МАСТОДОНИЯ

1
Из постели меня, полусонного, неспособного что-либо делать, вырвал
пронзительный собачий визг.
В комнате лежали первые проблески рассвета, и в его прозрачности были
видны потертый, поеденный молью ковер, открытая дверь туалета и вешалка.
- Что там, Эйса?
Я повернул голову, увидел, что Райла сидит рядом со мной, и спросил
себя, во имя Христовой любви, как это после стольких лет тут могла быть
Райла. Затем я вспомнил, до некоторой степени туманно, как она здесь
появилась.
Собака, на этот раз уже близко, снова испустила крик муки или страха.
Я начал выбираться из постели, схватив брюки и шаркая ногами по полу,
чтобы нащупать шлепанцы.
- Это - Боусер, - объяснил я Райле. - Этот проклятый дурак вообще не
пришел домой нынче ночью. Я думал, что он заловил сурка.
Боусер был помешан на сурках. Если уж он начал работу, он никак не
мог от нее отказаться. Чтобы вытащить сурка из норы, он прорыл бы полпути
до Китая. Обычно, чтобы положить конец его глупостям, я его уводил. Но
вечером здесь появилась Райла, и я не пошел за Боусером.
Добравшись до кухни, я смог услышать, как собака скулит за порогом. Я
открыл дверь. Он стоял там, а сзади у него болталась какая-то деревяшка. Я
положил на него руку и, повернув боком, попытался разобраться, что же там
такое. Оказалось, что деревянная рукоятка была деревянным дротиком, а
наконечник его вонзился в ляжку животного довольно глубоко. Боусер жалобно
скулил.
- Что случилось, Эйса? - спросила Райла, стоя в дверях.
- Кто-то поранил его, - ответил я, - и он притащил с собой дротик.
Она несколькими шагами обошла нас и, встав сбоку, опустилась на
колени.
- Острие вошло только наполовину - дротик едва держится, - она
протянула руку, ухватила дротик и резким движением выдернула его.
Боусер взвизгнул, затем заскулил. Он дрожал. Я взял его на руки и
внес в кухню.
- На кушетке в комнате одеяло, - сказал я Райле. - Принеси-ка его, мы
сделаем подстилку.
Затем я повернулся к Боусеру.
- Все в порядке, старина, теперь ты дома и все будет хорошо. Мы
позаботимся о тебе.
- Эйса!
- Что, Райла?
- Это наконечник Фолсона, - она держала дротик так, чтобы я мог
видеть. - Кто мог использовать наконечник Фолсона, чтобы поранить собаку?
- Какой-нибудь ребенок, - ответил я. - Они - маленькие чудовища.
Она покачала головой.
- Ни один ребенок не мог знать, как установить этот наконечник. Да и
вообще неизвестно, как это делать.
- Одеяло, пожалуйста, - сказал я.
Она положила дротик на стол и прошла в комнату. Вернувшись, она
сложила одеяло и встала на колени, чтобы расстелить его в углу кухни.
Я опустил Боусера на подстилку.
- Держись, мальчик, мы тебя перевяжем. Не думаю, что порез очень
глубок.
- Но, Эйса, ты не понимаешь. Или не слышал то, что я сказала.
- Слышал. Наконечник Фолсона. Десять тысяч лет назад использовался
древними индейцами. Найден вместе с костями доисторического бизона.
- И не только это, - продолжила она. - Способ откола - это отметка
доисторической технологии.
- Да, знаю. Мне не хотелось говорить об этом, но почему бы и не
сказать? Боусер, видишь ли, это собака, путешествующая во времени. Однажды
она принесла домой кости динозавра...
- Зачем бы это собаке были нужны кости динозавра?
- Не путай. Не старые кости. Не окаменелые. Не выветренные. Зеленые
кости, с которых все еще свисали клочки плоти. Кости небольшого динозавра.
Маленького. Животное было размером с собаку или, быть может, чуть
побольше.
Казалось, Райлу это не заинтересовало.
- Возьми ножницы и состриги шерсть вокруг раны. Я промою ее теплой
водой. Где аптечка?
- В ванной. Справа от зеркала. - Так как она повернулась, чтобы уйти,
я позвал: - Райла!
- Да? - отозвалась она.
- Я рад, что ты здесь.

2
Она вышла из прошлого - по меньшей мере, двадцатилетней давности -
только вчера вечером.
