Он явился в сопровождении группы джентльменов, среди которых был и Герберт, приунывший при виде того, кого считал очередным и слишком уж откровенным королевским капризом.У мистера Райдера они застали личного врача его величества. Врач успокоил короля, который выказывал столь бурное волнение, как если бы пострадавший был его старым и дорогим другом.Мистер Карр чувствовал себя достаточно комфортно – боль в ноге отступила, он лежал в уютной, красиво обставленной комнате. Решетчатые окна были открыты навстречу сентябрьскому солнышку и ветерку, долетавшему из роскошного сада мистера Райдера. Когда отворилась дверь, Роберт повернул свою увенчанную золотистой гривой голову.Он был поражен, увидев в дверном проеме фигуру короля, ужасно нелепую, несмотря на украшавшие ее шафранового цвета бархат и потоки драгоценностей. Полнота еще сильнее подчеркивалась бриджами в пышную сборку и камзолом, накрахмаленным и простеганным так плотно, что он напоминал кольчугу: таким образом король пытался заглушить свой врожденный страх перед холодной сталью кинжала. Этот чисто физиологический страх, возможно, был следствием той ночи в Холируде, когда у ног беременной им матери был насмерть заколот Риччо Риччо Давид – итальянский авантюрист, сумевший стать доверенным лицом Марии Стюарт и одним из первых вельмож шотландского двора. Убит вельможами-заговорщиками в Холируде, резиденции шотландских королей, 9 марта 1566 г.
.Так он и стоял в дверях, жадно уставившись на прекрасного юношу. Когда лицо короля было спокойно, оно имело отсутствующее, меланхоличное выражение, свойственное всем жестоким натурам.Король в сопровождении медика приковылял к низкой кровати на колесиках. Джентльмены остались в дверях. Его величество громко объявил, что лично зашел осведомиться о здоровье мистера Карра, что, впрочем, было истинной правдой.Покрасневший мистер Карр был преисполнен благодарности за честь, намного превосходящую его скромные заслуги, и с сильно заметным северным акцентом ответил, что чувствует себя очень хорошо; после чего на него излился поток характерных для короля шутливых банальностей.– Черт побери! – воскликнул король, как всегда, настолько невнятно, что казалось, будто язык его с трудом помещается во рту. Теоретически он осуждал всякого рода богохульства и даже написал памфлет о зле, причиняемом богопротивными словами, но на практике редко обходился без подобных фраз. – Если вы чувствуете себя превосходно со сломанной ногой, как же вы будете чувствовать себя, когда она снова станет целой?!Сзади, со стороны свиты, раздались смешки. Однако мистер Карр даже не улыбнулся.– И две сломанных ноги – слишком низкая плата за заботу вашего величества.И хотя его акцент был неприятен для английских ушей, само высказывание с точки зрения куртуазии не вызвало никаких возражений. Король, подкрутив жидкую бородку, улыбнулся и одобрительно кивнул.– Клянусь честью! Это ответ благородного человека. Вы наверняка побывали с сэром Джеймсом во Франции.Мистер Карр подтвердил это. Он провел при французском дворе два года.– Так вот где вы обучились изяществу французских оборотов речи! Среди этих бездельников и кровососов! Нет, нет, я вас ни в чем не упрекаю! У меня нет предубеждений против вежливых слов, даже если это обыкновенная болтовня.Прекрасное юное лицо вновь залилось краской, и молодой человек, смущенный взглядом короля, отвел глаза.Вскоре король покинул его, и ни тогда, ни на следующее утро, ни после визитов, которые король нанес ему в последующие дни, мистер Карр не в силах был понять смысл этих посещений. Но когда через три дня, также утром, к нему в сопровождении пажа явился королевский мажордом и доставил корзину редчайших фруктов – персиков и ароматных дынь, присланных королем со своего стола, отрицать очевидное уже не имело смысла. К тому же тот, кто доставил дары, – очень изысканный шотландский джентльмен, который назвался сэром Аланом Очилтри, – был чрезмерно заботлив и с большой готовностью предложил себя к услугам мистера Карра.