Есть ли у нее сердце и легкие, кровеносные сосуды, мозг и нервы? Не
присущи ли ей черты характера Гризи, его мысли, манера поведения?
Не знаю наверняка, думали ли остальные в эту минуту о том же, но
тревожный блеск их глаз говорил сам за себя.
Мэк пошевелил кучку пальцами, и миниатюрные предметы рассыпались по
всей столешнице. А потом рука его дернулась и что-то выудила, в то время
как лицо управляющего покраснело от гнева.
- Мэк, что это? - спросил Найт.
- Грезоскоп, - воскликнул Мэк, слова застыли у него в горле. - Модель
грезоскопа - вот что это такое!
Все сидели, широко раскрыв глаза, и я почувствовал, как меня прошиб
холодный пот.
- Если у Гризи есть грезоскоп, - произнес Мэк деревянным голосом, - я
сверну его грязную шею.
- Успокойся, Мэк, - сказал Карр.
- Ты знаешь, что такое грезоскоп?
- Конечно, знаю.
- Ты когда-нибудь видел, что делает грезоскоп с человеком, который им
пользуется?
- Нет, никогда.
- А я видел, - Мэк бросил модель обратно на стол, повернулся и вышел
из палатки. Остальные последовали за ним.
К нам в окружении посмеивающихся ребят приближался Гризи.
Мэк ждал, уперев руки в боки.
Гризи подошел к нам почти вплотную.
- Гризи! - обратился к нему управляющий.
- Да, Мэк?
- Ты прячешь у себя грезоскоп?
Гризи лишь моргнул, но не колебался ни секунды.
- Да что вы, сэр, - соврал он и без зазрения совести продолжил: - Я
даже понятия не имею, как он выглядит. Конечно, я о нем наслышан, но...
- Мы заключим с тобой сделку, - перебил Мак. - Если у тебя есть
грезоскоп, ты мне его немедленно отдашь. Я его разобью, оштрафую тебя на
полную месячную зарплату, и мы обо всем забудем. Но если ты будешь мне
лгать и мы где-то найдем аппарат, я вышвырну тебя с работы.
У меня перехватило дыхание. Происходящее мне не нравилось, и я
подумал, что за редкостное невезение - этому надо было случиться именно
тогда, когда я стащил грезоскоп, хотя я был совершенно уверен, что никто
не видел, как я шарил на кухне - по крайней мере я так считал.
Гризи упорствовал.
- У меня его нет, Мэк, - покачал он головой.
- Хорошо, - Лицо Мэка стало жестким. - Мы пойдем и посмотрим.
Он направился в сторону кухни, Найт и Карр пошли следом, но я
поспешил к своей палатке.
Когда Мэк не найдет грезоскоп на кухне, с него станется обыскать весь
лагерь. Поэтому, чтобы не нажить себе на голову неприятностей, мне
следовало улизнуть из лагеря, прихватив с собой грезоскоп.
Бенни, сидя на корточках, ждала меня возле палатки. Она помогла мне
вывести роллер, после чего я взял сумку для образцов и пристроил ее в
багажнике.
Я сел на роллер, а Бенни запрыгнула на багажник за моей спиной. Она
покачивалась из стороны в сторону, пытаясь удержать равновесие подобно
мальчишке, который едет на велосипеде без помощи рук.
- Держись крепче, - резко сказал я. - Если свалишься, на этот раз
останавливаться не буду.
Уверен, что она меня не слышала, тем не менее она обвила руками мою
талию, и окруженные облаком пыли мы наконец-то отбыли.
Если вы не ездили на роллере, значит, вы ничего в этой жизни не
испытали. Это все равно, что ехать на мотороллере по ровному береговому
песку, только еще безопасней и надежней. Два больших резиновых пончика с
двигателем и сиденьем посередине, которые могут, дай им волю,
вскарабкаться и по отвесной стене. Слишком норовистые для цивилизованной
езды, но то, что нужно, для неосвоенной чужой планеты.
Мы двинулись по равнине в сторону отдаленных сопок. День был
прекрасным, хотя с точки зрения погоды на Стелле-4 все дни были
прекрасными. Идеальная планета земного типа - отличная погода круглый год,
неисчерпаемые природные ресурсы, отсутствие опасных животных и
смертоносных вирусов она буквально молила о том, чтобы кто-нибудь пришел и
заселил ее.
