Уоллис для них - анахронизм,
нечто из прошлого века. Я уверен, его никто не боится. Он слишком долго
жил там. Слишком привычен. Он просто часть этих мест - такой же привычный,
как деревья или скалы. Но при этом особого расположения к нему тоже никто
не испытывает. Подозреваю, что, встретившись с ним лицом к лицу,
большинство местных жителей будут чувствовать себя не очень уютно. Он не
такой, как все, - нечто большее и одновременно нечто меньшее. Как человек,
утративший свое человеческое естество. Я думаю, втайне многие соседи даже
немного стыдятся его, потому что он каким-то образом может быть, невольно,
обошел старость стороной, а старость - это одно из наших наказаний, но в
то же время и одно из неотъемлемых прав человека. Может быть, этот
затаенный стыд в какой-то степени объясняет и их нежелание рассказывать об
Уоллисе.
- Вы наблюдали за ним долго?
- Поначалу - да. Но теперь у меня группа. Мои сотрудники следят за
ним посменно. У нас больше десятка наблюдательных постов, и их мы тоже
периодически меняем. Но каждый день и каждый час дом Уоллиса находится под
наблюдением.
- Я смотрю, вас эта ситуация заинтересовала всерьез.
- И не без оснований, - ответил Льюис. - Я хочу показать вам еще
кое-что.
Он наклонился, поднял кейс, стоявший у кресла, раскрыл его и, достав
пачку фотографий, передал их Хардвику.
- Что вы на это скажете?
Хардвик взял фотографии. И внезапно застыл. Лицо его побледнело, руки
затряслись. Затем он принялся аккуратно раскладывать фотографии на столе,
но взгляд его удерживала первая - та, что лежала сверху. Льюис увидел в
его глазах вопрос и сказал:
- В могиле. В той самой, где надгробье с непонятными закорючками.

5
Аппарат связи пронзительно засвистел. Инек Уоллис отложил дневник и
встал из-за стола. Прошел через комнату к аппарату, нажал кнопку и вставил
ключ. Свист прекратился.
Из аппарата донеслось гудение, и на экране появились слова - сначала
едва различимые, но с каждой секундой все более отчетливые:
НОМЕР 406 301 СТАНЦИИ 18 327. ПУТЕШЕСТВЕННИК В 16 097.38.
ЖИТЕЛЬ ПЛАНЕТЫ ТУБАН-6. БАГАЖА НЕТ. ЖИДКОСТНЫЙ КОНТЕЙНЕР НОМЕР 3.
СМЕСЬ 27.
ОТПРАВЛЕНИЕ НА СТАНЦИЮ 12 892 В 16 439.16. ПРОШУ ПОДТВЕРЖДЕНИЯ.
Инек взглянул на большой галактический хронометр, закрепленный на
стене. До прибытия гостя оставалось еще три часа.
Он коснулся другой кнопки, и из щели на боку аппарата выполз тонкий
металлический лист с текстом сообщения. Дубликат автоматически поступил в
архив. Послышался щелчок, и экран опустел до следующего послания.
Инек вытащил металлическую пластинку с двумя дырочками и подколол в
досье, затем опустил руки на клавиатуру и напечатал:
НОМЕР 406 301 ПОЛУЧЕН. ПОДТВЕРЖДЕНИЕ ГОТОВНОСТИ В БЛИЖАЙШЕЕ ВРЕМЯ.
Текст высветился на экране, и Инек не стал его стирать. Тубан-6?
Интересно, кто-нибудь оттуда уже бывал здесь? Уоллис решил, что, закончив
дела, непременно заглянет в картотеку и проверит.
Путешественнику требовался жидкостный контейнер, и такие гости, как
правило, оказывались наименее интересными. Завязать с ними разговор
удавалось далеко не всегда, поскольку их языковые концепции часто вызывали
слишком много трудностей для понимания. А нередко и сами мыслительные
процессы этих существ столь значительно отличались от человеческих, что с
ними невозможно было найти точку соприкосновения.
Хотя так случалось не всегда. Уоллис вспомнил, как несколько лет
назад к нему попал такой вот обитатель жидкой среды откуда-то из созвездия
Гидры (или из Гиад?), с которым они проговорили всю ночь, и так было
интересно, что Инек едва не пропустил время отправки гостя на станцию
назначения. Это довольно путаное общение (едва ли его можно было назвать
беседой) продолжалось всего несколько часов, но оставило у него ощущение
товарищеской, даже братской близости.
