В письме своему правительству Джустиниан указал, что его визит к Валентино мог бы произвести в Риме впечатление, благоприятное для герцога, но не для Республики.
В это время пришло известие о провале предпринятого венецианцами штурма Имолы — гарнизон и жители отразили нападение. Теперь Чезаре влекло в бой не только уязвленное самолюбие, по и более благородное чувство — долг государя, который не имеет права покидать в беде свой народ.
Папа и кардинал д'Амбуаз снабдили его письмами к флорентийскому Совету восьми — армии предстояло пройти через земли Тосканы, на что требовалось официальное разрешение Синьории. Юлий II, не ограничившись рамками дипломатического этикета, упоминал при этом о «личной, особо ценимой услуге, каковой Мы будем почитать содействие, оказанное герцогу Романьи, снискавшему Нашу отеческую любовь как своими достоинствами, так и ведомыми всем многочисленными и славными подвигами».
Юлий II вошел в историю папства как образец честности и прямодушия. В этой связи интересно отметить, что в тот самый день, когда он столь красочно выражал свою апостолическую благосколонность к герцогу Романьи, состоялась доверительная беседа святого отца с венецианским послом. Папа изъявил полное понимание действий Венеции, вставшей с оружием в руках на пути алчного хищника Борджа; вырвать добычу из его когтей — воистину богоугодное, правое дело. Впрочем, немного позже, оправдывая свою репутацию поборника искренности и прямоты, папа заметил, что взглянет на дело совсем иначе, если Венеция вступит в спор за те же территории уже со Святым престолом. Как видим, у Юлия имелись свои, вполне определенные взгляды на будущее Романьи. Подробное изложение этого разговора мы находим в очередном посольском донесении Джустиниана.
К середине ноября Чезаре завершил комплектование армии. Единственным препятствием к немедленному выступлению оказалась двусмысленная позиция Флоренции. Синьория продолжала тянуть время, надеясь добиться изгнания венецианцев, но избежать прохода солдат Валентино через Тоскану. Сгорая от нетерпения, герцог решил изменить маршрут и обратился к святому отцу с просьбой предоставить ему пять больших галеонов для перевозки войск, чтобы, добравшись до Генуи, вторгнуться в Романью с северо-запада, миновав Феррару.
Макиавелли бомбардировал письмами флорентийский Совет, убеждая как можно скорее выслать в Рим требуемое разрешение. Он уверял, что в противном случае герцог все равно появится на тосканской земле, но уже в качестве врага, а не союзника, пусть даже и не слишком надежного. Однако все усилия секретаря оставались тщетными — Флоренция хранила молчание. Возможно, Синьория вела двойную игру с собственным послом, не сомневаясь в скором падении Валентино и желая на самом деле только одного: отсрочить день выступления, чтобы гнев папы обрушился на голову герцога прежде, чем его отряды пересекут границы республики.
Девятнадцатого ноября Чезаре выехал в Остию, где началась погрузка на корабли. В тот же день, не жалея лошадей, гонцы повезли на север новые послания папы. Их смысл и тональность разительно отличались от прежнего и не оставляли сомнений в истинных намерениях святого отца. Объявив Чезаре Борджа узурпатором, незаконно получившим верховную власть от своего преступного отца, Юлий II освобождал города Романьи от присяги, данной ими герцогу. Отныне все они переходили под протекторат церкви.
Галеоны еще стояли в гавани, когда в Рим долетела весть об успешном штурме Фаэнцы. Это была немаловажная победа венецианцев, а папа счел возможным прекратить двойную игру. Двадцать второго ноября курьер доставил в Остию приказ герцогу Валентино: святой отец повелевал ему возвратить Форли и прочие романские области законному сюзерену — престолу св. Петра. Папским наместником в Романье назначался Джованни Сакки, епископ Рагузский.
Чезаре отказался подписать отречение, и адмирал эскадры объявил его пленником. Под усиленной охраной, в условиях строгой тайны, герцога перевезли на берег и отправили в Рим.