Наступит время, и так оно и произойдет. Как только будут здесь
возведены административный центр и жилые дома, построены дамбы и магазины,
завершена электростанция - сюда придут люди. А по прошествии лет сектор за
сектором, коммуна за коммуной человеческая раса распространится по всему
лицу планеты. Но делаться все это будет планомерно.
Здесь не будет неудачников, которые волей-неволей на свой страх и
риск устремляются в пограничье - на ближние планеты, где смерть настигает
их раньше, чем сбываются надежды, никаких спекулянтов, никаких погонь за
золотым тельцом, никаких разорений дотла.
Здесь будет не пограничье, а планомерное освоение. И здесь в кои веки
впервые с планетой будут обращаться нормально.
Но дело даже не только в этом, сказал я себе. Если Человек и дальше
намерен осваивать космос, он должен взять на себя ответственность за
правильное использование природных ресурсов, которые он там найдет.
Простой факт, что их очень много, не оправдывает никакое разбазаривание.
Мы уже не дети, и нам нельзя поганить каждый мир, как это было сделано с
Землей.
К тому времени когда разум становится способным завоевать космос, он
должен быть взрослым. Теперь настало время человеческой расе доказать, что
она повзрослела. Мы не можем опустошить Галактику, как орда жадных детей.
Мне показалось, что освоение этой планеты должно стать одним из
многих доказательств, чего стоит на самом деле раса Человека.
Однако если мы хотим, чтобы дело было сделано, если мы вообще хотим
что-то делать, то существует проблема, которую надо решить в первую
очередь. Если "тени" являются причиной всех наших неурядиц, то необходимо
как-то их остановить. Причем не просто остановить, а понять их самих и
мотивацию их поведения. Ибо как можно бороться с тем, спросил я себя, чего
ты не понимаешь?
А чтобы понять "тени" - там, в палатке, мы сошлись на этом, -
необходимо разобраться, что они представляют собой физически. С этой целью
одну из них надо "сцапать". И сделать это четко - ведь если первая попытка
не удастся, это насторожит "тени" и второго случая может и не быть.
А вот с грезоскопом, подумал я, попытка будет беспроигрышной. Если я
попробую использовать грезоскоп, но он не сработает, то хуже от этого
никому не станет. Это будет неудача, которую никто не заметит.
Мы с Бенни пересекли равнину и подъехали к сопкам. Я направился к
месту, которое называл "садом". Не потому, что оно было садом в полном
смысле этого слова, а потому, что в этом районе было много плодовых
деревьев. Я все собирался добраться сюда и провести тесты с фруктами на их
пригодность для человека.
Мы домчались до сада, я припарковал роллер и осмотрелся. И сразу же
заметил, что тут что-то изменилось. Когда я был здесь около недели назад,
деревья ломились под тяжестью плодов, которые, казалось, почти созрели.
Теперь же фрукты исчезли, Я шмыгал под деревья посмотреть, не осыпались ли
плоды, но там оказалось пусто. Было похоже на то, как если бы кто-то
пришел и собрал урожай.
Мне стало интересно, уж не дело ли это "теней", хотя я знал
наверняка, что им плоды не нужны. "Тени" не едят.
Я не стал доставать грезоскоп сразу, а уселся под дерево, чтобы
перевести дух и немного поразмышлять.
С того места, где я сидел, был виден лагерь. Любопытно, что
предпринял Мэк, когда не нашел грезоскоп? Я мог представить, как он
выходит из себя. И мог представить себе вздохнувшего с облегчением Гризи,
который ломает голову, куда мог подеваться грезоскоп, и даже пеняет Мэку
за подозрения.
У меня появилось чувство, что не стоит появляться в лагере по крайней
мере до обеда. Возможно, к этому времени Мэк немного поостынет.
Я подумал о "тенях".
Жалкие дикари, как сказал Торн. Однако они были отнюдь не дикарями.
Они были истинными леди (или джентльменами - Бог их знает, какого они
пола, если не обоих сразу), а настоящие дикари - отнюдь не леди и не
джентльмены по ряду самых основополагающих пунктов. "Тени" же были умыты,
здоровы и хорошо воспитаны. Они обладали определенной культурой поведения.
Больше всего они походили на группу цивилизованных туристов, правда, без
обычного снаряжения.
