Еще немного постоял у окна, вздохнул и спросил:
- Видел розы в сквере?
- Угу... - Честно говоря, розы меня сейчас не интересовали.
- Сорт "Глориа Деи", - сообщил Каштанов таким тоном, будто сделал
какое-то открытие.
В цветах я разбираюсь плохо и деликатно промолчал.
- Роза, которая в период цветения трижды меняет цвет, - поучающе
продолжал Каштанов.
- Неужели? - спросил я опять-таки из деликатности.
- Цветы выращивать, - это тебе не за квартирными воришками гоняться.
Благородное занятие...
Я не мог согласиться с полковником: ловить опытного преступника
сложнее, чем голыми руками рвать самые колючие розы. В конце концов,
Каштанову это известно лучше, чем мне, но начальство потому и начальство,
что ход его мыслей куда сложнее и извилистей, чем у подчиненных.
- Да, благородное занятие... - повторил Каштанов.
Отошел от окна, сел в кресло рядом со столом, предложив мне другое. -
Есть дело, Сергей, - сказал он.
Каштанов называет меня Сергеем только с глазу на глаз, и я это
воспринимаю как проявление доверия - многим своим подчиненным полковник не
дарит такой ласки. И все же не удерживаюсь от небольшой шпильки:
- Без дела, Михаил Карпович, к вам в кабинет редко кто заходит.
Каштанов настроен благодушно и никак не реагирует на мою дерзость.
- Вот тебе папка, Сергей, - он снимает со стола обыкновенную
канцелярскую папку с не менее банальными тесемочками. - Исчез инженер
Бабаевский...
- И надо немедленно его разыскать! - легкомысленно перебиваю я
полковника.
- Лучше нельзя сформулировать. - Все же в глазах Каштанова я замечаю
веселые искорки. Но он продолжает, как и раньше, скучным и сухим тоном: -
Месяц назад инженер Евген Максимович Бабаевский ушел в отпуск. Сначала
отдыхал здесь, в Киеве, потом решил покупаться в море. Две недели назад
уехал в Крым и до сих пор не вернулся, хотя уже пять дней, как должен был
выйти на работу.
- Загулял... - говорю я.
- Все возможно, - останавливает меня Каштанов, - но я не стал бы
беспокоить тебя в воскресенье, если бы не такое обстоятельство: во-первых,
Бабаевский - один из ведущих конструкторов... - полковник называет
известный научно-исследовательский институт, - и его исчезновение или
задержка уже является чрезвычайным происшествием. Во-вторых, некоторое
время Бабаевский работал в Алжире. Вернулся оттуда недавно и приобрел
"Волгу". На новой машине поехал в отпуск...
- Может, разбился? - вставляю я, хотя знаю, что в таких случаях наша
служба работает безотказно и о Бабаевском все было бы давно известно.
Каштанов укоризненно смотрит на меня. Терпеливо же наше начальство:
другой давно выгнал бы меня не только из кабинета, а и вообще из
уголовного розыска, - действительно, столько идиотских вопросов за
несколько минут может задать лишь полная бездарь.
Но полковник знает, что инспектор Хаблак не такой уж простачок, каким
прикидывается.
- Не разбился, - усмехается Каштанов, - это мы можем утверждать
категорически, потому что на четвертый день после отъезда Бабаевский
продал "Волгу" через комиссионный магазин. Это мы установили вчера. Снял с
учета в автоинспекции и продал.
Дело начинает принимать совсем неожиданный оборот, и теперь, конечно,
огоньки любопытства поблескивают у меня в глазах.
Каштанов поднимает палец:
- Знаешь, сколько стоит новая "Волга" на черном рынке? - спрашивает.
- Почти вдвое дороже. Сомнительно, чтобы Бабаевский взял такие деньги с
собой. Кроме того, никому на работе, а также отцу - он живет с отцом - не
говорил, что хочет продать автомобиль. Значит, поехал на юг на машине.
Отец даже помогал поставить чемодан в багажник. Отбыл двенадцатого июня, и
ни одной весточки.
Я уже давно понимал: если этот Бабаевский сам не объявится в
ближайшие дни, дело может оказаться запутанным и малоперспективным.
Кажется, такого же мнения придерживается и Каштанов, потому что вызвал
именно меня: знал мою любовь к самым запутанным делам.