Папа, видимо, еще не принял определенного решения о судьбе сына и наследника своего врага. Герцог по-прежнему жил во дворце, а не в каземате замка св. Ангела, мог общаться с друзьями и приближенными. Формально он все еще носил звание знаменосца церкви, но его свобода замыкалась кольцом ватиканских стен. Юлий знал, что города Романьи предпочитают герцога Валентино любому другому правителю, возведенному на трон волей первосвященника или венецианским оружием, и принял все меры для надежной изоляции пленника.
В первые дни Чезаре продолжал верить в свою счастливую звезду и упорно отвергал предложения о капитуляции — папа, не желая омрачать войной начало нового понтификата, хотел добиться добровольной сдачи крепостей, сохранивших верность Борджа. А Чезаре не терял надежды на храбрость своих командиров — не терял до тех пор, пока не получил известие об окончательном поражении: Мигель да Корелла и делла Вольпе, спешившие в Романью с кавалерийскими отрядами, попали в окружение и сдались Джанпаоло Бальони.
Этот удар сломил дух герцога. Он впал в такое отчаяние, что даже сам папа Юлий счел нужным выразить ему сочувствие. Впрочем, едва ли узнику было особенно приятно выслушивать слова утешения своего главного тюремщика. А папа, ободряя Валентино, не забыл направить во Флоренцию требование о выдаче Мигеля да Кореллы, рассчитывая добиться от него важных показаний для суда над герцогом.
Потеряв всякий интерес к собственной участи, Чезаре подписал отречение и приказы о сдаче гарнизонам Форли и Чезены. Но это не принесло мира — командиры, помнившие своего великолепного вождя, не желали сдаваться. Дон Педро Рамирес, комендант Чезены, в ярости изорвал приказ, отказавшись поверить, что его повелитель способен пойти на капитуляцию. Мало того, он велел повесить несчастного ватиканского чиновника, доставившего ему эту бумагу.
Гнев папы, узнавшего о казни посла, был ужасен. Родичи и приверженцы Борджа спешно покидали Рим, опасаясь за свою жизнь. Они бежали на юг, в испанский лагерь под Неаполем, и умоляли Гонсало пустить в ход все доступные средства ради освобождения герцога. А Юлий, лишившись возможности покарать хотя бы клевретов врага, отвел душу, приказав конфисковать имущество своего пленника и удовлетворить денежные претензии тех, кто потерпел ущерб от военных прогулок Валентино». Семейство Риарио — родственники делла Ровере — оценили свои убытки в пятьдесят тысяч дукатов; по двадцати тысяч получили Флоренция и Гуидобальдо да Монтефельтро, герцог Урбинский. Остальные средства отходили церковной казне. Этим наносился завершающий удар по престижу и могуществу рода Борджа на итальянской земле.
Но судьба предоставила Чезаре еще один шанс: в Риме стало известно о блестящей победе, одержанной Гонсало над французами в битве при Гарильяно. Успех испанского капитана означал рост влияния его соотечественников в священной коллегии и при папском дворе, а почти все испанские кардиналы получили сан и место в конклаве от старого Родриго де Борджа.
События развивались быстро. Герцогу в сопровождении преосвященного Карвахала, кардинала Санта-Кроче, было дозволено переехать в Остию. Папа склонялся к мысли переправить пленника во Францию, но еще не принял окончательного решения. Однако кардинал, желая спасти Чезаре, не стал дожидаться дальнейших инструкций святого отца. Как раз в это время крепости Романьи объявили о готовности капитулировать, если герцогу Валентино будет предоставлена свобода. Воспользовавшись столь благоприятным предлогом, Карвахал, действуя на свой страх и риск, предложил Чезаре компромисс: он дает письменное обещание никогда не поднимать оружия против Юлия II, а после этого волен отправляться куда пожелает. Предложение кардинала было принято.
Теперь перед герцогом открывались два пути — на север, во Францию, и на юг, к Неаполю, в ставку Гонсало. Хитрая предусмотрительность и власть отца в свое время сделали Чезаре «князем трех государств», и даже потеря итальянских владений не вычеркивала его из числа крупнейших вельмож Южной Европы. Далеко за Альпами лежало герцогство, пожалованное ему королем; там, во Франции, осталась его юная жена и росла его дочь, которую он никогда не видел. Но Чезаре не мог покинуть Италию побежденным и не хотел вверять свою судьбу Людовику XII. Здесь, на Апеннинах, еще оставались друзья и союзники, оставались его солдаты и командиры — разгромленные, но не покоренные, они помнят черного всадника на вороном коне с золотыми подковами, столько раз приводившего их к победам. Он вернется к ним, и придет не один и не с пустыми руками.
