Я что-нибудь приготовлю.
- Нет-нет. Я хочу увезти тебя отсюда. Или ты думала, что я не буду
тебя кормить?

5
"Манхеттен" был превосходен. За несколько месяцев я впервые принял
цивилизованный напиток, сообразил я. Я уже почти забыл вкус приличного
напитка. Главным образом для Райлы, я сказал:
- Дома я бы выпил пива или плеснул немного шотландского виски с парой
кубиков льда.
- Ты прямо прилип к ферме, - ответила она.
- Да, и не жалею об этом. Большую часть денег я ухлопал, покупая
участок. Он дал мне почти год интересной работы и ощущение покоя, какого у
меня никогда раньше не было. И Боусер любит это место.
- Ты постоянно думаешь о Боусере.
- Мы с ним приятели. Обоим нам не хочется уезжать.
- Я думала... Ты говоришь, что вы уедете. И ты же говорил, что
уволишься, когда закончится отпуск.
- Да, я знаю. Я всегда так говорю. Но, скорее всего, это фантазии.
Уезжать не хочется, но у меня нет выбора. Как подумаю об этом, сразу ясно,
что я хоть и не полностью нуждаюсь, но и не могу стать безработным даже на
короткое время.
- Думаю, что мысль об отъезде тебе ненавистна не столько из-за покоя,
о котором ты распространяешься, сколько из-за невозможности продолжать
раскопки.
- Это может подождать. Это должно подождать.
- Эйса, это стыдно.
- Я тоже так думаю. Но если это ждало бог знает сколько веков, оно
подождет еще немного. Я буду возвращаться каждое лето.
- Вот странно, - сказала Райла, - к какому результату может привести
отстраненный взгляд археолога. Я сообразила, что такая точка зрения идет
от профессии. Археологи имеют дело с долговременными явлениями, поэтому
время имеет для них меньшую значимость.
- Ты говоришь так, будто никогда не была археологом.
- В самом деле, не была. Было то лето - с тобой, в Турции, затем,
через пару лет, раскопки в Огайо, исследование лагеря индейцев. Год или
около того в Чикаго, проведенный в основном за каталогами. После всего
этого было легко понять, что быть археологом - это не то, чего я хотела
бы.
- И ты занялась торговлей.
- Началось с малого. Маленький магазин в Верхнем Нью-Йорке. Очевидно,
я появилась там в нужное время. Покупатели стали проявлять интерес к
ископаемым, дело пошло в гору. Таких магазинов с каждым годом становилось
все больше, и, как поставщик, я могла видеть реальные деньги, так что
наскребла все, что имела, немного заняла и вложила в свое собственное
дело. Я много работала, получая в этом какое-то извращенное
удовлетворение. Выживание стало какой-то побочной страстью профессии. Я на
этом провалилась - пожалуй, скорее всего потому, что была слишком
нетерпелива, чтобы быть удачливой.
- Ты говорила вечером, что собираешься выходить из дела.
- Несколько лет назад у меня появился партнер. Он хочет выкупить мою
часть дела. И предлагает заплатить даже больше, чем дело стоит. То, что он
начал, разрушило кое-какие мои замыслы и мои методы. Если он купит дело, я
дам ему три года, прежде чем он поставит все по-своему.
- Ты потеряешь интерес к жизни. Тебе же нравится вести дело.
Она пожала плечами.
- Да, нравится. Есть что-то безжалостное в том, что бизнес так
повернулся ко мне.
- Ты мне не кажешься безжалостной.
- Только в бизнесе. Он вытаскивает наружу худшее во мне.
Мы закончили коктейли, и официант принес счет.
- По второму кругу? - спросил я.
Она покачала головой.
- Я себя ограничиваю. Один коктейль за ленч. Я взяла себе это за
правило. На деловых ленчах, а их бывает масса, от вас ожидают, что вы
налакаетесь, но в конце концов я отказалась поступать так, потому что
увидела, что это может сделать с человеком. Но ты бери второй, если
хочешь.
- Я буду поступать как и ты, - сказал я. - Когда мы закончим здесь,
если тебе захочется, мы отправимся повидать нашего старого Дэниела Буна.
- Мне бы этого очень хотелось, но нас это сильно задержит. Как там
Боусер?
- Хайрам позаботится о нем. Он останется с Боусером до тех пор, пока
мы не вернемся. В холодильнике есть остывший ростбиф, и он поест сам и
накормит Боусера. Он сходит и соберет яйца. Они с Боусером будут
разговаривать прежде всего об этом. Он скажет Боусеру, что, может быть,
время собирать яйца, а Боусер скажет, что да, увы, пора, и Хайрам
предложит пойти, и тогда Боусер скажет, что да, пойдем и соберем их.