Наконец-то молодой шотландец понял, что колесо фортуны совершило неожиданный поворот и что он попал в весьма затруднительное положение. Все это произошло так стремительно, так случайно, ведь о таком возвышении он никогда и думать не смел! В той вежливой фразе, которую он сказал королю, крылась сущая правда, потому что он действительно с охотой сломал бы обе ноги, лишь бы заслужить благосклонность монарха.Ежедневные визиты короля становились все продолжительнее. Вскоре вряд ли выдавался час, чтобы у постели мистера Карра не находился какой-нибудь посетитель из числа придворных, следовавших примеру своего господина. А к концу недели прихожая дома на Кинг-стрит по числу и званиям ее посетителей мало чем отличалась от приемных Уайтхолла.Прежде сэр Джеймс Хэй обращал на Карра мало внимания, зато теперь визиты его тоже стали ежедневными. Он ухаживал за больным с таким усердием, что, казалось, они поменялись местами и из патрона сэр Хэй превратился в слугу. Даже лорд Монтгомери не брезговал искать милостей юного шотландца. И однажды – этот день стал вершиной в череде почестей – к мистеру Карру явился сам граф Саффолк, лорд-камергер Лорд-камергер (англ. – Lord Chamberlain) – важный чиновник при королевском дворе, член правительства, пэр Англии, член Тайного совета; от него зависело назначение на большинство государственных должностей
, и совершенно очаровал больного своей любезностью.Граф объявил, что прознал о постигшем мистера Карра несчастье от своей дочери леди Эссекс. Она была очевидицей горестного события и с тех пор не перестает о нем говорить. Хотя мистер Карр раньше никогда не слыхал об этой леди, он был глубоко польщен тем, что привлек к себе взор и мысли такой знатной госпожи. Ее светлость, продолжал граф, так обеспокоена участью мистера Карра, что его светлость решил самолично навестить больного.Мистер Карр поблагодарил соответствующим образом. В конце концов, молодой шотландец был хорошо воспитан, набрался во Франции придворного опыта, да и сейчас, благодаря благосклонному к нему отношению, приобрел определенную уверенность в себе, так что манеры его были вполне располагающими.Лорд Саффолк почувствовал облегчение: по крайней мере, этот юноша, о котором уже говорили как о новом фаворите, нисколько не похож на этих неотесанных олухов, обычных любимчиков короля (как, например, Монтгомери, с которым его светлость чуть не столкнулся, покидая покои мистера Карра).Граф Монтгомери был, как всегда, шумлив.– Что привело к вам этого старого лиса?! – воскликнул он, ничуть не беспокоясь, что его светлость еще не ушел и вполне мог его слышать. Это было в обычае молодого Герберта: его совершенно не волновало мнение окружающих.Сдержанность, прозвучавшая в голосе мистера Карра, могла показаться упреком:– Ничего, это был визит вежливости, – ответил он.– Тогда ему еще менее стоит доверять! Этим Говардам вообще верить нельзя – жадная свора волков и лисиц, а он – худший среди них. Берегитесь Говардов! Избегайте их объятий – это объятия дьявола.Мистер Карр ответил натянутой улыбкой. В руках он держал книгу, которую читал перед приходом лорда-камергера. Он улыбнулся про себя: как же хорошо он узнал двор – теперь он не затруднился бы в выборе союзников.Следом явился сам король в голубом бархатном камзоле. Камзол был застегнут криво, что еще сильнее подчеркивало уродливость короля, к тому же на бархате виднелись пятна – король был неаккуратен и неуклюж во всем, включая еду. Правда, когда он пил, то не ронял ни капли столь дорогих для него напитков. Лишь тот, кто видел короля за столом, мог понять, почему непочтительный Букингем назвал Якова I «его молотильство».