Эти друзья появились непонятно откуда и накинулись на самолет.
Чистили его и полировали, навели на него глянец и снаружи и изнутри.
Персонал не мог ничего поделать, только хлопал глазами...
Я усмехнулся.
- Что же тут плохого, полковник? Просто они отнеслись к вам
по-доброму.
- Вы еще ничего не знаете! Когда они навели на самолет красоту, то в
завершение намалевали на носу домового!..
Вот, пожалуй, и все, что можно рассказать о проделках домовых. Их
атака на самолет полковника осталась, по сути, их единственным публичным
выступлением. Но если они стремились к гласности, то добились своего -
создали запоминающееся зрелище. В аэропорт в то утро завернул один из
наших фотографов, суматошный малый по имени Чарльз: он никогда не
появлялся там, куда его вызывали, зато неизменно возникал без приглашения
на месте необычных событий и катастроф. Никто не посылал его в аэропорт -
его отправили на пожар, который, к счастью, обернулся всего-то небольшим
возгоранием. За каким чертом его занесло в аэропорт, он и сам впоследствии
объяснить не мог. Однако он очутился именно там и снял домовых, полирующих
самолет, - и не один-два снимка, а дюжины две, израсходовав всю наличную
пленку. Более того, он ухитрился снять их телескопическим объективом,
который в то утро засунул в саквояж по ошибке - раньше он никогда им не
пользовался. С тех пор он с этим объективом не расставался, но, по моим
сведениям, ему больше ни разу не выпадало повода его применить.
Снимки вышли - полная прелесть. Лучшие из них мы отобрали для первой
полосы, разверстав их на всей ее площади, да еще не поскупились и заняли
остальными снимками две внутренние полосы. Агентство "Ассошиэйтед пресс"
приобрело на снимки права и распространило по всей стране, и их успели
напечатать во многих крупных газетах, пока кто-то в Пентагоне не прослышал
об этом и не наложил вето. Но поздно: что бы ни предпринял теперь
Пентагон, снимки уже разошлись. Может, они причинили зло, а может, добро,
- так или иначе, исправить этого было уже нельзя.
Наверное, если бы полковник узнал про снимки, он попробовал бы
запретить их опубликование или даже конфисковал. Но о существовании
снимков стало известно только тогда, когда полковник убрался из нашего
города, а то и вернулся в Вашингтон. Чарли где-то застрял - скорее всего в
пивной - и объявился в конторе лишь под вечер.
Когда все в целом дошло до сведения Дж.Х., он принялся метаться по
редакции, рвать на себе волосы и грозил уволить Чарли. Но кому-то из нас
удалось его утихомирить и водворить обратно в кабинет. Снимки поспели к
последнему вечернему выпуску, заняли несколько полос на следующий день, и
мальчишки, продающие газету в розницу, всю неделю ходили с вытаращенными
глазами - так расхватывали номер с домовыми, запечатленными на пленку.
В середине дня, как только ажиотаж чуточку спал, мы с Пластырем опять
отправились на перекресток пропустить по паре стаканчиков. Раньше я не
особо жаловал Пластыря, но тот факт, что нас с ним уволили вместе,
установил между нами что-то вроде приятельских уз: в конце концов, он
показал себя неплохим парнем.
Бармен Джо был горестен, как всегда.
- Это все они, домовые, - выпалил он, обращаясь к нам, и уж можете
мне поверить: никто никогда не говорил о домовых в таком тоне. - Явились
сюда и принесли каждому столько счастья, что выпивка больше просто не
требуется.
- Я с тобой заодно, Джо, - проронил Пластырь. - Мне они тоже не
сделали ничего хорошего.
- Ты получил назад свою работу, - напомнил я.
- Марк, - изрек он торжественно, наливая себе по новой, - я не
слишком уверен, что это хорошо.
Разговор мог бы выродиться в первостатейный конкурс по сетованиям и
стенаниям, если бы в бар не ввалился Лайтнинг, самый прыткий из всех наших
рассыльных, невзирая на свою косолапую походку.
- Мистер Лэтроп, - сообщил он мне, - вас просят к телефону.
- Приятно слышать, - отозвался я.
- Но звонят из Нью-Йорка!
Тут до меня дошло. Ей-же-ей, впервые в жизни я покинул бар так
стремительно, что забыл допить налитое.
Звонок был из газеты, куда я обращался с запросом. Человек на том
конце провода заявил, что у них открывается вакансия в Лондоне и что он
хотел бы потолковать со мной на этот счет. Сама по себе вакансия, добавил
он, вряд ли выгоднее той работы, какая у меня есть, однако она дает мне
шанс приобщиться к роду деятельности, о котором я мечтаю.
- Когда я мог бы приехать для переговоров? - задал он мне вопрос, и я
ответил: завтра с утра.
Повесив трубку, я откинулся на спинку стула. Мир вокруг мгновенно
окрасился в радужные тона. И я понял в ту же минуту, что домовые обо мне
не забыли и продолжают меня опекать.