Вне всяких сомнений, они скрупулезно нас изучали. Они хотели знать о
нас все, что только можно, но зачем им это было нужно? Какой им толк от
горшков и сковородок, землеройных машин и всего прочего?
Или они просто прикидывали, как посподручнее будет нас извести?
И была еще масса вопросов.
Где они шатаются все остальное время?
Как исчезают, а когда исчезают, то куда?
Как они питаются и дышат?
Как они общаются между собой?
По чести говоря, признался я себе, "тени" несомненно знают о нас
гораздо больше, чем мы о них. Ибо наш список на поверку оказался бы весьма
жидковат.
Я еще немного посидел под деревом, в голове роились мысли, но толку
от этого было мало. Встав на ноги, я подошел к роллеру и достал грезоскоп.
Я впервые держал аппарат в собственных руках, и мне было интересно и
слегка не по себе - с такой вещью не до шуток.
С виду штуковина выглядела просто - коробочка с двумя окулярами и
множеством верньеров по бокам и сверху.
Смотришь в нее и регулируешь, пока не получишь желаемую картину.
Затем как бы переступаешь через порог и живешь той жизнью, которую
обнаруживаешь внутри, - той самой жизнью, которую ты выбрал с помощью
настройки. А выбирать было из чего, ибо верньерами можно набрать миллионы
комбинаций от призрачной мишуры роскошной жизни до самых невообразимых
кошмаров.
Естественно, грезоскопы были вне закона - это было хуже алкоголя или
наркотиков, хуже самого страшного зла, когда-либо обрушивавшегося на
человека. Они травмировали психику, калечили души и затягивали навсегда.
Когда человек обретал привычку, а сделать это было весьма просто, он был
уже не способен ее преодолеть. Остаток жизни он проводил, пытаясь отделить
события собственной жизни от фантазий, уходил от реальности все дальше и
дальше, пока все вообще не становилось для него ирреальным.
Я присел на корточки рядом с роллером и попытался разобраться в
верньерах. Их было тридцать девять, все пронумерованы от 1 до 39, и я
задумался, что бы могли означать эти цифры.
Бенни подошла, сгорбилась надо мной и, коснувшись моего плеча, стала
наблюдать, чем я занимаюсь. Я задумался над цифрами, но толку от этого не
было. Существовал лишь один способ добиться того, чего я хотел. Поэтому я
выставил все верньеры на "ноль", а затем щелкнул на пару делений номером
первым.
Я знал, что на самом деле с грезоскопом так не обращаются. Следовало
установить определенные верньеры на определенные цифры, перемешав
различные факторы в соответствующей пропорции так, чтобы добиться
желаемого образа жизни. Но мне это было не нужно. Все, что я хотел узнать,
так это, чем управляет тот или иной верньер.
Потому-то я и перевел первый номер на пару делений и поднес грезоскоп
к глазам... И вернулся в поле своего детства - неправдоподобно зеленое,
над ним простиралось голубое небо цвета старого застиранного шелка, а
неподалеку журчал ручей и порхали бабочки.
Более того, казалось, что этот день никогда не кончится, это место не
знало, что такое время, а солнечный свет был ярким отблеском детского
счастья.
Я буквально чувствовал прикосновение травы к босым ногам, видел, как
солнце отражается в водной ряби ручья. Это было самым трудным в моей
жизни, но я это сделал - я оторвал грезоскоп от лица.
Я сидел на корточках, держа аппарат на коленях. Мои руки дрожали от
искушения поднести его к глазам и еще раз посмотреть на картины давно
утраченного детства, но я заставил их не делать этого.
Номер первый оказался не тот, что был мне нужен, и я вернул его в
исходное положение. А поскольку увиденное мною было самым далеким от того,
что я искал, я перевел на несколько делений номер тридцать девятый.
Я уже было наполовину поднес грезоскоп к лицу, как вдруг испугался.
Опустив его, я немного посидел, набираясь мужества. Затем снова его поднял
и поднес к глазам, и меня захлестнул ужас, пытавшийся затянуть мой разум в
какой-то омут.
Я не могу этого описать, Не могу сейчас даже вспомнить отдельные
фрагменты того, что увидел. Скорее даже не увидел, а почувствовал. Это
были только эмоции - сюрреалистические образы всего самого отвратительного
и отталкивающего и в то же время сохраняющего гипнотическую
притягательность, которая не давала оторваться от происходящего.