Король отстранил Монтгомери и занял привычное уже кресло в изголовье постели. Он осведомился о состоянии бедного мальчика, что говорит врач по поводу выздоровления и что это мистер Карр читает. Тот с улыбкой протянул королю книгу. Король улыбнулся в ответ и с достоинством откинулся в кресле. В глазах его светилась гордость – потому что мистер Карр читал «Царский дар», этот памятник учености его величества, который тот, словно новоявленный Макиавелли, собственноручно начертал в качестве учебного пособия для своего отпрыска, принца. Опытный царедворец мистер Райдер предусмотрительно снабдил мистера Карра экземпляром этого выдающегося произведения.– Ну, ну! Значит, ты взял на себя труд познакомиться с лучшим моим созданием, – одобрительно проворчал король.Он пожелал узнать мнение мистера Карра о книге. Мистер Карр ответствовал, что со стороны такого необразованного человека, каким он является, было бы непочтительно судить о произведении столь высокоученом и глубоком.– Если ты сам ощущаешь недостаток образования, значит, ты в состоянии понять, что есть ученость и глубина, – и король требовательным тоном спросил мистера Карра, какая из глав понравилась ему больше всего.Мистер Карр, которому книга на самом деле показалась невыносимо скучной и банальной, смог припомнить только прочитанную накануне главу. В этом памятнике мудрости, ответил он, созданном человеком, который одновременно является философом и теологом, он взял бы на себя смелость предпочесть главу, где говорится о браке.Королю это, кажется, не очень понравилось: он прекрасно сознавал, что в данном вопросе его личные достижения далеки от совершенства. На публике он изображал из себя примерного мужа, но на самом деле между ним и Анной Датской Анна Датская – дочь датского короля Фредерика II, с 1589 г. жена Якова I
никаких отношений почти не было, хотя она в свое время и родила ему семерых детей. В Датском дворце на Стрэнде Стрэнд – одна из главных улиц Лондона
она держала не только собственные, отдельные от него, апартаменты, но и что-то вроде собственного двора; двор этот грозил превратиться в партию, противную желаниям и политике самого короля. Но поскольку это беспокоило короля куда меньше, чем перспектива постоянного общения с супругой, он хранил спокойствие.Его величество переменил тему разговора. Он заговорил о лошадях и верховой езде, о собаках и охоте, в том числе и соколиной, то есть о тех сторонах жизни благородного человека, которые были знакомы мистеру Карру лучше всего. Затем разговор перешел на воспоминания о Шотландии и о тех днях, когда юный Роберт Карр с помощью близкого друга отца герцога Леннокса был введен во дворец в качестве пажа. Смеясь, король вспоминал, что бедный паж никак не мог постичь латынь – а в его обязанности входило чтение молитвы перед мясным блюдом. Королю это так не понравилось, что паж был из дворца удален.– Но ты, милый мальчик, конечно, наверстал упущенное? Смущенный мистер Карр признался, что в латыни он так и не преуспел. Его величество был шокирован.– Джентльмен, который не знает латыни! Черт побери! Да это даже хуже, чем женщина, лишенная целомудрия! А поскольку целомудрию женщины может препятствовать сама природа, о чем мы всегда должны помнить, когда пытаемся осуждать подобную женщину, то незнанию латыни природных препятствий не существует.Далее король пустился в пространные рассуждения, богатые сложными оборотами речи и ссылками на классиков, – царственный педант весьма гордился своими познаниями – ив конце объявил, что не сможет «ценить мистера Карра так высоко, как хотелось бы», если тот не восполнит пробелы в образовании. Король желал бы видеть в нем джентльмена хорошего тона и воспитания (тогда становится непонятным пристрастие короля к Филиппу Герберту и некоторым другим господам, чьи вкусы и образованность не шли дальше разговоров о собаках и лошадях).Мистер Карр рассыпался в сожалениях по поводу проявленного им легкомыслия. Это следует исправить немедленно.– Так и поступим, – уверил его король: он сам станет ментором мистера Kappa. – Меня ничуть не беспокоит время, затраченное на твое обучение, Робин. Мне приходилось тратить его с куда меньшей пользой. – И король дотронулся до щеки молодого человека наманикюренным, мягким и украшенным драгоценными камнями пальцем, который, однако, мог бы быть и почище.