слишком прочно стоят на земле!Я бы ему ответил, что они чаще смотрят в небо, но зачем внедрять в эту благородную душу такие удручающие образы.— Отправляйся дрыхнуть со своей похищенной королевой, Толстяк…Повторяю тебе, я решил должным образом использовать свои три дня отпуска. Завтра мне предстоит совершить похищение. И, поскольку речь идет о приятной брюнетке, предрасположенной к пороку, я не имею права растрачивать свой запас энергии.На этом я его оставляю и сажусь в тачку. Проезжая мимо бистро, я на мгновение замечаю толстую Берту со своим запасным колесом, повисшим на ее борцовской руке, выкрикивающую в мой адрес бранные слова. * * * Когда я прибываю домой (как говорят в Савойе), телепередачи завершаются сенсационными дебатами лысых о концепции суппозитория в современном мире. Лысый в очках утверждает, что суппозиторий должно вводить как можно глубже и что, следовательно, надо обратить особое внимание на его аэродинамические качества; лысый с усами ему отвечает, что эффективность суппозитория состоит не в скорости, а, напротив, в неспешности его продвижения и что было бы неплохо придать ему квадратную форму; лысый с наручными часами решительно отметает это дерзкое предложение. С его точки зрения, в этом случае возникает проблема перкуссии, и он предлагает подумать о возможностях использования суппозиторного пистолета, который позволил бы вгонять суппозиторий в упор.Четвертый лысый, президент-лысак, к которому горячо обращаются все участники спора с просьбой рассудить их, отвечает им, что пора закругляться.И он передает слово ведущей (белые зубы, свежее дыхание), которая также жестко и с лета перепасовывает его комментатору устного журнала, который в свою очередь пасует его господину Ги Молле, и разговор выходит в аут. Фелиция говорит мне:— Ты только что чихнул, Антуан.— Я?— Ты подхватил насморк под дождем, я приготовлю тебе горячий ром.Она выливает ром в миску, поджигает его, и прекрасные голубые языки пламени пляшут над сосудом. Как в детстве, я гашу свет, чтобы лучше ими полюбоваться… Oни отбрасывают волнующие отблески на щеки моей дорогой Фелиции.Я пью горячий напиток, в котором выгорел алкоголь, и занимаю горизонтальное положение, чтобы поразмышлять на досуге о приключениях Блаженной Берты Берюрье.С помощью рома я представляю себе эту благородную даму, уносимую легендарным Тарзаном на спине горячего скакуна, Тарзаном, которому Альфред ухитрился соорудить неслыханный перманент. Они мчатся галопом через пустыню, усыпанную буйными кактусами, которые на самом деле являются бородавками мамаши Берю. * * * Вы знаете мой режим, когда я отдыхаю? Утром кофе в постели, тартинки со сливочным маслом, джемом и медом, приготовленные Фелицией, неразвернутая газета и почта. Сегодня она довольно скудновата. Мой портной передает мне привет и под видом невинного постскриптума напоминает, что я ему задолжал двадцать штук за костюм в стиле принца Уэльского, который он мне сшил в прошлом месяце. Меня одолевает сильное желание сказать ему, что я рассчитываюсь со своими поставщиками посредством жеребьевки после очередной получки, и пригрозить, что исключу его из следующей, если он будет проявлять нетерпение Не считая этого послания, моя почта содержит лишь рекламную открытку, которая дает право на скидку любому человеку, купившему надувной плот до десятого числа следующего месяца. Проспект утверждает, что эта штуковина просто необходима современному человеку, чему я охотно верю, но, тем не менее, предпочитаю отправляться на работу скорее на автомобиле, чем на надувном плоту.Я набрасываюсь на тартинки и, почти одновременно, на газету. На первой полосе сенсационная новость: у принцессы Маргарет свинка, хотя вначале опасались дифтерии. А внизу страницы — другая новость, гораздо более скромная, но не лишенная для меня интереса.В аэропорту Орли похитили жену американского бизнесмена. Меня одолевает смех при мысли, что, возможно, это похищение в стиле мамаши Берю… На третьей странице дана более подробная информация. Я устремляюсь туда и вижу фото дамы, занимающее две колонки. Мне кажется, что у меня галлюцинации, так как сходство с Бертой поразительное. Такая же отечная харя, та же тучность, те же волосатые бородавки. Можно подумать, что это сон. В самом деле, надо очень хорошо присмотреться, чтобы понять, что речь идет не о добродетельной супруге Толстяка. И тут же в моей черепной коробке начинается работа неотступно, словно язык колокола, стучит мысль: «А если старуха вовсе не морочила нам мозги? Если ее в самом деле похищали?»Ее вчерашние слова дефилируют перед моими глазами, как пылающие буквы световой газеты: «Какой-то мужчина появился после полудня и набросился с руганью на второго».Я читаю статью на полной скорости События развивались следующим образом тучная американка миссис Унтель собиралась сесть в самолет компании «Супер-Ужас» (Автор заменяет слово «constellation» — «созвездие» близким по звучанию словом «consternation» — «ужас»), чтобы возвратиться домой к мужу, когда громкоговоритель аэропорта попросил ее вернуться в зал ожидания. Она улетала в сопровождении своей секретарши мисс Тенгетт (Фамилия созвучна сценическому имени известной французской певицы Мистенгетт.), в обязанности которой входило вести ее дела и нести ее чемоданчик с драгоценностями. Толстуха попросила секретаршу немного подождать и, настолько быстро, насколько позволял ее тоннаж, поспешила туда, куда ее приглашали. Прошло десять минут, самолет должен был взлететь. Секретарша вернулась в здание вокзала и не обнаружила свою хозяйку. Самолет улетел без них. Секретарша подняла шум, провели расследование, и выяснилось, что какой-то тип, приехавший на американской тачке, вызвал миссис Унтель, чтобы передать ей сообщение чрезвычайной важности… Отсюда и срочный вызов.Служащий таможни утверждает, что видел, как жена бизнесмена покинула зал с указанным типом. Она казалась очень подавленной. С тех пор о ней ничего не слышно.Я бросаю газету на коврик, ставлю поднос на стул, на четвертой скорости совершаю омовение и одеваюсь — Ты уходишь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13