– Жаль…– Закон… У Соханя нет прямых доказательств.– Но ведь следствие только началось.– Сохань тоже надеется на лучшее.– Сомневаюсь, что ему удастся хоть как-то связать Хусаинова с Псурцевым.– Вы правы. Но вернемся к нашей гоп-компании. Наверное, интересы там не ограничивались игрой в преферанс. Пирий поддерживал Белоштана, а за это надо было ему платить.– Обратите внимание: в компании директор промтоварной базы, заведующий торгом и начальник милиции. Впечатляет?– Есть сигналы, Федор Федорович, что Пирий берет взятки. Существует такса: трехкомнатная квартира в престижном доме – пятьсот тысяч.– Ох как это трудно… – вздохнул Кирилюк. – Самая неблагодарная работа – бороться со взятками…– Да, попотеть придется.– Вы его за руку не схватите. Вряд ли сам Пирий ставит подписи на незаконных ордерах. Позвонил начальнику жилищного отдела, тот встал по стойке «смирно», но телефонный разговор к делу не подошьешь.– Сизифов труд, – согласился Сидоренко. – И все же придется закатывать рукава.– Интересно, будет вытягивать Пирий Белоштана или нет?– Не такой он дурак, чтобы засвечиваться. Существует немало способов, чтобы помочь сообщнику.– Телефонное право…– Рука руку моет, – вдруг взорвался Сидоренко. – Боже мой, до чего мы докатились! Знаете, куда меня вчера возили? В лесок, где дача самого Пирия.– Шикарно? Но ведь мэр города, наверное, имеет государственную дачу?– Имеет. А та, которой мы вчера любовались, принадлежит его теще. Такая милая бабуся из села – пенсионерка на пятьсот рублей… А дачка, скажу вам! Два этажа, дубовый забор, сад и огород соток тридцать, каменный гараж. Крыша из дюраля, терраса на втором этаже выходит на реку… Пейзаж прекрасный…– А вы, вижу, позавидовали.– Немного было, – признался Сидоренко, – поскольку действительно райский уголок.– Вот с дачи и начинайте раскручивать.– Есть у меня еще один ход: шофер Вася. Через него Пирий, пожалуй, занимался квартирным бизнесом.– Слишком банально.– Через шофера Васю Пирий пустил налево две или три «Волги». Знаете, сколько стоит новая «Волга» на черном рынке?– Полагаю, тысяч триста…– Берите выше, Федор Федорович. Около четырехсот.– Конечно, здесь не только дачу построишь…– Шофер Вася получил для любовницы двухкомнатную квартиру.– Прижать его сможете?– Поссорился Вася с любовницей, она и пришла к Соханю. А Сергей Аверьянович перефутболил ее ко мне. И очень удачно.– За хвост Васю да на солнышко?– Факты потрясающие, к тому же, кажется, неопровержимые.– Хвала и слава красивым любовницам и тщедушным Васям.– Мерзость, – махнул рукой Иван Гаврилович, – да что поделаешь. Ассенизаторы мы с вами, Федор Федорович, но кому-то надо и этот воз везти. Не хочешь, а должен… * * * Узнав, зачем пришел к нему Сидоренко, Гусак переменился в лице и переспросил:– Кого-кого? Вы не ошибаетесь?– Никак нет, Сидор Леонтьевич, требуется ордер на арест директора трикотажной фабрики Георгия Васильевича Белоштана.– Какие у вас основания требовать это? Сидоренко протянул прокурору картонную папку:– Прошу ознакомиться.Гусак нехотя раскрыл папку, просмотрел бумаги.– Ну-ну… – промямлил. – Основания вроде есть. Однако…– Понимаю вас, – сказал Иван Гаврилович, – даже очень хорошо понимаю, но вынужден настаивать на своем.– Вы знаете, на кого руку подняли?– Догадываюсь.– Вы догадываетесь, а я знаю.– Закон один для всех. Гусак скривился:– Могли бы не говорить мне этого.– Банально?– Иван Гаврилович, бог с вами, неужели не понимаете, какую кашу завариваете?– Я не повар, Сидор Леонтьевич, а следователь. В том, что Белоштан – преступник, не сомневаюсь.– А кто же сомневается, но существуют обстоятельства!..– Существовали…– Не говорите, все под богом ходим.– Разные боги у нас, Сидор Леонтьевич, – ответил Сидоренко жестко.Гусак спрятал глаза и сказал:– Бог у нас один: прокурор республики.– Вот я и позвоню ему, если не дадите санкции на арест Белоштана.– Зачем же так? Доказательства у вас бесспорные, но Белоштан у нас фигура слишком заметная. Считаю, надо посоветоваться.– Нет, – покачал головой Сидоренко, – пока будем советоваться, Белоштан успеет спрятать концы в воду.– Откуда узнает?– Не будем наивными, Сидор Леонтьевич.