И прикованный к постели мистер Карр приступил к ежедневным сражениям с дебрями латинской грамматики. Это была своеобразная пытка, но мистер Карр переносил ее с большой отвагой – все ради того будущего, что перед ним открывалось. Поначалу он беспокоился по поводу своей неспособности к учению, но затем беспокойство улеглось: король, прирожденный педагог, был весьма терпелив – ведь ему нравилось демонстрировать собственную ученость.Мистер Карр все еще блуждал в чащобе склонений и спряжений, когда в конце октября врачи разрешили ему вставать – сломанная нога срослась.Король Яков присутствовал при первых шагах выздоравливающего и светился таким довольством, каким светится отец, наблюдая первые шаги дорогого дитяти. Он приказал Филиппу Герберту подставить «бедному мальчику» плечо, и лорд Монтгомери повиновался, хотя и был оскорблен тем, что ему приходится играть роль дворецкого при каком-то выскочке. Но он никак не показал своей обиды, более того, не постеснялся присоединиться к растущей толпе тех, кто восторгался Робертом Карром.Собрание джентльменов высоких званий и родов, которое присутствовало в прихожей дома мистера Райдера на Кинг-стрит, лишь немногим уступало той блестящей толпе, что стала собираться во внешних покоях апартаментов, отведенных Роберту Карру в Уайтхолле. Если бы молодой шотландец знал сказки Шехерезады, он бы посчитал, что это джинн перенес его в такую сказку. Его разместили в едва ли не лучших покоях уже начавшего приходить в упадок королевского дворца. Комнаты выходили в огороженный со всех сторон сад – в течение нескольких лет эти комнаты занимал сэр Джеймс Элфинстоун, джентльмен высокого происхождения и еще большей гордыни, пользовавшийся благосклонностью покойной королевы. Сэру Джеймсу было приказано оставить помещение, он пожаловался лорду-камергеру, тот передал протест, смягчив его тон, королю, но его величество не желал вступать в дискуссии.– Я отдал эти комнаты Карру, – вот и все, что он сказал, и в этих словах была такая решимость, что лорд Саффолк тут же отправился к сэру Джеймсу и попросил того освободить покои.По приказу короля апартаменты были заново роскошно обставлены, меблировку дополняли богатые драпировки и редкие ковры. Мистер Карр, который в свои двадцать лет успел дослужиться всего-то до сквайра и который привык обслуживать себя сам, обнаружил в своей новой квартире целый полк грумов и пажей. Среди слуг были портные, в чью задачу входило подготовить мистеру Карру новый роскошный гардероб – король уверял, что его прежние наряды годятся разве лишь огородному пугалу; были камердинеры, обязанные довести мистера Карра до полного блеска, причем делалось это под наблюдением самого короля, полагавшего себя высшим арбитром элегантности (подобно тому, как он гордился собою – теологом и поэтом). Ювелиры с Голдсмит-рау раскинули перед юным Робином свои бесценные сверкающие игрушки, и монарх по-отечески указывал, какие надлежит выбирать. Цирюльники расчесали и завили рыжевато-золотистые кудри и придали отросшей каштановой бородке форму эспаньолки.Учителей к молодому человеку не приставили – сей труд взял на себя сам король. По мнению его величества, ни один английский учитель не мог придать латыни молодого человека то истинно римское произношение, которое было принято в Шотландии и которым король гордился не менее, чем всем остальным. Злые языки сожалели, что его величество не придавал такого же значения правильности английского произношения, а потому не мог передать его ученику.В эти зимние дни мистер Карр если не занимался с королем очередными уроками, то сидел с ним за трапезой, или скакал на коне рядом с ним, или подставлял руку, когда королю надо было во время аудиенции на кого-то опереться, – столь чудесна была красота юного шотландца, что король Яков не мог обходиться без него ни минуты.