Верный Ремолино доставил ему охранное письмо, подписанное «великим капитаном». От имени их католических величеств генерал Гонсало клятвенно обещал герцогу Валентино свободу и безопасность. Тем самым раздумьям и колебаниям Чезаре был положен конец. Сопровождаемый двумя слугами, он выехал на юг.
В испанском лагере его ждал почетный прием со стороны Гонсало и… целая толпа римских беглецов, включая Жофре и кардинала Лодовико Борджа. Все они бурно приветствовали Чезаре как признанного главу и вождя испано-итальянской партии.
Захватив стратегическую инициативу под Гарильяно, испанский военачальник собирался развить успех, двигаясь на север, к Болонье и Милану, чтобы окончательно вытеснить французов с Апеннинского полуострова. Но этот план мог быть осуществлен лишь при поддержке независимых городов центральной Италии. Пока что испанский флот обеспечивал армию всем необходимым, но ее удаление от побережья в глубь страны исключало снабжение с моря. Таким образом, судьба кампании определялась в конечном счете позицией нейтральных государств, их желанием — или нежеланием прокормить испанцев на долгом пути от Неаполя до Милана.
В свое время Гонсало сделал ставку на молодого герцога Пьеро де Медичи. Пьеро, старший сын Лоренцо Великолепного, не унаследовал талантов отца, чье слово было законом во Флоренции и во всей Тоскане, хотя подкреплялось не силой оружия, а только личным авторитетом правителя. Недалекий и деспотичный, Пьеро ухитрился рассориться со своими подданными уже через год после отцовской смерти. Флорентийцы восстали, и братья Медичи были изгнаны из города, который считали своим родовым владением.
Пьеро горел желанием вернуть утраченную власть и наказать неблагодарную Флоренцию. Перейдя к испанцам, он обещал «великому капитану» груды золота и все припасы тосканской земли, если тот окажет ему военную помощь.
Но в битве при Гарильяно злосчастный Пьеро погиб, так и не увидев покоренной Флоренции. Теперь огорченный Гонсало подумывал о том, чтобы взять в союзники Бартоломео д'Адьвиано — и в это время к нему прибыл Чезаре Борджа. Неудивительно, что уже через несколько дней дон Гонсало сам предложил герцогу возглавить экспедиционный корпус для похода на Милан. Ум и храбрость, военный опыт, популярность и громкая слава — все делало его самой подходящей кандидатурой на эту должность.
Но если испанский главнокомандующий был доволен, то как описать ликование Валентино! Неделю назад узник, преданный и низвергнутый, потерявший богатство и власть, ныне он снова встал во главе армии. Помимо испанской пехоты, ему предстояло повести в бой итальянцев, поскольку Гонсало уполномочил его набрать собственные отряды. Герцог спешно отправил в Рим Бальдассаре да Шипионе с поручением закупить как можно больше оружия и при возможности начать вербовку солдат.
Папа неистовствовал. Он метал громы и молнии по адресу кардинала Карвахала, и только успехи испанской армии спасли его преосвященство от немедленного заточения в крепость. Комиссия, созданная святым отцом для расследования преступлений Борджа, день и ночь вела допросы тех приближенных Александра VI и герцога Валентино, которые не успели покинуть Рим. Но улов следователей был невелик — Мигель да Корелла, от которого ждали самых сокрушительных разоблачений, отказался давать показания против своего господина, и никакими угрозами от него не удалось добиться ни слова. Более сговорчивым оказался некий Асквино де Коллоредо, заявивший, будто он, действуя по прямому приказанию обоих Борджа, отравил кардинала Микьеля. Папа велел обнародовать это признание, но, поведай Коллоредо даже о целой дюжине отравлений, это не удовлетворило бы святейшего отца. Мысль о том, что враг на свободе, нашел могучих покровителей и уже собирает войска, не переставала терзать душу первосвященника. Сам Юлий, не колеблясь, преступил клятву, данную им герцогу, и потому не сомневался, что Чезаре нарушит свое обещание не воевать против папы.