- А эти его претензии... что он может разговаривать с Боусером... Как
ты думаешь, Хайрам на самом деле думает, что он это делает, или это только
его фантазии?
- Честно говоря, не знаю. Хайрам-то так думает, но что в этом
плохого? С животными, а ведь они тоже личности, можно устанавливать
какие-то определенные отношения. Когда Боусер выкапывает сурков из нор, я
отправляюсь за ним и вытаскиваю его из норы, вымазанного глиной и грязью,
почти истощенного. Даже в этом случае он не хочет идти домой. Но я хватаю
его за хвост и говорю: "А ну-ка, Боусер, домой!". И он идет впереди меня
рысцой. Но я должен схватить его за хвост и сказать эти слова, иначе он ни
за что не пойдет со мной. Но когда я проделываю эту глупую процедуру, он
всегда бежит домой впереди меня.
Она рассмеялась.
- Ты и Боусер - вы оба сумасшедшие!
- Ну, конечно. Ты не можешь прожить с собакой годы...
- И с цыплятами. Я помню, что там были цыплята. Может быть, у тебя
есть еще и свиньи, и лошади, и...
- Нет. Только цыплята. Нужны яйца - для еды. Я задумывался, не купить
ли корову, но с коровой так много возни.
- Эйса, я хочу поговорить с тобой о деле. Ты говорил, что не хочешь,
чтобы университетские лезли сюда. Я думаю, есть способ сохранить эти
раскопки за тобой. Что ты скажешь, если я войду в дело?
Я не донес вилку с салатом до рта, а потом положил ее. В том, как она
это сказала, было нечто - почти предупреждение. Не знаю, что это было, но
я испугался.
- Войти в дело? Что ты имеешь в виду?
- Позволь мне разделить с тобой эту работу.
- Глупо и спрашивать. Конечно, ты можешь разделить ее со мной. Разве
я уже не разделил с тобой свое открытие, рассказав тебе о нем?
- Я говорю о другом. Речь идет не о подарке. Я имела в виду
партнерство. Ты не хочешь продолжать преподавание, хочешь заниматься
раскопками, и я думаю, что ты должен их продолжить. Ты обнаружил что-то
важное. Прерывать эту работу нельзя. Если я могу помочь немного так, чтобы
тебе не нужно было уезжать...
- Нет, - сказал я жестко. - Не продолжай. Мне это не нужно. Ты
предлагаешь финансировать меня. Я отказываюсь.
- Ты несешь чушь, - сказала она, - и говоришь так, будто я предложила
нечто ужасное. Я не пытаюсь перекупить тебя, Эйса. Это не так. Я просто
доверяю тебе, и все, и стыдно, что ты должен...
- В большом бизнесе принято так, - сказал я сердито, - но я не желаю,
чтобы мне покровительствовали.
- Жаль, что я завела этот разговор. Мне казалось, что ты поймешь.
- Черт побери, почему ты об этом говоришь? Ты должна была бы знать
меня получше. Все и так идет прекрасно.
- Эйса, вспомни наш разрыв. Ту борьбу, которую мы вели между собой.
Она отняла у нас двадцать лет. Давай не будем начинать сначала.
- Борьбу? Не было никакой борьбы.
- Я была из тех, кто в те времена "был сердитым". А ты с парой мужчин
откололся и пренебрегал мной. И когда ты пытался что-то говорить, что-то
объяснить, я не слушала. Так случилось в один из последних дней на
раскопках, и я никогда не имела возможности преодолеть свой гнев. Мы не
можем допустить, чтобы теперь случилось что-нибудь подобное. Я не хочу, по
крайней мере. А ты?
- Нет. Я не хочу, чтобы так случилось. Но денег я у тебя не возьму.
Состоятельные люди, вроде тебя, не должны иметь дела с ничтожными.
- Да не состоятельная я, - сказала она, - и я уже извинилась. Неужели
ты никогда не сможешь забыть об этом? И - могу ли я остаться у тебя еще
ненадолго?
- На сколько захочешь. Если захочешь - навсегда.
- А твои друзья и соседи? Они будут судачить о нас?
- Это их проклятое право - судачить о нас. В месте, подобном
Уиллоу-Бенду, и поговорить-то не о чем, вот они и набрасываются на всякие
пустяки.
- Кажется, это тебя не волнует?