К Рождеству имя нового фаворита было на устах у всего Лондона. В Датском дворце, где под руководством элегантного и опытного Пемброка держала свой двор королева и где часто бывал юный и суровый наследный принц Генри, по отношению к фаворитам короля был издавна принят презрительный тон. Теперь там создавались злобные памфлеты в адрес мистера Карра. Но хотя многие с понятной насмешливостью относились к внезапному возвышению нищего шотландца, хотя хватало завистников, предсказывавших падение столь же стремительное, как взлет, те из них, кому случалось лично встретиться с этим юношей, сразу проникались к нему симпатией: он был обаятелен, по-мальчишечьи естественен, откровенен и скромен. А ведь другой в его положении мог стать и заносчивым гордецом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
.Так он и стоял в дверях, жадно уставившись на прекрасного юношу. Когда лицо короля было спокойно, оно имело отсутствующее, меланхоличное выражение, свойственное всем жестоким натурам.Король в сопровождении медика приковылял к низкой кровати на колесиках. Джентльмены остались в дверях. Его величество громко объявил, что лично зашел осведомиться о здоровье мистера Карра, что, впрочем, было истинной правдой.Покрасневший мистер Карр был преисполнен благодарности за честь, намного превосходящую его скромные заслуги, и с сильно заметным северным акцентом ответил, что чувствует себя очень хорошо; после чего на него излился поток характерных для короля шутливых банальностей.– Черт побери! – воскликнул король, как всегда, настолько невнятно, что казалось, будто язык его с трудом помещается во рту. Теоретически он осуждал всякого рода богохульства и даже написал памфлет о зле, причиняемом богопротивными словами, но на практике редко обходился без подобных фраз. – Если вы чувствуете себя превосходно со сломанной ногой, как же вы будете чувствовать себя, когда она снова станет целой?!Сзади, со стороны свиты, раздались смешки. Однако мистер Карр даже не улыбнулся.– И две сломанных ноги – слишком низкая плата за заботу вашего величества.И хотя его акцент был неприятен для английских ушей, само высказывание с точки зрения куртуазии не вызвало никаких возражений. Король, подкрутив жидкую бородку, улыбнулся и одобрительно кивнул.– Клянусь честью! Это ответ благородного человека. Вы наверняка побывали с сэром Джеймсом во Франции.Мистер Карр подтвердил это. Он провел при французском дворе два года.– Так вот где вы обучились изяществу французских оборотов речи! Среди этих бездельников и кровососов! Нет, нет, я вас ни в чем не упрекаю! У меня нет предубеждений против вежливых слов, даже если это обыкновенная болтовня.Прекрасное юное лицо вновь залилось краской, и молодой человек, смущенный взглядом короля, отвел глаза.Вскоре король покинул его, и ни тогда, ни на следующее утро, ни после визитов, которые король нанес ему в последующие дни, мистер Карр не в силах был понять смысл этих посещений. Но когда через три дня, также утром, к нему в сопровождении пажа явился королевский мажордом и доставил корзину редчайших фруктов – персиков и ароматных дынь, присланных королем со своего стола, отрицать очевидное уже не имело смысла. К тому же тот, кто доставил дары, – очень изысканный шотландский джентльмен, который назвался сэром Аланом Очилтри, – был чрезмерно заботлив и с большой готовностью предложил себя к услугам мистера Карра.Наконец-то молодой шотландец понял, что колесо фортуны совершило неожиданный поворот и что он попал в весьма затруднительное положение. Все это произошло так стремительно, так случайно, ведь о таком возвышении он никогда и думать не смел! В той вежливой фразе, которую он сказал королю, крылась сущая правда, потому что он действительно с охотой сломал бы обе ноги, лишь бы заслужить благосклонность монарха.Ежедневные визиты короля становились все продолжительнее. Вскоре вряд ли выдавался час, чтобы у постели мистера Карра не находился какой-нибудь посетитель из числа придворных, следовавших примеру своего господина. А к концу недели прихожая дома на Кинг-стрит по числу и званиям ее посетителей мало чем отличалась от приемных Уайтхолла.