Начались холодные дожди, и армии обоих интервентов — французов и испанцев — встали на зимние квартиры, чтобы возобновить дележ Италии с приходом весны. Чезаре оставался в Неаполе. Он готовил и вооружал отряды новобранцев, назначал командиров, знакомился с испанскими капитанами, с которыми ему предстояло выступить на Тоскану. Генерал де Кордоба по-прежнему оказывал герцогу все знаки уважения и внимания, и между двумя полководцами, видевшимися в эти месяцы почти ежедневно, ни разу не возникали какие-либо трения. Но над головой Чезаре уже собиралась невиданная гроза.
Гром грянул двадцать шестого мая — в тот вечер Чезаре ужинал у дона Гонсало. Герцог был весел и оживлен, но хозяин выглядел удрученным и задумчивым. Он не смеялся, как обычно, шуткам гостя и даже не пытался поддерживать разговор. Впрочем, если Чезаре и заметил подавленное настроение испанца, он не пожелал доискиваться причин — собственные мысли и планы всегда занимали его больше, чем чужие горести.
Мог ли он знать, что Гонсало де Кордобу заботила именно участь герцога Валентино! После ужина, простившись, Чезаре покинул покои главнокомандующего, но не успел вдеть ногу в стремя. Рослый испанский офицер преградил путь герцогу и именем короля потребовал его шпагу. Он был объявлен пленником их католических величеств — Фердинанда и Изабеллы.
Юлий II перехитрил Валентино. В Мадрид долетело письмо, в котором папа гневно укорял Испанию за поддержку, оказываемую мятежному Борджа, и выражал надежду, что король и королева не захотят лишиться благоволения святого отца. В том же письме содержались и прозрачные намеки на измену Гонсало де Кордобы. По уверениям папы, «великий капитан» вел в Италии двойную игру, небескорыстно пренебрегая интересами испанской короны. И возможно ли лучшее тому доказательство, чем его союз с давним ставленником Франции — неистовым герцогом Валентино? Это был блестящий ход, и расчет папы полностью оправдался. Дон Гонсало получил тайный приказ — арестовать герцога и под надежной охраной отправить в Испанию. Нарушив собственное публично данное и скрепленное подписью слово, генерал выполнил приказ короля. Он не посмел ослушаться, хотя знал, что навсегда покрывает свое имя позором.
Упреки, которыми осыпал испанского военачальника пленный Чезаре, были столь же горькими, сколь и бесполезными. Двадцатого августа 1504 года, окруженный многочисленной стражей, герцог Валентино поднялся на борт корабля.
Ему исполнилось двадцать девять лет — по сегодняшним меркам в этом возрасте люди лишь начинают обретать самостоятельность. Но за плечами Чезаре уже было столько свершений, что их хватило бы не на одну славную жизнь. И вот теперь, стиснув зубы, он стоял на высокой корме галеона, в последний раз глядя на тающий вдали гористый берег Италии. В двух шагах, храня молчание, ждали испанские офицеры…
Приближенные Чезаре, его соратники, оставшиеся в Риме, Неаполе или Романье, уже не могли помочь своему вождю. Впоследствии наибольшую известность из них приобрел Бальдассаре да Шипионе, совершивший беспрецедентный в мировой истории шаг: он вызвал на поединок целую страну. Взбешенный вероломным предательством, стоившим его господину свободы, Бальдассаре объявил, что вызывает на поединок любого испанца, который «посмеет утверждать, будто Фердинанд и Изабелла не обесчестили свои короны, захватив герцога Валентино вопреки охранному письму». Конечно, такой поступок может быть назван ребячеством, но все же интересно отметить, что никто — ни в Испании, ни в Италии — не захотел принять вызов итальянского рыцаря.
Старый Диониджи ди Нальди перешел на службу к венецианцам. Как мы помним, Республика была одним из главных противников Валентино. Однако, сменив хозяев, ди Нальди по-прежнему сражался под девизами Борджа и носил цвета его гвардейцев; того же он требовал и от всех своих подчиненных.