- Почему это должно меня волновать? Здесь я - тот самый щеголеватый
сын Стила, который вернулся в родной город. Они подозревают меня, они
обижены на меня, и большинство из них меня не любит. Они, конечно,
дружелюбны, но говорят обо мне за спиной. Они не любят никого, кто не
погряз в их собственной трясине посредственности. Я полагаю, это защитная
реакция. Перед любым, кто покинул город, а потом вернулся назад, даже
после полного поражения, они чувствуют себя нагими и неполноценными. И
свой провинциализм они чувствуют очень ясно. Итак, если ты не беспокоишься
о себе, не думай об этом.
- Не то, чтобы я не беспокоилась. И если ты думаешь сделать из меня
честную женщину...
- Это, - сказал я ей, - мне и в голову не приходило.

6
- Итак, вы хотите разузнать о еноте, - сказал Райле Эзра Хопкинс. - О
еноте, который вовсе не енот. Бог знает, как давно я выяснил это.
- Вы уверены?
- Мисс, в этом-то я уверен. К несчастью, я не знаю, что это такое.
Если бы старый Бродяга умел говорить, может быть, он порассказал бы вам
больше.
Он потянул за уши тощую гончую, лежавшую за его столом. Бродяга
лениво прищурил глаза: он любил, когда его трепали за уши.
- Мы можем в следующий раз приехать сюда с Хайрамом, - сказал я. - Он
утверждает, что может говорить с Боусером, и разговаривает с ним все
время.
- Да, так, - сказал Эзра, - я с этим не спорю. Было время, когда и я
мог это.
- Давайте пока не будем говорить о Хайраме и Боусере, - предложила
Райла. - Расскажите мне об этом еноте.
- Мальчишкой и мужчиной, - начал Эзра, - я бродил по этим холмам. Вот
уже более пятидесяти лет. Другие места изменяются, но эти - не очень.
Земля не пригодна для земледелия. Некоторые ее участки используются для
выпаса скота, но даже скот не заходит в холмы далеко. Время от времени
кто-то пытается заготавливать здесь лес, но в больших количествах -
никогда. Они теряют деньги на вывозе леса, особенно если его нужно
распиливать. Итак, долгие годы эти холмы были моими холмами. Они и все,
что в них. Официально я владею несколькими акрами бесплодной земли, на
которой стоит эта хижина, но в действительности я владею всем.
- Вы любите эти холмы, - заметила Райла.
- Да, я так полагаю. Любовь приходит от знания, а я их знаю. Я могу
показать вам вещи, которым вы бы никогда не поверили. Я знаю, где растут
дикие гвоздики. Желтых осталось совсем мало - это из-за вмешательства
человека, даже небольшого. Розовых после вмешательства не остается совсем.
Выгоните скот туда, где растут цветы, и через пару сезонов они исчезнут.
Говорят, что их больше нет здесь. Но говорю вам, мисс, я знаю, где они
остались. Я никогда не говорю, где, и не рву их. Не топчусь рядом с ними.
Я только стою поодаль и смотрю на них и думаю о них с жалостью. Когда-то
эти холмы были покрыты ими. Я знаю, где лиса устроила себе логово, хорошо
скрытое. Она выращивает шестерых лисят, и когда эти детишки подросли, они
стали выходить наружу и играть вокруг логова - такие маленькие неуклюжие
штучки, они играют и борются между собой. А у меня есть место, где я сижу
и наблюдаю за ними. Думаю, старая лиса должна знать, что я там, но она не
беспокоится. После многих лет она знает, что я не опасен.
Хижина пряталась на крутом склоне холма, как раз над потоком, который
струился и бормотал что-то в своем каменном ложе. Поблизости от хижины
теснились деревья. Земля на склоне была разрезана каменными скалами.
Стулья, на которых мы сидели перед хижиной, имели заметно укороченные
задние ножки. На скамье, рядом с открытой дверью, стояли ведро и таз. У
одной стены хижины была сложена поленница. Из трубы лениво тянулся дым.
- Мне здесь удобно, - сказал Эзра. - Чтобы было удобно, нужно не
желать слишком многого. Люди там, в городе, скажут, что я ничего не стою,
может быть, это так и есть, но кто они такие, чтобы оценивать? Они скажут,
что я выпиваю, и это истинная правда. Пару раз в год я отправляюсь на
кутеж, но я никому не причинил зла. Я никогда никого сознательно не
обманывал. У меня есть только один неприятный недостаток - говорю слишком
много, но это от того, что редко кто заходит повидаться и поговорить со
мной. Вот почему, когда кто-нибудь приходит навестить меня, кажется, что я
не могу остановиться. Но довольно об этом. Вы пришли, чтобы узнать о
приятеле Бродяги.