Я сидел перед домом в шезлонге под большим кленом, когда с автострады
свернул автомобиль и направился сюда по боковой дороге. Я заинтересовался,
хотя и несколько вяло, кто бы это мог быть. По правде говоря, меня не
особенно радовала перспектива видеть кого бы то ни было, так как в
последние несколько месяцев я дошел до точки и понял, что испытываю покой
лишь оставшись один и ощущаю даже какое-то негодование при любом
вторжении.
Автомобиль подъехал к воротам, остановился, и из него вышла она. Я
поднялся и направился к ней через двор. Она вошла в ворота и тоже пошла ко
мне. Пройдя уже большую часть дорожки, я наконец узнал ее, увидел в этой
стройной, хорошо одетой женщине ту девушку, какой она была двадцать лет
назад. И даже тогда я не был вполне уверен, что это она; долгие годы
воспоминаний, видимо, сделали меня чувствительным, и в любой прекрасной
женщине я видел ее - какой она была двадцать лет назад.
Я остановился, не дойдя до нее.
- Райла? - вопросительно позвал я. - Вы - Райла Эллиот?
Она тоже остановилась и поглядела на меня через ту дюжину футов,
которая разделяла нас, будто бы она тоже не была абсолютно уверена, что я
- Эйса Стил.
- Эйса, - наконец сказала она, - это на самом деле ты! Несомненно,
это ты! Я слышала, что ты здесь. Один из наших старых друзей рассказывал
мне, что ты здесь. А я-то думала, что ты все еще в том же смешном
маленьком колледже где-то на Западе. Я думала о тебе так часто...
Она говорила бодро, как будто не должна была делать ничего другого,
чтобы разговор скрыл неуверенность, которая все еще жила в ней.
Я шагнул к ней, и теперь мы стояли рядом.
- Эйса, - сказала она, - это было так чертовски давно.
Она очутилась в моих объятиях, и все это казалось нереальным:
женщина, которая вышла из длинной черной машины в этот висконсинский вечер
спустя два десятилетия. В ней трудно было узнать ту смешливую девчонку,
вместе с которой мы работали на раскопках на Среднем Западе, стараясь
раскрыть тайны древнего кургана, который в конечном итоге мало что значил.
Я копал, и просеивал, и расчищал, тогда как она писала этикетки и пыталась
каким-то образом идентифицировать черепки и прочий доисторический мусор,
разложенный на длинных столах. Тот жаркий и пыльный сезон был слишком
коротким. Работая вместе целыми днями, мы спали вместе в те ночи, когда
могли ускользнуть от чужого взгляда, хотя под конец, как я помнил, мы
перестали остерегаться других, которые на самом деле едва ли замечали нас,
возможно, из деликатности.
- А я бы отказался увидеться с тобой снова. Я, конечно, думал об
этом, но боялся, что это меня бы сломило. Мне пришлось говорить себе, что
ты забыла, что ты и не побеспокоишься, чтобы увидеть меня снова. Боялся,
что ты была бы вежлива, но и только, что мы обменялись бы какими-то
глупыми и высокопарными фразами, и это был бы конец, и я не хотел, чтобы
конец был таким. Хотелось, чтобы осталась память, знаешь ли. Десять лет
назад, или около того, мне сказали, что ты занялась каким-то бизнесом, а
затем все твои следы затерялись.
Она обвила меня руками и подняла лицо для поцелуя, и я целовал ее не
столько, пожалуй, с волнением, которое почувствовал снова, сколько с
глубокой признательностью за то, что мы опять были вместе.
- Я все еще занимаюсь бизнесом, - сказала она. - Экспорт-импорт, если
хочешь, называй это так, но, вообще-то говоря, я думаю, что выйду из него.
- Зачем мы стоим здесь? Давай сядем под деревом. Это - приятное
место. Я провел здесь много вечеров. Хочешь, я приготовлю что-нибудь
поесть и выпить?
- Попозже, - ответила она. - Здесь так спокойно.
- Тишина, - сказал я. - Хорошо отдыхается. Лагерь, вероятно, тоже
можно было назвать спокойным местом, но это - совсем иное дело. Я здесь
почти год.
- Ты оставил университет?
- Нет, я в творческом отпуске. Хотел написать книгу, но не написал ни
строчки, хотя и собирался. Когда отпуск кончится, я, может быть, уйду из
университета.
- А это место? Это - Уиллоу -Бенд?