Дон Мигель да Корелла получил свободу — папа велел отпустить его, так и не добившись никаких показаний против Чезаре или Александра VI.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
В это время пришло известие о провале предпринятого венецианцами штурма Имолы — гарнизон и жители отразили нападение. Теперь Чезаре влекло в бой не только уязвленное самолюбие, по и более благородное чувство — долг государя, который не имеет права покидать в беде свой народ.
Папа и кардинал д'Амбуаз снабдили его письмами к флорентийскому Совету восьми — армии предстояло пройти через земли Тосканы, на что требовалось официальное разрешение Синьории. Юлий II, не ограничившись рамками дипломатического этикета, упоминал при этом о «личной, особо ценимой услуге, каковой Мы будем почитать содействие, оказанное герцогу Романьи, снискавшему Нашу отеческую любовь как своими достоинствами, так и ведомыми всем многочисленными и славными подвигами».
Юлий II вошел в историю папства как образец честности и прямодушия. В этой связи интересно отметить, что в тот самый день, когда он столь красочно выражал свою апостолическую благосколонность к герцогу Романьи, состоялась доверительная беседа святого отца с венецианским послом. Папа изъявил полное понимание действий Венеции, вставшей с оружием в руках на пути алчного хищника Борджа; вырвать добычу из его когтей — воистину богоугодное, правое дело. Впрочем, немного позже, оправдывая свою репутацию поборника искренности и прямоты, папа заметил, что взглянет на дело совсем иначе, если Венеция вступит в спор за те же территории уже со Святым престолом. Как видим, у Юлия имелись свои, вполне определенные взгляды на будущее Романьи. Подробное изложение этого разговора мы находим в очередном посольском донесении Джустиниана.
К середине ноября Чезаре завершил комплектование армии. Единственным препятствием к немедленному выступлению оказалась двусмысленная позиция Флоренции. Синьория продолжала тянуть время, надеясь добиться изгнания венецианцев, но избежать прохода солдат Валентино через Тоскану. Сгорая от нетерпения, герцог решил изменить маршрут и обратился к святому отцу с просьбой предоставить ему пять больших галеонов для перевозки войск, чтобы, добравшись до Генуи, вторгнуться в Романью с северо-запада, миновав Феррару.
Макиавелли бомбардировал письмами флорентийский Совет, убеждая как можно скорее выслать в Рим требуемое разрешение. Он уверял, что в противном случае герцог все равно появится на тосканской земле, но уже в качестве врага, а не союзника, пусть даже и не слишком надежного. Однако все усилия секретаря оставались тщетными — Флоренция хранила молчание. Возможно, Синьория вела двойную игру с собственным послом, не сомневаясь в скором падении Валентино и желая на самом деле только одного: отсрочить день выступления, чтобы гнев папы обрушился на голову герцога прежде, чем его отряды пересекут границы республики.
Девятнадцатого ноября Чезаре выехал в Остию, где началась погрузка на корабли. В тот же день, не жалея лошадей, гонцы повезли на север новые послания папы. Их смысл и тональность разительно отличались от прежнего и не оставляли сомнений в истинных намерениях святого отца. Объявив Чезаре Борджа узурпатором, незаконно получившим верховную власть от своего преступного отца, Юлий II освобождал города Романьи от присяги, данной ими герцогу. Отныне все они переходили под протекторат церкви.
Галеоны еще стояли в гавани, когда в Рим долетела весть об успешном штурме Фаэнцы. Это была немаловажная победа венецианцев, а папа счел возможным прекратить двойную игру. Двадцать второго ноября курьер доставил в Остию приказ герцогу Валентино: святой отец повелевал ему возвратить Форли и прочие романские области законному сюзерену — престолу св. Петра. Папским наместником в Романье назначался Джованни Сакки, епископ Рагузский.
Чезаре отказался подписать отречение, и адмирал эскадры объявил его пленником. Под усиленной охраной, в условиях строгой тайны, герцога перевезли на берег и отправили в Рим.
Папа, видимо, еще не принял определенного решения о судьбе сына и наследника своего врага. Герцог по-прежнему жил во дворце, а не в каземате замка св. Ангела, мог общаться с друзьями и приближенными. Формально он все еще носил звание знаменосца церкви, но его свобода замыкалась кольцом ватиканских стен. Юлий знал, что города Романьи предпочитают герцога Валентино любому другому правителю, возведенному на трон волей первосвященника или венецианским оружием, и принял все меры для надежной изоляции пленника.