– Нет, – сказал Гусак, подумав. – Все же так не годится – арестовать члена мэрии без санкции исполкома. Что я скажу товарищу Гаману или самому Фоме Федоровичу? – Видно, упоминание о Фоме Федоровиче придало ему уверенности, ибо произнес решительно. – И не просите, вот так, с бухты-барахты арестовывать Белоштана не имеем права.– Вы хорошо знаете, что имеем, – возразил Сидоренко. – Более того – должны. Повторяю: все равны перед законом, и Белоштан, и сам Фома Федорович.У Гусака округлились глаза.– Я попрошу вас, – повысил голос прокурор, – уважительнее относиться к областному руководству!– Повторяю: все равны перед законом. Значит, вы отказываетесь санкционировать арест Белоштана?– Зачем же так категорично? Говорю: надо посоветоваться.– Позвольте воспользоваться вашим телефоном?– Иван Гаврилович, войдите в мое положение!– Не могу и не хочу. Сейчас вы скажете, что я уеду, а вам здесь жить и работать. И что иногда нужно идти на компромиссы. Но я не пойду на компромисс, извините, не могу – совесть не позволяет.Гусак пальцами сдавил виски, словно успокаивал головную боль. Сказал:– Ладно, давайте ордер, я подпишу. – Поставив размашистую подпись, спросил: – Когда будете брать?– Сейчас же. Только прошу вас, Сидор Леонтьевич, – никому… Никто не должен знать об аресте. Примерно часа два. Пока не доставим Белоштана в следственный изолятор.– Сами поедете?– Самому неловко, поручу Кирилюку. Потом, – положил перед Гусаком еще одну бумагу, – придется обыскать квартиру Белоштана. Прошу разрешения.– Сказав «а», надо говорить «б». – Гусак подписал и спросил: – Думаете, вышли на крупную птицу?– Уверен, – не стал скрывать Сидоренко. – Знаете, сколько женских кофточек можно изготовить из трех тонн шерсти?– Пять-шесть тысяч?– Приблизительно, а если выручить за каждую по тысяче рублей?– Пять миллионов? – ужаснулся Гусак. – Не может быть!– Все может быть, Сидор Леонтьевич, и вы знаете это не хуже меня.Гусак вспомнил, как когда-то, слава богу, давно, год назад, а может, раньше, Псурцев затянул его на квартиру любовницы Белоштана. Как ее зовут? Напряг память, но не вспомнил. Встретил их тогда сам хозяин, Георгий Васильевич, угощал французским коньяком «Наполеон», икрою и балыком. Тогда и зародилась у него мысль, что с Белоштаном не чисто, но приглушил ее, а потом заставил себя забыть. Тебе что, оправдывал сам себя, больше всех нужно? Ходят слухи, Белоштан дружит с Пирием, а тот через год-два может стать первым в области, так как Гаман точно уйдет на пенсию. Иногда Сидор Леонтьевич ненавидел себя за эти недостойные мысли и расчеты, но ненадолго… Живешь среди волков – по-волчьи вой…Сейчас Гусак взвесил: стоит ли подсказать Сидоренко, чтобы обыскал также квартиру Белоштановой любовницы? Ну как же ее зовут? Кажется, Люба, точно – Псурцев называл ее Любчиком, квартира в доме по улице Кирова. Однако, если он скажет Сидоренко про квартиру Любчика, станет ясно, что имел с Белоштаном какие-то отношения. Конечно, это не страшно: Георгий Васильевич – номенклатурный работник, передовой директор, кто же знал, что за ним водится? И все же, если он был у Любчика, не мог не знать, что у Белоштана два лица: имеет любовницу, выбил для нее квартиру, шикарно обставил, на какие, извините, шиши? Выходит, прокуратура не увидела того, что лежит на поверхности. Точнее, не прокуратура – это можно было бы пережить, – а лично он, прокурор Города.«А, пошел ты к черту… – подумал вдруг Гусак о Сидоренко с раздражением и даже с ненавистью. – Приехал, копает, где надо и где не надо, тоже мне – принципиальный, будто в Городе лопухи сидят… Еще и именем прокурора республики козыряет! А кто позволил? Мы тоже не лыком шиты, понимаем, что к чему, и не позволим командовать».Однако, подумав так, Сидор Леонтьевич сразу остыл.«Пусть, – решил, – пусть этот столичный проходимец лезет в пекло, может, шею сломает. Вечером надо будет позвонить Псурцеву, он должен будет знать об аресте Белоштана. Надо объяснить, что прокурор здесь ни при чем, вынужден был подчиниться давлению сверху. Пусть – подумал спокойно, – пусть все идет как надо, я буду в стороне. Нужно кланяться и тем, и тем, конечно, ориентируясь на сильнейшего. Так как сильный вывезет и тебя».