- Эйса не говорил мне, что это создание - приятель Бродяги.
- Тем не менее, это именно так.
- Но вы с Бродягой на него охотились.
- Да, однажды. В молодые годы я был охотником и ловцом животных. Но
уже много лет я не делаю ни того, ни другого. Капканы я забросил, и мне
стыдно уже от того, что я использовал их. Иногда я все еще, как прежде,
бью белок, кроликов и куропаток ради жаркого. Немного охочусь - так, как
охотились индейцы, ради мяса в котле. Порою не делаю и этого. Полагаю, что
я имею право охотиться, и мне не нужно лицензии на убийство, без причины
или необходимости, моих лесных братьев. Однако из всех видов охоты я
больше всего любил охоту на енотов. Вы когда-нибудь на них охотились?
- Нет, никогда. Я никогда ни на кого не охотилась.
- На них охотятся только в погоне. Собака бежит за зверем до тех пор,
пока не загонит его на дерево. Тогда вы пытаетесь удержать его на этом
дереве и стреляете в него. Преимущественно ради шкурки или, что гораздо
хуже, ради забавы - если убийство можно назвать забавой. Но когда я на них
охотился, то не только из-за шкурки, но и ради еды. Кое-кто уверен, что
енот не годится в пищу, но, говорю вам, они ошибаются! И это не просто
охота: это свежесть осенней ночи, запах опавших листьев, близость к
природе, это - и возбуждение, и трепет охоты.
Когда-то, когда Бродяга был еще щенком - а теперь он уже стар - я
прекратил убивать енотов. Не то, чтобы я бросил охоту, нет - просто
перестал убивать. Мы с Бродягой охотились по ночам. Он загонял одного из
них на дерево, и я мог бы стрелять, цель была видна, но я не нажимал на
спуск. Охота без убийства. Бродяга сначала не понимал, а потом наконец
просек. Я боялся, что, не стреляя, могу испортить собаку, но он понял.
Собаки могут понять многое, если вы будете с ними терпеливы.
Так вот, мы с Бродягой и охотились, не убивая, и со временем я
осознал, что есть один енот, который заставляет нас вести более
изнурительную погоню, чем остальные. Он знал все уловки, и много-много
ночей Бродяга не мог загнать его на дерево. Мы гонялись за ним часто и
помногу, как будто он наслаждался погоней так же, как и мы - матерый
хитрюга, который использовал нас так же, как и мы его, смеясь все время
над нами, играя с нами. Конечно, я им восхищался. Вынужденное восхищение
достойным противником, играющим так же искусно, как вы, или еще искуснее.
Но я начал также понемногу злиться. Он и в самом деле был слишком хорош,
все время оставляя нас в дураках. В конце концов, я решил, что по
отношению к нему, этому удивительному еноту, можно отказаться от своего
правила не убивать. Если Бродяга сможет загнать его на дерево, то я убью
его и докажу, раз и навсегда, кто лучше - он или мы. В тот год Бродяга
много раз гонялся за ним в одиночку, и были ночи, когда с ним выходил и я.
Это стало бесконечной игрой между нами.
- Но отчего вы уверены, что это енот? Собака могла гоняться за
кем-нибудь еще - за лисой, за волком...
Эзра сказал жестко:
- Бродяга никогда бы не стал охотиться ни на кого другого. Он -
охотник на енотов, он происходит из древнего рода охотников на енотов.
Я сказал Райле:
- Эзра прав. Собака, которая охотится на енотов, может делать только
это. Если она гоняется за кроликами и лисой, на енота она бесполезна.
- Итак, вы никогда его не видели, - сказала Райла, - и не убили его.
- Да нет, это было - то есть я имею в виду, что видел его. Однажды
ночью, несколько лет назад. Бродяга загнал его под утро, часа в четыре или
около того, и я наконец различил его очертания на фоне неба, в ветвях на
верхушке дерева: он прижался к ветке в надежде, что его не заметят. Я
поднял ружье, но из-за бега так тяжело дышал, что не мог как следует
прицелиться. Дуло ходило по кругу. Поэтому я опустил ружье и подождал,
пока дыхание успокоится, а он оставался там, за веткой. Он должно быть
знал, что я тут, но не шевелился.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги ' Клиффорд САЙМАК'


1 2 3 4