Полковник посмотрел на часы и сказал:
- Подождем еще пять - десять минут. Дело в том, что вчера в
автоинспекцию ездил Чижов. Ознакомиться с документами, на основании
которых "Волгу" Бабаевского сняли с учета. Ну, знаешь, у Чижова глаз
наметанный: ему почему-то не понравилась подпись Бабаевского в документах.
Вчера взяли образец подписи Евгена Максимовича и вот сейчас должны
принести результаты экспертизы. Мне лично на девяносто процентов ясно:
преступление.
- Имеется в виду, что машину продал не Бабаевский, а кто-то другой?
- Правильно.
- Ничего сложного... - похлопал я ладонью по картонной папке. -
Выясним, кто приобрел машину, и через покупателя выйдем на преступника.
- Давай, давай, - задумчиво говорит Каштанов. - Раз плюнуть! - Но
смотрит остро, и я опускаю глаза.
Правда, проявил петушиный норов, а я, слава богу, скоро уже десять
лет в уголовном розыске, и Каштанов считает меня одним из лучших своих
учеников. Ну, может, и не лучшим, просто учеником, и этого достаточно,
такая уж у него "фирма": Каштанов в послевоенные годы занимался
ликвидацией вооруженных банд, и в том, что у нас сейчас фактически нет
бандитизма, его немалая заслуга.
Для меня, да разве только для меня, Каштанов - профессор
криминалистики, он не только знает все, что полагается знать начальнику
угрозыска, - просто чувствует преступника, как гончий пес зайца. У него
чертовская интуиция, которая редко подводит его. Кое-кто считает это
талантом, но я и некоторые старые работники угрозыска знаем, какой
колоссальной работой воспитан этот талант, какой опыт стоит за плечами
Каштанова.
Итак, я смутился и говорю:
- Конечно, не раз плюнуть, но все же, на мой взгляд, и мороки большой
не будет.
Каштанов только пожал плечами: мол, поживем - увидим. В это время
задребезжал телефон, полковник снял трубку, выслушал сообщение, лаконично
поблагодарил и, положив трубку на рычаг, повернулся ко мне:
- Все ясно, товарищ капитан, подпись Бабаевского подделана. Довольно
ловко, но подделана. Стало быть, преступник воспользовался паспортом
Бабаевского. Без паспорта он не мог снять машину с учета и продать ее.
Точнее, без двух паспортов: личного паспорта Бабаевского и технического -
на его машину.
Да, ситуация для нас сразу прояснилась: вариантов может быть,
конечно, только три.
Первый: Бабаевский погиб, и кто-то умело воспользовался его
документами, чтобы продать машину.
Второй: преступники убивают Бабаевского, чтобы завладеть его
документами, и продают машину.
Третий: Бабаевский пребывает неизвестно где и неведомо с кем, в это
время у него крадут машину и документы.
Лично я почти убежден, что инженер убит. Действовали бандит или
банда. Чувствуется рука опытного рецидивиста.
Почему?
Очень просто. Надо заманить Бабаевского в западню, убрать без шума -
иначе теряется весь смысл аферы. Далее: требуется квалифицированно
подделать документы инженера, - ведь для снятия машины с учета необходимо
обратиться в милицию, а дешевая "липа" там не пройдет. Наконец, следует
вообще до тонкостей изучить правила продажи автомобилей, детально
продумать план операции, учесть возможные препятствия.
- Да, тут нужна голова!
Я думаю, и Каштанов не торопит меня.
- Вероятно, убийство, - наконец нарушаю я молчание.
- Да, - кивает полковник. - Если убийство, то произошло оно две
недели назад. Представляешь, сколько времени было у бандитов, чтобы
замести следы? Я тебя поэтому и лишил выходного. Извини, сам понимаешь, мы
должны поторапливаться. Кстати, Марина сильно ругалась? - сочувственно
заглядывает он в глаза.
- Не очень. - Я не отвожу глаз, потому что говорю правду. - Уже
привыкла.
- Это плохо, что привыкла, - вздыхает Каштанов. - Моя и до сих пор
ругается, и это, скажу я тебе, правильно. Если б не ругалась, совсем не
было бы у меня выходных. Иди, Сергей, работай, а я еще посижу немного.
Я смотрю на седую бороду Михаила Карповича, вспоминаю, что года два
назад седина только еще пробивалась в ней, и мне совсем не завидно, что
полковник через час или два вернется к своей Наталье Петровне.
Голова уже занята делом Бабаевского. Уточняю у Каштанова:
- Я правильно понял, что инженер холостой-неженатый?