Потрясенный, я отдернул грезоскоп от лица и застыл. Какое-то
мгновение в голове было абсолютно пусто, лишь остатки страха напоминали о
пережитом кошмаре.
Постепенно они исчезли, я снова сидел на корточках на склоне холма, а
сгорбившаяся "тень" касалась плечом моего плеча.
Страшная вещь, подумал я, врагу не пожелаешь, не то что "тени". Всего
лишь два деления - и такой ужас; включенный на полную мощность, он просто
разрушит чей-то мозг.
Бенни протянула руку, чтобы взять у меня грезоскоп. Я отдернул его в
сторону, но она продолжала цепляться, Времени для размышлений оставалось
немного.
Я сказал себе, что это как раз то, чего я добивался. С той лишь
разницей, что назойливость Бенни облегчала осуществление моего плана.
Я подумал обо всем, что зависело от поимки "тени", Подумал и о
собственной душе в том случае, если по приезде инспектор нас выгонит и
пришлет другую команду. Такие планеты на дороге не валяются, и второго
такого шанса у меня может не быть.
Поэтому я крутанул пальцем тридцать девятый верньер до упора и отдал
грезоскоп Бенни.
Уже сделав это, я вдруг засомневался, сработает ли мой план или я
просто строю замки на песке. Может и не сработать, подумал я, ведь аппарат
сделан человеком, рассчитан на человека, настроен на человеческую нервную
систему и ее реакции.
И тут же понял, что не прав, что принцип действия грезоскопа основан
не только на электронике, но и на реакциях мозга и организма его
пользователя - он был спусковым крючком, который высвобождает величие и
красоту, страхи и ужасы, заключенные в сознании пользователя. И страх для
"тени", хотя, возможно, и в другой форме, обличье и проявлениях, останется
страхом точно так же, как и для человека.
Бенни подняла грезоскоп к единственному огромному глазу и наклонила
голову, чтобы заглянуть в объектив. Тут я увидел, как она дернулась и
застыла. Подхватив падающее тело, я осторожно опустил его на землю.
Я стоял над ней, испытывая триумф и гордость - и, возможно, отчасти
жалость - за содеянное. Сыграть подобную штуку с собственной "тенью",
которая лишь минуту назад сидела рядом плечом к плечу с тобой.
Я опустился на колени и перевернул ее. Она оказалась совсем не
тяжелой, чему я был рад, так как надо было погрузить ее на роллер и гнать
в лагерь на максимальной скорости, ибо предсказать, сколько еще времени
она пробудет в подобном состоянии, было невозможно. Я подобрал грезоскоп,
пристроил его в багажник и стал искать веревку или провод, чтобы привязать
к роллеру Бенни.
Не знаю, послышался мне шум или нет. Я склонен думать, что никакого
шума не было - какое-то внутреннее чувство тревоги заставило меня
обернуться.
Бенни стала деформироваться под собственной тяжестью. На мгновение
меня охватила дикая паника. Я подумал, что она умерла, что она не
выдержала шока от ужаса, обрушившегося на нее из грезоскопа.
И тут я вспомнил слова Мэка о том, что нельзя кого-то убивать, не
зная наверняка, не повлечет ли за собой убийство твою собственную смерть.
Если Бенни умрет, то на наши головы могут обрушиться все небесные
кары.
Если она умирала, то происходило это весьма любопытным образом.
Какие-то части тела проваливались внутрь; какие-то рассыпались на мелкие
кусочки, а какие-то превращались во что-то, напоминающее прах. В конце
концов от самой Бенни не осталось и следа. Лежала лишь сбруя с сумкой и
драгоценным камнем. Наконец и сумка исчезла, а на ее месте появилась
горсть побрякушек, рассыпавшихся по земле.
И было там еще кое-что...
Там остался лежать глаз Бенни. Глаз являлся основанием конуса,
который был встроен в голову Бенни.
Я вспомнил, что команда изыскателей видела похожие конусы, но не
смогла к ним приблизиться.
Я был настолько испуган, что не мог двинуться с места. Я стоял и
смотрел, а мое тело постепенно покрывалось гусиной кожей.
Ибо Бенни не была разумным существом, она была всего лишь орудием в
руках каких-то разумных существ, которых мы никогда не видели и даже
представить себе не могли, кто они такие.
1 2 3 4 5