На борту самолета у меня была бездна времени на размышление. Часть
его я потратил на обдумывание всяких деталей, связанных с новой работой и
с Лондоном, но больше всего я размышлял о домовых.
Они прилетали на Землю и раньше - уж в этом, по крайней мере, не
возникало сомнений. А мир не был готов их принять. Мир окутал их туманом
фольклора и предрассудков, мир еще не набрался разума и не сумел извлечь
из их добровольной помощи пользу для себя. И вот сейчас они решили
попробовать снова. На этот раз мы не вправе обмануть их ожидания - ведь
третьего случая может и не быть.
Возможно, одной из причин их предыдущей неудачи - хоть и не
единственной - явилось отсутствие средств массовой информации. Рассказы о
домовых, об их поведении и добрых делах, передавались из уст в уста и
неизбежно искажались. К правдивым историям добавлялись свойственные той
эпохе вымыслы, пока домовые не превратились в волшебных маленьких
человечков, весьма потешных, а иногда и полезных, но принадлежавших к
одной породе с великанами-людоедами, драконами и тому подобной нечистью.
Сейчас ситуация иная. Сейчас у домовых больше шансов на то, что их
деятельность получит правдивое освещение. И несмотря на то что для правды
в полном объеме люди еще не созрели, современное поколение в состоянии кое
о чем догадаться.
Очень важно, что о них теперь широко известно. Люди должны знать, что
домовые вернулись, должны поверить в них и доверять им.
Оставалось недоумевать: почему для того, чтоб объявить о своем
прибытии и продемонстрировать свои достоинства, они выбрали именно наш
город, не большой, не маленький, обычный город американского Среднего
Запада? Я немало бился над этой загадкой, но так и не нашел ответа - ни
тогда, ни до сего дня.

Когда я прилетел из Нью-Йорка с новым назначением в кармане, Джо-Энн
встречала меня в аэропорту. Я высматривал ее, спускаясь по трапу: так и
есть, она прорвалась за контроль и бежит к самолету. Тогда я бросился ей
навстречу, сгреб ее в охапку и расцеловал, а какой-то идиот не преминул
снять нас, полыхнув лампой-вспышкой. Я хотел было с ним разделаться, да
Джо-Энн не позволила.
Был ранний вечер, однако на небе уже загорелись первые звезды и
посверкивали, несмотря на ослепительные прожектора. До нас донесся рев
только что взлетевшего самолета, а в дальнем конце поля другой самолет
прогревал двигатели. Вокруг были здания, огни, люди и могучие машины, и на
довольно долгий миг почудилось, что аэропорт - наглядная демонстрация
силы, быстроты и компетентности нашего человеческого мира, его уверенности
в себе. Наверное, Джо-Энн испытала сходное ощущение, потому что вдруг
спросила:
- Все хорошо, правда, Марк? Неужели они и это изменят?
И я понял, кого она имеет в виду, не переспрашивая.
- По-моему, я догадываюсь, кто они, - сказал я. - Кажется, я
сообразил наконец. Ты знаешь об акциях муниципального фонда призрения -
одна сейчас как раз в самом разгаре. Так вот, они затеяли нечто в том же
духе - назовем это Галактическим фондом призрения. С той разницей, что они
не тратят деньги на бедных и малоимущих, их благотворительность носит иной
характер. Вместо того чтоб одаривать нас деньгами, они одаривают нас
любовью и душевным теплом, дружбой и доброжелательством. И не вижу в том
ничего плохого. Не удивлюсь, если из всех племен Вселенной мы оказались
теми, кто нуждается в такой помощи больше всего. Они явились сюда вовсе не
с целью решить за нас все наши проблемы, а просто слегка подсобить,
освободив вас от мелких хлопот которые подчас мешают нам обратить свои
усилия на действительно важные дела или, может мешают разобраться, какие
именно дела важные.

Все это было столько лет назад, что не хочется подсчитывать сколько,
и тем не менее помню все так четко, будто события произошли накануне.
Однако вчера и в самом деле случилось кое-что, всколыхнувшее мою память.
Я проходил по Даунинг-стрит неподалеку от дома N_10, резиденции
премьер-министра, когда заметил маленькое существо. Сперва я принял его за
карлика и, обернувшись, понял, что оно наблюдает за мной. А затем существо
подняло руку выразительным жестом, замкнув большой и указательный пальцы
колечком - давний добрый американский символ: мол, все в полном порядке.
И исчезло. Вероятнее всего, нырнуло в один из переулков - но
поручиться за это не могу.
Тем не менее спорить не приходится. Все действительно в полном
порядке. Мир полон надежд, холодная война почти закончилась. Мы, похоже,
вступаем в первую безоговорочно мирную эру за всю историю человечества.
Джо-Энн собирается в дорогу и ревет; ведь приходится расставаться со
многим, что дорого. Зато дети вне себя от восторга, предвкушая настоящее
приключение.
Завтра утром мы вылетаем в Пекин, где я, первый из американских
корреспондентов за тридцать лет, получил официальную аккредитацию.
Но пугает шальная мысль: что, если там, в этой древней столице, я
нигде - ни на запряженной грязной улочке, ни на помпезной Императорской
дороге, ни за городом, у подножия Великой стены, возведенной на страх
другим народам много-много веков назад, - что, если я больше нигде и
никогда не увижу еще одного маленького человечка?

1 2 3 4