В первые дни Чезаре продолжал верить в свою счастливую звезду и упорно отвергал предложения о капитуляции — папа, не желая омрачать войной начало нового понтификата, хотел добиться добровольной сдачи крепостей, сохранивших верность Борджа. А Чезаре не терял надежды на храбрость своих командиров — не терял до тех пор, пока не получил известие об окончательном поражении: Мигель да Корелла и делла Вольпе, спешившие в Романью с кавалерийскими отрядами, попали в окружение и сдались Джанпаоло Бальони.
Этот удар сломил дух герцога. Он впал в такое отчаяние, что даже сам папа Юлий счел нужным выразить ему сочувствие. Впрочем, едва ли узнику было особенно приятно выслушивать слова утешения своего главного тюремщика. А папа, ободряя Валентино, не забыл направить во Флоренцию требование о выдаче Мигеля да Кореллы, рассчитывая добиться от него важных показаний для суда над герцогом.
Потеряв всякий интерес к собственной участи, Чезаре подписал отречение и приказы о сдаче гарнизонам Форли и Чезены. Но это не принесло мира — командиры, помнившие своего великолепного вождя, не желали сдаваться. Дон Педро Рамирес, комендант Чезены, в ярости изорвал приказ, отказавшись поверить, что его повелитель способен пойти на капитуляцию. Мало того, он велел повесить несчастного ватиканского чиновника, доставившего ему эту бумагу.
Гнев папы, узнавшего о казни посла, был ужасен. Родичи и приверженцы Борджа спешно покидали Рим, опасаясь за свою жизнь. Они бежали на юг, в испанский лагерь под Неаполем, и умоляли Гонсало пустить в ход все доступные средства ради освобождения герцога. А Юлий, лишившись возможности покарать хотя бы клевретов врага, отвел душу, приказав конфисковать имущество своего пленника и удовлетворить денежные претензии тех, кто потерпел ущерб от военных прогулок Валентино». Семейство Риарио — родственники делла Ровере — оценили свои убытки в пятьдесят тысяч дукатов; по двадцати тысяч получили Флоренция и Гуидобальдо да Монтефельтро, герцог Урбинский. Остальные средства отходили церковной казне. Этим наносился завершающий удар по престижу и могуществу рода Борджа на итальянской земле.
Но судьба предоставила Чезаре еще один шанс: в Риме стало известно о блестящей победе, одержанной Гонсало над французами в битве при Гарильяно. Успех испанского капитана означал рост влияния его соотечественников в священной коллегии и при папском дворе, а почти все испанские кардиналы получили сан и место в конклаве от старого Родриго де Борджа.
События развивались быстро. Герцогу в сопровождении преосвященного Карвахала, кардинала Санта-Кроче, было дозволено переехать в Остию. Папа склонялся к мысли переправить пленника во Францию, но еще не принял окончательного решения. Однако кардинал, желая спасти Чезаре, не стал дожидаться дальнейших инструкций святого отца. Как раз в это время крепости Романьи объявили о готовности капитулировать, если герцогу Валентино будет предоставлена свобода. Воспользовавшись столь благоприятным предлогом, Карвахал, действуя на свой страх и риск, предложил Чезаре компромисс: он дает письменное обещание никогда не поднимать оружия против Юлия II, а после этого волен отправляться куда пожелает. Предложение кардинала было принято.
Теперь перед герцогом открывались два пути — на север, во Францию, и на юг, к Неаполю, в ставку Гонсало. Хитрая предусмотрительность и власть отца в свое время сделали Чезаре «князем трех государств», и даже потеря итальянских владений не вычеркивала его из числа крупнейших вельмож Южной Европы. Далеко за Альпами лежало герцогство, пожалованное ему королем; там, во Франции, осталась его юная жена и росла его дочь, которую он никогда не видел. Но Чезаре не мог покинуть Италию побежденным и не хотел вверять свою судьбу Людовику XII. Здесь, на Апеннинах, еще оставались друзья и союзники, оставались его солдаты и командиры — разгромленные, но не покоренные, они помнят черного всадника на вороном коне с золотыми подковами, столько раз приводившего их к победам. Он вернется к ним, и придет не один и не с пустыми руками.