- Холостой, - подтверждает полковник. - И уехал в Крым один. Побывай
сейчас у его отца, квартира Бабаевских на Кловском спуске. Скажи Миколе,
пусть подбросит, мне машина все равно сейчас не нужна.
Дом на Кловском спуске фундаментальный, правда, послевоенной
постройки, но квартиры еще с высокими потолками и довольно просторными
коридорами. Отец Бабаевского стоит в этом длинном коридоре в полосатой
пижаме; не видно, чтобы спал: глаза незаспанные и причесан гладко,
вероятно, просто ему удобно в пижаме и никуда не собирается идти.
Старик смотрит на меня с надеждой и тревогой, конечно, переживает,
даже руки трясутся. Он еще не знает о машине сына, и мне не хочется
наносить ему этот удар.
Проходим в комнату, в которой, очевидно, жил сын: одну стену занимают
стеллажи с книгами, на письменном столе сувениры из Алжира, тахта,
застланная гуцульским покрывалом.
Старик садится на тахту, а я устраиваюсь на стуле за столом. Теперь
мне надо разговорить его, чтобы держался непринужденно, - осматриваюсь
вокруг и говорю:
- Удобная квартира, уютная. Дом арсенальский?
Мне не следовало об этом спрашивать, потому что уже знаю, что
арсенальский: Микола, шофер Каштанова, живет в этом районе, и успел
проинформировать меня.
- Арсенальский, - кивает дед, и морщины на его лице разглаживаются.
Сразу видно, что воспоминание о заводе ему приятно. - После войны строили,
и редко кому давали отдельные квартиры, но нам!.. Еще мой отец был жив, а
он на "Арсенале" с начала века.
- А вы?
- Всю жизнь. Вот ушел на пенсию.
- Арсенальская династия?
- Стало быть. Хотел, чтобы и Женя. Однако так уж вышло...
- Конструктор - это перспективно.
- Будто на "Арсенале" конструкторы не нужны! - не соглашается со мной
старик. - А он - в Алжир, теперь - институт. Скоро на заводе некому будет
работать.
- Позовут пенсионеров, - шучу я, но старик не принимает этой шутки.
- А что! - он выпятил грудь. - Мы еще можем!
- Не надо, - засмеялся я, - отдыхайте, молодых у нас еще ого-го!
- Легкомыслие одно, - пробормотал он. - Вот и мой Женька... Однако, -
забеспокоился, - что-нибудь случилось?
Я не стал успокаивать его. Спросил:
- Ваш сын давно из Алжира?
- С полгода.
- Машину купил на сертификаты?
- Да.
- Новенькая?
- Еще обкатывает. Три тысячи наездил.
- Уехал двенадцатого июня?
- Утром. В Алушту.
- Скажите, Максим Сидорович, ваш сын часто писал из Алжира?
- Не так уж и часто, одно-два письма в месяц...
- И вас не удивило, что из Алушты не получили ни одного?
- Так то из Алжира, а из Алушты о чем писать?
- Ну, что благополучно доехал, хорошо устроился... Была куда-нибудь
путевка или просто так?
- Нет, дикарем. Женя хотел поездить по Крыму: интересно, знаете,
машина новая.
- Какого цвета?
- Белая-белая, как снег.
- А вы просили его писать?
- Наказывал: как приедешь, обязательно напиши.
- В Алуште были у него знакомые или рассчитывал на автостоянку?
- Говорил, там платная стоянка у самого моря. Если не устроится, то в
Ялту или в Севастополь.
- Много вещей взял с собой?
- Не очень. Ну, чемодан да еще магнитофон... Японский у него, - не
удержался, чтобы не похвастаться, - там, за границей, купил.
- Никуда не собирался заезжать?
- Говорил: на следующий день - в Крыму.
- А может, девушка?..
- Если бы так... - махнул рукой Максим Сидорович. - Жене уже под
тридцать, а не женат. Я ему: так всю жизнь прозеваешь, вон какие по
Крещатику шлендрают, а он: успею. Не очень интересовали его девчата.
- А Женя их?
- Почему бы нет? Парень, хотя и помешался на чертежах, собою видный,
весь в мать, а она в первых арсенальских красавицах ходила. Рано померла,
когда Женя десятый кончал. Не успела и сыном погордиться.
Я подумал: неизвестно, что тяжелее: не успеть погордиться сыном или
пережить его, а боль, которую, возможно, узнает этот симпатичный старичок,
будет невероятной. Спросил:
- Значит, кроме японского магнитофона, у вашего сына никаких ценных
вещей не было?