Посмотрел на Сидоренко уже открыто и даже весело:– Пусть вам повезет, Иван Гаврилович. Вот что значит взгляд со стороны! У нас под носом все творилось, но, к сожалению, не заметили… Прохлопали! – картинно воскликнул и даже стукнул кулаком по столу: – Загордились, зажирели, мать их так, такого жулика проморгали!Сидоренко хотел резонно спросить, а куда смотрела прокуратура, но решил не портить отношений: добился, чего хотел, – санкция на арест Белоштана у него в кармане, и надо действовать.Георгий Васильевич строго посмотрел на троих незнакомых мужчин, без разрешения вошедших в его кабинет, и произнес раздраженно:– Я занят, товарищи. Прошу подождать в приемной!Но мужчины никак не отреагировали на его гнев, наоборот, высокий блондин спортивного телосложения прошел к старому столу и протянул Белоштану раскрытую красную книжечку. Но Белоштан насмотрелся красных книжечек, относился к ним без уважения, поэтому и повторил:– Слышите, я занят и не могу… – Но тут вдруг смысл сказанного блондином дошел до него. – Из какой милиции?.. – пробормотал, почувствовав, как уходит куда-то сердце.Блондин положил на стол перед Белоштаном бумагу.– Это, гражданин Белоштан, санкция на ваш арест.У Георгия Васильевича ноги сделались ватными, упал в кресло, но все же нашел в себе силы спросить:– Шутите?Но посетитель смотрел весьма серьезно, а юноши в гражданском подошли с двух сторон к столу, как бы брали его в клещи, и Белоштан наконец понял, что произошло самое страшное.– Прошу ознакомиться с ордером на арест, гражданин Белоштан, – повторил блондин. – И только без глупостей…«Вот и свершилось… – побелел Белоштан. – Не зря копались на фабрике…»Он уже знал, что киевляне выявили запасы пряжи на складе, ждал вызова в прокуратуру, разработал более-менее убедительную версию, хотя, конечно, и в мыслях не было, что придут арестовывать. А ведь прокурор Гусак свой человек, был даже в гостях у Любчика – и на тебе, подписал ордер… Да, на бумаге подпись Гусака.Белоштан с гадливостью отшвырнул от себя ордер, выразив на лице что-то похожее на безразличную улыбку.– Вы превышаете свои полномочия, – сказал, – я – член мэрии, и без согласования с товарищем Гаманом…– Думаю, на ближайшей сессии вас выведут из состава, – четко возразил блондин.– Однако что вы можете инкриминировать мне? Наше предприятие – одно из лучших в республике.– Поедем в прокуратуру, Белоштан, там разберутся во всех ваших художествах.До Георгия Васильевича вдруг дошло, что к нему так обращаются впервые, просто Белоштан, без «товарища» и даже без «гражданина». Это поразило его больше всего.Но где был Псурцев, почему не предупредил? Значит, столичные гости действуют по собственной инициативе, обошли городское руководство, и еще не все потеряно…Решение пришло внезапно: Белоштан встал, отодвинул кресло, отступил к стеллажам за спиной, в которых была замаскирована дверь в комнату отдыха. Теперь только бы успеть…– Я буду жаловаться на вас, – сказал блондину.– Это ваше право, – ответил тот хмуро.И в это мгновение Белоштан бросился к стеллажам. Дверь бесшумно раскрылась, и Георгий Васильевич ловко проскользнул в нее, успев нащупать предохранитель – замок щелкнул, отгородив его от проклятых ментов. Они навалились на дверь, начали выламывать ее, но у Белоштана в запасе было несколько минут – бросился к «вертушке» и дрожащими пальцами набрал номер Пирия.«Лишь бы только был на месте, – шептал Белоштан, – только бы никуда не уехал…»Услышав голос Пирия, произнес почему-то тихо:– Кирилл, меня арестовывают…– Кто? – не понял тот.– Киевская милиция. Появились с ордером, подписанным Гусаком.– Не может быть?!– Мне удалось заскочить в закоулок. Какое-то страшное недоразумение! Что делать, Кирилл?– Не паникуй, Жора. С Гусаком мы разберемся. Если эти киевские типы и докопались до чего-нибудь, не так уж и страшно. Нажмем на кнопки.– Чего предпринять, Кирилл?