Верный Ремолино доставил ему охранное письмо, подписанное «великим капитаном». От имени их католических величеств генерал Гонсало клятвенно обещал герцогу Валентино свободу и безопасность. Тем самым раздумьям и колебаниям Чезаре был положен конец. Сопровождаемый двумя слугами, он выехал на юг.
В испанском лагере его ждал почетный прием со стороны Гонсало и… целая толпа римских беглецов, включая Жофре и кардинала Лодовико Борджа. Все они бурно приветствовали Чезаре как признанного главу и вождя испано-итальянской партии.
Захватив стратегическую инициативу под Гарильяно, испанский военачальник собирался развить успех, двигаясь на север, к Болонье и Милану, чтобы окончательно вытеснить французов с Апеннинского полуострова. Но этот план мог быть осуществлен лишь при поддержке независимых городов центральной Италии. Пока что испанский флот обеспечивал армию всем необходимым, но ее удаление от побережья в глубь страны исключало снабжение с моря. Таким образом, судьба кампании определялась в конечном счете позицией нейтральных государств, их желанием — или нежеланием прокормить испанцев на долгом пути от Неаполя до Милана.
В свое время Гонсало сделал ставку на молодого герцога Пьеро де Медичи. Пьеро, старший сын Лоренцо Великолепного, не унаследовал талантов отца, чье слово было законом во Флоренции и во всей Тоскане, хотя подкреплялось не силой оружия, а только личным авторитетом правителя. Недалекий и деспотичный, Пьеро ухитрился рассориться со своими подданными уже через год после отцовской смерти. Флорентийцы восстали, и братья Медичи были изгнаны из города, который считали своим родовым владением.
Пьеро горел желанием вернуть утраченную власть и наказать неблагодарную Флоренцию. Перейдя к испанцам, он обещал «великому капитану» груды золота и все припасы тосканской земли, если тот окажет ему военную помощь.
Но в битве при Гарильяно злосчастный Пьеро погиб, так и не увидев покоренной Флоренции. Теперь огорченный Гонсало подумывал о том, чтобы взять в союзники Бартоломео д'Адьвиано — и в это время к нему прибыл Чезаре Борджа. Неудивительно, что уже через несколько дней дон Гонсало сам предложил герцогу возглавить экспедиционный корпус для похода на Милан. Ум и храбрость, военный опыт, популярность и громкая слава — все делало его самой подходящей кандидатурой на эту должность.
Но если испанский главнокомандующий был доволен, то как описать ликование Валентино! Неделю назад узник, преданный и низвергнутый, потерявший богатство и власть, ныне он снова встал во главе армии. Помимо испанской пехоты, ему предстояло повести в бой итальянцев, поскольку Гонсало уполномочил его набрать собственные отряды. Герцог спешно отправил в Рим Бальдассаре да Шипионе с поручением закупить как можно больше оружия и при возможности начать вербовку солдат.
Папа неистовствовал. Он метал громы и молнии по адресу кардинала Карвахала, и только успехи испанской армии спасли его преосвященство от немедленного заточения в крепость. Комиссия, созданная святым отцом для расследования преступлений Борджа, день и ночь вела допросы тех приближенных Александра VI и герцога Валентино, которые не успели покинуть Рим. Но улов следователей был невелик — Мигель да Корелла, от которого ждали самых сокрушительных разоблачений, отказался давать показания против своего господина, и никакими угрозами от него не удалось добиться ни слова. Более сговорчивым оказался некий Асквино де Коллоредо, заявивший, будто он, действуя по прямому приказанию обоих Борджа, отравил кардинала Микьеля. Папа велел обнародовать это признание, но, поведай Коллоредо даже о целой дюжине отравлений, это не удовлетворило бы святейшего отца. Мысль о том, что враг на свободе, нашел могучих покровителей и уже собирает войска, не переставала терзать душу первосвященника. Сам Юлий, не колеблясь, преступил клятву, данную им герцогу, и потому не сомневался, что Чезаре нарушит свое обещание не воевать против папы.