Прежде сэр Джеймс Хэй обращал на Карра мало внимания, зато теперь визиты его тоже стали ежедневными. Он ухаживал за больным с таким усердием, что, казалось, они поменялись местами и из патрона сэр Хэй превратился в слугу. Даже лорд Монтгомери не брезговал искать милостей юного шотландца. И однажды – этот день стал вершиной в череде почестей – к мистеру Карру явился сам граф Саффолк, лорд-камергер Лорд-камергер (англ. – Lord Chamberlain) – важный чиновник при королевском дворе, член правительства, пэр Англии, член Тайного совета; от него зависело назначение на большинство государственных должностей
, и совершенно очаровал больного своей любезностью.Граф объявил, что прознал о постигшем мистера Карра несчастье от своей дочери леди Эссекс. Она была очевидицей горестного события и с тех пор не перестает о нем говорить. Хотя мистер Карр раньше никогда не слыхал об этой леди, он был глубоко польщен тем, что привлек к себе взор и мысли такой знатной госпожи. Ее светлость, продолжал граф, так обеспокоена участью мистера Карра, что его светлость решил самолично навестить больного.Мистер Карр поблагодарил соответствующим образом. В конце концов, молодой шотландец был хорошо воспитан, набрался во Франции придворного опыта, да и сейчас, благодаря благосклонному к нему отношению, приобрел определенную уверенность в себе, так что манеры его были вполне располагающими.Лорд Саффолк почувствовал облегчение: по крайней мере, этот юноша, о котором уже говорили как о новом фаворите, нисколько не похож на этих неотесанных олухов, обычных любимчиков короля (как, например, Монтгомери, с которым его светлость чуть не столкнулся, покидая покои мистера Карра).Граф Монтгомери был, как всегда, шумлив.– Что привело к вам этого старого лиса?! – воскликнул он, ничуть не беспокоясь, что его светлость еще не ушел и вполне мог его слышать. Это было в обычае молодого Герберта: его совершенно не волновало мнение окружающих.Сдержанность, прозвучавшая в голосе мистера Карра, могла показаться упреком:– Ничего, это был визит вежливости, – ответил он.– Тогда ему еще менее стоит доверять! Этим Говардам вообще верить нельзя – жадная свора волков и лисиц, а он – худший среди них. Берегитесь Говардов! Избегайте их объятий – это объятия дьявола.Мистер Карр ответил натянутой улыбкой. В руках он держал книгу, которую читал перед приходом лорда-камергера. Он улыбнулся про себя: как же хорошо он узнал двор – теперь он не затруднился бы в выборе союзников.Следом явился сам король в голубом бархатном камзоле. Камзол был застегнут криво, что еще сильнее подчеркивало уродливость короля, к тому же на бархате виднелись пятна – король был неаккуратен и неуклюж во всем, включая еду. Правда, когда он пил, то не ронял ни капли столь дорогих для него напитков. Лишь тот, кто видел короля за столом, мог понять, почему непочтительный Букингем назвал Якова I «его молотильство».Король отстранил Монтгомери и занял привычное уже кресло в изголовье постели. Он осведомился о состоянии бедного мальчика, что говорит врач по поводу выздоровления и что это мистер Карр читает. Тот с улыбкой протянул королю книгу. Король улыбнулся в ответ и с достоинством откинулся в кресле. В глазах его светилась гордость – потому что мистер Карр читал «Царский дар», этот памятник учености его величества, который тот, словно новоявленный Макиавелли, собственноручно начертал в качестве учебного пособия для своего отпрыска, принца. Опытный царедворец мистер Райдер предусмотрительно снабдил мистера Карра экземпляром этого выдающегося произведения.– Ну, ну! Значит, ты взял на себя труд познакомиться с лучшим моим созданием, – одобрительно проворчал король.Он пожелал узнать мнение мистера Карра о книге. Мистер Карр ответствовал, что со стороны такого необразованного человека, каким он является, было бы непочтительно судить о произведении столь высокоученом и глубоком.