- Одежда, - ответил старик, - летняя одежда, всякие там трусы,
майки... Ну, свитер на всякий случай...
- Какой фирмы магнитофон, не помните?
- Почему не помню, я все помню. "Соня" - вот как! Женя еще говорил:
один из лучших магнитофонов в мире, но что же это за лучший, когда
испортился?
- Что же с ним случилось?
- Я в этом не очень... Со звуком что-то. Женя хотел в Крыму где-то
починить.
Я попросил Максима Сидоровича показать фотографии сына. Он охотно
засеменил в соседнюю комнату, притащил альбом с аккуратно заправленными
снимками. Их было тут много, начиная от голого младенца и кончая
алжирскими: Евген Максимович в шортах и расстегнутой рубашке на фоне
какой-то экзотической растительности, потом в трусах на берегу
Средиземного моря.
Отобрав две фотографии, я попросил старика одолжить их нам - нужны
для розысков его блудного сына; как только найдется, вернем.
Посеяв таким образом зерно надежды в стариковской душе, я распрощался
с Максимом Сидоровичем далеко не так оптимистично настроенный, как он.
Следующий визит - в районную автоинспекцию. Здесь начинаются
операции, связанные с продажей автомобилей, здесь машины должны пройти
технический осмотр, после чего их владельцы получают соответствующий
документ для городской ГАИ. Итак, две недели назад, а точнее
четырнадцатого июня, здесь видели Евгена Максимовича Бабаевского или
человека, снимавшего с учета его "Волгу". Я даже знаю, кто именно видел
этого человека: на справке, которая хранится в городской ГАИ, стоит
подпись автоинспектора - младшего лейтенанта Павла Харченко.
Младший лейтенант предупрежден о моем посещении и, хотя сегодня ему
тут нечего делать, скучает в темноватой комнате, заставленной обшарпанными
столами и шкафами с картотекой и номерными знаками.
Мы здороваемся, и младший лейтенант предлагает мне самое удобное
место в комнате: кресло за столом, очевидно, начальника районной
автоинспекции. Я отказываюсь и примащиваюсь на стуле напротив него, не
потому, что такой скромный, просто отсюда мне ближе к Харченко.
Я хочу, чтобы младший лейтенант припомнил все, что может припомнить,
а для этого надо заглядывать ему в глаза, кроме того, вероятно, существует
какая-то незримая связь между людьми, и я почему-то уверен: чем ближе люди
друг к другу, тем легче осуществляется эта связь.
Просительно заглядываю в глаза Харченко и спрашиваю:
- Две недели назад у вас снимали с учета белую "Волгу" номерной знак
"КИФ 22-35". Помните этот случай?
Младший лейтенант хмурится и смотрит на меня настороженно:
- У нас, знаете, каждый день... Снять с учета, поставить...
Круговорот...
Я понимаю Харченко: черт его знает, зачем это появился настырный
капитан из угрозыска. Может, они что-нибудь прозевали, и самая лучшая
позиция: знать не знаю и ведать не ведаю.
- Конечно, круговорот, - соглашаюсь я, - и черта с два что-нибудь
запомнишь. Но ведь по глазам вижу: память у вас - дай бог каждому, да и
"Волга" заметная - белая и новая. И у меня большое подозрение: снимал ее с
учета не настоящий хозяин, а, вероятно, убийца.
Глаза младшего лейтенанта округляются. Убийца - это серьезно, и он
тотчас же сам становится серьезным, нагибается ко мне через стол и
говорит:
- Кажется, припоминаю... Хорошая машина, три тысячи на спидометре, я
еще подумал: спекулянт проклятый, сдерет за нее ого сколько!
Я раскладываю на столе перед младшим лейтенантом три фотографии, в
том числе снимок Евгена Максимовича Бабаевского.
- Один из них - владелец этой "Волги", - говорю.
Харченко отрицательно качает головой.
- Нет, с учета снимал совсем другой.
- И вы хорошо запомнили его? - с надеждой спрашиваю я.
- Конечно, - отвечает он и без напускной скромности добавляет: - У
меня вообще хорошая память. Увижу, как сфотографирую.
- И что же подсказывает вам эта фотопамять? - Не удерживаюсь от
иронии, но тут же понимаю, что полностью завишу от этого веснушчатого
младшего лейтенанта, и сразу поправляюсь:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14