- Уиллоу-Бенд - небольшой городок возле дороги. Ты проезжала его,
когда добиралась сюда. Прежде я жил там. У моего отца было торговое дело
на краю города - он торговал инструментом для ферм. А эта ферма, эти сорок
акров земли, прежде были собственностью семьи Стриттеров. Когда я был
мальчиком, я шатался по лесу, охотился, просто любопытствовал. Эта ферма
была одним из мест, где я обычно бродил со своими друзьями. У Стриттера
был сын примерно моего возраста. Кажется, его звали Хуг, и он был из нашей
ватаги.
- А твои родители?
- Отец уехал несколько лет назад. Перебрался в Калифорнию. У отца там
брат, а у мамы - сестры на побережье. Я вернулся сюда около пяти лет назад
и купил ферму. Не возвратился, как ты могла бы подумать, к родным корням,
хотя это место, Уиллоу-Бенд, и местность вокруг навевают счастливые
воспоминания.
- Но если ты не возвращался к своим корням, то почему Уиллоу-Бенд и
почему эта ферма?
- Здесь есть кое-что, что звало меня назад. Я должен был вернуться и
найти ЭТО. Если тебе будет интересно, позже я расскажу об этом. Расскажи
лучше о себе. Как живешь, что делаешь? Ты говорила, что занята бизнесом?
- Ты меня забавляешь. Я занялась продажей предметов и ископаемых.
Начала с малого, затем дело расширилось. Ископаемые и предметы культа -
наше главное занятие, хотя приторговываем потихоньку поделочными камнями и
всякой всячиной. Если я не могу быть археологом или палеонтологом, то, по
крайней мере, могу использовать то, чему меня учили. Сначала мы продавали
хорошие черепа маленьких динозавров, прекрасных трилобитов и обломки пород
с отпечатками рыб. Ты удивился бы, узнав, сколько можно получить на самом
деле за хороший материал - и даже не за столь уж и хороший. Пару лет назад
на деловом ленче кому-то пришла в голову идея, что если распилить кости
динозавров и заливать их пластиком, то их можно использовать в качестве
сувенира. Эту мысль подбросили мне. Знаешь, как мы добываем кости
динозавров? В Аризоне есть костеносный слой. Мы раскапываем его
бульдозерами и взрываем. Сотни тонн костей мы распилили на кубики. Я не
собираюсь говорить тебе, что хоть чуточку стыжусь этого - вовсе нет. И не
то, чтобы это не было законным. Все было по закону. Земля - наша
собственность, законов мы не нарушаем. Но никто даже и не догадывается,
сколько поистине бесценных ископаемых уничтожается в этом процессе.
- Видимо так, - сказал я, - но отсюда вывод, что для археологов и
палеонтологов от этого мало пользы.
- Напротив, - возразила она, - я очень внимательна к ним. Мне
хотелось бы быть в их числе, но у меня никогда не было шансов. Можно было
уехать на годы, как ты, и я уехала в эту захолустную нору в Турции. Я
могла провести все лето, раскапывая, классифицируя и описывая, а затем,
когда раскопки заканчивались, я могла посвятить много месяцев
классифицированию и каталогизации. И время от времени я могла даже обучать
какого-нибудь полоумного студента. Но могла ли я хоть когда-нибудь
что-нибудь напечатать? Бьюсь об заклад, ты и по себе знаешь, что нет.
Чтобы сравняться с кем-нибудь, кто занимается этим делом, нужно было бы
кончить Йель или Гарвард, или Чикагский колледж, или еще что-нибудь
подобное. И даже тогда ты мог бы провести годы в безвестности. Не будет
хорошего служебного положения, и никому нет дела до того, как ты упорно
работаешь, продираешься и борешься. Нахальные искатели славы полностью
приберут все к рукам, и навсегда.
- Очень похоже на мою ситуацию. Преподавание в маленьком
университете. Ни малейшего шанса провести какое-либо исследование. Никаких
фондов, даже для кратковременных раскопок. И сейчас, как и прежде, шанс
получить какой-либо фонд есть только если ты раньше убивался на работе и
соглашался выполнять мартышкин труд на раскопках. Я вообще-то не жалуюсь.
И по временам я сам не прилагал слишком больших усилий. Вот лагерь был
безопасным и удобным, я чувствовал себя там уверенно. После того, как Элис
оставила меня... ты знаешь об Элис?
- Да, - ответила она, - знаю.
- Не думаю, чтобы я когда-нибудь придавал этому слишком большое
значение - я имею в виду, ее уход. Но моя гордость была задета, и я
почувствовал, что на время нужно укрыться. Не здесь, конечно. Ну, а теперь
я выше этого.