Он - а может быть, она или оно, поскольку у них как-то не возникло
необходимости прояснить этот вопрос, - больше на станции не появлялся.
Впрочем, так случалось часто. Очень немногие из гостей останавливались на
его станции на обратном пути. Большинство из них просто следовали к своей
цели.
Но он (она или оно) остался в его записях. Черным по белому. Как и
все остальные. До единого. Черным по белому. Ему потребовался, вспоминал
Уоллис, почти весь следующий день, чтобы, сгорбившись за столом, описать
услышанное: все рассказанные истории, все впечатления о далеких,
прекрасных и манящих мирах (манящих, потому что так много было там
непонятного), все тепло товарищеских отношений, возникших между ним и этим
странным, уродливым, по земным меркам, существом с другой планеты. И
теперь в любой день по желанию он мог вытащить из длинного ряда стоящих на
полке дневников тот самый и вновь пережить памятную ночь. Хотя он ни разу
этого не сделал. Странно, отчего-то ему всегда не хватает времени, или
кажется, что не хватает, - на то, чтобы перелистать и перечитать хоть что
то из записанного за долгие годы...
Он отвернулся от аппарата связи и подкатил жидкостный контейнер номер
три под материализатор, установил его точно на место и закрепил. Затем
вытянул из стены шланг, нажал на селекторе кнопку номер 27 и заполнил
контейнер. Шланг, когда он его отпустил, сам уполз обратно в стену.
Уоллис вернулся к клавиатуре, убрал текст с экрана и послал
подтверждение о полной готовности к приему путешественника с Тубана, в
свою очередь получил двойное подтверждение с центральной станции и перевел
аппарат в состояние готовности для новых сообщений.
Затем прошел к картотечному шкафу, расположенному у письменного
стола, и вытянул ящик, заполненный карточками. Да, действительно: Тубан-6.
И число: 22 августа 1931 года. Инек прошел через комнату к стене, от пола
до потолка заставленной полками с книгами, журналами, его дневниками, и,
выбрав нужную тетрадь, вернулся к столу.
22 августа 1931 года, как он обнаружил, открыв соответствующую
страницу, выдалось совсем мало работы: всего один путешественник с
Тубана-6. И хотя записи о том дне занимали целую страницу, исписанную его
мелким, неразборчивым почерком, гостю он посвятил всего один абзац:
"Сегодня прибыл сгусток с Тубана-6. По-другому, пожалуй, и не
скажешь. Просто масса живой материи, и эта масса меняла форму, то
превращаюсь в шар, то растекалась по дну контейнера, словно блин. Потом
она сжималась, втягивая края внутрь, и снова превращалась в шар...
Перемены происходили медленно, и в них был заметен определенный ритм, но
только в том смысле, что они повторялись. По времени каждый цикл отличался
от предыдущего. Я пробовал хронометрировать их, но не смог установить
четкой периодичности.
Самое короткое время до полного завершения цикла составило семь
минут, самое долгое - восемнадцать. Может быть, за более длительный срок
можно было бы уловить повторяемость и по времени, но у меня не хватило
терпения. Семантический транслятор не сработал, но существо издало
несколько резких щелчков - как будто хлопнуло клешнями, хотя никаких
клешней я у него не заметил. И, только проверив по пазимологическому
справочнику, я понял смысл этого обращения. Гость сообщал, что с ним все в
порядке, что внимания ему не требуется и что он просит не беспокоить его.
Я так и поступил."
В конце абзаца на оставшемся пустом месте было приписано: "Смотри 16
октября 1931 года."
Инек перелистнул несколько страниц и добрался до 16 октября. До
одного из тех дней, когда Улисс прибыл на станцию с инспекторской
проверкой.
Разумеется, его звали не Улисс. И, строго говоря, у него вообще не
было имени. У его народа просто не возникло необходимости в именах,
поскольку они выработали иную идентификационную терминологию, гораздо
более выразительную. Однако эта терминология и даже ее общая концепция
были настолько сложны для человека, что ни понять, ни тем более
использовать ее Уоллис не мог.
- Я буду звать тебя Улисс, - сказал он ему, когда они встретились
впервые. - Должен же я как-то тебя называть.
- Согласен, - ответило незнакомое существо (тогда еще незнакомое, но
вскоре ставшее другом). - Но могу ли я спросить, почему ты выбрал имя
Улисс?