– Если ты сам ощущаешь недостаток образования, значит, ты в состоянии понять, что есть ученость и глубина, – и король требовательным тоном спросил мистера Карра, какая из глав понравилась ему больше всего.Мистер Карр, которому книга на самом деле показалась невыносимо скучной и банальной, смог припомнить только прочитанную накануне главу. В этом памятнике мудрости, ответил он, созданном человеком, который одновременно является философом и теологом, он взял бы на себя смелость предпочесть главу, где говорится о браке.Королю это, кажется, не очень понравилось: он прекрасно сознавал, что в данном вопросе его личные достижения далеки от совершенства. На публике он изображал из себя примерного мужа, но на самом деле между ним и Анной Датской Анна Датская – дочь датского короля Фредерика II, с 1589 г. жена Якова I
никаких отношений почти не было, хотя она в свое время и родила ему семерых детей. В Датском дворце на Стрэнде Стрэнд – одна из главных улиц Лондона
она держала не только собственные, отдельные от него, апартаменты, но и что-то вроде собственного двора; двор этот грозил превратиться в партию, противную желаниям и политике самого короля. Но поскольку это беспокоило короля куда меньше, чем перспектива постоянного общения с супругой, он хранил спокойствие.Его величество переменил тему разговора. Он заговорил о лошадях и верховой езде, о собаках и охоте, в том числе и соколиной, то есть о тех сторонах жизни благородного человека, которые были знакомы мистеру Карру лучше всего. Затем разговор перешел на воспоминания о Шотландии и о тех днях, когда юный Роберт Карр с помощью близкого друга отца герцога Леннокса был введен во дворец в качестве пажа. Смеясь, король вспоминал, что бедный паж никак не мог постичь латынь – а в его обязанности входило чтение молитвы перед мясным блюдом. Королю это так не понравилось, что паж был из дворца удален.– Но ты, милый мальчик, конечно, наверстал упущенное? Смущенный мистер Карр признался, что в латыни он так и не преуспел. Его величество был шокирован.– Джентльмен, который не знает латыни! Черт побери! Да это даже хуже, чем женщина, лишенная целомудрия! А поскольку целомудрию женщины может препятствовать сама природа, о чем мы всегда должны помнить, когда пытаемся осуждать подобную женщину, то незнанию латыни природных препятствий не существует.Далее король пустился в пространные рассуждения, богатые сложными оборотами речи и ссылками на классиков, – царственный педант весьма гордился своими познаниями – ив конце объявил, что не сможет «ценить мистера Карра так высоко, как хотелось бы», если тот не восполнит пробелы в образовании. Король желал бы видеть в нем джентльмена хорошего тона и воспитания (тогда становится непонятным пристрастие короля к Филиппу Герберту и некоторым другим господам, чьи вкусы и образованность не шли дальше разговоров о собаках и лошадях).Мистер Карр рассыпался в сожалениях по поводу проявленного им легкомыслия. Это следует исправить немедленно.– Так и поступим, – уверил его король: он сам станет ментором мистера Kappa. – Меня ничуть не беспокоит время, затраченное на твое обучение, Робин. Мне приходилось тратить его с куда меньшей пользой. – И король дотронулся до щеки молодого человека наманикюренным, мягким и украшенным драгоценными камнями пальцем, который, однако, мог бы быть и почище.И прикованный к постели мистер Карр приступил к ежедневным сражениям с дебрями латинской грамматики. Это была своеобразная пытка, но мистер Карр переносил ее с большой отвагой – все ради того будущего, что перед ним открывалось. Поначалу он беспокоился по поводу своей неспособности к учению, но затем беспокойство улеглось: король, прирожденный педагог, был весьма терпелив – ведь ему нравилось демонстрировать собственную ученость.Мистер Карр все еще блуждал в чащобе склонений и спряжений, когда в конце октября врачи разрешили ему вставать – сломанная нога срослась.