- У тебя сын.
- Да, Роберт. Он, насколько мне известно, с матерью в Вене. По
крайней мере, где-то в Европе. Мужчина, ради которого она оставила меня -
дипломат. Профессиональный дипломат, а не политический деятель.
- Но мальчик, Роберт...
- Сначала он был со мной. Затем захотел к матери, и я позволил ему
уехать.
- А я не выходила замуж, - просто сказала она. - Прежде всего, я была
очень занята, а кроме того, это не казалось важным.
Мы помолчали немного, а сумерки ползли над землей. От уродливой,
сплетенной группы деревьев, которые буйно разрослись в одном углу двора,
шел аромат сирени. Важничающая малиновка невозмутимо прыгала вокруг,
останавливаясь только тогда, когда пристально поглядывала на нас своим
глазом-бусинкой.
Не знаю, почему я сказал это. У меня и в мыслях не было говорить
такое, но оно само вырвалось.
- Райла, - сказал я, - мы были парой дураков. Давным-давно у нас с
тобой было Нечто, и мы не знали, что оно у нас есть...
- Вот почему я тут.
- Ты останешься хоть ненадолго? Нам ведь есть о чем поговорить. Я
могу позвонить в мотель. Там не слишком-то удобно, но...
- Нет, если ты не имеешь ничего против, я останусь здесь, с тобой.
- Отлично. Я могу спать на кушетке.
- Эйса, - сказала она, - перестань быть джентльменом. Я не хочу,
чтобы ты был джентльменом. Я же сказала, что остаюсь с тобой, запомни.

3
Боусер лежал в своем углу, глядя на нас обвиняющими, скорбными
глазами, когда утром мы сели за стол.
- Он, кажется, должен поправиться, - заметила Райла.
- О, с ним все в порядке, - заверил я ее. - Он поправится быстро.
- А давно он у тебя?
- Со мной он живет несколько лет. Поначалу он был очень степенной и
воспитанной городской собакой. Когда мы выходили на прогулку, он обычно
лениво гонял птиц. Но как только мы приехали сюда, он переменился. Стал
возбужденным, и у него появилась мания - сурки. Пытается вырыть их из
земли. Почти каждый вечер я вынужден ходить за ним, вытаскивать из
очередной норы сурка, который, как правило, сражается с ним в глубине
своей норы. Вот чем, как я думал, был занят Боусер минувшей ночью.
- И видишь, что случилось, когда ты не пошел искать его!
- У меня были дела поважнее, а кроме того, я подумал, что для него,
может быть, и хорошо будет, если оставить его на всю ночь снаружи.
- Но, Эйса, это был наконечник Фолсона. Я не могу ошибиться, потому
что видела их слишком много, и они мне хорошо известны. Ты говоришь, что
какой-нибудь ребенок мог сделать это, но я-то знаю, что ни один ребенок не
сможет закрепить его на древке. И ты что-то говорил о костях динозавра.
- Я говорил тебе, что это собака, путешествующая во времени, хотя это
и нелепо звучит.
- Эйса Стил, ты же знаешь, что это невозможно! Никто не может
путешествовать во времени, и уж никак не собака.
- Прекрасно. Объясни мне, откуда взялись свежие кости динозавров.
- Может быть, это были кости какого-нибудь другого животного?
- Леди, уж в этом-то я разбираюсь. В колледже я изучал палеонтологию,
и динозавры были моим хобби. Я читал все публикации, какие могли попасть в
мои руки, и однажды мы год собирали кости динозавров для музея. Я провел
целую зиму, собирая их вместе и изготавливая части скелета, которых
недоставало, раскрашивая их в белый цвет, чтобы никто не обвинил нас в
подделке.
- Но свежие!
- Клочки плоти еще висели на них. Остатки хрящей и сухожилий. Мясо
выгрызено полностью. Это - Боусер. Очевидно, он нашел разлагающийся скелет
и вывалялся в нем, собирая на себя любимый запах. Три дня я чистил его,
потому что он вонял так, что жить с ним было невозможно.
- Раз ты так говоришь - прекрасно. А как ты объясняешь это?
- Никак. Это было, а объяснять я даже и не пытаюсь. Какое-то время и
поиграл с идеей, что, быть может, несколько динозавров помельче дожили до
настоящего времени и что Боусер каким-то образом нашел одного из них,
когда тот умер. Но в этом было смысла не больше, чем в собаке,
путешествующей во времени.
Послышался стук в дверь.
1 2 3 4