- Потому что это имя великого человека моей расы.
- Я рад, что ты выбрал такое имя, - произнесло существо, только что
получившее крещение. - Оно звучит, как мне кажется, возвышенно и
благородно. Между нами говоря, я буду счастлив носить это имя. А тебя я
буду звать Инеком, поскольку нам предстоит работать вместе много-много
твоих лет.
И действительно, прошло много-много лет, подумал Инек, стоя с
открытым дневником в руках и глядя на запись, сделанную несколько
десятилетий назад. Десятилетий, удивительно обогативших его, оставивших
такой след в душе, что это и представить себе невозможно было до тех пор,
пока он их не прожил.
И все это будет продолжаться. Гораздо дольше, чем тот небольшой
отрезок времени, что уже прожит. Века, а может быть, целое тысячелетие.
Чего он только не узнает к концу этого тысячелетия!
Хотя, думалось Инеку, может быть, знания - не самое главное.
К тому же он понимал, что прежнее положение долго не сохранится,
поскольку теперь ему могут помешать. В окрестностях появились наблюдатели,
или по крайней мере один наблюдатель. Вполне возможно, что скоро они
начнут сжимать кольцо поисков. Пока Уоллис не имел ни малейшего понятия,
что делать и как готовиться к надвигающейся опасности. Но рано или поздно
это должно было случиться, и, во всяком случае, внутренне он уже
приготовился... Странно только, что этого не произошло раньше.
О такой опасности Инек рассказал Улиссу еще в тот день, когда они
встретились впервые. И теперь, размышляя о своих проблемах, он снова
вспоминал события многолетней давности - прошлое вставало перед его
внутренним взором с такой ясностью, словно все это случилось только вчера.

6
Инек сидел на ступенях крыльца. Вечерело. Над далекими холмами в
штате Айова, за рекой, собирались грозовые тучи. День был жаркий, душный,
ни дуновения ветерка. У сарая вяло ковырялись в земле несколько кур -
скорее, наверно, по привычке, чем в надежде найти что-нибудь съедобное.
Стайка воробьев то срывалась вдруг с крыши амбара и неслась к кустам
жимолости, что у поля за дорогой, то летела обратно, и крылья их сухо
потрескивали, словно от жары перья стали жесткими и твердыми.
Вот сижу, думал Инек, и гляжу на тучи, а ведь еще столько работы, и
поле кукурузное надо перепахать, и убрать сено, и скопнить пшеницу...
Но что бы там ни случилось, как бы тяжело ему ни было, надо жить
дальше, и по возможности с толком. Это станет ему уроком, напоминал себе
Инек, хотя за последние годы он должен был в полной мере познать всю тщету
земную. Однако на войне все было по-другому. На войне ты знаешь, чего
ожидать, готовишься, но сейчас-то не война. Сейчас мирная жизнь, к которой
он вернулся с такими надеждами. Человек вправе ожидать, что в мире без
войны действительно будет покой, что он будет огражден от жестокости и
страха.
Теперь он одинок. Одинок, как никогда раньше. Теперь и вправду надо
начинать новую жизнь, другого выбора нет. Но будь то здесь, на родной
земле, или в каком-то другом месте - эта новая жизнь начнется с горечи и
печали.
Инек сидел на крыльце, уронив руки на колени, и все смотрел на
собиравшиеся на западе тучи. Может, пойдет дождь, и это хорошо, потому что
земле нужна влага, но может, и не пойдет: воздушные течения над
сходящимися речными долинами - штука капризная, никогда не скажешь
наверняка, куда двинутся облака...
Путника он заметил, когда тот уже свернул к воротам. Высокий
сухопарый человек в запыленной одежде, судя по всему, проделавший долгий
путь. Гость шел по тропе к дому, но Инек сидел и ждал, не трогаясь с
места.
- Добрый день, сэр, - произнес он наконец. - Сегодня жарко, и вы,
должно быть, устали. Присаживайтесь, отдохните.
- С удовольствием, - ответил незнакомец. - Но сначала, прошу вас,
глоток воды.
- Идемте, - сказал Инек, поднимаясь со ступеней. - Я накачаю прямо из
колодца.
Он прошел через двор к насосу, снял с крюка ковш и дал его
незнакомцу. Потом взялся за рукоятку и принялся качать.
- Пусть немного стечет, - сказал он. - Холодная идет не сразу.