Король Яков присутствовал при первых шагах выздоравливающего и светился таким довольством, каким светится отец, наблюдая первые шаги дорогого дитяти. Он приказал Филиппу Герберту подставить «бедному мальчику» плечо, и лорд Монтгомери повиновался, хотя и был оскорблен тем, что ему приходится играть роль дворецкого при каком-то выскочке. Но он никак не показал своей обиды, более того, не постеснялся присоединиться к растущей толпе тех, кто восторгался Робертом Карром.Собрание джентльменов высоких званий и родов, которое присутствовало в прихожей дома мистера Райдера на Кинг-стрит, лишь немногим уступало той блестящей толпе, что стала собираться во внешних покоях апартаментов, отведенных Роберту Карру в Уайтхолле. Если бы молодой шотландец знал сказки Шехерезады, он бы посчитал, что это джинн перенес его в такую сказку. Его разместили в едва ли не лучших покоях уже начавшего приходить в упадок королевского дворца. Комнаты выходили в огороженный со всех сторон сад – в течение нескольких лет эти комнаты занимал сэр Джеймс Элфинстоун, джентльмен высокого происхождения и еще большей гордыни, пользовавшийся благосклонностью покойной королевы. Сэру Джеймсу было приказано оставить помещение, он пожаловался лорду-камергеру, тот передал протест, смягчив его тон, королю, но его величество не желал вступать в дискуссии.– Я отдал эти комнаты Карру, – вот и все, что он сказал, и в этих словах была такая решимость, что лорд Саффолк тут же отправился к сэру Джеймсу и попросил того освободить покои.По приказу короля апартаменты были заново роскошно обставлены, меблировку дополняли богатые драпировки и редкие ковры. Мистер Карр, который в свои двадцать лет успел дослужиться всего-то до сквайра и который привык обслуживать себя сам, обнаружил в своей новой квартире целый полк грумов и пажей. Среди слуг были портные, в чью задачу входило подготовить мистеру Карру новый роскошный гардероб – король уверял, что его прежние наряды годятся разве лишь огородному пугалу; были камердинеры, обязанные довести мистера Карра до полного блеска, причем делалось это под наблюдением самого короля, полагавшего себя высшим арбитром элегантности (подобно тому, как он гордился собою – теологом и поэтом). Ювелиры с Голдсмит-рау раскинули перед юным Робином свои бесценные сверкающие игрушки, и монарх по-отечески указывал, какие надлежит выбирать. Цирюльники расчесали и завили рыжевато-золотистые кудри и придали отросшей каштановой бородке форму эспаньолки.Учителей к молодому человеку не приставили – сей труд взял на себя сам король. По мнению его величества, ни один английский учитель не мог придать латыни молодого человека то истинно римское произношение, которое было принято в Шотландии и которым король гордился не менее, чем всем остальным. Злые языки сожалели, что его величество не придавал такого же значения правильности английского произношения, а потому не мог передать его ученику.В эти зимние дни мистер Карр если не занимался с королем очередными уроками, то сидел с ним за трапезой, или скакал на коне рядом с ним, или подставлял руку, когда королю надо было во время аудиенции на кого-то опереться, – столь чудесна была красота юного шотландца, что король Яков не мог обходиться без него ни минуты.К Рождеству имя нового фаворита было на устах у всего Лондона. В Датском дворце, где под руководством элегантного и опытного Пемброка держала свой двор королева и где часто бывал юный и суровый наследный принц Генри, по отношению к фаворитам короля был издавна принят презрительный тон. Теперь там создавались злобные памфлеты в адрес мистера Карра. Но хотя многие с понятной насмешливостью относились к внезапному возвышению нищего шотландца, хотя хватало завистников, предсказывавших падение столь же стремительное, как взлет, те из них, кому случалось лично встретиться с этим юношей, сразу проникались к нему симпатией: он был обаятелен, по-мальчишечьи естественен, откровенен и скромен. А ведь другой в его положении мог стать и заносчивым гордецом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37