Начались холодные дожди, и армии обоих интервентов — французов и испанцев — встали на зимние квартиры, чтобы возобновить дележ Италии с приходом весны. Чезаре оставался в Неаполе. Он готовил и вооружал отряды новобранцев, назначал командиров, знакомился с испанскими капитанами, с которыми ему предстояло выступить на Тоскану. Генерал де Кордоба по-прежнему оказывал герцогу все знаки уважения и внимания, и между двумя полководцами, видевшимися в эти месяцы почти ежедневно, ни разу не возникали какие-либо трения. Но над головой Чезаре уже собиралась невиданная гроза.
Гром грянул двадцать шестого мая — в тот вечер Чезаре ужинал у дона Гонсало. Герцог был весел и оживлен, но хозяин выглядел удрученным и задумчивым. Он не смеялся, как обычно, шуткам гостя и даже не пытался поддерживать разговор. Впрочем, если Чезаре и заметил подавленное настроение испанца, он не пожелал доискиваться причин — собственные мысли и планы всегда занимали его больше, чем чужие горести.
Мог ли он знать, что Гонсало де Кордобу заботила именно участь герцога Валентино! После ужина, простившись, Чезаре покинул покои главнокомандующего, но не успел вдеть ногу в стремя. Рослый испанский офицер преградил путь герцогу и именем короля потребовал его шпагу. Он был объявлен пленником их католических величеств — Фердинанда и Изабеллы.
Юлий II перехитрил Валентино. В Мадрид долетело письмо, в котором папа гневно укорял Испанию за поддержку, оказываемую мятежному Борджа, и выражал надежду, что король и королева не захотят лишиться благоволения святого отца. В том же письме содержались и прозрачные намеки на измену Гонсало де Кордобы. По уверениям папы, «великий капитан» вел в Италии двойную игру, небескорыстно пренебрегая интересами испанской короны. И возможно ли лучшее тому доказательство, чем его союз с давним ставленником Франции — неистовым герцогом Валентино? Это был блестящий ход, и расчет папы полностью оправдался. Дон Гонсало получил тайный приказ — арестовать герцога и под надежной охраной отправить в Испанию. Нарушив собственное публично данное и скрепленное подписью слово, генерал выполнил приказ короля. Он не посмел ослушаться, хотя знал, что навсегда покрывает свое имя позором.
Упреки, которыми осыпал испанского военачальника пленный Чезаре, были столь же горькими, сколь и бесполезными. Двадцатого августа 1504 года, окруженный многочисленной стражей, герцог Валентино поднялся на борт корабля.
Ему исполнилось двадцать девять лет — по сегодняшним меркам в этом возрасте люди лишь начинают обретать самостоятельность. Но за плечами Чезаре уже было столько свершений, что их хватило бы не на одну славную жизнь. И вот теперь, стиснув зубы, он стоял на высокой корме галеона, в последний раз глядя на тающий вдали гористый берег Италии. В двух шагах, храня молчание, ждали испанские офицеры…
Приближенные Чезаре, его соратники, оставшиеся в Риме, Неаполе или Романье, уже не могли помочь своему вождю. Впоследствии наибольшую известность из них приобрел Бальдассаре да Шипионе, совершивший беспрецедентный в мировой истории шаг: он вызвал на поединок целую страну. Взбешенный вероломным предательством, стоившим его господину свободы, Бальдассаре объявил, что вызывает на поединок любого испанца, который «посмеет утверждать, будто Фердинанд и Изабелла не обесчестили свои короны, захватив герцога Валентино вопреки охранному письму». Конечно, такой поступок может быть назван ребячеством, но все же интересно отметить, что никто — ни в Испании, ни в Италии — не захотел принять вызов итальянского рыцаря.
Старый Диониджи ди Нальди перешел на службу к венецианцам. Как мы помним, Республика была одним из главных противников Валентино. Однако, сменив хозяев, ди Нальди по-прежнему сражался под девизами Борджа и носил цвета его гвардейцев; того же он требовал и от всех своих подчиненных.
Дон Мигель да Корелла получил свободу — папа велел отпустить его, так и не добившись никаких показаний против Чезаре или Александра VI.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34