Инек продолжал качать, и вода, выплескиваясь из крана неровными
порциями, сбегала по доскам, закрывавшим колодец.
- Думаете, пойдет дождь? - спросил незнакомец.
- Трудно сказать, - ответил Инек. - Подождем, посмотрим.
Что-то неуловимое вызывало у него беспокойство, когда он глядел на
своего гостя. Ничего явного, конкретного, но тем не менее какая-то мелочь
не давала ему успокоиться. Качая воду, он еще раз посмотрел на незнакомца
и подумал, что, должно быть, это его уши, чуть более острые вверху, чем
положено, но, когда он через некоторое время взглянул на него снова, уши
оказались нормальными, и Инек решил, что его подвело воображение.
- Ну вот, наверно, уже холодная, - сказал он.
Путник подставил ковш под кран и, подождав, когда он наполнится,
предложил Инеку. Тот покачал головой.
- Сначала - вы. Вам больше нужно.
Гость приложился к ковшу и жадно выпил его до дна, раз другой пролив
воду на себя.
- Еще? - спросил Инек.
- Нет, спасибо, - ответил гость. - Но я подержу ковш, теперь качайте
для себя.
Инек снова взялся за насос и, когда ковш наполнился до краев, принял
его из рук незнакомца. Вода была холодная, и Инек, только в эту минуту
поняв, что его тоже мучает жажда, осушил ковш почти целиком. Затем повесил
его на место и сказал:
- Ну, а теперь можно и посидеть.
Незнакомец улыбнулся:
- Пожалуй, мне это не повредит.
Инек достал из кармана красный платок и вытер лицо.
- Воздух плотный, как перед дождем... - произнес он и тут понял, что
же его все-таки беспокоило. Одежда на госте несвежая, башмаки покрылись
слоем пыли, ясно было, что он одолел неблизкий путь, да еще эта
предгрозовая духота, а между тем его гость совсем не вспотел. Выглядел он
таким свежим, словно была весна и он весь день пролежал, отдыхая, под
деревом.
Инек засунул платок обратно в карман, и они уселись на ступенях.
- Видимо, вы проделали неблизкий путь, - сказал он, пытаясь незаметно
навести разговор на нужную тему.
- О да. Я забрался довольно далеко от дома.
- И, как видно, дорога предстоит еще дальняя?
- Нет, - ответил незнакомец. - Похоже, я оказался там, куда
стремился.
- Вы имеете в виду... - начал было Инек, но не договорил.
- Я имею в виду - вот здесь, на этих вот ступенях. Я давно искал
одного человека, и думаю, этот человек именно вы. Имени его я не знал, не
знал и где искать, но никогда не сомневался, что когда-нибудь найду того,
кого ищу.
- Вы искали меня? - ошарашенно спросил Инек. - Но почему меня?
- Я искал человека, которому присуще много различных черт. Одной из
них является то, что этот человек наверняка заглядывался на звезды и
размышлял, что они из себя представляют.
- Да, - признался Инек, - иногда я это делаю. Не раз, бывало, ночуя в
поле, я лежал без сна, завернувшись в одеяла, и глядел на небо, на звезды,
пытаясь понять, что это такое, как они там оказались и - самое главное -
зачем. Я слышал от людей, что каждая звезда - это такое же солнце, что
светит над землей, только до сих пор не знаю, верно это или нет. Как
видно, не больно-то много люди о них знают.
- Есть и такие, кто знает много, - сказал незнакомец.
- Уж не вы ли? - спросил Инек с легкой усмешкой, потому что его гость
совсем не походил на человека, который много знает.
- Да, я, - ответил тот. - Хотя есть и другие, которые знают
несравненно больше меня.
- Я иногда задумывался... - сказал Инек. - Если звезды это солнца,
то, возможно, там, наверху, есть и планеты, а может быть, и люди тоже...
Он вспомнил, как сидел однажды у костра, коротая вечер за разговорами
со своими приятелями, и упомянул о том, что, мол, на других планетах,
которые крутятся вокруг других солнц, живут другие люди; приятели тогда
здорово посмеялись над ним и еще долго потом отпускали в его адрес
шуточки, поэтому Инек никогда больше не делился с ними своими догадками.
Впрочем, он и сам не особенно в них верил - мало ли что придет в голову
ночью у костра.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Пересадочная Станция'


1 2 3 4