– Выходи к ним. Пусть все идет как положено… Не волнуйся, защитим…– Смотри, Кирилл, я до поры до времени буду молчать…– Я не бог, Жора, но все, что смогу…– Ты меня понял, Кирилл? Я буду молчать, но…– Надейся на лучшее. Вытащим тебя, Жора, но сам понимаешь… Если даже несколько лет… Переживешь…– Переживу, – совсем неожиданно для себя согласился Белоштан, поскольку внутренне был готов и к аресту, и к колонии. Наконец, всегда можно найти ходы к милицейскому начальству – ни Пирий, так Псурцев… Начальник колонии тоже хочет жить, и ему можно подбросить… – Я рассчитываю на вас, – сказал и повесил трубку. Глубоко втянул в легкие воздух, зачем-то поправил галстук и открыл дверь, которая уже трещала под напором молодых парней из милиции. Те ворвались, заломили руки. Блондин осмотрел комнатку, улыбнулся.– Успели позвонить? Кому?– Так я вам и сказал… Кому хотел, тому и позвонил. Пустите! Мне больно!Юноши немного отпустили руки Белоштана, а один из них достал наручники и громко щелкнул ими за спиной арестованного. Вот будет картина, подумал Белоштан, когда при выходе с фабрики все увидят директора в наручниках. Заскрежетав зубами от злобы и унижения, Белоштан осознал, что он уже не всемогущий, пока еще подследственный, а потом будет называться преступником – и быть ему им год, два, а может, и больше…Но минуют черные годы и снова жизнь обязательно улыбнется ему, ибо она на самом деле удивительна и прекрасна… * * * В дверь деликатно постучали, и в комнату к Сидоренко заглянул круглолицый парень в джинсах-«варенках» и вышитой сорочке.– Можно? – спросил. – Я Микитайло Василий Степанович. Вызывали?Сидоренко решил, что вышиванка не очень подходит к джинсам и не свидетельствует об изысканных вкусах Микитайло. Однако, когда парень носит ее, уже говорит если не о духовности, то о явной склонности к старине, к национальному, а это всегда приятно. Похоже, в душе юноши где-то тлеет совсем незаметная искорка, которую можно раздуть…– Садитесь, Василий Степанович. – Почему-то в душе Сидоренко потеплело, хотя разговор с Микитайло предстоял не из приятных. – Я хочу предупредить вас, что за ложные показания вы будете отвечать… – Он говорил эти стандартные слова, а сам смотрел на улыбающееся круглое лицо Микитайло и думал: как сложится беседа? Физиономия вроде симпатичная и глаза живые, но это еще ни о чем не говорит, есть такие внешне симпатичные типы, доводящие следователей до белого каления.Микитайло положил руки на колени, плотно обтянутые «варенками», кивал, соглашаясь, как бы обещая говорить правду, и только правду. Но когда Сидоренко спросил, знает ли он Наталью Лукиничну Пуговицу, нахмурился и опустил глаза.– Знал… – ответил с подтекстом.– Хотите сказать, что сейчас не поддерживаете с ней никаких отношений?– Не поддерживаю и не буду поддерживать.– Это ваше дело, Василий Степанович, и, наконец, это говорит не в вашу пользу. Объясните, как вам удалось пробить квартиру в Городе для Пуговицы?– Я?.. Пуговице?.. Квартиру?.. – Удивление Микитайло было настолько искренним, что, если бы Сидоренко не знал нюансов дела, мог бы подумать: на Микитайло возвели поклеп.«Ну и жук, – мелькнула мысль, – ну и проходимец, и сорочку, наверное, надел не без расчета: мол, свой своего не утопит…»– Да, квартиру, – повторил Сидоренко. – И хочу вас предупредить: искреннее раскаяние и помощь следствию всегда учитывается судом.– Вы только подумайте: я организовал квартиру! – возмутился Микитайло. – Однако кто я есть, товарищ следователь? Кто, спрашиваю вас? Шофер я, обыкновенный шоферюга. Что от меня зависит? Ну, вожу председателя городского Совета, ну и что? Товарищ Пирий у нас строгий, к нему с такими вопросами и не обращайся, ибо так врежет!– В каких отношениях пребывали с Пуговицей? Глаза у Микитайло блудливо забегали.– Понравилась она мне… Познакомились, выходит, в райцентре Карпивицы, был я там с шефом в командировке, руку порезал, заглянул в больницу, и она перевязала. Молодая женщина, красивая, начала мне в глаза бесики пускать и вроде охмурила. Вы только никому не говорите, товарищ следователь, но уж такая судьба вышла: сошлись мы с Пуговицей и любил я ее, пока не раскусил окончательно. Ведь женщины всегда такие: сначала угождают и в любви клянутся, слова всякие произносят, а потом – давай и давай! А я ведь не двужильный и не миллионер – у меня зарплата шоферская. Ну, – улыбнулся доверчиво, – иногда сотню или другую где-нибудь урвешь, но что нынче сотня?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16